Читать книгу: «Проект «Толлензе». Проклятие эрбинов»

ПРОЕКТ «ТОЛЛЕНЗЕ».

ПРОКЛЯТИЕ ЭРБИНОВ

Что было, то и теперь есть, и что будет, то уже было, – и Бог воззовет прошедшее.

Книга Екклесиаста

На дугодневице – так называли здесь летний солнцеворот – в месяце червень по давней традиции, которыми тут всё управлялось, назначены были игрища воинов в честь полновластия Сварожича на небесах. В земли Бодрича, кнеза рарогов, к Радогосту, стекались воины со всех племен славных людей. Пришли древяне из лесов своих и глиняне – с мест болотистых у слияния Степеницы и Радогоща. Пришли поморяне с берега морского, что на самом севере, и лужичане с озерного края на юге. Пришли полабы с берегов Лабы, черезпеняне – с Пены и спреване – с реки Спревы. Пришли доленчане с Долгого озера, и даже лютичи пришли, хотя и серчали на рарогов и кнеза их Бодрича порядочно. Не так уж и давно оттеснил он их от Радогоста, став таким образом хозяином всех игрищ. Но пора дугодневицы священна, и не было места на лугах у гарда Сварожья ненависти и раздорам. Одни только укряне не явились на сборище с берегов реки Укры – а зачем да почему, кто ведает?

На большом лугу посреди озер, в виду Радогоста, поставили славные люди вежи свои. Посредине водрузили шест с щитом, на коем изображен был рарог, то есть сокол в полете, сшитый из кусочков бычьей кожи – знак самого кнеза. Воскурили волхвы Сварожичу трав лесных, принесли ему в жертву козленка полугодовалого – и начались игрища.

Воины в тот день превзошли себя. Они метали копья – здесь их называли сулицами – в глиняные чушки, стреляли из луков в нанизанные на шесты репы да кидали топоры в щиты дощатые. Потом начались схватки воинов один на один, тут уже в ход пошли затупленые мечи и молоты боевые. Завершал игрища кулачный бой, что называется, стенка на стенку, коего ждали люди более всех иных воинских забав.

Толпы стекались к Радогосту со всех окрестных мест, да и с дальних тоже шли в немалом количестве. Игрища проходили в канун дугодневицы каждый год, и стремились сюда лучшие воины со всех племен славных людей – не только себя показать, но и других посмотреть. А вместе с воинами тянулся сюда и прочий люд. В награду победители получали гривны шейные, бронзовые ножи да другие вещички ценности немалой.

Неподалеку выкопаны были ямы, в которых разводились костры, а когда дрова в них прогорали, на углях запекали грядину и дичину. В больших глиняных котлах дымилась ароматная каша – ячмень да полба, густо сдобренные вепревым салом. Прислоненные к жердинам, стояли рожны с насаженными на них рыбами, а женщины пекли на бронзовых жаровнях лепешки. От кнеза жалованы были воинам и другим достойным людям меды сыченые в кувшинах глиняных и корчаги с пивом ячменным. Дымили костры. Аромат запекаемого на углях мяса пропитал всю округу. С луга доносились крики воинов и подбадривающих их соплеменников, смех женщин, плач детей, гудение дудок и лай собак. Тут же все, от стара до мала, танцевали танец коло, вставши в круг. Одним словом, праздник, любимый людьми и угодный светлым богам!

К ночи веселье не затихало – ночь дугодневицы особая ночь. На лугу запылали большие костры, а разгоряченные медами девки плели себе венки и простоволосые, в мокрых рубахах, прыгали через их пламя. Парни от них не отставали. Повсюду слышались визг, смех и тихий шепот. Нашедшие себе пару уединялись в роще – это было настоящее торжество богини Живы, когда позволялось многое, запретное в иные дни. Дети, зачатые на дугодневице, считались даром богов.

У вежи кнезевой установлены были столы – досчатые подставки на бревенчатых козлах, покрытые льняными рушниками. Настоящая роскошь. На них стояли в изобилии красивая посуда и яства самые наилучшие, какие только можно было себе представить в эту пору: источающая соблазнительные ароматы грядина и дичина, дымящиеся каши, среди которых особливо стоило отметить сочиво, заправленное сытом медовым, а такоже запеченная рыба, лепешки гороховые да чечевичные, грибы, репа пареная, жирный коровий сыр – мы назвали бы его творогом, орехи в меду и яйца куриные. Соль в небольшой глиняной чашечке стояла только на столе, за которым сидел сам кнез, ибо была дорога. Подле нее расположилось главное блюдо – большой круглый колач из пшеничной муки, золотистый снаружи и белый изнутри, пышный и вкусный, замешенный на пивной пене. Такие пекли только на солнечные дни – дугодневицу, краткодневицу и равнодневицу, ибо был колач символом солнца.

На устланных бычьими шкурами лавках сидели кнез с женами, взрослыми детьми и со всей породицей своей, с болярами и воинами, а такоже гости кнезевы. И пили они меды сыченые да пиво ячменное – слуги только успевали наполнять большие серебряные братины. Поднимали гости те братины, пускали по кругу да пили за здравие и благоприятствование со стороны богов всем их начинаниям. И кнез Бодрич рад был тому, светлым было лицо его, ибо в тот день воины племени рарогов лучше всех показали себя на игрищах воинских. Но, видать, боги измыслили иное…

Когда дудки уже почти умолкли, а костры – догорели, прибыл к кнезу гонец. Был он уставшим, хмурым, в грязной кожаной накидке. Такой же мрачной была и весть, что принес он. Хотя и была она ожидаема, но от того не стала менее горькой. Кнез кликнул первых людей своих к себе в вежу, где гонцу надлежало повторить сказанное.

Мечеслав, ковач кнеза, знал, что тот скажет, но отказать себе стать свидетелем этой воистину исторической сцены он не мог. Разве не за этим он тут находился? Поскольку ковач входил в ближний круг, он тихо, как тень, прошел в вежу и встал у входа – никто ему в том не препятствовал. Кнез был ему хорошо виден, да и гонец тоже.

– Молви весть, что принес ты ныне, – сказал кнез.

– Светлый кнезе, – ответствовал гонец, почтительно преклонив колено, – я, Велимир, посланец древан, прошу твоей помощи и защиты для моего племени. Эрбины напали на нас. Они пришли ночью, воспользовавшись тем, что воины на игрищах. Они захватили наши деревни и гарды, согнали жителей в дома и пожгли их. Всех, старых и малых, жён и детей. А кто пытался бежать, тех добивали из луков. Ясный кнезе, ты первый среди нас! Тебя сам Сварожич слышит. Не оставь нас на поругание Чернобогу! Когда эрбины истребят мой народ, они перейдут Лабу и нападут на глинян, а потом – и на твоих людей. Собирай воинов всех племен!

– Когда пришли они? – спросил кнез.

– Три дня и три ночи шел я сюда, почти без отдыха и сна, а они пришли за две ночи до того.

– Значит, пять дней тому?

Гонец почтительно склонил голову. Задумался кнез. Мечеслав не отрывал от него глаз. Кнез, моложавый и бодрый не по годам – за что и был прозван Бодричем, а тайное имя его ведали лишь самые близкие люди – вдруг стал казаться постаревшим, лишь только рука его сжала посох так, что затрещал тот да преломился.

– Я услышал твои слова, Велимир, посланец древан, – ответствовал кнез, лицо его при том будто окаменело. – Будь моим гостем, испей меда и преломи колач. Наутро я объявлю тебе свою волю.

* * *

Мечеслав, он же Андрей Сергеевич Ковальчук, ведущий научный сотрудник Института экспериментальной истории Евразийской академии наук, мог быть доволен.

Во-первых, он стал свидетелем воистину исторического события. Это только непосвященным могло показаться, что таких событий в жизни историка – пучок на пятачок. Но любой мало-мальски компетентный коллега подтвердил бы: по-настоящему увидеть и запечатлеть историческое событие – это огромная удача! И пропуск на следующий уровень научного познания, кстати.

Во-вторых, видеостримы о событиях, которым он стал свидетелем, – а производил он их всё время, вживленные в его хрусталики автоматические миникамеры-импланты практически не выключалась – шли прямиком в Центр управления экспериментами и имели колоссальную научную ценность. Не говоря уже о ценности медийной.

Когда-то давно – как шутили в Институте, «в эпоху исторического материализма» – считалось, что в районе полутора тысяч лет до нашей эры в Северной Европе ничего интересного не происходило. Редкие разрозненные племена, находившиеся на ранних стадиях развития, еще более редкие поселения, примитивная материальная культура, единичные бедные захоронения… В общем, ничего, представляющего интерес для специалиста. И для неспециалиста тоже.

Всё изменилось в 1996-м, когда в немецкой земле Мекленбург-Передняя Померания, на берегу мало кому известной речушки Толлензе археолог-любитель Ганс-Дитрих Боргвардт со своим сыном совершили сенсационное открытие: ими была обнаружена плечелучевая кость человека с торчавшим в ней бронзовым наконечником стрелы, а также две деревянные дубины. Боргвардты отнесли находки на радиоуглеродный анализ, который показал, что возраст находок – около 3250 лет, то есть, они относились примерно к 1250-му году до нашей эры.

Пока суть да дело, количество находок росло, и тогда за дело взялись профессионалы. Через двенадцать лет, в 2008 году, немецкие археологи Янтцен и Тербергер начали в долине Толлензе нормальные раскопки. Их результаты для научного мира имели эффект разорвавшейся бомбы. На дне реки было найдено более двенадцати тысяч костей, причем в основном молодых крепких мужчин, большое количество оружия: мечей, наконечников стрел и копий, топоров, а также фрагментов амуниции, украшений и других ценных предметов из бронзы, серебра и даже золота. Судя по всему, причиной появления этого «клада» стала доселе неизвестная доисторическая битва, в которой участвовали, по приблизительным подсчетам, около пяти тысяч человек, из них порядка тысячи были убиты, и некоторые из них оказались на дне реки, погребенные илом. Ретивые популяризаторы науки из продвинутых онлайн-журналов даже прозвали это сражение нулевой мировой войной. Мечеслав, то есть конечно Андрей Сергеевич, был с ними в целом не согласен, но что-то такое во всём этом было… Не то, чтобы загадочное – скорее, непознанное.

В конце второго тысячелетия до нашей эры в мире происходило много интересного. В Египте царствовал фараон Рамзес II. Правитель хеттов Муваталли II нанес египтянам поражение в битве при Кадеше – однако, это не помешало Рамзесу объявить о своей великой победе. Ассирийский царь Нинурта захватил Вавилон, а потом вторгся в Элам. В Китае в это время благоденствовало первое из известных здесь государств – Шан. Уже случилось легендарное извержение вулкана на острове Тир, погубившее Минойскую цивилизацию. Скоро должна была начаться воспетая Гомером Троянская война. Средиземноморский регион и Ближний Восток находились на пороге так называемой катастрофы бронзового века.

Но все эти египетские пирамиды, месопотамские зиккураты и кносские дворцы были изучены, можно сказать, вылизаны археологами вдоль и поперек. А вот про битву при Толлензе, как и о ее участниках, причинах и результатах, не было известно решительно ничего. Мелкая немецкая речушка долго прятались в глубине веков от пытливого взора ученых и совершенно не собирались оттуда выходить. Так бы всё это и осталось при традиционных методах исследований, но когда широкое внедрение получил инструментарий исторического эксперимента, появился уникальный шанс.

Проблема была в затратности такого рода проектов. Наука-наукой, а фонды не резиновые, потому одновременно в разработке находилось не более пяти крупных проектов в год. Очередь стояла – на несколько лет вперед. Решение принималось ученым советом Института, и каждый раз, готовя обоснование, приходилось из кожи вон лезть, пытаясь доказать, что прояснение путей миграций скифов куда важнее для науки, чем подсунутый европейским отделением проект по изучению этрусков. При выборе тематик исследований важную роль играли разные факторы, вплоть до аргументов типа «но желательно в июле и желательно в Крыму». Поэтому, представляя ученому совету свой макет-проект по изучению битвы на реке Толлензе, Андрей Сергеевич не испытывал особых иллюзий относительно его перспектив. Советом обсуждались куда более интересные, на взгляд обывателя, проекты типа наблюдения за уже упомянутой катастрофой Минойской цивилизации или прояснения обстоятельств призвания на Русь варягов. Но ученый совет, а как потом узнал Андрей Сергеевич – и само Министерство, и его кураторы со Старой площади – приняли другое, можно сказать, политическое решение: включить проект «Толлензе» в план работы Института на очередной год.

Так Андрей Сергеевич Ковальчук попал в ближний круг кнеза рарогов Бодрича под видом ковача, то есть плавильщика бронзы, звался он теперь Мечеслав, и работа его уже начала приносить вполне пристойные на вкус и цвет научные плоды.

* * *

Наутро погода испортилась. От былого праздника не осталось и следа. Ветер гнал по небу серые тучи, накрапывал дождь. Люди убирали остатки пиршества, тушили кострища, прикапывали ямины, но никто не расходился. Общий сбор назначен был на полдень, на том же лугу, где еще совсем недавно гриди состязались в воинском мастерстве. Но всё так же гордо возвышался шест с щитом, на котором из бычьей кожи пошит был рарог – знак кнеза Бодрича. Воскурили жрецы Сварожичу трав лесных, принесли ему в жертву козленка полугодовалого – и началось действо.

Встали в круг все званные из разных племен да родов. И каждого из них лично приветствовал кнез, каждый был ему дорог на пороге грядущих событий. И Велимир, посланец древан, был среди них. Когда же церемонии закончились, вышел кнез в центр круга и молвил зычным голосом:

– Живы буди, люди славные!

Дружные крики одобрения встретили его слова. Когда стихли они, продолжил кнез:

– Не для радости собрал я вас ныне, но для ноши тяжкой. Эрбины, это про́клятое племя, вторглись в земли древан, братьев наших. Их земли – наши земли! Их кровь – наша кровь! Варги подлые грабят и убивают, жгут детей наших в пещах огненных, гонят нас с домов наших. Не можно то терпеть. Призываю ныне всех славных людей вернуться к племенам да родам своим, дабы поднять их на битву с варгами, отродьем Чернобожьим. Я, Бодрич, кнез рарогов, призываю вас на битву!

Снова возгласы одобрения раздались в ответ на слова его. Кнез пользовался всеобщим уважением, он слегка осадил крики рукой:

– При отце моем, Добромысле, тихо сидели чернобожники, не смели они ходить в земли наши. А всё потому, что во времена отца моего отца, Гардомира, выгнали проклятых за Лабу, многие из них остались в земле нашей на веки вечные, без погребения. С тех пор жили мы в мире, и всем всего хватало по берегам Белой реки. Но эрбины нарушили наш вековой уговор и снова явились к нам. Мы найдем, чем ответить! Они пришли, чтобы жечь и убивать – мы же убьем и пожжем их самих, как это было при отце моего отца!

Последние слова кнеза: «Наши деяния в правде Сварожьей! Варги будут биты! Мы победим!» – потонули в одобрительных воплях и грозном звоне оружия. Мечеславу эти слова удивительным образом напомнили что-то давно и хорошо знакомое, то ли виденное в фильмах, то ли описанное в книгах.

На лугу тем временем всё пришло в движение. Кнез сел на подведенного ему белого коня и, в сопровожении гридей, отбыл в направлении стольного гарда своего, называемого Зверин, на берегах одноименного же озера. Озе́рами тут, кстати, называли и моря тоже (езеро – зее – sea), так что надо было еще не перепутать.

Вослед отъехавшему кнезу тронулись и другие племена и роды со своими предводителями. Луг превратился в настоящий табор – ржали кони, разъезжались телеги на тяжелых деревянных колесах, шли люди с мешками скарба. И в этом не было ничего нового – когда-то давно, еще до того, как арьи, предки славных людей, осели в восточноевропейских лесах, они кочевали по просторам Евразии, и сила их была не только в бронзовых топорах, но еще в конях и колесницах. А секвенирование генома тех же скифов дало ответ на давно мучивший науку и казавшийся неразрешимым вопрос – кто они такие? Так вот, скифы оказались своими, гаплогруппа R1a, так-то.

* * *

Не сказать, чтобы всё это стало неожиданностью для вождей племен славных людей. О том, кто такие эрбины и что у них за повадки, тот же кнез знал предостаточно – и от отца своего, и от отца своего отца, и от боляр да воинов бывалых. Про ворожью сущность этого зловредного племени славные люди ведали уже много поколений, с самой первой встречи. Когда это случилось впервые, науке было неизвестно. Существовали вполне обоснованные версии о том, что встречались они еще в кочевое время, где-то в поволжских степях в седьмом тысячелетии до нашей эры, в лице ямников, абашевцев (предков эрбинов) и шнуровиков, фатьяновцев (предки арьев). Есть мнение, что следы этой встречи прочно впечатались даже в мифологию – асы против ванов. Но это неточно.

Мечеслав, то есть, конечно, Андрей Сергевич, не имел привычки переносить гуманистические идеалы второй половины двадцать первого века на прежние эпохи, это было по меньшей мере наивно. С точки зрения современных людей всё, что он видел в рамках своих экспериментальных исторических штудий, было дикостью и варварством от начала и до конца. Но, живя в тринадцатом веке до нашей эры, смотря в глаза этим людям, деля с ними краюху хлеба и кусок вяленого мяса, труды и отдых, горе и радость, Мечеслав не мог не признать – угол зрения менялся, и проявлялись детали, не видимые из будущего.

Эрбины вели себя совсем не так, как жившие в здешних лесах предки славян. Финно-угорские племена, гаплогруппа N, жившие по-соседству на берегах Балтики, тоже так себя не вели. Да что там угры – даже степняки, жившие в Пуште далеко на полудне, на берегах Голубой реки, которую тогда еще не называли Данубисом, такого не вытворяли, хотя были способны на многое.

Кнез не зря поминал времена своего деда. Тогда эрбины пришли из-за Лабы ночью и напали на племя моречан, что жили в лесах на месте впадения Спревы в Белую реку. То, что дальше творилось в землях моречан, не поддается описанию. Конечно, и славные люди, и их соседи носили оружие не для красоты и обнажали его не только на ристалищах, чтобы порадовать богов и глядящих с небес предков. Были и битвы за угодья, и набеги за добычей ватаг лихих удальцов, искавших себе чести, а кнезу славы, и кровная месть, и умыкание невест из чужих родов, и взятые в бою пленники. Горели гарды и селения, лилась кровь, жены рыдали над павшими мужьями, а матери – над сыновьями. Однако же воевали, чтя правду богов, щадя безоружных, понимая, что после с этими самыми соседями будут торговать, поднимать чаши на пирах и родниться. Так поступали все – арьи, угры, тюрки, кавказоиды и даже кроманоидные расы Европы. Но не эрбины. Эрбины же, начав войну, не давали пощады никому, пуская всех под нож: мужчин, женщин, детей, стариков… Притом к убийству они подходили с выдумкой: то резали своих жертв ножами и рубили топорами на куски, то сжигали, садили на колья, глумились над еще не остывшими телами… Мечеславу и тут показалось, что он это уже где-то видел, но сейчас было не до компаративистики.

Люди бронзового века не были мальчиками из церковного хора. Они просто выживали, как могли. В примитивных обществах повсеместно отмечался среднестатистический уровень жестокости, и она часто была оправданной – в тех условиях, разумеется. Те же арьи под предводительством своих вождей так разбирали на запчасти вторгавшихся к ним чужаков, что любо-дорого посмотреть! Но различие всё-таки было. Женщин и детей неприятеля не принято было убивать – разве что они погибали случайно или сами восходили на погребальные костры. Женщин и детей вообще незачем было убивать, это противоречило логике древних обществ. Женщины прекрасно вписывались в примитивную социальную структуру, они могли стать наложницами и даже женами, приносить пользу и рожать детей – полноценных членов родового союза – работать в поле и по дому. И дети врагов тоже не пропадали: мальчики подрастали и могли работать, а девочки – смотри пункт один.

Поэтому не было ничего удивительного в том, что славные люди так быстро схватились за оружие. С этим злом они уже сталкивались. Эрбинов они считали нелюдью, отродьями Чернобога, которым светит не белый сварожий свет, а черное солнце упырей и навьев… О чем было с такими говорить? О чем договариваться? Врагов – их тут называли варгами – надо было уничтожать и изгонять, а не пить с ними братины. Так завещали предки, так велели светлые боги.

* * *

Современная наука пролила свет на многие загадки прежних эпох. Правда, по ходу она тут же создала новые – но таковы были законы жанра.

Так называемые эрбины палеогенетике были прекрасно известны, эту тему проходили студенты в вузах, курсе на третьем. Считалось, что индоевропейские народы – в палеогенетике их принято было обозначать латинской буквой R – достаточно давно, тысяч за двадцать лет до нашей эры, разделились на две основные ветви или по-научному Y-гаплогруппы: арьев – R1a и эрбинов – R1b. Судьба надолго развела их. Львиную долю из этих двадцати тысяч лет ветви одного народы странствовали по континенту, не встречаясь. Но случилось так, как иногда бывает в жизни, когда вдруг пересекаются братья, которые не виделись много лет. У каждого своя жизнь, свои привычки, свои семьи, но они вдруг встретились и… не узнали друг друга. Две ветви индоевропейской семьи вошли в контакт на берегах Эльбы, и с тех пор не проходило и пары столетий, чтоб они не сходились в кровавых войнах и стычках – в последнее время этот ритм ускорился, и крупные войны происходили уже чаще, примерно раз в полвека. Воистину, никто не убивает друг друга с таким остервенением, как кровные братья!

Собственно, проект «Толлензе» как раз и привлек внимание руководства в связи с тем, что это было первое в истории крупное зафиксированное столкновение «братских» народов. Андрей Сергеевич, когда готовил обоснование проекта, напирал на то, что событие было архиважное, заложившее фундамент для дальнейшихего развития огромного региона – хотя сам он тогда в этом уверен не был. Фактов у него тогда было с гулькин нос, в основном предположения на грани интуиции, но это сработало.

И вот он стал кузнецом – здесь их называли ковачами – Мечеславом из лужицкого племени мильчан. Племя это он выбрал для легенды, так как оно проживало на краю Ойкумены славных людей, на самом юге, так было меньше шансов, что его опознают «соплеменники». По легенде он был из семьи потомственных ковачей, но родня его погибла от черного мора, он остался один и отправился искать счастья далеко на север. Мечеслав поселился в гарде Зверине, на берегах Зверинского озера, и уже как три года честно делал свою работу – плавил бронзу и одновременно постигал премудрости экспериментальной истории.

Надо сказать, эрбины интересовали его всегда. И не потому, что они были ему симпатичны – скорее наоборот, от них порой просто выворачивало. Пытливый ум Андрея просто чуял, что здесь еще кроется масса неизвестного. С арьями всё было более-менее понятно: где-то в пятом–четвертом тысячелетии до нашей эры они пришли в движение и разделились на три основные ветви: индоязычные арьи, ираноязычные арьи и праславяне, не считая более мелких народов. Известны были их языки, литературные памятники, маршруты миграций, обычаи, предметы материальной культуры, погребальные традиции и даже внешний вид.

А вот про гаплогруппу R1b сказать так было нельзя. Где-то когда-то они отделились от материнской группы R – где и когда? Как они мигрировали? Как выглядели? На каких языках говорили? Оказалось, что вот они, эрбины, есть, вся Европа ими заселена давно и прочно, а потом и Америка с Австралией – а вроде их и нет. На этой почве возникли даже конспирологические теории о том, что, мол, никакие эрбины на самом деле не индоевропейцы, и говорили они не на флективных индоевропейских языках, а на агглютинативных дене-кавказских, и непонятно, откуда они взялись. Да и люди ли они вообще?

Андрей Сергеевич ничего не имел против конспирологии и криптоистории как таковых, теории были интересны сами по себе, особенно если почитать на сон грядущий. Но он считал, что в науке всё должно быть основано на фактах. Однако, увы, их-то как раз в избранном им историческом периоде было ничтожно мало, даже письменности не имелось … Прояснение этих обстоятельств и стало одной из целей проекта «Толлензе». А теперь приближалась большая война – нулевая мировая как-никак – и это событие могло дать колоссальный массив информации, которую в мирной жизни не получишь.

В рамках проекта уже были неплохо изучены праславянские племена, жившие в тринадцатом веке до нашей эры на территории современной Восточной Германии и бывшей Польши. Традиционные методы исторического познания дали достаточно данных, чтобы реконструировать ежедневную жизнь людей той эпохи, и в открытых в разных уголках России реконструкторских парках вполне себе современные люди пытались жить древним укладом. Там прописались сотрудники научных учреждений, реконструкторы, журналисты, стримеры и блогеры. В публичные зоны таких парков набегали толпы туристов, туда водили школьников и студентов в рамках курса истории, там снимали научно-популярные фильмы и интернет-ролики, а огромная аудитория сети следила за жизнью их обитателей в популярных реалити-шоу. Всё это тоже можно было рассматривать в русле методологии исторического эксперимента, но Андрей Сергеевич не относился к такому серьезно: да, определенные данные реконструкторские методы могли дать, но все-таки это искусственное восполнение лакун в истории. Следственный эксперимент не равен преступлению. А история по большей части как раз и состояла из таких вот… преступлений.

* * *

В Зверине на берегу одноименного озера стоял стол кнеза рарогов. Место для гарда идеальное: подобраться варгам к нему было крайне сложно, так как раскинулся он на островах и полуостровах большого озера, входившего в целую систему соединенных реками и проливами водоемов, названную впоследствии Мекленбургским поозерьем. Здесь было много воды, песчаных отмелей, ледниковых валунов и сосновых лесов. По берегам водилось немало всякого зверья – отсюда и название гарда, а сами озера были богаты рыбой. По перелескам вокруг бродили стада зубров и туров, благородных оленей и кабанов. В борах коврами стелились ягодники и в изобилии произрастали грибы и орехи. Вокруг селений славных людей распахивались поля, на которых по системе двуполья выращивали ячмень, рожь и овес. Пшеница тут росла хуже, ее везли от лужичан, что жили южнее. На заливных лугах паслись коровы – как и в Индии, здесь они считались практически священными животными, поэтому животноводство было в основном молочным. Люди держали также лошадей, овец и коз, в каждом дворе в загородках хрюкали свиньи.

Гард представлял собой группу поселений на испещренных мысами, заливами и полуостровами озерных берегах. Детинец стоял на большом острове, попасть на который можно было по деревянному мосту, перекинутому между укрепленными валунами берегами – при необходимости мост быстро разбирали. Сам детинец был традиционным для славян и шире – индоевропейцев, такие встречались повсюду, от Германии до Уральских степей. Построили его по единой схеме, которой придерживались наши предки при строительстве Аркаима и древнерусских городищ: частично насыпной холм, укрепленный деревянными клетями с землей, смешанной с глиной; стены из просмоленных дубовых бревен. Пространство внутри организовано по радиально-кольцевой системе, в несколько ярусов: улицы шли по кругу, на них выходили ворота ячеек-домов, а их дальние от входа стены являлись внешними стенами городища. Внутри получившихся, таким образом, больших домов устраивали по несколько очагов, там жили не только люди, но и домашние животные – как правило, в отгороженной, ближней к входу части дома. И так на каждом ярусе. Мостовые были деревянными, под ними пряталась ливнёвка. Центральная часть детинца, где расположены были хоромы кнеза, также имела концентрическую форму, в центре располагалась площадь, которая использовалась для разных целей: тут собирался народ на сходы, здесь воины приветствовали кнеза перед походами, сюда выводили коней.

По берегам озера широко раскинулся посад, тут люди ставили себе, кто во что горазд: позажиточнее – пятистенный сруб, а победнее – полуземлянку с дерновой крышей. И каждый хозяин норовил поставить на крыше пусть маленький, но конек – перекрещенные резные головы лошадей. По озеру постоянно курсировали туда-сюда долбенки-однодеревки, здесь это было главное средство передвижения.

Так что предварительные итоги проекта «Толлензе» уже посрамили тех, кто считал, что в тринадцатом столетии до нашей эры праславяне жили в лесу, молясь колесу. Реальность, конечно, не была похожа на картины Всеволода Иванова, с многоэтажными роскошными теремами и караванами навьюченных грузами мамонтов, но выглядела вполне прилично.

* * *

После дугодневицы кнез пребывал в своих хоромах, повсюду сновали посыльные, в воздухе ощущалась напряженность. Ковача Мечеслава к кнезу гриди допускали беспрепятственно, тут его знали и слушали советы. Кнез Бодрич был неглуп(,) даже по меркам двадцать первого века, а уж по меркам своего времени…

– А, се ты, брате мой! – такими словами встретил он Мечеслава и трижды расцеловал, по старому обычаю. – Вишь, напали-таки на нас, проклятые! Богов они совсем не чтут, в священную дугодневицу мерзости творят, покарай их Сварожич до десятого колена!

– Светлый кнезе, – начал Мечеслав свою речь принятым тут обращением. – Они выкормыши Чернобога, он их и подстрекает извращать всё, до чего дотянутся, и в самый светлый день самое темное свершать. Удивляться ли тому?

Мечеслав достаточно быстро овладел местным наречием. Удивительно, но язык за без малого три с половиной тысячи лет мало изменился. Язык славных людей интуитивно воспринимался как диалект русского, поэтому человек из будущего начинал уверенно болтать на протославянском за пару-тройку месяцев. А свой легкий акцент Мечеслав объяснил тем, что сам он родом из мильчан, далеко на юге.

– Прав ты, брате, во всём прав, – ответствовал кнез. – Кабы дело касалось только происков варгов, я б и сомнений не ведал. Но то, что они в канун дугодневицы напали… И прочее всё… Мнится мне в том колдовство черное, а в чем оно – уразуметь не могу.

– Так может сходить к волхвам сварожьим, в Радогост. Требы положить. Так волю богов и вызнаешь.

– Нет, брате, не понял ты. Воля их мне известна – бить варгов, как это делали отец мой и отец отца. Тут никаких треб не надобно. Они уже принесены, и Сварожич повелел нам взять оружие в руки. Я об ином. Ежли всё это козни Чернобога, то надобно в том разобраться. А то ляжет на нас всех порча…