Зеркало Умбры

__________3. ВШИВАЯ

Когда беспощадные солнечные мечи прожигают раны в земле, а черный асфальт разогревается так сильно, что начинает прилипать к подошвам, в детском лагере «Парус» наступает тихий час.

Вороне девять лет. Она получила свое прозвище в первый день, когда «накаркала дождь».

Ворона старше большинства девочек в группе и в глубине души ненавидит это обстоятельство. Будь она младше, можно было бы оправдать что угодно, но у нее нет никаких, даже самых дерьмовых объяснений своей незавидной репутации.

Поэтому Ворона дружит с кошачьим семейством, которое живет недалеко за территорией лагеря. Детям запрещено выходить за забор, и Ворона не выходит. Она приносит к воротам сосиски и котлеты с обедов. Потом садится на камень и ждет.

Друг почти всегда появляется в одно и то же время. Ворона подходит все ближе и ближе каждый раз, чтобы мохнатый гость к ней привык и в один из дней позволил себя погладить.

– Не подходите к ней, она вшивая! Трогала вшивых кошек! – кричат девочки из комнаты, когда Ворона возвращается. Они бросают в нее из окна камешки, фломастеры, шишки и засохший хлеб. Что-то острое попадает в голову — Вороне больно, но она стискивает зубы и молчит. «Не обращай внимания, и они отстанут, – учила мама. – К твоей сестре же никто не пристает».

Сестра старше. Она не поехала в этот лагерь из-за факультативных занятий. Мама всем рассказала это и еще то, как Лера победила на областной олимпиаде по английскому языку. Ворона так и не научилась читать больше двенадцати слов в минуту.

– Вшивая! Вшивая!

– Опять облизывала драных кошек!

В своей кровати Ворона обнаруживает песок и отпечатки ботинок. Платье, которое мама подарила за первую самостоятельно прочитанную книгу, изрезано вдоль и поперек. Его Ворона находит последним, когда собирает по всему этажу то, что осталось от ее одежды.

– Нам нужна была тряпка для мытья пола, – смеется одна из них.

– Кстати, сегодня твоя очередь, вшивая!

– Давайте она будет дежурной каждый день!

Ворона пытается что-то возразить, но они только смеются, а когда пытается убежать — не пускают. Она моет полы в комнате и выносит мусор, среди которого собственные вещи. Она знает, что так проще: сделать, как они хотят, подчиниться. И они отстанут. Мама говорит: однажды они обязательно отстанут, главное, ничего не принимать близко к сердцу.

Но когда Ворона возвращается, на полу снова песок и грязь.

– Как ты плохо убираешься, вшивая!

– У нее руки-крюки…

– Она ничего не умеет!

«Не смей реветь! Не показывай свою слабость! Просто молчи!»

– Помоешь еще раз, вшивая! Или у тебя тряпки закончились? Посмотри на своей полке!

– Взяла тряпку и начала мыть! Чо встала?!

– Она не только вшивая, но еще и тупая!

Двое преграждают путь к двери, еще одна пинает ведро, и грязная вода заливает весь пол. Вороне некуда бежать, но она все равно бежит. Ее хватают за волосы, царапают и шипят. Тогда она пинает одну из обидчиц в живот и бежит что есть сил в сопровождении угроз и криков.

– Ты за это заплатишь, мразь!!!

Она прячется в кладовке и не выходит, даже когда за поиски берутся воспитатели. Потом ее находят мальчишки, которых послали взять игровой инвентарь. И сразу сдают, несмотря на то что она умоляет этого не делать.

Никто не хочет портить репутацию общением с вшивой вороной, которая не умеет читать, заикается и не имеет чистой одежды.

Воспитательница уже знает, как все было. Неадекватная, разбросала одежду по комнате, разлила воду после того, как девочки весь день убирались, и затеяла драку.

– Это не п-п-п-правда! – пытается объяснить Ворона, но воспитательница и слушать ничего не желает.

– Она завидует, потому что у нее ничего нет, и ворует наши вещи!

– Не правда! Не верьте им!!!

Они не знают, кто родители Вороны, ведь хвастаться нехорошо. Мама говорит, если хвастаться, никогда не заведешь друзей.

Ворона хочет рассказать, что это ее вещи испорчены, но ябедничать — дело последнее, да и потом, ей все равно никто не поверит.

Ее наказывают. Заставляют заново вымыть комнату, а заодно и весь коридор. Не берут с собой на море. Но для Вороны это наказание становится единственным лучиком света. Впервые она просыпается с чувством спокойствия на душе: сегодня никто не будет ее преследовать! Весь день можно делать все что угодно.

И она гуляет по территории. Рассматривает стадо черных овец, что пасется вдалеке на пригорке. Лежит под деревом и слушает тишину, которая кажется растянувшейся бесконечностью. Что-то отдаленно-беспечное проникает внутрь вместе с горячим воздухом, и Ворона позволяет этому чувству заполнить себя изнутри.

Она лежит, раскинув руки в стороны, и думает о том, каким прекрасным было это место в отсутствие проклятого лагеря. Представляет себе развалины трех поросших мхом корпусов. Представляет, как в детских комнатах ветер гоняет туда-сюда журнальные страницы и высохшие листья. В коридоре с потолка свисают веточки вьюна, в столовой каждая кастрюля наполнена своей личной зеленой цивилизацией.

Ворона мечтательно открывает глаза и входит в придуманную вселенную, полностью и бесповоротно в нее поверив.

Территория «Паруса» выглядит так пустынно, что это получается с очевидной легкостью. Бетон плаца, открытая сцена, где по вечерам проходят дискотеки, сорняки возле входа в магазин — все послушно следует идеальному сценарию Вороны, который она переносит на бумагу.

Это ее маленький секрет — альбом для рисования, который она спрятала в беседке за отошедшей половицей. На страницах этой бумажной вселенной Ворона не объект насмешек, а отважная путешественница, искатель приключений и всеми любимая суперзвезда.

Закончив рисунок, Ворона прячет альбом подальше от глаз и возвращается к своему корпусу.

А потом она слышит тихий писк.

Он доносится со стороны магазина — там в подвале склад, но решетчатые проемы соединяют помещение с улицей. Ворона заглядывает туда и сразу понимает, в чем дело.

Тощий полосатый котенок каким-то образом свалился вниз и теперь не может выбраться. Точно такой же, как и тот кот, которого Ворона подкармливала все это время.

Решетки прочные, но зазоры между ними достаточно большие, чтобы пролез девятилетний ребенок. Ворона забирается в подвал, берет дрожащего от ужаса зверя в руки и поднимает наверх.

На все про все уходит минуты три, и Ворона даже не подозревает о том, что кто-то мог ее заметить. Она не знает о том, что Вика Сальникова, которая на днях подвернула ногу, тоже не поехала на море.

Вечером о рейде в подвал знает уже весь отряд.

– Там ведь целая гора сладостей!

– И бутылок лимонада штук сто!

– Вшивая, достань нам десять бутылок или мы поставим тебя раком и отпинаем!

Ворона не знает, что значит «раком», но она слышала это слово в кино и подозревает, что речь о чкм-то унизительном.

– Давайте сразу, а то она туго соображает, – говорит одна из соседок по комнате. – Она умственно отсталая. До сих пор не умеет читать!

Когда Ворону хватают, она кусает кого-то за палец. Во рту появляется солоноватый вкус крови — сначала чужой, а потом собственной, когда ее бьют по лицу. Девочка с длинными ногтями впивается ей в щеки и оставляет отметины, которые никогда не заживут.

– Лучше подожгем ее кота!

– В-в-вы его не н-н-н-найдёте, – отвечает Ворона, из-за всех сил стараясь придать уверенности дрожащему голосу. Она не станет воровать. Никогда. Но что если они сделают то, о чем говорят? Они всегда делают. Каждая угроза была воплощена в жизнь, уж кто-кто, а Ворона знает это наверняка.

– У них там целый выводок, – говорит Вика Сальникова. – Один где-то здесь прячется!

– Ну жди, вшивая! Сама напросилась.

Они отправляются на поиски, всем отрядом. И теперь Вороне больше нечем себя оправдать. То, что теперь непременно случится, из-за нее. Исход предрешен. Выхода нет.

Она думает о том, что могла бы убежать. В лес, прямо сейчас. Ей хватит сил, чтобы добраться до города. А если не хватит, значит, она это заслужила.

Проще было бы закончить все самой. Она еще слишком маленькая, чтобы знать о том, как вскрывать вены, но у нее есть мешочек лекарств, которые мама собрала на случай болезни. Это проще, чем кажется.

Чем скорее решишься, тем меньше придется страдать.

Но внутренний голос тихо говорит:

– Не смей!

И Ворона до крови закусывает щеку, чтобы забыться хотя бы на несколько секунд.

Она знает, что не переживет издевательства над животным. Она думает о том, как рассказывает воспитательнице и как та опять ей не верит. В этом нет смысла. Выхода тоже.

Она прячется в беседке, а потом достает свой альбом и вырывает изрисованные страницы. Одну за другой. На мелкие кусочки. Пусть тебе будет больно, пусть мне будет так больно, чтобы все происходящее снаружи показалось ерундой. Даже если для этого нужно разорвать в клочья часть себя. Ты во всем виновата. Умственно отсталая, слабая, бесполезная дрянь.

Это наказание приносит утешение и едва заметно заглушает совесть. Перенаправляет боль в другое русло. Ворона продолжает рвать страницы, ничего не видя за пеленой слез.

И ничего не слыша. Она так забылась, что даже не заметила, как кто-то приблизился к ней на расстояние вытянутой руки.

Мальчик. Толстый, с грязными кудрявыми волосами. От него плохо пахнет, и в руках он держит полосатого котенка.

На мгновение Ворона почувствовала, как в глазах у нее потемнело. А потом она вскочила, забыв обо всем, и бросилась на мальчишку.

– Отдай его мне!!!

– Тихо, успокойся! – вопреки ожиданиям, парень и не думал сопротивляться. – Иначе они услышат…

– Ты что, не с ними?– не веря своим ушам, проговорила Ворона, представляя, что все это — очередная уловка. Котенок тихо пискнул и прижался к спасителю, а мальчик воровато оглянулся, в оцепенении уставившись на порванные рисунки.

– Зачем??? – простонал он с неподдельным ужасом. – Ты что, с ума сошла?!

– Плевать, – со всем тем поддельным безразличием, на которое была способна, Ворона пнула клочки бумаги, мокрой от собственных слез. И для уверенности повторила: – Плевать.

– Нет, не плевать! – резко сказал мальчишка, опустившись на колени. Он попытался разгладить то, что сохранилось, свободной рукой, но его попытки не увенчались успехом. – Зачем ты это сделала?! Если бы я умел так рисовать, то уже стал бы знаменитым художником!

– Откуда ты знаешь, что там было? – язвительно спросила Ворона.

– Я видел, как ты прячешь альбом. И однажды заглянул… Ну зачем? Зачем???

– Ты видел мои рисунки? – ахнула Ворона себе под нос, все еще ожидая подвоха. – А где котенка нашел?

– Под кустом возле столовой. Он так и будет приходить, даже если мы его спрячем. Ты зря отказалась залезть в подвал.

– А ты не боишься, что тебя увидят со мной?

– Нас не увидят. Я сделал вид, что мне плохо, и пошел в комнату.

Ворона взяла котенка из теплых рук мальчишки, а тот, как будто наконец поборов нерешительность, выпалил:

– Почему ты не расскажешь воспитателям?!

– Потому что жаловаться — последнее дело. Каждый человек должен сам решать свои проблемы.

– Дура! Из-за тебя убьют животное! Он-то в чем виноват?!

– До этого не дойдет, если я убегу, – решительно сказала Ворона. – Если доберусь до деревни, оставлю его там. В каком-нибудь дворе.

– Я могу тебе помочь.

Ворона недоверчиво наклонила голову:

– Ты это серьезно?

– Ну конечно!

– И что ты хочешь взамен?

– Взамен? – мальчик явно не ждал этот вопрос, но почти сразу нашелся с ответом. Ворона кивнула.

Она сказала, чтобы мальчик принес какой-нибудь еды, теплый свитер и бутылку с водой. Просить его зайти в комнату и забрать остатки вещей слишком рискованно. Да и где гарантия, что от вещей что-то осталось?

Ворона ждала, что парень приведет за собой весь отряд, но он пришел один. С едой, водой и теплым свитером. Своим. Он оказался велик Вороне на несколько размеров. Но весь его запас для выживания в диких условиях почему-то оказался вдвое больше, чем Ворона планировала унести.

– Я с тобой.

Мальчик не сказал, что в своем отряде он тоже терпел нападки с самого первого дня. Он не сказал, что прежде, чем решиться на этот шаг, он две недели наблюдал за тем, как Ворона прячется в беседке, чтобы поплакать. И конечно же, он не сказал, что сам давно планировал этот побег.

Теперь в лице новообретенной соратницы он стал кем-то сродни герою. Правда, геройство это длилось недолго. Еще засветло двух детей обнаружил егерь. Мальчик был сразу же отправлен домой, а Ворона, с воспалением легких, — в больницу. Ни о судьбе котенка, ни о судьбе нового друга, чьего имени она не спросила, Вороне так и не удалось ничего узнать. Четыре дня она провела в лихорадочной агонии, потом еще два — в мучительно бесконечном поезде по дороге домой. А потом еще несколько — дома, в стерильном блаженстве уединения.

Ворона не думала ни о чем, кроме того, что этот кошмар закончился и что больше она не увидит никого из своих обидчиков.

Но на этом история только начиналась. Близилась школа, которая отличалась от лагеря лишь тем, что в силу отсутствия такой масштабной свободы, как вдали от родителей, одноклассники не могли дать полную волю своей фантазии.

Первого сентября Ворона с большим белым бантом вошла в класс и уселась за дальнюю парту у окна. Она привыкла занимать это место в гордом одиночестве, но каково было ее удивление, когда у нее появился сосед.

Толстый. Кудрявый. В неряшливой рубашке и со щербинкой между зубами.

– Я знал, что ты в этом классе, – сказал мальчик, улыбаясь. – Еле уговорил маму перевести меня сюда. Рад тебя видеть!

__________4. СТЕНЫ ГОВОРЯТ

Мы проезжаем как минимум половину города, прежде чем я вновь обретаю способность здраво мыслить. То, что произошло, не могло произойти никак. Скорее всего, это снова галлюцинации. Разве есть другие варианты?

Помню, читала про Вавилонскую библиотеку и пыталась посчитать, сколько гигабайт памяти могло бы потребоваться, чтобы создать ее по-настоящему. Если кто-то знает и об этом, пусть мне расскажет, как отличить клиническую паранойю от вполне естественной реакции на подобные вещи.

В зажиточном квартале немало домиков, куда теоретически попасть не составит труда. Но мы выжидаем.

Юджин дает мне воды с пряниками. Потом я соглашаюсь на таблетку (вот уж не знала, что мой предусмотрительный дружок таскает их с собой).

Мы оставляем байк снаружи, а сами забираемся через дыру в заборе на заросший вереском участок. Здесь у хозяев была летняя веранда, от которой теперь остался только пластиковый стол и три красных стула рядом со сдувшимся резиновым бассейном для детей. Сам же дом отнюдь не выглядел пустынно. Напротив, плющ и вьюнок придавали темным кирпичным стенам некий готический антураж.

Юджин по-хозяйски распорядился, что настало самое время обеда. Пока он с аппетитом уминал бутерброды, я чувствовала нарастающее действие трифтазина. Сначала выключаются все ассоциативные цепочки, а потом ты самостоятельно выбираешь, думать тебе о чем-то или не думать ни о чем вообще.

Галлюцинации. Как зрительные, так и слуховые. Побочное явление постоянных рейдов в Чешир. Почти всегда я могу различать, где реальность, а где нет, но в момент сильного страха этот скилл испаряется так же быстро, как и способности к обороне.

Я подцепила этот страх в Сети, словно вирус, дремлющий в крови до поры до времени. Поначалу никто не предполагал, как это может быть опасно, но потом случилось нечто непоправимое, о чем Ткач запретил мне рассказывать. В итоге мы с Юджиным переехали на маяк, а Ткач остался в Петербурге. Надеюсь, он сможет все уладить, потому что такое безответственное, глупое и безвольное чучело, как я, на это вряд ли способно.

– Вижу, тебе лучше, – сказал Юджин тоном бизнес-тренера, который каждое утро делает себе инъекцию концентрированного мотивационного позитива. – Готова продолжить поиски?

Я поднимаю на него глаза. Мне хочется сказать так много, но в то же время та кристальная чистота безмыслия внутри не дает нарушать тишину дурацкими разговорами.

– Ну и взгляд у тебя, – фыркнул Юджин, и все его напускное моментально рассеивается в воздухе. – Ей-богу, словно из дурдома сбежала.

– Ты в дурдоме не был никогда.

Стараниями Ткача и мне удалось обойти этот опыт стороной. Поразительно, как много человек готов для тебя сделать, если ты приносишь ему доход. Он станет тебе и матерью, и отцом, и лечащим врачом, и личным поваром, и риелтором, и путеводным гидом.

– Может, расскажешь уже наконец, что там в «Посейдоне» случилось?

– Я нашла скетчбук на третьем этаже, который там не оставляла. Синий. Точно такой же, как наши.

– И что? Думаешь, кроме как у нас, в мире больше нет синих скетчбуков?

Я представила, как пытаюсь объяснить Юджину, что там было нарисовано, пытаюсь найти этому хоть какое-то объяснение, которое не будет звучать как бред. Пытаюсь подобрать слова, которыми можно прилично заменить фразу «мое отражение на моих глазах убежало от меня». Но чем больше думаю, тем абсурднее все это выглядит.

– Кира! – Юджин щелкает пальцами перед лицом. Похоже, он уже давно что-то говорит, а я не замечаю.

– А?

– Почему бы нам не вернуться и не исследовать этот скетчбук?

– Нет! – я резко хватаю его за руку, чтобы даже не думал идти к байку. Я больше туда ни ногой. Даже не просите. – Паш, спокойно. Я уже отошла. Это, скорее всего, была галлюцинация.

– Галлюцинация в виде книги?

– Я не дам тебе туда пойти. Мы приехали не для того, чтобы кормить разыгравшееся воображение. Пожалуйста, давай просто закончим дело и вернемся домой.

Юджин устало вздохнул.

– Я тебя не понимаю. То ты бредишь ловушками, желая кого-то выследить, словно маньяк, то начинаешь собственной тени бояться.

– Все нормально, Паш. Правда. Сейчас единственный, кого нам надо выследить, — пара красных носков для твоей батарейки.

Я не забыла: Ткач нам запретил выходить в Сеть до его возвращения. И уж тем более собирать сомнительные устройства по не менее сомнительным инструкциям из глубин даркнета. В конце концов, предел человеческих возможностей лежит где-то у пенной кромки океана, тогда как на глубине начинается нечто, с чем мы не можем сосуществовать.

То, что мы делали, не требует глубокого погружения. Если условно разделить физическую Сеть на уровни, как это любят делать с даркнетом в целом, получается примерно десяток видимых и огромное число невидимых «этажей», посчитать которые я не могу в силу того, что они… кхм… невидимы.

Точнее, неосознаваемы человеком. Чтобы туда спуститься, нужно обладать несколько более широким функционалом, нежели у нас. Как минимум видеть разницу между третьим измерением и всеми остальными.

Знаете этот популярный пример про рыбку в круглом аквариуме? Рыбка не может осознать мир за его пределами, потому что ее организм попросту не приспособлен для восприятия чего-то, кроме воды, ограниченной стеклянной искажающей сферой.

Да и слово «спуститься» тут не подходит. Сеть нельзя охватить законами трехмерного пространства: многие вещи там существуют внутри самих себя, замкнуто накручиваясь на физически осмысливаемую реальность. Даже наши собственные тела там выглядят совершенно иначе, раскрываясь в тех ракурсах, что прежде не были им доступны.

Я никогда особо не стремилась туда, да и вряд ли в ближайшее время это желание появится. Ведь в том мелководье, где мне доводилось побывать, достаточно рыбы, чтобы кормиться ею всю жизнь.

– Черт, замок не поддается! – пока я лениво доедала пряник, Юджин уже вовсю возился с дверью. – Слушай, походу, придется другой дом искать, здесь голяк.

– Давай со второго этажа, – я киваю в сторону форточки. – Встанем на стол, ты меня подсадишь.

– Серьезно? Ты же только что была в неадеквате. Может, лучше посидишь, придешь в себя до конца?

– Я же сказала, все хорошо! – начинаю злиться. Он не понимает, что между противными, но все же осознанными глюками и безумием целая пропасть под названием «здравый смысл», которого у меня хоть лопатой греби. – Я пролезу.

Можно было пойти по пути наименьшего сопротивления. Вернуться к дому с мольбертом. Но мне даже помыслить тошно о том, чтобы снова приближаться к «Посейдону».

Юджин двигает стол, попутно проверяя его хлипкую конструкцию на прочность. Мы уже делали так не раз.

Красные носки, которые так нужны Юджину, — недостающий элемент конструкции «батарейки», дающей компьютеру возможность пережить подключение к зеркалу. Без этого нехитрого этапа в Сеть не выйти.

Когда мы впервые узнали о том, что Сеть существует в форме физической реальности, это носило характер чьих-то нелепых слухов. Но я сразу почуяла, дело куда интереснее, чем кажется. Мы смогли найти сведения о человеке, который это уже делал: заходил в Сеть по-настоящему. Не смотрел на нее через экран компьютера, используя всякие там анонимные браузеры или футуристические шлемы. А заходил внутрь своим телом. Через зеркальную поверхность.

Чтобы взломать свое первое зеркало, мы с Юджиным потратили около года. Для начала мы никак не могли найти ссылку на него в даркнете, а без этого вообще никак. Мы прошерстили столько зеркал, что и представить сложно. Будто перебирали песчинку за песчинкой в поисках одной-единственной красного цвета. Однако то было лишь первым шагом.

Дальше компьютеры попросту вырубались. Просто пшик — и всё. Как потом оказалось, там должна пройти сложная интеграция со вспомогательными измерениями, где стандартный компьютерный код не имеет смысла. Это все жутко трудно и до сих пор до конца не ясно. Нам пришлось действовать наугад, следуя точным инструкциям, даже когда они выглядели эпически бредово.

Однако мы и на этом не остановились. Требовался аккумулятор помощнее да парочка проводников. Юджин в этом больше разбирается — если что, спросите у него. Я по другой части.

Инструкция сбора батареи включает помимо стандартных такие сомнительные элементы, как коктейльная трубочка диаметром 0,7, стеклянный флакон из-под аптечного перманганата калия, пучок ежовых игл, пара красных носков, а также глаз крысы, струна арфы и козий анус.

Ну я утрирую, разумеется, без последних трех вполне можно обойтись. Просто схема батарейки действительно больше напоминала рецепт ведьминого зелья, с той лишь разницей, что ведьмино зелье хотя бы имеет видимый рациональный смысл.

До сих пор гадаю, как мы вообще не бросили это дело после пары недель мучений и нескольких неудачных попыток.

– Надеюсь, выдержит, – говорит Юджин, помогая мне забраться на стол. – Сейчас садись мне на плечо и цепляйся ногой за решетку.

Решеткой эту хлипкую конструкцию сложно назвать. Скорее каркас для цветочных горшков. Оттолкнувшись от него, я упираюсь руками в верхнюю часть окна и оказываюсь на карнизе, откуда спокойно могу дотянуться до открытой форточки.

– Черт его разберешь, как теперь забраться сюда. Может, стекло выбить?

– Попробуй достать ручку окна с той стороны, – щурится Юджин.

Солнце выжигает татуировки на моих поцарапанных ногах, пока я пропихиваю голову и плечи в узкий проем. Да уж, ногами вперед было бы проще, да и шорты не сползут. Но так хотя бы нет опасений, что голова застрянет в проеме.

Ручка слишком далеко, однако я уже наполовину внутри. Спустя несколько минут кряхтенья и возмущенного бульканья воды в желудке мне удается просочиться на подоконник.

Юджин победно улюлюкает, спрашивая о внутренностях дома, но мне пока некогда ему отвечать.

Мы не ошиблись! Предположить о спешности отъезда хозяев можно было еще по вещам на лужайке, а теперь не осталось вообще никаких сомнений: отсюда бежали, если и захватив что-то, то лишь самое необходимое.

Я очутилась в детской комнате. Здесь у стены стояла наспех застеленная колыбелька в розовых тонах. Да и вообще, судя по количеству розового, комната принадлежала девочке.

– Кира! Ну что там? – изнемогал Юджин, и я показала ему в окно большой палец.

В шкафу осталась детская одежда, вот только из красного там ничего не нашлось. Хозяева не все побросали, а лишь то, что не успели собрать за… такое чувство, что за несколько минут.

Меня опять прожгло острое иррациональное волнение. Не бывает так, чтобы люди срывались и немедленно сваливали из города насовсем, оставляя такое количество нажитого имущества.

Мой наметанный глаз сразу ищет зеркало: здесь оно даже не разбито, а по размерам идеально для того, чтобы я пролезть могла, а Юджин — нет.

Маркером кто-то написал: «Тени могут сливаться, множиться и пугать своей чернотой, но никогда – жить отдельно».

Каких только надписей я не насмотрелась в своих нескончаемых прогулках по заброшкам, но когда встречаешь нечто подобное в РЕАЛЬНО заброшенном городе, воспринимаешь все это совершенно иначе.

Поэтому я переключаюсь на свое отражение.

И без того светлые волосы за две недели выгорели практически добела. А на щеках проступили веснушки. Мое лицо мало кто когда-либо называл красивым. Чаще использовали выражения: смазливая, сосочная и т. д. На самом деле неудивительно, ведь черты у меня как раз под стать этим параметрам: пухлые губы, немного раскосые глаза, курносый нос и веснушки. Много-много веснушек, которых, впрочем, не видно, пока не позагораю как следует. Персонаж из анекдотов про блондинок. Когда-нибудь у меня не будет сложностей с узнаванием собственного отражения в зеркале.

Нетронутыми осталось тут все: от зеркала и одежды до семейных фотографий. К ним-то я и обратилась первым делом.

Да, действительно девочка. Судя по фотографии, еще совсем тугосеря. А еще у нее два старших брата-близнеца, что очень кстати. Ведь у них тоже наверняка есть своя комната с брошенными вещами.

Я вышла на небольшую площадку с лестницей, ведущей вниз, и сразу заметила открытую дверь в другую детскую. Логика не обманула — здесь друг напротив друга стояли две двухъярусные кроватки с рабочими столами снизу. Два простеньких компьютера, две прикроватные тумбочки, один шкаф.

Без сомнения, мы с Юджиным вытянули сегодня счастливый билет. Шкаф остался полон одежды, будто из дома вообще никто не уезжал. Будто семья отправилась на каникулы куда-нибудь в Симеиз, к побережью, и вернется через пару дней.

Именно так выглядит шкаф двух подрастающих братишек: одежда сложена, но не слишком аккуратно, некоторые вещи висят на спинке стула, а часть — в корзине для стирки. Носки и белье в нижних ящиках, все тщательно выглажено и свернуто. Заботливая у них мама.

Как полагается мальчикам в такой небедной семье, одежда яркая и новая. В том числе носки.

Больше того, меня вдруг посещает неприятная мысль, что все это выглядит слишком идеально. Как будто кто-то знал, что мы с Юджиным будем искать красную пару, и специально положил ее сюда. Два носочка скреплены между собой пластиковой палочкой: их даже ни разу не надевали.

– Кира! – голос Юджина заставляет меня подскочить. Я делаю глубокий вдох, поднимаюсь и замираю в оцепенении.

Дверь закрыта, хотя я к ней не прикасалась.

Отсчитываю несколько ударов сердца где-то в горле, а потом осторожно нажимаю на ручку.

В коридоре ничего не изменилось. Это все разыгравшееся воображение. Недаром говорят, что люди, побывавшие в глубоком даркнете, более прежними не выныривают.

Кладу носки в карман и решительно спускаюсь по лестнице. Я бы заметила, подойди кто-то к двери совсем рядом со мной. Кроме того, щелчок ручки… Я просто забыла, как закрыла ее сама.

Внизу еще больше барахла, чем сверху. Мы с Юджиным исследовали Фанагорею всего один раз, но тогда нам не попадалось такого крутого дома. Почти везде остался только хлам, не нужный даже мародерам.

Входная дверь заперта на щеколду и внутренний замок. Я отпираю и победно махаю Юджину, который уже спешит ко мне. Однако вид у него встревоженный.

– Не хочу тебя пугать, но похоже, что…

– Что? – я уже готова к чему угодно.

– Все нормально, просто тут, кажется, вот-вот пойдет дождь. Ехать по мокрой дороге опас…

– Дождь?! Каким образом, на небе ни облачка?!

Не успев договорить, я поднимаю голову к небу и с изумлением понимаю, что Юджин прав. С моря действительно плывут облака, причем довольно густые. Еще час как минимум у нас есть, но потом неизвестно, в каких условиях придется ехать.

– Только не говори, что предлагаешь здесь переночевать, – вот что мне совсем-совсем не нравится.

– Просто если начнется гроза… Ты же понимаешь, что управлять байком на извилистой мокрой дороге — так себе затея?

– Едем прямо сейчас! Носки я нашла.

– Серьезно?

– Детские. Надеюсь, там нет уточнений по поводу размера, – пока я демонстрирую находку, Юджин с любопытством заглядывает за дверь.

– С ума сойти, вот это хоромы! Может, здесь и микроволновка затерялась?

– Кстати, ты не обратил внимания, есть ли у них гараж? Вдруг машину оставили?

Юджин смотрит на меня искоса.

– Закатай губу. Такие на автобусах не ездят.

– Если хочешь успеть до грозы, давай пятнадцать минут на сборы – и погнали.

Мы управились даже быстрее.

Юджин хорошенько обчистил кухню, отыскав нераспакованный комплект дорогущих ножей из керамики. Я прошлась по верхним этажам, захватив полотенца, шампунь, зубную пасту и прочие средства личной гигиены. Дорожных сумок, к сожалению, не нашлось, однако двух вместительных рюкзаков нам вполне хватило. Разумеется, я забрала и зеркало тоже, хоть Юджин не переставал ворчать на тему лишнего груза.

Тучи все ближе. Перед лицом реальной проблемы все переживания насчет призраков и галлюцинаций сразу отходят на второй план. Мы погрузили наш хабар на байк и рванули прочь из неприветливой знойной Фанагореи.

***

Существует множество причин для того, чтобы встать на дорожку, ведущую от Мишнори прочь. Однако чтобы с этой дорожки сойти, требуется отыскать другую (простите, я не удержалась, зачеркиваем), требуется отыскать что-то большее, чем просто нежелание вариться в общем котле.

У меня это началось с детства. Я не хотела походить на сестру.

Она была красива, начитанна и добра ко всем, начиная от своих врагов и заканчивая абстрактной «природой». Лера никогда не встречалась со школьной травлей, никогда не разбивала костяшки о свое отражение и не торчала часами за компьютером. Она прекрасно сдала экзамены, поступила на престижную специальность и удачно вышла замуж за москвича. Лера являлась счастливой обладательницей как ста рублей, так и ста друзей, не планируя на том останавливаться.

Но в отличие от всех прочих счастливиц Лера не дожила и до тридцати. Мы с ней только в одном похожи — мы обе искали неистово и страстно, но только я одна всегда твердо знала, что именно является предметом поисков.

А сестра… Она искала чего-то такого, что сыпалось на меня с неприличной регулярностью, лишая родителей сна и голоса, когда приходило время собирать камни.

Когда я сказала им, что еду в концертный тур, они со мной неделю не разговаривали.

Когда я сказала им, что сестра умерла, они вообще перестали отвечать на звонки.