Читать книгу: «История римских императоров от Августа до Константина. Том 6. Период «Пяти добрых императоров»»

Жан-Батист Кревье

Шрифт:

Переводчик Валерий Алексеевич Антонов

ISBN 978-5-0065-9111-0 (т. 6)

ISBN 978-5-0065-8411-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Траян

Книга первая

§ I. Траян – лучший и величайший из правителей, которых имели римляне

ХРОНИКА ПРАВЛЕНИЯ ТРАЯНА

NERVA AUGUSTUS IV. – TRAJANUS CÆSAR II. AN R. 849. DE J.-C. 98.

Траян получает в Кёльне известие о смерти Нервы и провозглашается Августом.

Он остаётся в Германии весь год.

A. CORNELIUS PALMA. – C. SOSIUS SENECIO. AN R. 850. DE J.-C. 99.

Траян входит в Рим пешком, без всякой пышности.

Он покоряет все сердца мягкостью, умеренностью и мудростью своего правления.

Он получает титул «Отца отечества». Ему предлагают имя «Optimus» (Наилучший), которое, однако, вошло в обычное употребление лишь несколько лет спустя.

Принимая третий консулат, он соблюдает весь церемониал, которого придерживались частные лица.

TRAJANUS AUGUSTUS III. – M. JULIUS FRONTO. AN R. 851. DE J.-C. 100.

Траян-консул клянётся соблюдать законы.

Он проявляет полное уважение к сенату, который выражает свою признательность самыми лестными приветствиями.

Дело Мария Приска.

Дело Классика.

Панегирик Траяну, произнесённый Плинием в сентябре.

Брак Адриана с Сабиной, внучатой племянницей Траяна.

TRAJANUS AUGUSTUS IV. – SEX. ARTICULEIUS PÆTUS. AN R. 852. DE J.-C. 101.

Адриан становится квестором императора.

Введение тайного голосования при выборах магистратов сенатом.

Война против даков. Их царь Децебал вынужден подчиниться очень тяжёлым условиям. Ему дарован мир, и Траян в этом или следующем году триумфально вступает в Рим.

Адриан сопровождал Траяна в этой войне. Лузий Квиет командовал важным отрядом и отличился в сражениях.

…. SURANUS. – L. LICINIUS SURA. AN R. 853. DE J.-C. 102.

Смерть Фронтина. Плиний наследует ему в звании авгура.

Отмена гимнастических игр в Вьенне.

Возобновление старых постановлений, запрещавших адвокатам брать деньги у сторон.

Указы Траяна против подкупа, предписывающие допускать к должностям только тех, кто имеет треть имущества в землях или домах в Италии.

TRAJANUS AUGUSTUS V. – L. MAXIMUS. AN R. 854. DE J.-C. 103.

Траян строит порт Центумцеллы (Чивитавеккья).

Различные судебные решения, вынесенные им с большой справедливостью.

Плиний отправляется управлять Понтом и Вифинией.

L. LICINIUS SURA II. – MARCELLUS. AN R. 855. DE J.-C. 104.

Пожар Золотого дворца.

Письмо Плиния к Траяну о христианах.

Вторая война против даков. Мост, построенный Траяном на Дунае.

TI. JUNIUS CANDIDUS II. – A. JULIUS QUADRATUS II. AN R. 856. DE J.-C. 105.

Землетрясения в Азии и Греции.

Адриан становится народным трибуном.

Децебал побеждён, в отчаянии кончает жизнь самоубийством. Дакия превращена в римскую провинцию. Основание колоний в Дакии и соседних странах. Второй триумф Траяна.

Завоевание Аравии Петрейской Корнелием Пальмой.

…. COMMODUS. – …. CEREALIS. AN R. 857. DE J.-C. 106.

Проложена и построена дорога через Понтинские болота.

Заговор Красса, наказанный лишь изгнанием. Траян начинает войну против парфян и отправляется на Восток.

L. LICINIUS SURA II. – C. SOSIUS SENECIO II. AN R. 858. DE J.-C. 107.

Претура Адриана.

Траян завоёвывает Армению. Он отказывает Партамасириду, явившемуся в его лагерь просить инвеституру на этот трон. Партамасирид убит в бою.

AP. ANNIUS TREBONIANUS GALLUS. – M. ATILIUS METELLUS BRADUA. AN R. 859. DE J.-C. 108.

Адриан командует в Нижней Паннонии.

По-видимому, в этом году Траян завоёвывает Месопотамию. Взятие городов Батны, Сингары, Нисибиса. Лузий Квиет захватил Сингару.

Заложники, данные Траяну парфянским царём Хосровом. Мир или перемирие между парфянами и римлянами. Аравия Петрейская превращена в римскую провинцию. Траян утверждает свою власть среди народов, живущих к северу от Армении, между Понтом Эвксинским и Каспийским морем.

Эти подвиги могли занять Траяна в течение одного или нескольких последующих лет, о которых у нас нет точных данных.

Предполагается также, что он вернулся в Рим и провёл там несколько из этих лет.

A. CORNELIUS PALMA II. – …. TULLUS. AN R. 860. DE J.-C. 109.

Адриан становится замещающим консулом.

PRISCIANUS, ИЛИ CRISPINUS. – …. ORFITUS. AN R. 861. DE J.-C. 110.

C. CALPURNIUS PISO. – M. VETTIUS BOLANUS. AN R. 862. DE J.-C. 111.

TRAJANUS AUGUSTUS IV. – T. SEXTIUS AFRICANUS. AN R. 863. DE J.-C. 112.

L. PUBLIUS CELSUS II. – C. CLODIUS CRISPINUS. AN R. 864. DE J.-C. 113.

Q. NINNIUS HASTA. – P. MANLIUS VOPISCUS. AN R. 865. DE J.-C. 114.

Траян, посвятив свою великолепную площадь в Риме, где была воздвигнута колонна его имени, возвращается на Восток, чтобы возобновить войну с парфянами.

L. VIPSTANUS MESSALA. – M. VERGILIANUS PEDO. AN R. 866. DE J.-C. 115.

Сильное землетрясение в Антиохии. Консул Педон погибает, а сам Траян едва спасается.

Он обращается к оракулу Гелиополиса. Завоёвывает Ассирию.

Возвращается к Вавилону, переправляется через Тигр и берёт города Ктесифон и Сузы.

Восстание иудеев в Киренаике, Египте и на острове Кипр.

L. ÆLIUS LAMIA. – ÆLIANUS VETER. AN R. 867. DE J.-C. 116.

Траян спускается по Тигру в Персидский залив и достигает великого моря.

Он захватывает порт на южном побережье Счастливой Аравии.

Провинции, завоёванные Траяном у парфян – Армения, Месопотамия и Ассирия, – пользуясь его отсутствием, восстают.

Он узнаёт об этом в Вавилоне, осматривая его руины и отдавая дань памяти Александра Великого.

Он вынужден возобновить войну, чтобы вновь подчинить мятежные провинции.

Он назначает Партамаспата царём парфян.

Осаждает Атму, но вынужден снять осаду. Иудеи усмирены Марцием Турбоном в Египте и Киренаике.

Траян поручает Лузию Квиету очистить Месопотамию от иудеев. Они побеждены, а их победитель назначен правителем Палестины.

Порт Анконы.

…. QUINTUS NIGER. – C. VISPTANUS APRONIANUS. AN R. 868. DE J.-C. 117.

Болезнь Траяна. Он находится в состоянии слабости.

Он отправляется обратно в Рим, оставив Адриана во главе армии в Сирии.

Все восточные завоевания Траяна потеряны для римлян.

Он умирает в Селинунте, в Киликии. Адриан наследует ему на престоле благодаря ложному усыновлению, организованному императрицей Плотиной.

Траян причислен к сонму богов. Его прах перенесён в Рим и помещён под его колонной.

Траян по праву считается величайшим и лучшим правителем, которого когда-либо имели римляне. Можно назвать императоров, равных ему по добродетели, и среди его предшественников или преемников найдётся немало достойных соперников в военном искусстве. Но его истинная слава – в сочетании талантов и добродетелей, в том, что он заслужил одновременно восхищение и любовь. Эти качества проявлялись во всех его поступках за почти двадцатилетнее правление и обеспечили бы ему первое место среди всех римских императоров, если бы он не был слишком героем, чтобы стать совершенным государем.

Дела в Германии, по-видимому, вынудили Траяна остаться вблизи Рейна и Дуная, так как ни усыновление, ни смерть Нервы не побудили его вернуться в Рим. Узнав, что его приёмный отец скончался и оставил ему империю, он прежде всего позаботился о выполнении долга благодарности и сыновней почтительности. Следуя святотатственному обычаю, дозволенному язычеством, он велел причислить Нерву к сонму богов и назначил в его честь храм, жреца и алтари. В то же время он собственноручно написал сенату письмо, подтверждая обязательство, данное Нервой: уважать жизнь сенаторов [1] и никогда не предавать их смерти.

Весь год своего второго консульства, который был первым годом его правления, Траян провёл в Германии. Однако мы не можем указать на какие-либо военные подвиги, которыми он отметил своё пребывание в этих землях. Он сделал нечто лучшее: сдержал варваров, которые даже во время ледостава на Дунае не осмелились воспользоваться удобным переходом для своих обычных набегов. Будучи столь же мудрым, сколь и храбрым, Траян умерил и пыл римских солдат, рвавшихся на вражескую территорию. Эта политика, равно далёкая и от слабости, и от безрассудства, увенчалась успехом. Германцы, научившиеся презирать римское оружие при Домициане, вновь стали его бояться: они запросили мира и дали заложников.

Ещё одной заботой, достойной великого государя, стало для Траяна в первые годы правления восстановление воинской дисциплины – не только в армии, которой он командовал лично, но и во всех войсках империи. Постоянные кровавые подозрительность Домициана вынуждали военачальников опасаться слишком выдающихся успехов. Они попустительствовали упадку, боясь, что слава обернётся для них преступлением. Траян, сам исполненный достоинств, не тревожился, обнаружив их у подчинённых. Напротив, своими приказами и личным примером он внушал им всю твёрдость и энергию, необходимые, чтобы солдаты повиновались командирам и наводили ужас на врагов. Чтобы его легаты пользовались уважением, он сам оказывал им почёт. Он не стремился затмевать их блеском императорского величия и требовал, чтобы в его присутствии и в его отсутствие они беспрепятственно осуществляли свои полномочия.

Траян оставался в Германии и в начале 850 года от основания Рима, когда консулами стали Пальма и Сенецион. Существовал обычай, по которому императоры принимали консульство сразу после восшествия на престол, и сенат не замедлил предложить Траяну последовать примеру предшественников. Однако скромность побудила его ответить, что, став консулом в год смерти Нервы и своего воцарения, он уже исполнил этот обычай. Он отказался от предложенного консульства и предоставил двум частным лицам честь открыть год.

Наконец, решив вернуться в Рим, куда его звали единодушные желания граждан, он отправился в путь с подобающей верховному правителю свитой, но в безупречном порядке. Земли, через которые он проезжал, не подверглись ни грабежам, ни притеснениям. Ещё свежа была память о разорении, учинённом на этом же пути Домицианом; и Траян, желая подчеркнуть выгодное для себя сравнение, приказал публично вывесить расчёт сумм, израсходованных на путешествие его предшественника и на его собственное. По этому поводу Плиний обращается к нему с похвалой, сопровождая её мудрым замечанием: «В этом поступке, – говорит он [2], – вы менее всего думали о своей славе, но о общей пользе. Хорошо, когда император привыкает отчитываться перед империей; когда в своих поездках он ставит себе это правилом и обнародует свои расходы: тогда он не позволит себе трат, которых стыдился бы объявить».

Между отъездом Траяна из Германии и прибытием в Рим Плиний в своей «Панегирической речи» помещает принятие им титула Отца отечества, который уже давно предлагался сенатом. Траян пожелал сперва заслужить это прекрасное звание и лишь тогда, когда счёл себя достойным его благодаря своим благодеяниям, согласился принять его – не столько как почётное имя, сколько как обязательство относиться к гражданам, как к детям.

Он доказал эти чувства в день своего вступления в Рим, которое походило менее на прибытие государя в столицу, чем на возвращение отца в семью. Он шёл пешком, впереди него шли ликторы, соблюдавшие скромное молчание, за ним следовали несколько отрядов солдат, столь же спокойных, как горожане. Вернувшись императором [3] туда, откуда ушёл простым гражданином, он не проявлял ни малейшей перемены в себе. Ставя себя наравне со всеми, он не выказывал иного превосходства, кроме превосходства добродетели. Он узнавал старых друзей и радовался, когда узнавали его. Он приветствовал сенаторов и первых из всадников с сердечной любезностью. Каждый мог свободно подойти к нему, и часто ему приходилось останавливаться из-за толпы, теснившейся вокруг.

Легко представить, сколь огромна была эта толпа. К обычному стечению народа по таким случаям присоединялось чувство нежной привязанности к государю, столь исполненному скромности и доброты. Все возрасты, оба пола спешили к нему; даже больные [4] тащились, чтобы насладиться зрелищем, которое, переполняя их радостью, казалось, возвращало им здоровье. Одни говорили, что теперь могут умереть спокойно, увидев Траяна во главе империи; другие находили в этом новую причину желать жизни. Женщины гордились своей плодовитостью и поздравляли детей, которым предстояло прожить жизнь под властью правителя, занятого единственно их благополучием.

Под звуки этих речей, столь лестных для благородной души, Траян поднялся на Капитолий, а затем направился в императорский дворец, куда вошёл с таким видом, словно возвращался в собственный дом. Его супруга Плотина подражала его скромности; стоя на ступенях дворца, она обернулась к толпе и произнесла памятные слова: «Какой я вхожу сюда, такой и выйду; судьба не изменит моего нрава».

В поведении Траяна, столь милом и столь популярном, не было ни притворства, ни искусственности; оно исходило из сердца, и результаты ему соответствовали. Он выплатил войскам лишь половину вознаграждения, которое императоры обычно давали им при вступлении на престол; а народу, которого, казалось, было менее важно удовлетворить, он полностью выдал предназначенные для бедных граждан пособия. Он сделал это щедро: вместо того чтобы, как было принято, учитывать только тех, кто присутствовал, он пожелал, чтобы те, кто был задержан делами, болезнью или любой другой причиной, получили, как только явятся, положенную им милость. Он включил в список даже малолетних детей, не дожидаясь просьб об этом, радуясь возможности предвосхитить желания отцов. Размышления Плиния по этому поводу столь прекрасны, что я не могу лишить их своего читателя. «Ты пожелал, – говорит он Траяну, – чтобы с первых лет детства твои граждане находили в тебе общего отца, которому они были бы обязаны своим воспитанием; чтобы они росли и крепли благодаря твоим дарам, ибо они росли для тебя; чтобы пища, которую ты предоставил им в нежном возрасте, вела их к тому, чтобы однажды стать твоими солдатами, и чтобы все были обязаны тебе одному столько же, сколько каждый должен тем, от кого получил жизнь».

Слова Плиния, кажется, указывают не на единовременную щедрость, но на постоянную помощь в течение всего времени воспитания; и, согласно Диону, Траян не ограничил столь похвальную щедрость одним Римом, а распространил ее на все города Италии [5].

Распространяя свои благодеяния, будучи бесконечно далек от того, чтобы одной рукой забирать то, что давал другой, он даже освободил народы и города от добровольных взносов, которые новые императоры обычно получали от них.

Он также счел своим долгом обеспечить изобилие в Риме и Италии, не истощая при этом провинции. Императоры всегда уделяли большое внимание снабжению столицы, но для этого они часто прибегали к конфискациям зерна, вымогательствам и притеснениям; Траян же добился этого мягкостью управления. Он предоставил полную свободу столь необходимой торговле. Жители провинций находили выгоду в доставке зерна в Италию; казна исправно платила им. Таким образом, в Риме царило изобилие, а нехватки не ощущалось нигде. Траян принял меры и создал учреждения, направленные на сохранение этого блага, столь желанного для народа и столь необходимого для спокойствия государства.

Город Рим был настолько хорошо обеспечен, что стал спасением для Египта, страдавшего от голода. Эта богатая и плодородная страна обычно в значительной степени кормила столицу мира; но разлив Нила не достиг нужного уровня, и Египет был поражен неурожаем. Он обратился за помощью к Риму, которому до сих пор так помогал; и Рим, благодаря мудрой предусмотрительности Траяна, оказался в состоянии оказать ему ту услугу, которую сам привык ежегодно получать.

Траян столь же внимательно относился ко всем бедствиям, происходившим в его правление. Рим пострадал от сильного наводнения Тибра и нескольких пожаров, в одном из которых сгорел Золотой дом Нерона. В разных провинциях случались землетрясения, неурожаи, эпидемии: доброта императора приносила каждой беде подходящее облегчение. Чтобы по возможности предотвратить обрушение домов при землетрясениях и сократить расходы на ремонт, он запретил строить здания высотой более шестидесяти футов.

Доносчики процветали при Домициане, а чрезмерная мягкость Нервы помешала ему покарать их с той строгостью, какую требовали их преступления. Траян восполнил упущенное своим предшественником и очистил Рим от этой вредоносной породы, посадив их на корабли и отправив в те же пустынные острова, куда столько невинных, преследуемых ими, были сосланы. Если верить словам Плиния [6], может показаться, что этот ненавистный флот был отдан на милость ветров и бурь. Вероятно, это риторический оборот, который в точном смысле означает, что не стали ждать благоприятного сезона, чтобы отправить в плавание столь ненавистных преступников, и были готовы, если они погибнут в пути, легко смириться с такой потерей.

К этому столь грозному примеру для будущих доносчиков Траян добавил суровый указ, превосходивший по строгости указы Тита и Нервы и устанавливавший более жесткие наказания для тех, кто был уличен в ложных обвинениях. Доносчики, как я отмечал в другом месте, были неизбежным злом, порожденным особенностью римских законов, согласно которым любой гражданин мог выступить обвинителем в уголовных делах. Института государственного обвинения в судах не существовало; поэтому приходилось предоставлять частным лицам свободу обвинять. Но Траян принял все возможные меры, чтобы предотвратить несправедливые и тиранические доносы.

Поводом для этого часто служили фискальные интересы. Доносчики старались выставлять их на первый план и расширять, чтобы под этим благовидным предлогом удовлетворить свою алчность. Траян [7], враг всякой лести, особенно остерегался той, что прикрывалась ложным рвением к его выгодам. Он, конечно, не отменил законных податей, но предотвратил возможность притеснения граждан под этим предлогом. Суды были открыты для всех, кто считал себя обиженным агентами и управляющими императора; и фиск, чье дело, по словам Плиния, никогда не бывает плохим при хорошем принце, часто проигрывал процессы.

Говорят, что его жена Плотина помогала ему сохранить свою славу незапятнанной в этом отношении. Плиний утверждает, что управляющие, выбранные Траяном, были настолько честны, что в делах, касающихся прав принцепса, частные лица часто не просили других судей. Но добрый правитель может быть обманут: отвлечение другими заботами правления, сама склонность к мягкости и снисходительности дают негодяям возможность получить, вопреки намерению государя, должности, предназначенные для добродетели, и злоупотреблять оказавшейся в их руках властью. Говорят, такое случилось при Траяне, и некоторые из его управляющих разоряли провинции отвратительными грабежами. Предупрежденный Плотиной, он наказал виновных и принял меры, чтобы подобное не повторилось. Он имел обыкновение говорить, что фиск в государстве – то же, что селезенка в человеческом теле [8]: она не может расти, не причиняя страданий другим членам и не приводя их к истощению.

Траян даже не побоялся уменьшить свои доходы, введя новые ограничения на право взимания двадцатины с боковых наследств, установленное Августом и уже смягченное Нервой. Более того, он пожелал, чтобы его указ имел обратную силу в отношении степеней родства, которые он освобождал от этого налога, и чтобы те, кто подпадал под новое исключение и еще не уплатил, не могли быть к нему принуждены.

Примечательно, что после всех этих разнообразных благодеяний, которые я только что перечислил, Траян оставался в достатке. Одна лишь бережливость, разумное управление и скромность принцепса, как отмечает Плиний, вполне возмещали сокращение его доходов и покрывали все расходы, которые требовались его стремлением облегчать участь народа и осыпать его благодеяниями.

Само собой разумеется, что при таком добром правителе обвинения в мнимых оскорблениях величества не принимались во внимание; люди даже перестали бояться подобных наветов. Мудрость больше не заключалась в том, чтобы позволить себя забыть [9] и погребать свои таланты во тьме: достоинство осмеливалось проявляться, и вместо того, чтобы навлекать опасности и немилость, оно вознаграждалось и почиталось. Траян ценил в гражданах твердость и благородство души. Вместо того чтобы унижать и подавлять сильные характеры, он считал своим долгом взращивать в них благородство и великодушие. Именно им он раздавал должности, жреческие саны и управление провинциями; именно для них он расточал знаки своего уважения и дружбы. Он справедливо полагал [10], что, подобно тому как деспотизм и власть императора – вещи совершенно разные, так и никто не был более склонен любить своего принцепса, чем те, кто с наибольшим нетерпением переносил рабство.

Поэтому он не поддавался подозрениям, страхам и мнительным опасениям; его добродетель служила ему порукой в верности тех, кто был обязан ему повиноваться. Траян доказал это своей благородной уверенностью, когда, вручая Сабурану должность префекта претория, сказал ему, передавая меч – символ его достоинства: «Я вручаю тебе этот меч, чтобы ты использовал его для моей защиты, если я правлю хорошо, или против меня, если я буду править дурно» [11]. Эти великодушные слова, кроме того, подтверждают наше представление о правлении Рима при императорах и показывают, что государственный строй в основе оставался республиканским, а императорское достоинство следует рассматривать как простую магистратуру, подотчетную республике.

Траян получил хороший урок во время тирании Домициана, и его умеренность отчасти была следствием и плодом этого. «Вы жили среди нас, – говорит его панегирист [12], – вы подвергались опасностям, испытывали тревоги: такова тогда была участь достоинства и добродетели. Вы знаете и испытали, насколько дурных правителей ненавидят даже те, кто делает их дурными; вы помните желания и жалобы, которые разделяли с нами тогда; и теперь, став императором, вы руководствуетесь теми же чувствами, которые испытывали, будучи частным человеком».

Плиний, говоря это, лишь повторял слова самого Траяна, который, когда его упрекали за то, что он недостаточно соблюдает мнимую важность в своем поведении и допускает излишнюю фамильярность, отвечал: «Каким я желал видеть императора по отношению к себе, будучи частным человеком, таким, став императором, я хочу быть по отношению к частным лицам» [13]. Действительно, следуя примеру Августа, он навещал своих друзей – и здоровых, и больных; если они справляли какое-либо семейное торжество, он приходил и садился среди гостей; он часто занимал место в их колесницах. Он чувствовал себя достаточно достойным, чтобы не нуждаться в том, чтобы подчеркивать это пышностью.

У него были друзья [14], потому что он и сам был другом в самом точном смысле этого слова, и он полностью доверял им. Некоторые пытались внушить ему подозрения против Лициния Суры, который был ему очень предан и, по-видимому, даже способствовал его усыновлению Нервой. Траян отправился ужинать к Суре. Войдя в дом, он отпустил всю свою стражу; он воспользовался услугами хирурга этого сенатора для ухода за своими глазами; он позволил его брадобрею побрить себя; и после бани и ужина на следующий день сказал тем, кто пытался посеять в его душе подозрения: «Если бы Сура хотел меня убить, он сделал бы это вчера».

Так Траян заслужил искреннюю любовь и привязанность. Он знал, что любовь нельзя приказать и что ее можно добиться только любовью. «Правитель, – говорит Плиний, – может быть ненавидим некоторыми, сам никого не ненавидя; но если он не любит, его тоже нельзя любить». Траян не только не боялся унизиться дружбой, но и считал, что для государя нет ничего низменнее ненависти. Любить было для него так же приятно, как быть любимым.

История называет среди его главных друзей Суру, о котором я уже говорил; Соссия Сенециона, которому Плутарх посвятил несколько своих нравственных трактатов; Корнелия Пальму и Цельса. Траян велел воздвигнуть всем им статуи, а память Суры, умершего раньше него, почтил великолепными похоронами и памятником, посвященным его имени. Он построил бани, которые назвал Суранскими.

Он любил своих друзей ради них самих, без личной выгоды, не требуя от них услуг и считая своим долгом оставлять им свободу – оставаться ли при его особе или удалиться от двора, если они предпочитали покой. Плиний приводит нам замечательный пример. Один префект претория, назначенный Траяном, хотя не стремился к этой должности, вскоре ею разочаровался и попросил разрешения оставить ее, чтобы провести остаток дней в своем поместье. Император охотно удержал бы его, но не хотел принуждать: он уступил его просьбам, не переставая любить. Он проводил его до самого берега моря, нежно обнял при расставании и, приглашая вернуться, позволил ему уехать.

Его доброта распространялась не только на друзей; она проявлялась в легкости его аудиенций, на которые он допускал всех без различия. Ни одна площадь, ни один храм не были более открыты и доступны, чем дворец Траяна. Нерва приказал поместить на фронтоне императорского дворца надпись: «ОБЩЕСТВЕННЫЙ ДВОРЕЦ». Траян полностью оправдывал это название; казалось, что жилище принцепса было жилищем всех граждан: там не было закрытых дверей, никто не встречал отказа или препятствий со стороны стражи; все там было скромно и спокойно, как в частном доме: Траян принимал всех, выслушивал каждого, кто к нему обращался. Человечный, приветливый, занятый делами, о которых ему говорили, как будто у него не было других, он даже вступал в непринужденные беседы с теми, кто не имел к нему никаких дел. Была полная свобода приходить выражать ему почтение и полная свобода отсутствовать. Живя так среди своих граждан, как отец среди детей, он находил в любви народов безопасность, которую усиленная стража, террор и жестокость не смогли обеспечить Домициану. «Да, – говорит Плиний, – мы знаем по опыту, что лучшая защита для принцепса – это его доброта и добродетель. Нет крепости, нет стены более неприступной, чем отсутствие нужды ни в крепости, ни в стене. Напрасно окружать себя грозной стражей тому, кто не защищен любовью своих; оружие раздражает и провоцирует оружие».

Траян умел ценить удовольствия общества, и они служили приправой его трапезам. За его столом всегда присутствовали некоторые из первых и самых добродетельных граждан. В его беседах царила свобода и даже веселость; он шутил, отвечал. Там не восхищались золотой и серебряной посудой, ни разнообразием блюд и изысканностью соусов. Приятная веселость, непринужденные разговоры, иногда затрагивающие литературные темы, делали трапезу Траяна истинным и приятным отдыхом как для императора, так и для его гостей.

В целом, манеры Траяна были просты, и его развлечения носили отпечаток этой простоты. Он любил охоту и занимался ею без роскоши и изнеженности, сам спугивал зверя и преследовал его через горы и долины. Если он совершал морскую прогулку, то наблюдал за маневрами, сам участвовал в них и брался за весло, когда нужно было побороть ярость ветра и волн.

Я не устаю цитировать самые прекрасные размышления Плиния. Вот как он рассуждает о характере развлечений Траяна:

«Есть удовольствия, – говорит он [15], – которые свидетельствуют о чистоте нравов и умеренности того, кто их испытывает. Кто из людей не имеет хотя бы видимости серьезности в своих занятиях? Досуг нас раскрывает. Охота, это военное упражнение, делает честь принцепсу, чьи развлечения – лишь смена труда [16]. – Не то, – добавляет Плиний [17], – чтобы забота о закалке тела и придании ему силы сама по себе заслуживала больших похвал, но если это крепкое тело управляется еще более крепким духом; если к внешней силе присоединяется мужество, не изнеженное и не ослабленное милостями судьбы и удовольствиями, окружающими трон, – вот тогда я восхваляю упражнение, в котором усталость приятна и где прирост сил покупается ценой трудных походов».

Пример добродетелей Траяна сначала повлиял на его семью. Его жена и сестра подражали его скромности; они жили в полном согласии и делали его столь же счастливым в частной жизни, сколь он был велик на публике: по крайней мере, так говорит Плиний, чьи похвалы, возможно, здесь несколько преувеличены; ведь постоянное покровительство, которое Плотина оказывала Адриану вопреки желанию Траяна, и интриги, которые она вела, чтобы возвести того же Адриана на трон, не дают хорошего представления о почтительности этой императрицы к воле своего супруга.

Но ничто не мешает нам верить свидетельству Плиния [18], когда он утверждает, что общественные нравы преобразовались по образцу принцепса, и что при столь добродетельном императоре люди стыдились любить порок. «Такова, – говорит он [19], – сила примера государя. Мы – мягкий воск в его руках; мы следуем за ним, куда бы он ни повел; ибо мы хотим заслужить его расположение и уважение, чего не могут добиться те, кто на него не похож. Добавьте мощный стимул наград. В самом деле, добродетель или порок [20], получающие воздаяние, формируют хороших или дурных людей. Немногие обладают душой достаточно возвышенной, чтобы любить добро ради него самого и не выбирать между добродетелью и ее противоположностью в зависимости от успеха. Подавляющее большинство – это те, кто, видя, что плоды труда достаются бездельникам, а безумие разврата уносит почести, причитающиеся мудрости и доброму поведению, стремится достичь успеха теми же путями, что и другие, и подражает почитаемым порокам. И наоборот, когда добродетель привлекает милость принцепса и награды, которые за ней следуют, ее естественный блеск, подкрепленный вознаграждением, вновь обретает власть над сердцами».

Даже толпа оказалась восприимчива к урокам добродетели, которые Траян ей преподавал. Известно, каким было увлечение народа пантомимой. Домициан изгнал актеров; Нерва был вынужден вернуть их: народ сам попросил Траяна отменить этот соблазнительный спектакль, соединявший все прелести порока. Таким образом, этот принцепс удостоился славы исправить пагубное злоупотребление по просьбе тех, кто всегда был его защитником; и вместо того, чтобы прибегать к страху [21] – ненадежному проводнику на пути долга, – он оставлял тем, кого направлял к добру, честь казаться избравшими его по собственному побуждению.

Благотворное влияние примера столицы распространилось на провинции. Первый магистрат Вьенны в Галлии, по имени Требоний Руфин, своим указом отменил гимнастические состязания, учрежденные завещанием одного гражданина. Дело вызвало спор и было передано на рассмотрение Траяну, который разбирал его в совете. Плиний присутствовал. После того как Требоний сам изложил свою позицию, перешли к голосованию, и Юний Маврик высказался за подтверждение отмены, постановленной магистратом Вьенны, добавив: «Да будет угодно богам, чтобы подобные зрелища были отменены и в Риме!» Его мнение возобладало, и гимнастические состязания в Вьенне были запрещены.