Дети капитана Гранта

В шестистах футах от берега Мери крикнула душераздирающим голосом:

– Отец!..

На берегу, рядом с двумя товарищами, стоял высокий, крепко сложенный человек. В его выразительном лице, кротком и вместе с тем отважном, сочетались черты обоих юных Грантов. Несомненно, это был тот самый человек, которого так часто описывали Мери и Роберт. Сердце не обмануло их – то был их отец, то был капитан Грант!

Капитан услышал крик Мери, протянул руки и упал, словно пораженный громом.

Глава двадцать первая
Остров Табор

От радости не умирают: и отец и дети пришли в себя еще до того, как шлюпка доставила их на яхту. Где найти слова, чтобы описать эту сцену! Вся команда плакала, видя, как эти трое молча приникли друг к другу.

Взойдя на палубу «Дункана», олицетворявшую для него родную Шотландию, Гарри Грант возблагодарил бога за свое спасение. Затем он дрожащим от волнения голосом выразил горячую признательность Гленарвану и всем его спутникам. За то короткое время, пока шлюпка доплыла до яхты, Мери и Роберт успели в нескольких словах рассказать отцу всю историю экспедиции «Дункана».

Как бесконечно он был обязан леди Гленарван, этой благородной женщине, и ее спутникам! Разве все они, от самого Гленарвана и до последнего матроса, не боролись и не страдали ради него! Гарри Грант излил переполнявшую его благодарность с такой простотой, с таким благородством, его мужественное лицо было озарено таким чистым и кротким светом, что вся команда почувствовала себя вознагражденной с лихвой за все перенесенные испытания. Даже невозмутимый майор не мог сдержаться и прослезился. А Паганель плакал, как ребенок, даже не стараясь скрыть слезы.

Гарри Грант не сводил глаз с дочери. Он восхищался красотой и обаянием Мери и повторял это ей вслух, призывая леди Элен в свидетельницы того, что это не только голос отцовской любви. Повернувшись к сыну, он восклицал с восторгом:

– Как он вырос! Совсем мужчина!

И он осыпал любимых детей бесконечными поцелуями.

Роберт представил отцу по очереди всех своих друзей. И хотя мальчуган старался разнообразить характеристики, но повторял о каждом одно и то же. Все, как один, были очень добры к сиротам. Когда наступила очередь Джона Манглса, молодой капитан покраснел, как девушка, и во время разговора с отцом Мери голос его дрожал.

Леди Элен рассказала капитану Гранту об их путешествии. Капитан мог гордиться и сыном и дочерью.

Гарри Грант узнал о подвигах юного героя, узнал, как мальчик уже отчасти уплатил Гленарвану отцовский долг. Вслед за леди Элен заговорил Джон Манглс. Он так отзывался о Мери, что Гарри Грант, который кое-что понял еще со слов леди Элен, вложил руку дочери в руку отважного молодого капитана и, обращаясь к лорду и леди Гленарван, сказал:

– Милорд и вы, сударыня, благословим наших детей!

Когда все было рассказано и пересказано сотню раз, Гленарван поведал Гарри Гранту об Айртоне. По словам капитана, все, что боцман сообщил о его высадке на австралийское побережье, было правдой.

– Это малый с головой, смельчак, – добавил он, – но страсти увлекли его ко злу. Будем надеяться, что он одумается, раскается и вернется к лучшим чувствам.

Но Гарри Гранту хотелось, прежде чем на остров будет высажен Айртон, принять там, на своей скале, новых друзей. Он пригласил их посетить свой деревянный домик и отобедать за столом Робинзона Океании.

Гленарван и его спутники с удовольствием приняли это приглашение. Роберту и Мери не терпелось поскорее увидеть те места, где так долго тосковал по ним отец.

Снарядили лодку, и вскоре капитан с детьми, лорд и леди Гленарван, майор, Джон Манглс и Паганель высадились на берег острова.

Им достаточно было нескольких часов, чтобы обойти владения Гарри Гранта. Этот островок был, в сущности, вершиной подводной горы и представлял собой плоскогорье со множеством базальтовых скал и обломков вулканических пород. Под действием подземного огня гора эта в отдаленную геологическую эпоху мало-помалу поднялась со дна Тихого океана. Но с тех пор прошло уже много веков, вулкан потух, и его вершина превратилась в остров, на нем образовался плодородный слой почвы; этой новой землей постепенно завладела растительность. Проплывавшие мимо острова китобои высадили здесь домашних животных – коз и свиней, которые размножились и с течением времени одичали. Таким образом на этом островке, затерянном среди Тихого океана, были представлены теперь все три царства природы. Когда же здесь очутились моряки, потерпевшие крушение на «Британии», силы природы стали направляться рукой человека. За два с половиной года Гарри Грант и его матросы совершенно преобразили остров. Несколько тщательно обработанных акров земли приносили им превосходные овощи.

Гости подошли к домику, осененному зелеными камедными деревьями; перед его окнами живописно расстилалось море, сверкавшее под лучами солнца. Под раскидистыми деревьями поставили стол, и все уселись вокруг него. Жаркое из козлятины, хлеб из нарду, несколько чашек молока, два-три стебля дикого цикория и чистая холодная вода составляли эту простую, идиллическую трапезу.

Паганель был в восторге. Воскресли его старые мечты стать Робинзоном.

– Жалеть пройдоху Айртона не приходится: этот островок – настоящий рай! – воскликнул географ.

– Да, он был раем для трех жертв кораблекрушения, – отозвался Гарри Грант. – Но я очень жалею, что Мария-Тереза не обширный плодородный остров с рекой вместо ручья и удобным портом вместо бухточки.

– Почему, капитан? – спросил Гленарван.

– Потому что тогда я основал бы здесь, в Тихом океане, колонию, которую подарил бы Шотландии.

– Вот как, капитан Грант! Вы, стало быть, не оставили своего замысла, который сделал вас столь популярным на нашей родине? – сказал Гленарван.

– Нет, не оставил, милорд. И я спасен богом и вами именно для того, чтобы осуществить этот замысел. Нужно, чтобы наши несчастные братья, обитатели древней Каледонии, нашли на новой земле убежище от нищеты. Наша родина должна иметь в этих морях свою, ей одной принадлежащую колонию, где у нее будет хоть немного той независимости, того благосостояния, которых ей так недостает в Европе!

– О! Это хорошо сказано, капитан Грант! – сказала леди Элен. – Прекрасный план, достойный благородного сердца! Но этот островок…

– Наш риф смог бы прокормить всего нескольких колонистов, а нам нужны большие, плодородные земли.

– Ну что ж, капитан, – воскликнул Гленарван, – будущее в наших руках! Будем искать эти земли вместе.

Гарри Грант и Гленарван крепко пожали друг другу руки, как бы скрепляя данное обещание.

Всем не терпелось услышать на этом самом островке, в этом скромном домике рассказ о том, как потерпевшие крушение прожили два долгих года вдали от людей.

Гарри Грант охотно исполнил желание своих новых друзей.

– Моя история, – начал он, – это история всех робинзонов, заброшенных на пустынный остров. Уповая лишь на бога и на самих себя, они понимают, что должны бороться за свою жизнь с силами природы. В ночь с двадцать шестого на двадцать седьмое июня тысяча восемьсот шестьдесят второго года «Британия», потеряв управление во время шестидневной бури, разбилась о риф Мария-Тереза. Море так бушевало, что спасти всех было невозможно, и моя несчастная команда погибла. Только двум матросам, Бобу Лирсу и Джо Беллу, и мне после многих тщетных попыток удалось добраться до берега.

Земля, приютившая нас, оказалась пустынным островком длиной в пять миль, шириной в две. На нем росло три десятка деревьев, было несколько лугов, а также источник пресной воды, к счастью, никогда не пересыхавший. Очутившись с моими двумя матросами в этом затерянном уголке земного шара, я не пал духом и приготовился к упорной борьбе. Боб и Джо, мои отважные товарищи по несчастью, стали энергично помогать мне.

По примеру Робинзона, созданного воображением Даниеля Дефо, мы начали с того, что подобрали обломки судна, инструменты, немного пороха, оружие и мешок с драгоценным для нас зерном. Первые дни были трудны, но вскоре охота и рыбная ловля обеспечили нас пищей: остров кишел дикими козами, а у берегов было много рыбы. Мало-помалу наша жизнь наладилась.

Приборы, которые мне удалось спасти от крушения, помогли мне точно определить, где находится наш островок, и я понял, что он лежит вдали от обычных путей судов и что только счастливый случай может выручить нас. Не переставая думать о моих любимых детях, но уже не надеясь снова увидеть их, я решил смело принять выпавшее мне на долю испытание. Мы работали не покладая рук. Вскоре несколько акров земли были засеяны семенами из мешка с «Британии». Картофель, цикорий и щавель оздоровили нашу пищу. Со временем появились и другие овощи. Мы поймали нескольких козлят. Их удалось легко приручить. Теперь у нас было молоко, масло. Из нарду, росшего на дне пересохших ручьев, мы стали печь довольно вкусный хлеб. Словом, мы вполне обеспечили свою жизнь всем необходимым.

Мы выстроили себе дом из выброшенных на берег обломков «Британии», покрыли его тщательно просмоленными парусами. Получилось надежное убежище, где мы благополучно пережили период дождей. Сколько в этом домике обсуждалось планов, сколько было мечтаний! И самая чудесная из наших грез ныне сбылась! Сначала я хотел пуститься в море на лодке, сделанной из обломков нашего судна, но ближайшая земля – архипелаг Паумоту – отстояла от нас на полторы тысячи миль. Никакая лодка не смогла бы выдержать такое плавание. Пришлось отказаться от этой мысли. Только счастливый случай мог спасти нас.

Ах, дорогие мои дети! Сколько раз высматривали мы с береговых скал, не появится ли судно в морской дали! За все время нашего заточения на горизонте только два-три раза показались паруса, но тотчас исчезали. Так прошло два с половиной года. Мы уже перестали надеяться, но еще не отчаивались.

Наконец, вчера, взобравшись на высокую скалу, я вдруг увидел на западе легкий дымок. Он стал расти. Вскоре я различил судно. Казалось, оно направлялось к нам. Но не пройдет ли оно мимо острова? Ведь ему незачем здесь останавливаться.

Ах, что это был за мучительный день! Как сердце не разорвалось у меня в груди! Мои товарищи зажгли костер на вершине одной из скал. Наступила ночь, а никаких признаков того, что нас заметили на яхте, не было. От этого судна зависело наше спасение. Неужели мы упустим эту возможность! Я уже не колебался. Тьма сгущалась. Ночью судно могло обогнуть остров и уйти. Я бросился в воду и поплыл к нему. Надежда утраивала мои силы. Я с нечеловеческой энергией рассекал волны. Уже яхта была от меня в каких-нибудь двух сотнях футов, как вдруг она переменила галс. Тогда-то я испустил те отчаянные крики, которые услышали только мои дети и которые не были их галлюцинацией. Затем я вернулся на берег, обессиленный волнением и усталостью. Матросы вытащили меня из воды полумертвым. Эта последняя ночь на острове была ужасной. Мы уже считали себя навсегда обреченными на одиночество. Но вот стало светать, и мы увидели, что яхта все еще здесь и медленно лавирует. Потом вы спустили шлюпку… Мы были спасены! И какое великое счастье: дети, мои дорогие дети были в этой шлюпке и протягивали ко мне руки!..

Последние слова капитана утонули в поцелуях и ласках, которыми его осыпали Мери и Роберт. И тут только капитан узнал, что своим спасением он был обязан неразборчивому документу, тому самому, который он через неделю после крушения вложил в бутылку и бросил в море.

Но о чем думал Жак Паганель во время рассказа капитана Гранта? Почтенный географ в тысячный раз перебирал в уме слова документа. Он припоминал одно за другим все три своих толкования, которые оказались одинаково неверными. Какое же из этих размытых морской водой слов относилось к рифу Мария-Тереза?

Паганель не вытерпел. Он схватил за руку Гарри Гранта.

– Капитан, – воскликнул он, – скажите же мне наконец, что содержалось в вашей загадочной записке?

При этих словах географа все насторожились: сейчас будет разгадана тайна, в которую они тщетно пытались проникнуть в течение девяти месяцев!

– Помните ли вы, капитан, содержание документа дословно? – продолжал Паганель.

– Помню совершенно точно, – ответил Гарри Грант. – Не проходило дня, чтобы я не припоминал этих слов: ведь на них была вся наша надежда.

– Какие же это слова, капитан? – спросил Гленарван. – Откройте нам их: наше самолюбие задето за живое!

– Пожалуйста, – ответил Гарри Грант. – Но, как вам известно, стремясь увеличить шансы на спасение, я вложил в бутылку три записки на разных языках. Какая из них вас интересует?

– Так они не тождественны? – воскликнул Паганель.

– Тождественны, за исключением одного названия.

– Тогда скажите нам французский текст, – сказал Гленарван, – он был наименее поврежден водой, и наши толкования основывались главным образом на нем.

– Вот этот текст слово в слово: «Двадцать седьмого июня 1862 года трехмачтовое судно “Британия”, из Глазго, потерпело крушение в тысяче пятистах лье от Патагонии, в Южном полушарии. Два матроса и капитан Грант добрались до острова Табор…»

– Как?! – воскликнул Паганель.

– «Здесь, – продолжал Гарри Грант, – терпя постоянные жестокие лишения, они бросили этот документ под 153° долготы и 37°11’ широты. Придите им на помощь, или они погибнут».

Услышав слово «Табор», Паганель вскочил с места и вне себя воскликнул:

– Как – остров Табор? Да ведь это же риф Мария-Тереза!

– Совершенно верно, господин Паганель, – ответил Гарри Грант. – На английских и немецких картах – Мария-Тереза, а на французских – Табор.

В эту минуту полновесный удар обрушился на плечо Паганеля, так что он согнулся. Справедливость требует признать, что это майор, впервые вышедший из рамок строгой корректности, так наградил Паганеля.

– Географ! – сказал с глубочайшим презрением Мак-Наббс.

Но Паганель даже и не почувствовал удара. Что значил он по сравнению с ударом, нанесенным его самолюбию ученого!

– Так вот, – сказал Мак-Наббс капитану Гранту, – Паганель постепенно приближался к истине. Патагония, Австралия, Новая Зеландия казались ему бесспорным местом крушения. Обрывок слова contin, который он истолковал сначала как continent (континент), постепенно получил свое подлинное значение: continuelle (постоянная); indi означало сначала indiens (индейцы), потом indigénes (туземцы) и, наконец, было правильно понято как слово indigence (лишения). Только обрывок слова abor ввел в заблуждение проницательного географа. Паганель упорно видел в нем корень глагола aborder (причаливать), между тем как это было частью французского названия острова Мария-Тереза, где нашли приют потерпевшие кораблекрушение на «Британии»: остров Табор. Правда, этой ошибки трудно было избежать, раз на всех корабельных картах «Дункана» этот остров значился под названием Мария-Тереза.

– Но все равно! – восклицал Паганель и рвал на себе волосы в отчаянии. – Я не должен был забывать об этом двойном названии! Это непростительная ошибка, заблуждение, недостойное секретаря Географического общества! Я опозорен!

– Господин Паганель, успокойтесь! – утешала географа леди Элен.

– Нет, нет! Я настоящий осел!

– И даже не ученый осел, – отозвался в виде утешения ему майор.

Когда обед был окончен, Гарри Грант позаботился о том, чтобы привести в порядок все свое хозяйство. Он ничего не брал с собой, желая, чтобы преступник наследовал честному человеку.

Все вернулись на борт «Дункана». Гленарван хотел отплыть в тот же день и потому дал приказ высадить боцмана на остров. Айртона привели на ют, где находился Гарри Грант.

– Это я, Айртон, – сказал Грант.

– Вижу, капитан, – отозвался боцман, не проявляя и тени удивления. – Ну что же, рад вас видеть в добром здоровье.

– По-видимому, Айртон, я сделал ошибку, высадив вас в обитаемых местах.

– По-видимому, капитан.

– Вы сейчас останетесь вместо меня на этом пустынном островке. Я надеюсь, что вы раскаетесь в том зле, которое причинили людям.

– Все может быть, – спокойно ответил Айртон.

Гленарван обратился к боцману:

– Итак, Айртон, вы по-прежнему хотите, чтобы я высадил вас на необитаемый остров?

– Да.

– Остров Табор вам подходит?

– Совершенно.

– Теперь, Айртон, выслушайте то, что я хочу напоследок сказать вам. Вы здесь, вдали от всякой земли, будете лишены общения с другими людьми. Чудеса редки: вам не убежать с этого островка, на котором оставит вас «Дункан». Вы будете один, но вы не будете затеряны, отрезаны от мира, как капитан Грант. Люди все же будут помнить о вас, хоть вы того и не заслуживаете. Я знаю, где найти вас, Айртон, и я этого не забуду.

– Спаси вас бог, милорд, – просто ответил Айртон.

То были последние слова, которыми обменялись Гленарван и боцман.

Шлюпка уже стояла наготове. Айртон спустился в нее.

Джон Манглс заранее распорядился перевезти на остров несколько ящиков с консервами, одежду, инструменты, оружие, а также запас пороха и пуль. Таким образом, боцман мог работать и переродиться в труде. У него было все необходимое, даже книги, и в их числе – Библия.

Настал последний час. Команда и пассажиры собрались на палубе. У многих сжималось сердце. Мери Грант и леди Элен не могли скрыть своего волнения.

– Это так необходимо? – обратилась молодая женщина к мужу. – Необходимо покинуть здесь этого несчастного?

– Да, Элен, необходимо, – ответил Гленарван. – Это искупление!

В эту минуту шлюпка, по команде Джона Манглса, отвалила от борта. Айртон, как всегда невозмутимый, стоя снял шапку и с суровой важностью поклонился.

Гленарван, а за ним вся команда обнажили головы, точно у постели умирающего. Шлюпка все удалялась. Все на палубе молчали.

Когда шлюпка подошла к берегу, Айртон выскочил на песок, а шлюпка вернулась к яхте. Было четыре часа пополудни. С юта пассажиры видели, как боцман, скрестив на груди руки, неподвижно, словно статуя, стоял на прибрежной скале. Глаза его были устремлены на «Дункан».

– Отправляемся, милорд? – спросил Джон Манглс.

– Да, Джон, – ответил Гленарван; он был взволнован, но старался не показать этого.

– Полный вперед! – крикнул капитан механику.

Пар зашипел в трубах, винт закрутился, и в восемь часов скалы острова Табор скрылись в вечерней мгле.

Глава двадцать вторая
Последняя причуда Жака Паганеля

18 марта, через одиннадцать дней после того, как «Дункан» отплыл от острова Табор, показались берега Америки, а на следующий день яхта бросила якорь в бухте Талькауано.

Она вернулась сюда после пятимесячного плавания, во время которого, строго придерживаясь тридцать седьмой параллели, обошла вокруг всего земного шара. Участники этой достопамятной, не имевшей прецедента в летописях английского Клуба путешественников экспедиции побывали в Чили, в пампасах, в Аргентинской республике, в Атлантическом океане, на островах Тристан-да-Кунья, в Индийском океане, на островах Амстердам, в Австралии, в Новой Зеландии, на острове Табор и в Тихом океане. И усилия путешественников увенчались успехом: они возвращали на родину моряков, потерпевших крушение на «Британии».

Все храбрые шотландцы, отозвавшиеся на призыв Гленарвана, остались живы и невредимы и возвращались в свою старую Шотландию. Эта экспедиция напоминала битвы, которые древняя история именовала «битвами без слез».

Пополнив запасы угля, «Дункан» двинулся вдоль берегов Патагонии и, обогнув мыс Горн, пошел по Атлантическому океану.

Путешествие было на редкость спокойным. Яхта казалась доверху нагруженной счастьем. На борту больше не было никаких секретов, даже любовь Джона Манглса к Мери Грант перестала быть тайной.

Впрочем, нет, было нечто непонятное, что не давало покоя Мак-Наббсу. Почему Паганель всегда наглухо застегивался и укутывался по самые уши в свое кашне? Майор, снедаемый любопытством, не мог понять, чем вызвана эта странность.

Но несмотря на все расспросы, все намеки, все подозрения Мак-Наббса, Паганель так ни разу и не расстегнулся. Даже тогда, когда «Дункан» пересекал экватор и смола, которой были залиты пазы палубы, растопилась от пятидесятиградусного зноя.

– Он по рассеянности воображает себя в Петербурге, – говорил майор, видя, как Паганель кутается в широчайший плащ, словно от холода ртуть замерзает в термометре.

Наконец, 9 мая, через пятьдесят три дня после выхода из бухты Талькауано, Джон Манглс заметил маячные огни мыса Клир. Яхта вошла в пролив Св. Георга, пересекла Ирландское море и 10 мая была в заливе Клайд. В одиннадцать часов утра «Дункан» бросил якорь у Дамбартона, а в два часа ночи пассажиры и экипаж уже входили в Малькольм-Касл под громкие крики «ура», которыми горцы приветствовали их возвращение.

Верно, так уж было суждено, что Гарри Грант и его два товарища спасутся, что Мери Грант обвенчается с Джоном Манглсом в старинном соборе Св. Мунго, и тот самый преподобный Мортон, который девять месяцев тому назад молился о спасении отца Мери, теперь благословил брак его дочери с его спасителем. А Роберту было суждено стать таким же смелым моряком, как Гарри Грант и Джон Манглс, и работать вместе с ними под покровительством лорда Гленарвана над осуществлением проекта капитана Гранта. Но было ли суждено Паганелю умереть холостяком? По-видимому, нет.

Действительно, после всех своих подвигов бравый ученый не мог не стать знаменитым. Рассказы о его рассеянности произвели фурор в светском обществе Шотландии. Географа вырывали друг у друга, и он был просто не в состоянии побывать везде, куда его приглашали.

Тогда-то одна приятная тридцатилетняя девица, не кто иная, как двоюродная сестра майора Мак-Наббса, особа несколько эксцентричная, но добрая и еще очаровательная, влюбилась в чудака географа и предложила ему руку и сердце. В руке этой был миллион, но это обходили молчанием.

Паганель был далеко не равнодушным к нежным чувствам, питаемым к нему мисс Арабеллой, однако высказаться он не решался.

Посредником между этими двумя сердцами, созданными друг для друга, явился майор. Он даже сказал Паганелю, что женитьба – это та «последняя причуда», которую географ мог бы себе еще позволить.

Но странно! Паганель в замешательстве никак не мог вымолвить решительного слова.

– Разве мисс Арабелла вам не нравится? – не раз спрашивал Мак-Наббс.

– Что вы, майор! Она очаровательна, – восклицал Паганель, – даже слишком очаровательна! И, признаться, я рад был бы, если б этого очарования в мисс Арабелле было поменьше. Мне бы хотелось найти в ней хоть один недостаток!

– Успокойтесь, – отвечал майор, – недостаток найдется, и не один. У самой безупречной женщины есть свои недостатки. Итак, Паганель, это дело решенное?

– Я не смею, – отвечал Паганель.

– Но скажите же, мой ученый друг, почему вы колеблетесь?

– Я недостоин мисс Арабеллы, – отвечал неизменно географ.

На том все и кончалось.

Наконец однажды настойчивый майор так прижал географа, что тот, правда под большим секретом, поведал ему нечто, что было бы очень на руку полиции, если бы ей когда-нибудь понадобились приметы Паганеля.

– Вот оно что! – воскликнул майор.

– Так оно и есть, – подтвердил Паганель.

– Но ведь это пустяки, мой достойный друг!

– Вы так думаете?

– Больше того, это только увеличивает вашу оригинальность. Это дополняет ваши личные достоинства и делает вас неповторимым, а именно о таком человеке и мечтает Арабелла.

И майор вышел с невозмутимо серьезным видом, оставив Паганеля в мучительной тревоге.

Между Мак-Наббсом и Арабеллой произошел короткий разговор.

Через две недели в Малькольм-Касле пышно праздновалась свадьба Жака Паганеля и мисс Арабеллы. Жених был великолепен, но все же застегнут на все пуговицы, невеста – восхитительна.

Тайна Паганеля так и осталась бы нераскрытой, если б майор не поделился ею с Гленарваном, а тот не рассказал бы о ней леди Элен, а леди Элен, в свою очередь, не шепнула бы об этом миссис Манглс. Одним словом, тайна дошла до миссис Олбинет, а тут уж ее узнали все.

Во время своего трехдневного пребывания у маори Паганель был татуирован – татуирован от ног до самых плеч. На груди у него была изображена геральдическая птица, раскинувшая крылья и впившаяся клювом в его сердце.

Это было единственное за все долгое путешествие несчастье, после которого Паганель не мог утешиться и которого он не мог простить новозеландцам. Оно же было причиной того, что, несмотря на многочисленные приглашения, он так и не вернулся в родную Францию, хотя очень жалел об этом.

Ученый боялся, как бы Географическое общество в лице своего свежетатуированного ученого секретаря не подверглось насмешкам карикатуристов и газетных острословов.

Возвращение капитана Гранта в Шотландию стало национальным праздником, а сам он – самым популярным человеком во всей древней Каледонии. Его сын Роберт сделался таким же моряком, как отец, как капитан Джон Манглс, и, поддерживаемый лордом Гленарваном, не оставляет мысли основать шотландскую колонию на островах Тихого океана.