Читать книгу: «Грешным делом», страница 6

Ринутся вдруг за кордон, предав родину, пернатые. А дальше жахнет как из пушки зимним утром Аврора и начнётся такой голодомор, что остановить его смогут лишь два больших филе, которые любая женщина носит в своих трусиках!

Идя по обходной тропинке и видя из –за листвы домик девушек с еловой бахромой на крыше, я думал, ах, как хорошо было бы сейчас увидеть Цилю! Но после случившегося ночью, это было невозможно. Поняв это, я едва не прокусил себе губу от отчаяния. Надо же было так вляпаться в историю с Наташей!

Мне вдруг отчаянно захотелось ринуться сквозь чащу к домику Цили, найти её, упасть перед ней на колени и сказать: Циля, я облажался! Ну, с кем из музыкантов это не бывает? Ради бога прости меня! Такого больше никогда не повторится! Сам не знаю, какой демон меня подбил на это! Я буду верен тебе до конца жизни! Я буду любить тебя до последнего вздоха!

В этом месте я в самом деле, глубоко вздохнув, повернулся и направился к водохранилищу, вода которого так призывно блестела в лучах солнца. Напоённый зноем гудел луг. Воздух был чист и прозрачен. Аплодировал моему подростковому легкомыслию вяз, хлопая тёмно-жгучими, как зелёнка, перезрелыми листьями.

Стоя у воды, я думал: зачем я отрезал себе все пути? Зачем? Вот так глупо, по собственной воле? Какой бес меня дёрнул пойти с Наташей? Что мне в ней понравилось? И как я должен теперь вести себя при встрече с Цилей? Ведь рано или поздно мы обязательно встретимся! Может подойти и сказать ей: кто бы не говорил тебе что -то обо мне, не верь этому! Нет, не так… А, может, при встрече просто равнодушно кивнуть ей и пойти дальше? Молчание убивает порой больше, чем целый поток слов.

Да, лучше будет пройти мимо с гордой поднятой головой, будто мы никогда не были знакомы! А потом, убежав подальше в лес, упасть где –нибудь в зарослях, чтобы вой твоего отчаяния услышала лишь земля, проплакаться там и кусты бы в этот момент шептали над тобой: поделом тебе, дурачина, поделом!

У причала водохранилища двое служащих уже паковали водные лыжи и укладывали в ящики дорогой лыжный инвентарь. Со второго августа, по старой традиции уже редко осмелится зайти в воду. До самых холодов круги на воде будут нарезать лишь насекомые. Из леса, будто из супермаркета отдыхающие тащили целые пакеты с грибами. Орал у кого –то из магнитофона Высоцкий, предлагая распить на троих Бермудский треугольник. Некий мужчина, встав у костра на колени, дул и дул на угли. Его жена, достав из ведра ещё живого окуня, искала глазами, обо что бы шмякнуть этого сопляка, чтобы он не дёргался.

Пока ещё не достали из воды катера и лодки, но мостки для купания уже высохли. Единственным пловцом на воде оставался солнечный блин, чей гипнотический вид погружал твоё сознание в какое -то немое и сытое оцепенение. Стоял у воды и бросал в неё крошки хлеба какой- то малец, который, как многие, думал, что кормит рыб. В это же время стайка мальков под водой, которую привела к берегу на экскурсию мама-плотва, слушали её рассказ о том, как опасен для рыб их главный враг – человек с хлебом и удочкой.

Сезон завершался и, может поэтому, на душе было пусто. А вокруг словно шла весёлая ярмарка, где румяный здоровяк Август, выписав лету чек, забирал покупки для своей чахоточной жены -осени.

Бросив остатки хлеба рыбам, ушёл мальчик. Я уже тоже собрался идти к себе в домик, как вдруг наверху за косогором громко хлопнула входная дверь, а затем чей -то женский голос истерично выкрикнул: «да пошли вы обе, тоже мне!..».

Испытывая любопытство, я побежал на крик и, взлетев по дорожке на холмик, за которым начинался посёлок отдыхающих, увидел спину Наташи, которая с вещевой сумкой бежала к станции, красиво виляя бёдрами. Подумав, что она может обернуться я, чтобы не быть ей замеченным, спрятался за дерево и замер.

– От кого это ты прячешься? – Произнёс кто -то с непередаваемой иронией.

Повернувшись на голос, я увидел Зою, которая была одета в дутый оранжевый жилет, под которым с расстёгнутой наполовину молнией, виднелась синяя блузка с глубоким вырезом и кулон на цепочке. Одежда делала её очень соблазнительной. Зоины глаза, обведённые синим карандашом, вкупе с синью белков, задорно блестели. Пышно уложенные рыжие волосы светились в лучах уходящего солнца. Полноватые губы, с наполовину съеденной уже помадой будто говорили: хочешь, я и тебя съем, как эту помаду? Услышав мой вопрос:

– Почему Наташа сбежала? Что у вас случилось?

Она, тронув молнию, отвела глаза и сказала, чуть прикусив губу:

– Сесилька с Наташкой поссорились. Выясняли тут сейчас отношения.

– А ты?

– Я просто слушала.

– Выяснили отношения? – Усмехнулся я, поёжившись внутренне от этого её неуважительного "Сесилька".

– Ага. Наташка, видишь, вон психанула и уехала. Так что мы вдвоём теперь остались.

– А где Циля? –Спросил я.

– Зачем тебе она? – Сделала удивлённое лицо Зоя.

– Да так, просто хотел подойти поздороваться.

– Поздороваться? Ой, ну, да, конечно! Так я и поверила! Ну, иди, раз соскучился, поздоровайся. Она у себя в комнате лежит. Переваривает наверно. Только смотри, чтобы она тебе в голову чем –нибудь не запустила, а то у неё плохое настроение.

– Плохое? Очень? – Сделав было в шаг в сторону домика, остановился я.

– Очень.

– А почему?

– Ну, была причина, – Зоя, опустив глаза и заложив руки за спину, посмотрела вдруг вслед ушедшей Наташи. – Как выяснилось, пока нас не было, некоторые ходили тут, воду специально мутили.

У меня похолодело всё внутри. Значит, Наташа всё им рассказала?…Погоди, но раз Зоя не говорит о ком -то конкретно, возможно они не всё знают. Или я был единственным, о ком Наташа не успела… На всякий случай я не стал уточнять у Зои, что именно успела рассказать Наташа, чтобы не совершить новой ошибки. Я подумал, а, будь, что будет! Мы же не муж и жена, в конце концов! Если она спросит, было ли у меня с Наташей, скажу честно – да, один раз было. Но это случайность. И такого не повторится никогда. Я понял, что Наташу я не люблю. А тебя, Циля, буду любить вечно!

– Может, пойдём лучше в бильярдную? – Спросила Зоя, которая не отводила глаз от моего лица, пока я стоял и думал, словно пытаясь прочитать мои мысли. – Там ваши все собрались, Толик, Вилли, Паша, сыграем, пошутим?

– Да, да, хорошо, я сейчас, но только я всё же зайду, поздороваюсь, а то неудобно как -то, – сказал я. – Иди. Я тебя догоню. Потом.

Ах, как некрасиво было врать на голубом глазу! Я и не собирался потом идти ни в какую бильярдную. Лучше б я вернулся на берег, чтобы смотреть на рыб, если Циля даст мне отворот –поворот. Но так устроен человек, что он хочет быть обманутым! Я смотрел на неё так, будто нисколько не лукавлю, всё так и есть, сейчас только скажу "привет" Циле и побегу следом за ней.

Зоя, кивнув, сказала «хорошо», но почему -то не уходила, а всё с тем же хитрым прищуром синих глаз смотрела на меня, будто ожидая не совру ли я чего –нибудь ещё. Но я смотрел на неё своим самым честным и наивным взглядом, отработанным пока учился в школе специально для мамы на тот случай, когда получал двойку, и вскоре выиграл эту дуэль. В конце концов, постояв немного и покрутив мыском ноги туда -сюда, Зоя опустив глаза долу, произнесла доверчиво:

– Ну, ладно, раз так, так и быть пойду уж. Буду ждать тебя в бильярдной, приходи.

И она пошла по тропинке в сторону танцверанды.

Проводив Зою глазами, я направился к их домику. Зайдя на крыльцо, я оглянулся, почувствовав, что в спину мне смотрят. Резко обернувшись, я увидел, что Зоя в самом деле подглядывает за мной, высунувшись из -за дерева. Надо ли говорить, что мне это совсем не понравилось. Обозвав Зою про себя "шпионка", я открыл дверь, и когда снова обернулся, увидел, что Зоя быстро идёт по тропинке к бильярдной, опустив голову и глубоко засунув руки в карманы жилета.

– Вот и топай! – Прошептал я.

Зоя уже ушла, а я всё продолжал стоять и мяться на пороге, оттягивая миг, чтобы войти, и всё вытирал и вытирал ноги о коврик, вместо которого тут была обычная серая тряпка, какими моют пол. Крутя головой туда –сюда, я всё поправлял воротник рубашки и рассматривал её манжеты на предмет, чистые ли они или нет. Затем я разок всё же обернулся, что посмотреть, не подсматривает ли опять Зоя из –за дерева. Но нет, она ушла. Тогда, вздохнув, я, наконец, толкнул дверь и вошёл.

В маленькой прихожей горел свет. Кто -то не выключил лампу. У самого порога валялся кроссовок. Я машинально отодвинул его, прижав ногой к стене. За следующей дверью был уже знакомый мне длинный коридор. Неприязненно взглянув на комнату, где был накануне с Наташей, я перевёл взгляд на дверь Цили.

Она была слегка приоткрыта. Постояв в коридоре и прислушавшись, однако, ничего не услышав, я толкнул дверь и осторожно заглянул в комнату. Там царили сумерки, но какие –то колючие и из-за этого я почувствовал себя неуютно.

В этой мглистой тишине было что –то колючее, причём настолько, что я поёжился. Казалось, лишь недавно здесь прошёл эзотерический шторм и теперь повсюду на невидимых крючьях болтались обрывки чьих -то выражений, чёрный след которых не ушёл вместе с источником, а продолжал болтаться в воздухе. Циля лежала на кровати, накрытая с головой одеялом.

Немного подождав, я повернулся и шагнул к выходу, собираясь уйти, но подо мной вдруг скрипнула половица, и Циля, резко откинув с лица одеяло, громко спросила:

– Кто тут?..

– Это я, Лео. – Кашлянул я. – Не думал, что ты спишь. Извини, если разбудил.

Циля села на кровати и удивлённо на меня посмотрела:

– Ты? Сам пришёл? Очень хорошо. А то я думала идти, тебя искать. Нам надо поговорить. Заходи.

– Нет, если ты отдыхаешь, то может в другой раз. А то сейчас… – Заволновался я.

– Входи. – С нажимом повторила она.

– Но ты же…

Я показал на кровать

– Ничего, я просто прилегла. – Циля взяла с тумбочки резинку и начала собираться сзади волосы в хвост. – Не очень хорошо себя чувствую. Испортили мне тут настроение одни. Как твои дела?

– Очень хорошо, – кивнул я. – В институт вот поступил.

– Молодец. – Похвалила Циля.

Приведя себя в порядок, она оглядела комнату, словно хотела кого -то в ней найти, но так и не найдя, устремила взгляд на меня:

– Ты…давно здесь?

– В смысле – пришёл?

– Да.

– Нет, только сейчас.

– Ясно…Из девчонок кого –то видел?

– Зою, она к бильярдной пошла. – Сказал я и, кивнув на осколки фаянсовой вазы, валявшейся на полу, спросил:

– Разбилась?

Циля посмотрела на осколки, потом села поудобней на кровати.

– Да. Ты садись, – предложила она, показав пальцем вниз.

Я шагнул к ее кровати, но я она замотала головой, выбросив перед собой руку:

– Нет, на стул.

Я сел на стул возле двери.

– Скажи мне, честно, – начала Циля. – Я тебе нравлюсь?

Я так энергично кивнул, что голова едва не отвалилась. Потом спросил:

– Ты ведь знаешь. Почему спрашиваешь?

– Понимаешь, – растягивая слово, скосила в сторону глаза Циля. – Мы когда с Зойкой в цирк ездили, она зашла к матери, взять у неё бутылку чешского аперитива и чего –нибудь на закуску. У неё мать товаровед на базе работает, если ты не в курсе.

Я промолчал, думая, куда это она клонит:

– Ну, и вот, приехали мы сюда, открыли бутылку, сидим, выпиваем. Конфетки австрийские «Моцарт», сыр с плесенью. Всё отлично. Вдруг Зойка Наташку и спрашивает, чем занималась, пока нас не было? И та вдруг, я не знаю, то ли аперитив на неё так подействовал, то ли ещё что –то, давай нам врать: я пока вас не было, с этим была и с тем переспала… И так в деталях, знаешь.

Я сидел и смотрел на Цилю с вытаращенными глазами, думая, когда же дойдёт и до меня. Но Циля, не обращая на это внимания, продолжала:

– Ну, мы сидим с Зойкой глазами хлопаем на всё это враньё. А потом как заржём!

– П-почему? – Не понял я.

– Ну, понимаешь, у нас с Наташкой, ещё когда мы велоспортом все вместе занимались, постоянно были с ней контры. Ну, допустим, едем мы парами. Она берёт и начинает всех ни с того ни с сего опережать, хотя мы договорились вроде проявлять терпение и не лезть раньше времени. Я ей кричу: дура! Куда ты лезешь? Мы же в паре! Рано! Либо мы обе на первом месте, либо –нет! Зачем спуртуешь, когда до финиша ещё полдистанции, нельзя сейчас раскрываться, перед рывком надо!

Но ей всё равно, понимаешь? Потому что у неё натура такая, у Наташки. Ей поскорей надо всё сделать, первой прийти. Ну, и проиграли мы тогда. Из-за неё! Злилась я на неё очень долго, прямо до чрезвычайности! У меня иногда на финише было желание прямо велосипедом её отходить, ей богу!

А тут, когда мы сюда приехали, мы опять, значит, об одной маленькой игре договорились, уже после того, как с вами познакомились, что никому из вас не будем давать до поры повода думать, что кто –то из вас нам нравится. Такой у нас был уговор, вроде конкурса. Чтобы посводить вас с ума немного. И чтобы вы хоть чуть-чуть выдержку проявили. Ну, а уж потом, если всё пойдёт, как надо, то…может быть, кто знает.

– И ты об этом так откровенно мне это говоришь? – Не выдержав, прервал её я.

– А что? – Циля привстала на кровати, чтобы поправить покрывало, на котором лежала, а потом опять села:

– Зачем мне тебе голову морочить? Ты парень умный, сразу видно, в институт вон поступил. Мозги у тебе есть. Чего мне вокруг тебя ходить и притворяться? Правильно?

Циля дождалась, пока я кивнул, что ей было воспринято, как согласие с её мыслями, и затем продолжила:

– В общем, чтобы всё было честно, мы договорились друг другу рассказывать, что у нас и с кем бывает, чтобы никаких тайн, чтоб дорогу друг другу не переходить и чтобы мы оставались подругами. И, кроме того, чтоб в отсутствии одной из нас другие две ни с кем ни-ни, понимаешь?

Я кивнул, хотя ничего не понимал. Неужели женщины так делают?

– А тут ещё до этого, когда мы только сюда приехали, – продолжала Циля, – мы сидели и выясняли, кто кому нравится. И вроде Наташка нам сказала, что она без ума от Вилли. Зойка, та вообще, как Штирлиц, никогда не признается в своих симпатиях. И ей было труднее всего. Но вроде как ей нравился Паша. И это было ясно по тому, как часто он к ней заходил. Не знаю, правда, вышло у них там что –то или нет. Это не важно. И вот мы с Зойкой возвращаемся из города с бутылкой и конфетами, приходим сюда, а Наташка нам вдруг, ба-бах, и заявляет, что была, во-первых с Толиком, потом с Пашей, потом с тобой и потом с Вилли, и всё в наше с Зоей отсутствие. Понимаешь, это же прямое нарушение нашего договора! Но мы с Зойкой ей, конечно, сразу, не поверили. Подумали, она сошла с ума, и всё. И вот сидим, значит, пьём. Слушаем эту болтовню. А потом стали переглядываться. И вдруг Зойка, как заржёт, как шлёпнет Наташку по плечу и как закричит: а я поверила! Молодец, Натаха, огурец ты! И вот теперь хочу спросить тебя, Лео, скажи, это правда? Она была с тобой?

Циля посмотрела мне в глаза так пристально, что внутри меня всё дрогнуло и поползло куда -то вниз без моего разрешения.

Понимая, что судьба делает мне испытание, что от того, что я сейчас отвечу, зависит вся моя дальнейшая судьба, я, выпучив глаза, будто впервые о таком ужасе слышу и мотнул головой снова так сильно, что в шее что -то хрустнуло.

– Фу! Я так и думала, что она всё врёт. – Посмотрев на меня, с облегчением выдохнула Циля. – В этот раз она меня так разозлила, что я в неё вазой с цветами бросила, вон осколки валяются.

Я снова посмотрел в сторону разбитой вазы на полу. Заметённая веником груда черепков вместе с землёй лежала на полу у стены, а на ней метёлкой вниз стоял веник. В углу лежала ещё одна кучка черепков с землёй, только поменьше. Увидев, куда я смотрю, Циля сказала:

– А потом я ещё горшком с алоэ с окна ей добавила. Хорошо, Наташка вовремя нагнулась, а то б сотрясение было. Потом мы с ней ещё ругались. Очень громко. Она меня обвиняла в эгоизме. Мол, я одна хочу быть богиней. А она тоже хочет ей быть. Представляешь? Вот дурочка. Думает, что количеством пересыпов с мужиками можно этоого достичь. Потом она меня ещё таким словом обозвала матерным, что я ей врезала, не смогла сдержаться. Она меня, конечно, тоже пару раз достала, вон какой синяк на ноге и на руках обеих. В общем, мы боролись и орали так друг на друга, что на берегу наверно было слышно.

Я кивнул, вспомнив крики.

– Ну и вот, а после этого она собрала вещи и уехала.

– Значит, она больше не вернётся? – Не в силах скрыть радости, спросил я.

– Ты представляешь, эта стерва, – словно бы не услышав этой моей реплики, продолжила Циля, сделала это, воспользовавшись нашим с Зоей отсутствием. Разве это не предательство! Ты как думаешь?

Я чуть наклонив голову набок качнул головой и кивнул, показав, что с ней согласен.

– Нет, правда, разве нет? – Снова в упор посмотрела она на меня.

– Да, конечно… – глядя на неё, кивнул я более решительно.

Циля внимательно на меня посмотрела:

– У тебя правда с ней ничего не было?

– С ней? Ты что? – Испугался я. – Нет конечно!

– Я так и думала…

Сказав, Циля посмотрела в окно, за которым вдруг скрылось солнце и по верхней кромке окна пробежала тень облаков, а потом ещё ветерок ветерок стал качать паутину, запутавшуюся в углах рамы.

– Ну скажи, как это назвать? – Спросила она опять, поворачиваясь.

– Предательством, как же ещё! – Уверенно кивнул я.

Циля посмотрела на меня:

– Ты сейчас не шутишь, надеюсь?

– Нет! Почему?!

– Вот. – Кивнула она.– И мне не до смеха.

Она развернулась на кровати, чтобы ей удобней было со мной разговаривать:

– Короче сидим мы втроём, выпиваем. Вдруг Наташка говорит: хотите новость? И давай: я с этим была, с этим, короче –все от меня без ума! Короче, я единственный "огурец" в вашей тройке! А вы чмошницы обе!

– Почему – «чмошницы»? – Не понял я.

–Ну, у нас тренер по велоспорту Бурцев такой есть, так он у нас «чмошницами» отстающих девушек называет. А если ты в лидерши выбиваешься, то «огурцами». Ну, какая Наташка «огурец»? Типичная чмошница! И, в общем, Наташка рассказывает, а я главное сижу, глазами хлопаю, на Зойку смотрю. Та тоже в недоумении. В общем, то ли на меня аперитив тоже подействовал, то ли у меня накипело к ней, я взяла и дала Наташке с размаху по лицу. Просто, чтобы она не задавалась.

Я подумал, что Циля повторяется. Но, может, ей надо было выговориться и поэтому не говоря ничего, решил смолчать.

– Наташка, естественно, сразу на меня с когтями бросилась. – Продолжала Циля. – Здоровая, как кабаниха. Я её ногой оттолкнула, она в меня стул бросила, хорошо я увернулась. Потом я в неё вазой и горшком. Потом мы боролись. Вон, шею как расцарапала, кошка! Зойка нас растаскивала. Я прямо так зла была, что и Зойку отпихнула. Теперь мы все поссорились. Наташка собрала вещи и дёру дала. Я главное ещё кроссовок найти не могу свой, пропал куда –то.

Циля стала озираться, будто ища что –то. Вдруг наклонившись, она подняла с пола кроссовок и спросила с таким слёзным надрывом в голосе, с такой жалостью к себе, что у меня дрогнуло сердце:

– У меня кроссовок пропал. Ты не видел его?

– Видел, он в коридоре, -показал я головой в сторону двери. –Принести тебе?

– Не надо, –махнула рукой Циля. – Сама потом возьму.

Она сняла со спинки полтенце и вытерла глаза:

– Сволочь такая…

– Я его к стене в прихожей прижал. – Думая, что она ругает исчезнувший кроссовок, сказал я.

– Что? -Вскинула она голову.

– Кроссовок второй, он там, в коридоре.

– Понятно, ага…– кивнула Циля.

Что –то не давала ей покоя. Что –то, о чём она не хотела говорить. Мы помолчали. Вдруг, подняв на меня глаза, она спросила:

– Ты правда с ней не спал?

Я ещё отчаянней помотал головой. В самом деле, в этом моём страстном отрицании была доля правды. Физически был, но душа моя была с Цилей. А наполовину, так же не бывает, как "чуть -чуть беременная". Либо беременная, либо нет!

– Это хорошо. Потому что это вообще двойным предательством бы было. -Сказала Циля.

Я опять закивал головой, только теперь из стороны в сторону, как болванчик.

Почему -то в глубине души я был твёрдо убеждён, что никакого преступления тут и в помине не было. Недоразумением, да, я бы это мог назвать, но преступлением – это уж слишком!

Циля опять посмотрела на окно, завешанное наполовину снизу байковым одеялом, и пробормотала:

– Про тебя, кстати, я единственного не поверила. Закрой дверь, пожалуйста.

Машинально я прикрыл дверь, шмаркнув её ногой, но Циля вдруг сказала:

– На ключ закрой.

Я подумал, что ослышался и переспросил:

– На ключ?

– Да.

Услышав характерный щелчок, Циля начала стягивать с себя футболку.

– Иди сюда! – Сказала она, ложась на кровати.

Я подошёл и остолбенел. Впервые я увидел грудь богини! Боже мой – какое это было чудо! Такой красоты я в жизни не встречал! Поняв, что она хочет, я дрожащими руками начал расстёгивать рубашку и стаскивать с себя брюки. Кинув свои вещи на тумбочку, я замер, как истукан, залюбовавшись ею.

Нужно сказать, порносайтов в то время ещё не было и Цилю мне было сравнивать не с кем. Так она навсегда и осталась в моей памяти идеалом женской красоты.

Вообще –то голых женщин я прежде, конечно, видел. Впервые, как сейчас помню, я увидел обнажённую женщину целиком, когда мне было шесть лет. Мы с мамой тогда жили в общежитии. Кроме нас там было ещё две семьи, в одной глава семьи был капитаном милиции, а другая состояла из одинокого пенсионера. У капитана милиции были ещё дочь и жена. Вот его жену я однажды и застал в ванной обнажённой, стоящей под душем. Прежде чем она успела открыть глаза, услышав скрип двери, я всё очень отлично успел у неё разглядеть. Наверно она думала, что зашёл её муж, потому что спросила с улыбкой вначале: "это кто там"? Игриво так спросила. А открыв глаза и увидев перед собой меня, глядящего на неё во все глаза, жена милиционера прикрыла все свои интимные зоны руками и закричала во весь голос: "Кира, убери из ванной своего малыша, а то я ему уши сейчас надеру!". Загадкой осталось, почему решив принять душ, соседка оставила дверь не запертой. Как бы там ни было, это на первый взгляд невинное приключение, оставило в моей душе неизгладимый след. Мне стало нравиться разглядывать не одетых женщин.

В следующий раз я видел много голых женщин, когда отдыхал в пионерлагере. Мне было тогда лет двенадцать или близко к этому. В уличной душевой, куда я спрятался, чтобы не ездить на картошку, было два отделения – женское и мужское. Со стороны мужской, в перегородке был сучок. Если его немного было расшатать, он вытаскивался, и под ним обнаруживалось отверстие. К нему я прильнул, услышав женские голоса. Девушек было шесть. И все они были голыми! Их тела, освещённые полуденным солнцем, будто лучились и казались от этого неестественно белыми. Красивой походкой они заходили под душ, намыливая животы, груди, волнительные лобки и умопомрачительные ягодицы. Они громко разговаривали и вели себя естественно, так как не подозревали, что из -за перегородки, облизывая пересохшие губы и затаив дыхание на них смотрит подросток.

Вы скажете: а Наташа? Я, разумеется, пытался рассмотреть и Наташу во время нашего ночного нашего приключения, но во –первых, дело происходило в сумерках, потому что лампа была накрыта наволочкой. А во-вторых, она ведь разделась не полностью, сняв с себя трусики, но оставив юбку. Лифчик она сняла, когда была уже под одеялом. Наконец, после того, как между нами всё произошло, она сразу закрылась.

И вот передо мной лежала Циля, совершенно обнажённая, и то, как её видел было невероятно, феерически возбуждающе! Она была потрясающе красиво сложена. И первая мысль у меня была- царица! Ей в самом деле пошли бы царское ложе с пурпурными подушками, грумы с опахалами и подносчицы с вином и фруктами, оскопленные слуги и мириады эльфов, летающие вокруг неё с фонариками. Но даже на этой простой пружинной кровати она выглядела просто великолепно.

Передо мной была не девушка из провинции, одалиска! От неё исходил фруктовый аромат, и её окутывало какое –то волшебное сияние. Неудивительно, что в том, что я чувствовал, было что -то от молитвы и преклонения одновременно. Не раздумывая, я сразу же присягнул храму её красоты, вознеся руки к мечетям её грудей и одновременно припадая к иконке между ног. Мы сплелись в упоительном соитии. А когда всё кончилось, долго лежали рядом, гладя друг друга. Боже, насколько это отличалось от того, что было с Наташей! Конечно, у меня с ней ничего не было! Я не врал! Отдохнув, мы снова и снова предавались любви.

Наконец, когда страсть была утолена, мы легли и стали разговаривать. Оказалось, грудь у неё не пятого размера, а всего лишь третьего. Но это теперь совершенно не имело значения. Меня отлично устраивал имеющийся размер. Я говорил Циле, что теперь моя жизнь обрела смысл. Что я нашёл ту, с которой проживу всю оставшуюся жизнь. Циля без улыбки слушала меня. Возможно, она считала мою болтовню не слишком новой. А, может, даже хуже – неумной. Вслух, конечно, она ничего этого не сказала. Я наверно долго говорил, потому что когда посмотрел на неё в следующий раз, она уже спала.

Две ночи подряд я провёл у Цили. Мне почему -то стала противна сама мысль о музыке. Встретив однажды Толю, я сказал ему, что заболел. Он кивнул на это и пошёл на репетицию. А я вернулся к Циле и снова лёг с ней. Так проходило время.

Циля иногда выходила из домика, чтобы делать зарядку, а потом возвращалась и мы занимались любовью. За едой в столовую ходил я. Когда меня спрашивали кому вторая порция, я говорил – девушке, которая заболела, и этого, как оказалось, было вполне достаточно.

В ансамбль я передал через Толика, что никак не могу выздороветь. По-моему они всё поняли. Но мне было плевать. Когда я возвращался к Циле, мы или ели, или, что чаще, рассказывали что -то друг другу, а потом снова ложились в постель.

Каких только открытий я не сделал в ходе детального изучения её тела! Оказывается, чуть ли не любое прикосновение губами к женскому телу, может вызвать стон, а некоторые поцелуи даже страстную судорогу! Потрясённый этими открытиями я только и делал, что целовал её. А Циля, только и делала, что вздрагивала, отдаваясь мне снова и снова! Но ещё поразительней было то, сколько Циля знала стихов! Да что стихов, она знала целые поэмы!

В перерывах между сексом она читала мне их, а я лежал и слушал: Есенин, Цветаева, Мандельштам! О, это было невероятный замес из физической близости и поэзии! Она говорила, я слушал, подперев рукой голову и затаив дыхание. Из этого состояния не хотелось выходить!

Не удивительно, что скоро мы оба завязли в любовном бреду, как две перцовые горошины в кювете жестянки. «Где ты был так долго?», однажды спросила она меня. «Сдавал вступительные экзамены в институт», пожал я плечами. «Я не про это», сказала она. «А про что?», не понял я. Она долго и ласково посмотрела на меня. А потом, отведя вдруг глаза, спросила с улыбкой: «Сдал?». «Конечно, я ведь уже тебе говорил», просиял я. «И кем ты будешь?», тихо спросила она. «Банковским клерком, видимо». «Слава богу, мы не умрём с голоду в старости», всё с той непередаваемой иронией посмотрев на меня, закончила Циля.

Потом я начал рассказывать ей про экзамены. Она так смеялась, что я всё прибавлял и прибавлял, выдумывая всё новые и даже несуществующие детали. Потом мы снова занялись любовью. А потом дремали, обнявшись. И снова сливались, проснувшись.

Иногда мы вдвоём выходили на улицу, чтобы подышать свежим воздухом или выкурить сигарету на двоих. Долго курить было нельзя, потому что комары, особенно ночью, были зверскими. Вообще –то Циля не курила, а просто выходила со мной за компанию. Иногда она набирала в рот сигаретного дыма, а потом выпускала его на комаров, отгоняя их. Потанцевав и помахав руками минут пять, мы возвращались обратно.

Репетиции и танцы в ансамбле тем временем продолжались. Врать про свою болезнь уже было нельзя. В какой -то момент я опять влился в состав. Но теперь, едва освободившись, я сразу бежал к ней в домик. В клубе Циля больше не появлялась. Иногда туда приходила лишь Зоя. Посидев немного на кресле, она, помахав вдруг ручкой, вставала и уходила. И вечером откуда -то возвращалась, всё так же в одиночестве. Однажды вечером, Циля, выйдя из своей комнаты постучалась к ней и спросила, где та была. Зоя ответила, что ездила в деревенский клуб смотреть итальянский фильм, а музыка ей уже надоела.

Наша мужская компания, после того, как я отошёл от неё, совершенно распалась. Если раньше после репетиций мы всю ночь сидели в бильярдной, курили до одури и отпускали шуточки, то теперь, едва зачехлив гитару, я выскакивал на улицу, выискивая в темноте узкую дорожку, которая вела к домику Цили. Зоя на моё частое появление в их жилище реагировала весьма странно– иногда с улыбкой здороваясь, а иногда глядя мимо меня, будто это был не я, а другой человек или я, но ненастоящий, а поддельный, а настоящий был где –то от неё на расстоянии. А иногда она будто вообще меня не замечала.

Но однажды, когда я пришёл в их домик, а Цили дома не оказалось, мы с ней разговорились. Разговор вначале касался лишь отвлечённых тем, погоды и всего прочего. Но, разговорившись, она произнесла, сказав мне как бы между прочим:

– Я бы на твоём месте не теряла бы головы из –за неё!

– Ты про Цилю?

– А про кого же ещё!

– Что ты имеешь виду? – Спросил я.

– Циля тебе разве не говорила, что она…

Но как раз в этот момент скрипнула дверь, это вернулась с улицы Циля и Зоя, шепнув мне: «ладно, потом договорим…», скрылась за своей дверью.

И вот, наконец, пришло время, когда Авангард объявил, что сезон закрывается. Пришла пора собирать вещи, упаковывать аппаратуру и сматывать шнуры. Примерно за день до этого, Зоя, собрав вещи, внезапно уехала, никому, кроме Цили, ничего не сказав. Помню, как Циля, к которой она зашла попрощаться, произнесла лишь, привстав с кровати:

– Пока.

А потом, подумав, встала и вышла всё- таки проводить подругу на крыльцо. Там они поцеловались и Циля, рассеянно помахав её вслед ладошкой, повторила:

– Пока.

А потом ещё:

– Увидимся.

И всё. При этом на лице у неё было такое выражение, будто никогда уже в её жизни не будет ни веселья, ни радости, ничего хорошего.

Мы договорились с Цилей, что, собрав вещи, она поедет жить ко мне. Это было для меня как бы само собой разумеющимся, после того, что между нами было. Куда же ей ещё ехать? Поэтому закончив грузить аппаратуру в автобус, я побежал за ней в домик.

Но открыв дверь в комнату, я увидел, что она сидит на кровати в горестной позе и с заплаканным лицом. Я сразу же, конечно, начал утешать её, целовать, поглаживать и всё закончилось тем, что мы занялись любовью. Потом она рассказала, почему плакала: "девки, суки, уехали, бросив меня! Тоже мне подруги»! Тут она снова пустила слезу. Я снова начал её утешать и говорить: "Да нет, они, конечно, не суки. Но, правда, разве так делают подруги"? И Циля кивала.