Планета ИФ. Книга 3

Но разведка доложила точно…

Первый секретарь Тестоединского обкома ППС, Дорон Дормидонтыч Задушевный, находился в сквернейшем расположении духа. Да и было от чего. Подумать только! Эти безродные «корректировщики курса» посягали на святое святых – на право Партии непосредственно руководить жизнью страны. И о чем эти идиоты в ЦК думают? Им дышлом в рот заехали, а они молчат! Иуда Самаркандов предложил, чтобы Партия занималась только вопросами идеологии и политики, а власть на местах отдать исполкомам! Конечно, в постановлении есть красивые слова, что Партия через своих представителей должна направлять действия исполкомов, черт бы их всех драл! А ну как партийцы в результате выборов окажутся там в меньшинстве? Тогда как?! Об этом они не подумали! А ведь еще Ильин этих олухов учил, что руководить – значит предвидеть! Спасибо, есть еще в партии светлые головы. В Загряжской области, на Каменном поясе партийцы не дремлют! Даже часть старых кадров из Комитета общественной безопасности удалось на свою стороны привлечь. Да ведь это пока капля в море! Нужно пропагандистскую компанию в армии и в органах развернуть. Работы край непочатый. А ведь они-то там тоже не спят! А мы этого не понимаем! Заелись на государственных хлебах! Навыки конспирации потеряли. А у Казанского ведьмы какие-то завелись, то бишь Ведомство по охране конституции. Что за Ведомство?! От кого конституцию надо охранять?! Да кому она на хрен нужна эта конституция! А ты мучайся, дрожи! Да где это видано, чтобы виднейшие… а-а! Это не жизнь!

Так или примерно так рассуждал про себя Дорон Дормидонтыч. И был до того расстроен, что даже не поздоровался со своей секретаршей, Людмилой Леонидовной Птичкиной. Только отметил про себя: Ишь, мымра, ни кожи, ни рожи! Волосы пучком, очки черт-те в какой оправе. Хоть бы губы подкрасила, что ли? И вообще пора кадры омолаживать.

Открыв дверь в кабинет, Задушевный замер на пороге: За его столом, на ЕГО месте сидел какой-то незнакомый человек и что-то писал.

– Кто вы такой?! Что вы здесь делаете?!

– Здравствуйте Дорон Дормидонтович. Что-то вы сегодня припозднились. Я уж беспокиться начал, не стряслось ли с вами чего.

– Вы не ответили на мой вопрос! Людмила Леонидовна, вызовите охрану!

– Не горячитесь, мы сейчас с вами во всем спокойно разберемся. Людмила Леонидовна, возьмите, пожалуйста, все телефоны на себя. Кто будет спрашивать, Дорон Дормидонтович занят.

А за пару месяцев до этого…

– Не нравится мне Дорон Тестоединский, – вздохнул Семен. – Очень он много разъезжает по городам и весям. На той неделе на Каменном Поясе пропадал, вчера в Загряжске был. До этого почти весь Средневосточный регион объездил. А вот в Центре почти не бывает. Не затевает ли чего?

Руководители Ведомства по охране конституции, или, как их стали называть, ведьмы, молчали. Потом на правах старшинства Виктория Загряжская спросила: «Кому поручите операцию?».

* * *

Людмила Леонидовна часто задерживалась в обкоме по вечерам. Конечно работы было много: Нужно проверить стенограммы последнего заседания; просмотреть и кратко записать в журнал переговоры Задушевного с различными ведомствами и подшефными организациями. Еще нужно в отдельный, прошитый шнурами с печатями блокнот, который затем она прятала в сейф, занести переговоры с другими обкомами и спецслужбами… Но главное было не в этом. Главное состояло в том, что немолодой одинокой женщине просто некуда было спешить. Так все обрыдло в ее однокомнатной квартирке, особенно после гибели под колесами автобуса единственного друга, терьера по прозвищу Дружок. Да и на улицу выходить в такую осеннюю слякотную погоду не очень хотелось. Однако, делать нечего, не сидеть же в приемной до утра.

Сильный ветер с моросящим дождем заставили застегнуть плащ на верхнюю пуговицу и раскрыть зонтик.

До автобусной остановки оставалось несколько шагов, когда кто-то грубо схватил за руку: «Деньги есть?» и, не дожидаясь ответа, рванул сумочку. Птичкина инстинктивно потянула сумочку на себя. Чьи-то руки стали сдирать плащ.

– Да чего ты с ней возишься! Дай раза по кумполу и всё!

И в это момент она услышала цоканье туфель по тротуару, и небесной музыкой прозвучал звонкий девичий голос: «Вы что это себе позволяете, сукины вы дети! А ну брысь отсюда, шелупонь!».

– А ты хто такая нам указывать?! – Огрызнулся один из нападавших, парень лет семнадцати. – Васька, спроворь ей по сопатке! – И почему-то хихикнул.

– Ну зачем же сразу по сопатке? Она ничего себе, позабавимся!

Кто-то дал ей подножку и она покатилась по мостовой. Но мгновенно вскочила: «Позабавиться захотели? Я вам позабавлюсь, оглоеды драные!».

Оцепеневшая, не в силах сделать ни шагу, Людмила Леонидовна, молча наблюдала за происходившим. Молодая женщина с размаху двинула по шее одному из нападавших, пинком и ударом в скулу наградила второго, и нападавшие с руганью скрылись в темноте.

– Вот черт, чулок порвала, куртку запачкала! Часто у вас тут такое? – Людмила Леонидовна даже не сразу сообразила, что обращаются к ней: «А? Что? Ой, голубушка, спасибо вам огромное! Нет, знаете ли, со мной это в первый раз. А вас извозили здорово! Знаете что, поедемте ко мне, это недалеко. В порядок себя приведете! Я вас чаем с ватрушками напою!».

– Неудобно, как-то! Первый раз увиделись и в гости! Да и поздно уже. У нас в общежитии порядки строгие. В одиннадцать запирают.

– Ничего, я им волшебное слово скажу, откроют!

Так у Людмилы Леонидовны Птичкиной, одинокой пожилой женщины, появилась молоденькая и немножко наивная подружка – преподавательница физкультуры в местном ремесленном училище.

Нина, веселая хохотушка, стала частой гостьей у Птичкиной. Она, кстати, оказалась мастером на все руки: ручку прикрепить, кран починить, усмирить электрический чайник, который орал и плевался кипятком – все это она делала быстро и как-то незаметно, не переставая рассказывать смешные истории про ребят из ремесленного училища. С точки зрения Людмилы Леонидовны, у Нины было еще одно замечательное качество – она всегда была голодной, и кормить ее было сущим удовольствием.

– А знаешь что, давай-ка я тебе сосватаю пропуск в нашу обкомовскую столовую. Там кормят сытно и недорого.

– Ой, что вы, как-то неудобно. Еще выгонят!

– Со мной не выгонят.

Иногда, когда Птичкина задерживалась с приходом в столовую, Нина забегала за ней в приемную Задушевного: «Скорее, тетя Люда! Там такая поджарка!».

– Подожди, торопыга! – добродушно ворчала Людмила Леонидовна закрывая сейф.

Закрывая сейф, она поворачивалсь спиной к Нине и не видела, что в телефонную трубку вставляется «жучок».

Как-то раз Нину заинтересовала старинная темного золота цепочка с брелками, на которой висел и ключ от сейфа: «Какая у вас красивая цепочка! А что это за фигурки на ней? Как интересно!»

– Хочешь посмотреть? Только осторожно!

Все манипуляции по открыванию и закрыванию сейфа «Нина» давно уже выучила наизусть, а теперь в ее кармане лежал и слепок головки ключа. Капитан Кострова приступила к выполнению задания.

* * *

– Кто я такой? Отвечаю, директор Ведомства по охране конституции. Вот мои документы. – Казанский положил на стол удостоверение в желтом кожаном переплете, на котором была вытеснена красная метла. – А теперь поговорим о вас.

– Не о чем нам разговаривать! И вообще не хочу иметь с вами никаких дел!

Об этом ведомстве ходили самые мрачные слухи. Задушевный испугался, и агрессивный тон его ответа был предназначен как раз для того, чтобы замаскировать испуг.

– Насчет того, что вы не хотите иметь с нами никаких дел – это вы правильно. Общение с нашим ведомством не самое лучшее времяпровождение. – Семен улыбнулся привычной тенью улыбки, которая затрагивала только кончики губ. – А вот в отношении того, что у нас нет общих тем для беседы… Скажите, пожалуйста, как случилось, что крестьяне в Тестоединской области остались без кредитов перед началом весеннего сева? Кто отказал вернувшимся из ссылки крестьянам в выделенном для них государством пособии на восстановление хозяйства и запретил возвращать им земельные наделы? Молчите? Напрасно. Вот что, Задушевный, я, конечно, мог бы пригласить вас к себе. Процедура такого приглашения вам, надеюсь, известна… Конвой и так далее. Однако, я надеялся на ваше благоразумие.

– У вас нет никаких оснований для ареста! А об этих недоразумениях с крестьянами мне вообще ничего не известно.

– Хорошо. Пойдем дальше. Должен предупредить, чем дальше мы уйдем, тем труднее будет вернуться обратно.

– Не понимаю ваших намеков! Я честный человек, член партии со стажем! А вы мне намеки, как врагу какому-то.

– Намеки? Ладно. Давайте без намеков. Капустин, заместитель начальника ОВБ области. Что о нем скажете?

– А что о нем говорить? Честный служака, немного ограниченный.

– Всё?

– Всё.

– Ну и зря! Вот его показания, – протянул листки из папки. – Так, теперь управляющий финотделом области Краузе? – Посмотрел внимательно на Задушевного. – Напрасно, между прочим молчите. Ваши действия тянут на высшую меру социальной защиты. Ничего, побеседуем у нас. – Рука потянулась к телефону. – Кузьмин? Я вас жду в кабинете Задушевного.

– Казанский, что вы от меня хотите?! – В голосе неподдельный испуг.

– Впредь прошу называть меня гражданин начальник. – И вошедшему Кузьмину, – Вот опросный лист. Пусть дает письменные показания. Я в облуправлении ВБ. Не даст, заказывайте арестантский вагон. Капустин, Краузе, остальные?

– Арестованы.

– Хорошо, я пошел.

Отчаянный крик: «Гражданин начальник, я все скажу!».

– Очень хорошо. Вам как сподручней, диктовать или сами напишите?

* * *

Две недели по всей стране по ночам хлопали двери, без сигналов с притушенными фарами подъезжали и отъезжали «воронки». Иногда раздавались одиночные выстрелы: Это, не выдержав напряжения ожидания, кончали с собой замешанные в заговоре работники службы внутренней безопасности. Следователи работали сверхурочно и без выходных. Следы вели в Центральный комитет. Несколько членов ЦК подали в отставку.

На заседании правительства по докладу Казанского Костомаров сказал: «Силовой вариант сорван. Теперь они переключатся на пропаганду. Здесь возможно только соревнование. Вопрос – что нам делать? Николай Иванович, вы у нас главный специалист по идеологии. Думайте».

Полония. Вторжение

Отступление

– Пан Федосеев! Пан Федосеев! Беда! – Генерал Лизецкий, командир единственной в Полонийской армии бронетаранной дивизии, ворвался в палатку, где за походным столиком сидел пан советник Федор Федосеев.

– Спокойно, пан генерал. Я слушаю последние известия.

… мотря на героическое сопротивление нашей доблестной армии, которая в данный момент ведет ожесточенные бои в районе…

Федосеев вздохнул и выключил радиоприемник:

– Ситуация такова, пан генерал: аллеманцы захватили всю западную часть Полонии и теперь, по данным Полонийского радио, они находятся в пятидесяти километрах от Столицы. Участь города Русалки решена. Аллеманские бронетаранные колонны почти не встречают сопротивления. Аллеманская авиация бомбит отступающие войска. Воздушные бои идут только над столицей. Там великоликославские перехватчики работают.

– Что поступило от командования?

– Распоряжения самые противоречивые. Похоже, что главный штаб не владеет ситуацией.

– Пан советник, – генерал подтянулся, в голосе зазвенел металл, – пан советник, я считаю, что мы немедленно должны выступить навстречу бронетатанникам Аллемани и показать, что Полония еще жива и сопротивляется!

– Замечательно, пан генерал! Вы безусловно покроете свое имя бессмертной славой. – Федосеев с трудом сдерживал раздражение. – Орден Белого Орла вам обеспечен… посмертно.

– Пусть, пусть так, но наши враги увидят и поймут! Я сам поведу головной танк!

– Я преклоняюсь перед вашим мужеством, пан генерал, и я был бы совершенно с вами согласен, если бы не одно обстоятельство. Войска Полонии уходят на восток к границам Великославии. Но они могут до границы не дойти, если некому будет их прикрыть.

– Что вы предлагаете, пан советник?

– Только одно – выйти в арьергард отступающей армии, прикрыть ее от аллеманских броневых сил, не дать армию раздавить. В этом случае тоже придется вести тяжелые бои. Но пока жива армия, живо государство.

– Допустим, допустим, пан советник. Только пока мы будем защищать тылы армии на земле, аллеманцы уничтожат армию с воздуха. Кроме того, продвижение армии на восток наверняка будет сильно задерживаться потоками беженцев, которые пойдут по тем же дорогам. Боюсь, что наша помощь будет не очень эффективна. Так что уж лучше нам сразу пойти в бой и погибнуть со славой.

– Извините, пожалуйста, пан генерал. Галина, в чем дело? Мы заняты!

– Федор Степанович, разрешите обратиться. Прошу разрешения пойти в качестве офицера связи с головным батальоном. – Когда-то дикая кошка – девчонка, Галка-Рыжая превратилась в статную молодую женщину. Рыжая копна волос была тщательно заправлена под боевой шлем, громадные синие глаза сияли ослепительным блеском отчаянной решимости.

– Капитан, во-первых, вы будете все время при мне в транспортере! Это приказ. Во-вторых, узнайте, что у Леонида.

– Он на связи с Западным округом.

– Хорошо. Мы с паном генералом сейчас пройдем к нему в аппаратную. Пан генерал, с вашего позволения буду просить Западный округ помочь с защитой и эвакуацией беженцев.

– Вы предлагаете вовлечь в военные действия вашу страну?! С моей точки зрения это прекрасно! Однако, для такого серьезного шага у меня нет полномочий. Этот вопрос относится к компетенции правительства.

– Бог с вами, мой генерал! Никто не собирается раздувать военный конфликт, а уж тем более вмешивать в это дело правительства Полонии и Великославии. Я просто попрошу командование Западного округа помочь беженцам выйти из зоны военных действий. Только и всего! Это-то мы можем сделать? Кстати, пан генерал, до вашего прихода я на всякий случай отдал от вашего имени приказ по дивизии о приведении машин в состояние боевой готовности, полностью заправиться горючим и взять по два комплекта боеприпасов.

– Приказ утверждаю.

Через две минуты они вошли в палатку аппаратной.

– Господи, на каком языке говорит ваш новый радист? Я не понимаю ни одного слова.

– Представьте себе, я тоже, – улыбнулся Федосеев. – Леонид родом из одного маленького дальневосточного племени. На связи с ним в Западном округе находится его соплеменник. Перехват, практически, невозможен, а кроме того, нам не нужно терять время на шифровку и расшифровку посланий. Леонид, доложите обстановку.

Леонид что-то быстро проговорил в трубку связи, а затем встал и повернулся к вошедшим:

– По данным авиаразведки Западного округа, полонийскими войсками контролируется… – капитан подошел к карте и стал показывать расположение отступающих полонийских войск.

– Понятно. А как обстоит дело с беженцами?

– Большая часть опережает армию, но много беженцев находится в потоках движения войск.

– Леонид передай: Мы выходим на перехват мотомеханизированных частей аллеманских войск, преследующих Полонийскую армию в Западнобелославском Полесье. В потоках войск находится много беженцев. Нужно помочь их эвакуировать. Предварительные координаты…

Леонид говорил в течение нескольких минут, один раз даже рассмеялся, очевидно, какой-то шутке радиста из Западного округа. Потом произнес фразу отбоя, и повернулся к напряженно ожидавшим ответа Федосееву и Лизецкому:

– Городецкий выражает солидарность с героической Полонийской армией, передает вам обоим привет, говорит, что немедленно примет меры к ускорению эвакуации беженцев, а также безусловно не допустит уничтожения мирных граждан воздушными стервятниками.

– Я не понимаю, каким образом Городецкий узнал, что говорим с ним именно мы с вами, ведь ваш Леонид не произносил наших фамилий.

– Разрешите объяснить, друг советник? Ваши фамилии, звания и должности закодированы с помощью обозначений различных предметов. Более подробная расшифровка запрещена.

– Благодарю вас, Леонид. Мое отечество не забудет вас и ваших коллег.

* * *

Летя-я-ят!!! – раздался истошный вопль, и сразу все походные построения превратились в первозданный хаос. Солдаты разбегались куда глаза глядят; ездовые гнали лошадей не разбирая дороги, прямо через канавы, межевые валы и кустарники – всё живое пыталось уйти, спрятаться от воздушной напасти. Аллеманские авиаторы спокойно выбирали цели и беспрепятственно их уничтожали. У отступающей Полонийской армии не было средств для борьбы с авиацией противника.

Вся надежда командования была на то, что арьергардам удастся еще пару-тройку дней сдерживать наступление противника, не давая ему осуществить главную задачу – отрезать пути отхода Армии к восточной границе. Нужно было спешить: силы арьергарда таяли с каждым боем. А тут возникла еще одна тяжелейшая проблема – вместе с армией шли, а точнее говоря, брели из последних сил толпы беженцев. Командованию и в страшном сне не могло прийти в голову пробиваться через эти толпы. Практически, в данной ситуации армия была обречена – даже без прорыва главных сил противника она будет уничтожена его авиацией…

* * *

В штабе Западного округа шло совещание. У карты стоял седоватый подтянутый офицер в темно-зеленом мундире, делегат связи Полонийской армии. Водя указкой по карте, он четко докладывал ситуацию. Только по его напряженной позе, да еще по подергиванию мускула у левого глаза, можно было догадаться как нелегко давался ему рассказ о тяжелом, пожалуй, безвыходном положении Полонийской армии. Свой доклад он закончил словами: «В данной ситуации будет большой удачей, если хотя бы четверть нашей армии пробьется на интернирование, тем более, что по нашим сведениям Аллеманская авиация намерена в районе границы уничтожить переправы, чтобы затруднить уход наших войск. Движение армии еще более замедляется из-за того, что вместе с армией идут беженцы. – Вдруг он как-то неловко сглотнул и начал жадно пить воду. – Простите, пожалуйста. Вместе с другими беженцами уходит моя семья…»

В зале было тихо. Только дребезжало блюдце от неловко поставленного на него стакана.

– Благодарю вас, Франк Захарович. Вы отдохните, адъютант вас проводит, а мы еще посовещаемся. Может до чего и додумаемся.

Городецкий обвел взглядом зал. Вот начальник штаба Западного округа. Ему уже почти шестьдесят. Начало сердце пошаливать. Сколько он еще протянет? А ведь кажется совсем недавно мы с ним защищали Срединную Империю от акул Страны Голубых Рассветов. Вот о чем-то шепчутся попугаи-неразлучники, командующий воздушной армии и начальник транспорта. Оба они отчаянно дрались в солнечной Иберии. Когда раненного Городецкого вывозил Антонов на своей полуторке, кто-то дунул Фаланге, и Дерябин, проявляя чудеса храбрости и изворотливости, отгонял от машины двух осатаневших Кондоров. Семнадцать пробоин у самолета, и три пули достались ему лично. Сам не помнит как посадил машину. Из кабины Дерябина вытаскивали, у самого сил не было.

Да и остальные командиры как на подбор. Правда, больше половины из них хлебнули до сыта лагерей. Однако, люди с понятием – на страну зла не держат.

– Ну-с, что скажете, отцы-командиры? Антонов, ты у нас сегодня первая скрипка. Всё от тебя зависит.

– Я так полагаю, дороги там плохие, да и мало их. Придется пустить в ход гусеничный транспорт. Прицепы к нему, конечно, можно и колесные. А схема такая: подъезжаем к головным колоннам, забираем беженцев, кто плохо ходит или совсем обезножил, остальным горячий кофе, и… «Шире шаг!». Тут вот только такая проблема… бомбить будут, и из пулеметов опять же.

– Конечно, прикрыть Антонова надо, начал Дерябин. – И я его прикрою. Только пока он будет передовые колонны вывозить, остальных беженцев и войска дер Коц истребит. А почему бы нам, так сказать, на общественных началах, не прикрыть остальных, а? И летунам моим такая практика не помешает. Все равно через год-другой придется драться, так пусть посмотрят что к чему.

– Мысль, конечно, интересная. Антонов, а сколько тебе времени потребуется, чтобы и беженцев забрать и Полонийскую армию до границы довести?

– Ежели круглосуточно, и чтобы неба не бояться, в полторы недели уложимся.

– А если ужаться?

– Постараемся конечно, не у тещи на блинах. Но не всё знаем. Лучше все-таки с запасом.

– Разрешите, – встал начальник штаба, – вот я вас всех слушаю. Всё хорошо, всё гладко… Мы, значит, дерем авиаторов дер Коца, а он, значит, безропотно подставляет свой зад. Нет, так не получится! Он обязательно будет наносить ответные визиты. А главное – у нас с Аллеманью мир, договор о ненападении, а тут такое!

– Визиты, как вы изволил выразиться, Борис Анатольевич, я беру на себя, ну а остальное… – Командующий ПВО округа вздохнул, и, обращаясь к Городецкому, добавил – Мы, извините за вольность, друг маршал, очень к вам привыкли, и получать другого командующего не хотелось бы. – Он замолчал и стал тщательно протирать очки.

– Всё ясно. Диктую приказ. Адъютант, не спи, записывай…

– Вы что же это, все грехи на себя берете?

– А я так и так за все ваши художества в ответе.

* * *

В час ночи Трокачев собрал совещание. Вообще-то он был большим противником ночных бдений, но тут ЧП. Требовалось немедленно принять решение.

Докладывал начальник генерального штаба: «Городецкий отдал приказ о помощи транспортом беженцам и о прикрытии беженцев и отступающей армии Полонии от воздушных налетов. В результате завязались воздушные бои, противник… извините, авиация дер Коца стала нести потери. Дер Коц послал свои бомбардировщики на уничтожение наших приграничных аэродромов. Нескольким его самолетам удалось прорваться, но прицельное бомбометание произвести не смогли. Кстати, ни один из этих самолетов не ушел. В настоящее время авиаторы Западного округа успешно барражируют в воздушном пространстве Полонии над беженцами и войсками. Идут почти непрерывные воздушные бои. Есть потери с обеих сторон».

Трокачев уперся обеими руками в крышку стола: «Так как прикажете всё это понимать?! Идут воздушные бои над нашей территорией, подчеркиваю, над территорией нашего государства! Командующий Западным округом решил, что ему всё можно, отдал приказ, который фактически вовлекает нас в войну… Таких прав ему никто не давал! Удивляюсь, почему до сих пор нет протеста со стороны Аллемани. Что будем делать? Алексей Алексеевич, что скажете?»

– Я полагаю, для начала мы сами должны послать протест, – Алексей Алексеевич, даже начал слегка заикаться от волнения. – Наши самолеты на территорию Аллемани не залетали, а они нашу границу нарушили. Да, скажите пожалуйста, – обратился Прозоров к начальнику генерального штаба, – как там дела обстоят с эвакуацией?

– По данным на 10 часов вечера, последние части Полонийской армии должны пересечь границу к вечеру завтрашнего дня или, в крайнем случае, к утру послезавтра.

– Ну и хорошо. Пока там с протестами дело будет разбираться, всё и закончится.

– Хорошо-то как, господи! – Президент едва сдерживал себя, – Вы хоть представляете себе о чем вы говорите?! Эдакое академическое спокойствие! Я вас всех просто не узнаю. Сергей Сергеевич, вы председатель правительства, почему вы молчите? Или тоже, как эти друзья, рассматриваете всё это как шахматную задачу?

– Конечно, Александр Григорьевич принял очень рискованное решение. Полчаса назад я говорил с ним по спецлинии. Он заявил буквально следующее, я постараюсь процитировать: «Принимаю всю ответственность на себя. Готов понести наказание, но продолжаю считать, что лучше пожертвовать одной моей головой, чем дать погибнуть стольким людям. Прошу учесть, что обстрелянная и знакомая с Аллеманскими войсками армия Полонии станет для нас очень ценным помощником и союзником в будущей войне». От себя могу добавить, что во время известной встречи с президентом Полонии я обещал ему воздушное прикрытие беженцев, а по сути, значит, и армии от авиации Аллемани. Так что должен разделить эту ответственность с Александром Григорьевичем.

– М-да, с вами не соскучишься. – Трокачев вышел из-за стола и подошел к к висевшей на стене карте западной части страны. – Лагеря в районе Северозападного округа для интернированных готовы?

– Готовы в основном.

– Принимаю решение: Первое, немедленно направить протест Аллемани; второе, в Западный округ в спешном порядке перебросить дополнительные части ПВО; третье, сразу по окончании конфликта отозвать Городецкого в центр, и его дело рассмотреть на заседании специальной комиссии; четвертое, беженцев направить в Приитильскую зону поселения. С этим всё. Вы что думаете, мне Сашу не жалко? – Совсем другим тоном заговорил Трокачев, – но он ведь сам знал на что идет, и такие поступки нельзя оставлять безнаказанными.

* * *

Посол Аллемани третий раз перечитывал ноту Великославского правительства: «Ну и нахалы! – проговорил он, обращаясь к первому секретарю посольства. – Сами дерут, и сами же орут».

– Господин посол, но ведь дер Коц нарушил границы державы, с которой у нас нет войны.

– Вы их оправдываете?

– Боже сохрани! Но зацепку они нашли. Вообще, должен сказать, что это дипломаты совсем другого сорта, не зашоренные разными там идеями, как прежние. Это люди практические. Помните, как они ответили на наш протест по поводу принятия ими полонийских и прибалтийский джервов?

– Помню, как не помнить! Мне тогда господин Шикль много чего «ласкового» наговорил. А сейчас-то что нам делать?! Да если мы эту ноту примем, то господин Шикль нам вообще головы поотрывает!

– А мы не будем ее принимать. Ответим, что информацию, именно не ноту, а информацию, правительства Великославии, мы принимаем к сведению, и вопрос будет изучаться. А господину Шиклю доложим, что по данным Великославских источников имели место пересечения границы нашими самолетами, и мы просим эту информацию проверить.

– Всё очень хорошо, но, честно говоря, мы, по сути, помогаем Трокачеву выполнить его главную задачу – вытащить из пекла Полонийскую армию.

– Извините, Карл (в разговорах наедине старые товарищи редко пользовались официальной терминологией), но я что-то не понял.

– А чего тут понимать? Пока мы здесь рыпаемся, думаем как отвечать и так далее, наша страна никаких решительных мер принять не может, а через пару дней последние полонийские части перейдут границу, и предмета для разговоров или чего-то там еще не будет.