Читать книгу: «Апокалипто гэ», страница 3

Глава 5

Из за машины вновь вынырнул пан Уи. Ухватившись обеими руками за шиворот, он волок бездыханное тело обидчика.

– Прекратите копать, mein held (мой герой —нем.)! – хрипло крикнул он. – Право, не стоит утруждаться ради этой падлы!

Уй, закашлялся и отпустил тело, которое, ударившись о что-то затылком, застонало.

– Тем паче, этот поганец ещё жив! – пан Уи, перевернув поганца лицом вниз, скрутил ему руки за спину, связав их и его же верёвкой.

Это в корне изменило дело, папка с которым вдруг исчезла с судейского стола. Внутренний голос дамы-судьи чарующими обертонами гулко пронёсся торжествующим «невиновен, в связи с отсутствием состава преступления!» Тут же, убрав лопату обратно в багажник, я мельком осмотрел кузов. Вмятин не было, но в нескольких местах виднелись глубокие царапины и сколы. В свете отсутствия преступления, повреждения казались весьма значительными.

Тем временем, пан Уи уже извлёк содержимое карманов бородача.

– Так я и знал, – воскликнул он, показывая мне что-то наподобие кисета из красного бархата, с золотой вышивкой GhG! – Эти разночинцы-бунтари порядком ещё попьют кровушку у наших богоборцев!

– Так, стоп, хватит! – истерически возопил я, – А теперь объясни мне что тут, мать твою, происходит! Что означает ГхГ?

Пан Уи понял, что объясняться придётся, причём подробно и именно сейчас.

– Это знак Общества Голодных Грибадиров, кучки отморозков, сбившихся в шайку, насмотревшись беспредела ваших девяностых. Вместо того, чтобы декадами постигать азы грибадерии, стажируясь у лучших грибадье уровня, нахватавшийся общих знаний молодняк, считает себя вправе заниматься рейдерством, отжимая бизнес у заслуженных, говоря вашим языком.

– То есть, – резюмировал я, – этот ушлёпок, вселившись в человеческое тело, отследил тебя и решил угандошить?

– Совершенно в дырочку, мой друг! И если бы не вы, то ожидать мне нового тела для воплощения ещё лет пятьдесят! Глядишь, я таки смогу выполнить свой контракт, не подмочив репутации! Я ваш должник, дон Ган!

Повернувшись к скулящему у ног бородачу с испачканной кровью волосами, пан Уи брезгливо пнул его:

– Теперь понятно, отчего я оказался здесь, а не в Архангельске! Пас меня с самого Бронкса, arschloch (мудак —нем.)!

– И много этих беспредельщиков сейчас среди людей бродит? – поинтересовался я.

– Да кто ж их знает, – ответил Уй, – времена такие настали, – постоянно приходится быть на стрёме! Но судя по тому, что они перешли на физическое устранение воплощений, – богоборщики мышей совсем перестали ловить. Непорядок, однако!

– А богоборщики это ваша элита?

– Ну, в целом да, а в частности, это потомки первых планеров, создавших концепт многобожия крайней человеческой цивилизации, в которой мы с тобой сейчас и увязли. – Уй потёр опухшую шею, – Богоборцы у нас типа ваших старейшин – все споры разруливают через них.

– А силовой блок у вас есть, наподобие наших правоохранителей?

– В том то и дело, что нет, – огорчённо ответил Уй, – креаклы-демиурги всегда почитали честь превыше всего, нечестивцев уровень «М» быстро пеленговал и сбрасывал на пару цивилизаций вниз, пока не переродятся эволюционируя. Я вообще считаю, что отменять поправку Кобейна-Метлы было непростительной глупостью!

Я непроизвольно ухмыльнулся, но тут же понял, что белобрысый музыкант вряд ли имеет отношение к политиканам высшего уровня.

Пан Уй, при всей недалёкости и даже дебиловатой комичности своей внешности, оказался на удивление наблюдателен и смышлён. Грибадир улыбнулся, очевидно, поняв причину моей ухмылки, и вновь предоставил моему вниманию красный кисет. На его широкую ладонь выкатились маленькие изюминки противного диарейно-землистого цвета.

– И вот этим копролитом они собираются повелевать человечеством!? – толстяк ссыпал всё обратно в кисет, – Никогда, дон Ган, заклинаю вас, никогда даже не пробуйте эту дрянь!

– По всей видимости, это грибной фальсификат? – предположил я.

– Угу! Вы думаете откуда в последние сто пятьдесят лет среди вас появилось столько маньяков, психопатов, извращенцев и прочего социального шлака?

– Ваши отморзки скармливают суррогат нашим?

– Именно! Я давно высказывал богоборцам своё подозрение, о какой-то тайной игре, в которую ввергнут наш уровень. И, походу, её сливают нам свыше. Нездоровая, чую хуйня намечается, ой нездоровая. – грибадир задумчиво покачал головой, – Когда трясёт один уровень – соседним тоже не сладко приходится. Вот вы, топовая цивилизация уровня «Гэ», и сами себя в тупик загнали, и над уровнем «bios» так надругались, что на уровне «М» лучшие криэйтеры репы чешут, как из всего этого говнища теперь всем вместе выбираться.

– С чего это мы загнали, если сам говоришь – через грибы вы нашими правителями рулите?! – возмутился я за всё человечество.

Ответа не последовало, – бородач на земле застонал неожиданно громко и, матерясь на немецком, перевернулся на спину. Его выпученные глаза до краёв были залиты коктейлем из ярости и презрения. И даже перепачканные кровью волосы и лоб не создавали ни малейшего повода к жалости в отношении этого персонажа. Пан Уи резко пнул его в бок и, встав на колено, принялся вглядываться в его глаза. Отчего то, я сразу сообразил, что они общаются непривычным для нас образом, скорее всего телепатически.

– Этот говнюк, – возмущённо заговорил Уй, поднявшись, – работает на немецкую команду. Нелегально, разумеется, ибо ни рылом, ни мозгами в грибадиры не вышел! Но гонору, гонору!

Толстяк вновь пнул бородача, от чего тот завопил ещё громче, а отборная немецкая ругань перешла в непрекращающийся поток собачьего гавканья.

– Что будем с ним делать? – Уй вопросительно смотрел на меня. – Его определённо нужно уничтожить!

При этих словах, женщина-судья в моей голове, не вставая с места, подмигнув мне как старому знакомому, просто прокричала в мою сторону – «четырнадцать лет…». Её голос, ставший почти родным, тут же зазвучал бряканьем кандальных цепей. По запястьям и лодыжкам пробежал физически ощущаемый холодок.

– Как уничтожить? – растерянно спросил я.

Толстяк вытащил из кармана плаща пособие свиновода и, полистав, начал читать:

– «Сначала свинью следует оглушить, а затем повалить на левый бок. В это время её нужно крепко держать за правую ногу левой рукой. Нож, находящийся в правой руке, вводят в хрящевое сращение между третьим и четвёртым ребром, в место соединения этих рёбер с костью груди».

Свободная рука грибадира замедленно отрабатывала прочитанное.

– «Нож необходим прочный, но не гибкий, с остро заточенным острием, а остальное лезвие лучше затупить, чтобы исключить расширение раны и, как следствие, обильное кровотечение. Вынимать нож из раны нужно только тогда, когда свинья окончательно успокоится. Отверстие от ножа закрывают чистой тряпкой».

Моё горло охватил удушливый спазм.

– «Следует помнить, что повал хряка и фиксация его туши перед убоем требует большой мускульной силы, поэтому лучше взять одного, а то и двух физически крепких помощников».

Грибадир недвусмысленно посмотрел на меня и продолжил:

– «Для неопытных мясников процесс разделки туши может показаться достаточно сложным, но после нескольких практических работ все тонкости будут понятны. Сама работа не требует больших затрат энергии, важно, чтобы этим не занимался брезгливый и нервный человек».

– Вы ведь не брезгливы, друг мой?

Моя голова кружилась.

– Ну, или как менее кровавый вариант, – почуяв мою робость, продолжил Уй, – проломим череп, да мордой и ладонями в муравейник. Через пару суток его ни визуально, ни по отпечаткам не опознают!

Картинка перед глазами окончательно поплыла, теряя фокус. Перспектива участия в «умышленном, совершённым группой лиц по предварительному сговору» повергла меня в ужас. Вняв совету внутреннего голоса, глухо орущего из последних сил откуда то из области ануса, я решительно направился к машине в желании покинуть ещё не осквернённое кровью место.

– Куда же вы, дон Ган, – попытался остановить меня толстяк, – я же пошутил, право слово! Убивать мы никого не будем…

– А как мы с ним поступим? – остановившись, грубо рявкнул я. – Поймём, простим и расстанемся добрыми друзьями?

– Вовсе нет! Мы ему экзит устроим. Его же оружием. – грибадир в очередной раз потряс красным кисетом.

Я непонимающе сморщил брови, на что пан Уи моментально обьяснился:

– Если с человеком, вроде вас, от передоза грибом ничего не случится, – ну свалится в забытье как после попойки, то нашего брата гриб, а тем более этот суррогат, просто размажет раз и навсегда. Скормим этому говнюку всю его дрянь, – внешне он не пострадает, но его разумная сущность уровня «К» сдвинется в УКВ диапазон.

– И он станет безумцем, с вечно звучащим в голове радио? – догадался я.

– Именно!

– А обществу он будет опасен? – с заботой о соотечественниках поинтересовался я.

– Не думаю!

– Давай так, – взял я инициативу в свои руки, – скармливаем ему эту хрень, и отвозим в ближайшую ментовку. Пусть общество и решает, что делать со своим членом.

На том и порешили. Мы зажали ему нос и затолкали в рот содержимое кисета; он тут же обмяк и вырубился.

Едва машина тронулась, бородач очнулся и минут пять с заднего сиденья доносился монотонный бубнёж про биржи, котировки, фонды и прочий выносящий мозг мусор. На фразе «шортить нефтянку», грибадир, не выдержав, обернулся к шепелявому ретранслятору «Бизнес-FM» и влепил ему смачного леща. Человек-радио, громко ойкнув, сменил волну.

Наблюдая за происходящим в зеркало заднего вида, я поймал себя на тревожной мысли, – стоит мне поделиться с кем-то произошедшим, как диагноз шизофрения может навечно прописаться в моей медицинской карточке. Параноидальный фантастический бред, поглотивший меня осязаемой реальностью последних суток, железобетонным доказательством в виде двух тел, катил в моём автомобиле в направлении столицы. Когда за твоей спиной живой человек-радио, ты уже никогда не посмеешь отрицать существование человека-паука или женщины-кошки. И это меняет твоё мировоззрение ничуть не меньше, чем первые пиздюли, первый секс или служба в армии. Аляпистая картина мира на холсте твоей жизни, вдруг начинает сморщиваться; трещины становятся глубже и вот уже отдельные мазки наполняющей тебя осознанной уверенности отваливаются от полотна, обнажая зловещие каверны сомнений. До тебя начинает доходить, что всё вокруг, оказывается, вовсе не такое, каким ты привык его ощущать десятилетиями. А далее ты испытываешь страх от одной только мысли лишиться твёрдой почвы незыблемости своих выстраданных жизнью констант, без которых ты превращаешься в пустоголового юнца, без чёткой социальной самоидентификации. А кто ты без самоидентификации, какого полёта ты птица и вообще летаешь ты или ползаешь, и куда направляешься по жизни? А если направляешься, то зачем, и по какому праву?

До ментовки бородача мы не довезли. Если Лепса и Баскова в его исполнении я ещё мог стерпеть, то «попробуй муа—муа,

попробуй джага—джага» из уст человека-радио уничтожили во мне остатки человечности; я вышвырнул его из машины в первом же населённом пункте.

Терзало ли меня чувство вины или хотя бы неловкости? Ни сколько! В конце концов, не я вторгся в их жизнь, а они в мою, причём без всякого на то одобрения с моей стороны. Мой мир, устаканившийся и обретший, пусть корявую, но всё же форму, всячески сопротивлялся любой попытке инвазии в свою матрицу. В её столбцах и строках в относительном порядке понятия и устои, привычки и опыт обросли мхом времени, слепив из меня законченную ниндивидуальную личность. Какого качества эта личность – дело другое и не данной минуты; самокопание – не моя сильная сторона, да и вообще, кому интересно, что у меня внутри, если снаружи в локте от тебя сидит пришелец из другого мира!? Во всей этой ситуации был один, несомненно, полезный для меня момент. Ружьё, висящее на стене, в виде молотка под сиденьем, всё же выстрелило, как и подобает в конце пьесы, на деле продемонстрировав свою миротворческую силу. Однако, я ошибался; это было только начало.

Глава 6

Тела облаков, сливаясь в одну траурную чёрную тучу, олицетворяли скудность палитры моей жизни. Если ты никудышный художник и в твоём распоряжении только чёрно-белые краски, глупо ожидать от картины судьбы пёстрых жизнеутверждающих тонов; любой сюжет будет отдавать тоской и унынием. Мой внутренний Я уже смирился с бесцветием своей будущности; когда тебе сорок и ты простой менеджер по продажам, а на дворе вечный кризис эпохи – трудно рассчитывать на стабильное и гостеприимное завтра. Это угнетает. В иерархической лестнице я застрял где-то между тлёй и мушкой дрозофилой; сорок часов в неделю меня доили работодатели, в остальное время на мне ставили опыты государственные реформаторы. При этом в любой момент большой палец чьей-то прихоти мог запросто размазать меня, лишив работы, что в наши дни равносильно лишению жизни. Батрацкое существование от зарплаты до зарплаты не располагает к планированию на жизненно значимом уровне, – любые планы наймита может перечеркнуть один звонок начальника. Казалось бы, начальник – всего лишь человек, выше тебя по статусу всего на ступеньку, ещё вчера он был одним из подобных тебе, однако, капиталистический концепт при растущей ограниченности трудовых мест, возводят его в ранг вершителя судеб.

Дядя Гена, антисоветчик по убеждениям и противник частного капитала по размеру пенсии, как-то сказал мне:

– «В СССР ты мог плюнуть начальству в морду и спокойно уйти на другое предприятие, работы хватало всем и человек мог себе позволить носить гордость на лацкане своего пиджака. При капитализме человеческое достоинство не принято вынимать из заднего прохода, перенося как должное зуд персональной ничтожности».

Как же он был прав тогда!

Дядю Гену нашли в своей кухне с отвёрткой в виске. Он частенько водил в дом кого-ни попадя. С годами я принял потерю мудрого наставника, но так и не смог смириться со своей зудящей гордостью. Всё это время, играя по правилам чуждого русскому мировоззрению общества потребителей, в котором человек человеку – помеха и конкурент в давке за материальными ништяками, я всеми силами сдерживал своё отвращение к наступившей эре оскотинивающего прагматизма. И в один прекрасный день это спрессованное внутреннее напряжение подобно прорвавшейся плотине хлынуло из моих глаз сметающим всё на своём пути безразличием. Это произошло года три назад. С тех пор в мире поменялось многое, и только моё равнодушие к окружающему оставалось столь же постоянным, как стремление человечества к самоуничтожению. На работе я ещё держался, искусно имитируя полноценность жизни дежурными фразами и соответствующей мимикой, но дома театр не прокатывал. Ева, существо тончайшей душевной организации и собачьей преданности, всё понимала и выносила превращающегося в морального опущенца мужа стоически. Не знаю, откуда, но у каждой женщины, делящей ложе с любимым мужчиной долгие годы, появляется чуйка, способная слышать звон его внутренних струн. Тональность моей расстроенной души диссонировала с жизнерадостными трелями супруги, но мне было уже не до гармонии. Однажды я с ужасом осознал, представив на миг, что Ева, последнее, за что я ещё цепляюсь в жизни, завела себе настройщика на стороне. И знаете, моё сознание приняло эту мысль со спокойным равнодушием судебного пристава, уносящего единственный компьютер из семьи с тремя детьми. В тот момент я достиг дна. Дно было мягким, высланным илом засасывающей обречённости. Я понял, что увяз и вряд – ли всплыву даже той своей консистенцией, которая не тонет. Мне было жаль лишь Еву, женщину, заслуживающую счастливой и, насколько это возможно в современном мире, радостной доли. Снося удары моих нервических испражнений, она держалась на удивление долго; атаки моей агрессии вязли в мудрости её обороны. Ева всегда отличалась трезвостью мышления и врождённым благоразумием. Всё таки, не зря Творец создал вначале мужчину, набив на нём руку, а после забрал от Адама лучшее (формулу строения кости в виде ребра, всё остальное, как я понимаю, было так себе) и создал более совершенную во всём мАдам (модернизированный Адам). Он назвал её Ева. Она превосходила своего прототипа во всём, за исключением физической силы. Однако, наградив женщину природной мудростью, реальность свела мужское превосходство на нет; женщина, при желании, не применяя физической силы, легко вертит мужчиной любой весовой категории. Моя Ева уж точно была совершеннее меня во всём. Это утешало и иногда бодрило. Мы оба понимали, – долго так продолжаться не может и, пообщавшись, приняли решение пересекаться как можно реже, не переставая при этом, заботиться друг о друге.

Это сработало. Уже полгода мы, живя в одной квартире в качестве соседей, сведя общение к минимуму, не ссорились, и я не мотал супруге нервы, вымещая свою агрессию в боксёрскую грушу, распятую в дверном проёме. Победить эту хворь способен только я сам, никакие психологи и психиатры не способны мне в этом помочь ни болтовнёй, ни препаратами. Внутреннего чепушилу каждый пацан должен угандошить сам. Так было, так есть и так будет.

Километров за пять до МКАДа мы увязли в пробке, и я переключил внимание на грибадира. Он, заметив мой косой взгляд, оторвал глаза от пособия, которое увлекало его всю дорогу после описанного выше инцидента.

– Если бородач агент немецкой команды, то за какую команду ты? – задал я вопрос.

– На ближайшие две декады у меня контракт с американцами. Ну и до этого три декады я отработал на них.

– А чего ты в Россию подался? Шпионить? – я посмотрел на него так, что он заёрзал в кресле.

– Отчего же сразу шпионить? – обиделся Уй. – Мы, грибадиры, призваны поддерживать баланс сил, корректируя сознание верхушки общества в нужную Конгрессу Команд сторону. Каждый грибадир имеет свою рецептуру именного гриба и без дополнительных компонентов-поправок на ментальную составляющую отдельной нации все грибы, по сути, похожи. Они просто разгоняют человеческий мозг раза в два. Тот гриб, что ты пробовал вчера, предназначался для среднестатистического американца в третьем или более поколениях. Он дополнительно стимулирует ментальные закладки запада – извлечение прибыли из любой ситуации…

Я сразу вспомнил про гениальный план, который непременно завтра же озвучу начальству, и уверен, что поимею с этого свою прибыль. Речь для Алёниных ушек тоже, в результате сводилась к моей личной выгоде – физиологической. И даже погружение в атмосферу шабаша депешистов – так же можно считать доходом; сэкономив деньги и время, я искупался в реальных эмоциях.

– Стратеги моих работодателей, – продолжил толстяк, – просчитали, что из лидирующей команды лет через пять американцы с высокой долей вероятности рухнут до позиций аутсайдеров, типа африканских игроков.

– Да весь мир ждёт, когда эти ёбаные пиндосы начнут стрелять друг друга! – меня будто прорвало. – Достали со своим экспортом дерьмократии; этого мирового бандюгана давно пора валить! Все остальные страны, значит должны деньги зарабатывать, меняя реальные результаты своего труда на их зелёную бумагу, которую они просто печатают на принтере в нужных количествах! А если какая из стран взбрыкнёт, то к её берегам направляются авианосцы, правительство страны объявляется диктаторским режимом и сносится нахуй при молчаливом согласии всего просвещённого мира! При этом, этому миру пиндостан должен два десятка триллионов баксов! И самое удивительное – все знают, что этот звёздно-полосатый отморозок никому не собирается отдавать долги, но продолжают занимать ему бабки! Действительно, планета идиотов!

Я в сердцах вдарил ладонями по баранке и послал оскорбления в сторону топчущегося впереди mini. Не секрет, что марка mini излюбленный фетиш педерастов, а потому из всего потока машин особую ненависть вызвала именно эта тачка с её водителем, которого я даже не видел, но уверенно причислил к педерастам.

– Ненавижу пиндосов и педерастов! И с чего последних у нас стали ласково – безлико называть геями? Гей… гей… и никаких эмоций; то ли дело назвать гомика педерастом, – это звучит, это мощно, это по – нашему, это разоблачающе – осуждаемо! Ни один гомосек не скажет что он педераст, а вот геем запросто назовётся. Воистину, уровень ГЭ!

Пан Уи с нескрываемым интересом наблюдал за моей эмоциональной диареей, с его лица не исчезала ухмылка, распаляющая меня ещё больше.

– Так вот, касаемо пиндосов, – дождавшись паузы, продолжил грибадир. – На сегодняшний день они преуспевают как раз именно по тем причинам, за которые, как вы говорите, весь остальной мир их ненавидит. Но История это не прямая линия; история это круг и длина окружности его не превышала пяти тысячелетий ещё ни разу за всю историю человечества. Был такой арабский философ на вашем уровне в четырнадцатом веке Ибн Хальдун, он впервые сформировал правило четырёх поколений, так называемый цикл Хальдуна. Первое поколение это дикари, нападающие на страну с зажравшейся верхушкой, они вырезают всех и строят новую империю. Второе поколение расширяет и укрепляет империю. Третье – развивает искусство и науку. А после четвёртое поколение проедает всё это. Цикл замыкается и всё закручивается по новой. Ближайший пример – Римская Империя. Американская команда пошла по её стопам, подмяв под себя остальной мир по тому же сценарию – разделяй и властвуй. Но если империя Рима существовала в режиме гегемона сотни лет, то сегодняшние США, учитывая резко увеличившееся население планеты, объёмы потребляемых ресурсов, а так же скорости перемещения по планете людей и информации, имеют в своём распоряжении максимум несколько десятилетий процветания в кресле хозяев мира. Римская империя рухнула изнутри: у завоевателя отца рождались дети, которых он в силу статуса и достатка мог оберегать от рисков для жизни. И уже в четвёртом поколении, выросшие в тепличных условиях римляне высших слоёв утратили реальность восприятия, погрязнув в иллюзорности, состоящей из ежедневных пиршеств материальными благами. Мозг человека без суровых тренировок атрофируется очень быстро! – грибадир покосился на меня, видимо, оценивая степень моей деградации.

– Да это всё понятно, – сказал я, – вот есть в Москве район, где давали квартиры высшему офицерскому составу сразу после войны. Так вот, внуки их сегодня, из себя ничего не представляя, тупо спиваются в этих квартирах. А всё почему? Да потому, что характер человека куют исключительно трудности и лишения, в преодолении которых и кроется секрет крепости внутреннего стержня!

– Именно так, – кивнул пан Уи, – Вот и команда американцев наступила на эти же грабли. Вроде бы страна на ведущих позициях по всем параметрам, а население отупело донельзя…

– Говоря между нами, – толстяк чуть наклонился в мою сторону, – я не верю в возрождение американской команды. Они уже не жильцы. Но у меня контракт и его надо отработать.

Слева, из мёртвой зоны внезапно вынырнул мотоциклист. Я вздрогнул и выругался.

– Так зачем тебе Россия? – спросил я.

– Как бы это смешно не прозвучало, но мне нужно понять русскую душу! Того, что есть в коде национальной идентификации вашего народа, сейчас очень не хватает американской команде. Поняв что это, я смогу скорректировать состав американского гриба и попытаться вытащить эту команду из засасывающей их задницы.

– Ну тогда велкам ту Раша! – я вложил всё своё ехидство в эти слова. – Веками мир не может понять загадку русской души и тут ты такой фильдеперсовый красавчик нарисовался… А почему именно Архангельск?

– Не знаю, – ответил Уй, – но Достоевский, помнится писал, что настоящего русского можно увидеть лишь на севере, в остальной России он измельчал!

– Ну так это когда было то? – я с улыбкой посмотрел на толстяка. – Уже больше века прошло после Достоевского, и думается мне, что настоящего русского теперь по всей России не сыщешь! Нынче что в Москве, что в Архангельске – люди одного разлива: мажорствующяя богема, да озлобленные нищеброды.

Подтверждение моих слов не заставило себя долго ждать – сквозь пробку бесцеремонно пробирался пузатый тонированный баварец с мигалкой на крыше, за которым, в надежде урвать остатки с барского стола, пристроилась облезлая шаха.

– А касаемо загадки русской души, – поучительно продолжил я, – так нет никакой загадки, потому и разгадать нас никто не может! Есть врождённое чувство справедливости, которое для русского дороже жизни и первостепеннее любых законов!

– Вот что сделает пиндос, если к нему на улице подойдёт другой и вмажет в рыло? – спросил я.

– Как что? Обратится к полицейскому и хулигана накажут! – уверенно ответил он.

– А русский не будет искать никакого полицейского, а просто влепит козлу в ответ, да так, что на всю жизнь отобьёт у того охоту беспредельничать!

– Но, в таком случае он сам станет хулиганом! – недоумевающе возразил Уй. – Он так же нарушит закон и справедливость не восторжествует!

– Ну как же не восторжествует! – ухмыльнулся я. – Хулигану преподали урок, после которого ему больше не придёт в голову желание бить кого ни попадя?! Разве это ни есть справедливость? Зло наказано, ситуация разрулена. И полицию не зачем беспокоить!

– Какая же это, простите, справедливость, если для наказания зла самому приходится вступать на путь зла?! Хулиган должен попасть в тюрьму по законам и осознать своё неправильное поведение! – недоумевал толстяк. – Для чего тогда написаны законы и создан институт охраны порядка?!

– Да, мой далёкий друг, – задумчиво процедил я, – такими темпами русскую душу ты не разгадаешь и до морковкиного заговня! – Понимаешь, если русскому дали в морду, а он не дал сдачи в ответ, то внутреннее ощущение чмошности будет очень долго опускать его самооценку до уровня терпилы. А это куда страшнее синяков и унизительно для любого русского!

– Но разве не для этого существуют специально обученные полицейские, защищающие членов общества от подобных посягательств? Зачем человеку учиться драться, тратя на это время и силы, если он платит налоги государству с институтом поддержания правопорядка?

– А если рядом не будет полицеского? Ты просто утрёшься и пройдёшь мимо? … А если на твоих глазах хулиган ударил женщину или старика, а рядом нет полицейского, ты что, просто погрозишь пальчиком и скажешь, что нарушать закон нельзя?

– Конечно! Я же не вправе нарушать закон и бить человека! Но при первой же возможности заявлю в полицию, она отыщет и накажет преступника!

– Но зло творится здесь и сейчас, – перебил я, – а ты, по факту, можешь остановить его и не дожидаться, пока хулиган довершит свою подлость!

– Я к радости не человек, – возразил толстяк, – но в обществе американцев не принято пресекать нарушение законов нарушениями законов. Это нонсенс в цивилизованном обществе!

Я замолчал и больше не пытался ничего объяснять. Тем более – мы уже въезжали в столицу.