Читать книгу: «Далавар»

Вступление

Как много можно узнать из старых записей? Бывает ли информация, написанная несколько десятков лет назад, актуальна в будущем? Могут ли мудрецы древности указать на ошибки, которые мы можем совершить сейчас?

Мне двадцать четыре года. Меня зовут Далавар. Странно слышать такое имя сейчас, не правда ли? Избавлю вас от лишних рассуждений и домыслов. Это имя мне дали в церковном приюте для детей, от которых отказались родители. Сестра приюта не стала придумывать что-то более-менее подходящее – детей было много, и никому из сестер не хотелось лишний раз ломать голову над именем для нового ребенка. Хотя назвать это имя неудачным язык не повернется. Как ни странно, именно оно помогло мне обрести семью спустя несколько лет после приюта. Уже в три года я мог гордо заявить, что у меня есть семья. Моим отцом стал Христофор Эшкоп – складской рабочий на военной базе, матерью – Элизабет, медсестра в городском госпитале. Так я стал вторым ребенком в их семье. У меня появился старший брат – Михаил. Христофор и Элизабет давно мечтали о втором ребенке, но здоровье матери позволило выносить лишь одного. Жили мы скромно, но дружно. Честно говоря, я никогда не чувствовал себя чужим. Да и с Михаилом мы сразу нашли общий язык и общие интересы. Всего на год старше, он охотно общался со мной, делился мыслями и помогал в учебе. Он не давал меня в обиду никому. Бывало, ребята в школе дразнили меня «приёмышем», но Михаил всегда находил способ втолковать обидчикам, что они не правы.

Детство и школьные годы прошли благополучно. С хорошими оценками окончив среднюю школу, мы с Михаилом поступили в старшие классы. Именно тогда мы стали неразличимы как настоящие братья – никто уже не сомневался в нашем родстве. Многие даже находили у нас внешнее сходство.

Со школьным аттестатом в руках, мы шагнули во взрослую жизнь. Брат поступил в престижный колледж на факультет международных отношений. Я же понимал: родителям не потянуть двоих студентов. Отказавшись от дальнейшей учебы, я принял предложение отца работать с ним. Правда, ему пришлось изрядно постараться – устроиться на военный объект было непросто даже со связями. Но отец сумел убедить начальство в моей надежности, и меня приняли. Работа рядом с отцом казалась мне поначалу несложной – он во всем помогал.

С тех пор прошло уже несколько лет моей работы в хранилище документов. Однажды я наткнулся на странную записку…

Глава 1. Начало всего

Глава 1. Начало всего

30 ноября 1986

Конец ноября принёс не снег, а колючую ледяную крупу, сеявшуюся из низкого свинцового неба. Она не укрывала землю, а лишь прорисовывала каждую унылую деталь: пожухлую бурую траву на газонах, голые чёрные ветви деревьев, скелеты качелей на заброшенной площадке. Воздух был холодным и резким, пропахшим дымом из печных труб и влажной шерстью армейских шинелей.

Утро выдалось холодным. Мелкий мокрый снег и противный ветер атаковали меня по дороге на работу. Хотя весь путь от остановки до ворот базы занимал не более пяти минут, казалось, я пробиваюсь сквозь стену из воды и ветра несколько часов. Плащ покрылся тёмными пятнами и начал промокать насквозь. Казалось, сама природа не желала, чтобы я сегодня попал на работу.

Но вот я у пропускного пункта. По старой привычке показал пропуск пожилому охраннику. Тот кивнул.

– Погодка… – вздохнул он.

– И не говорите, Джон, – ответил я, ежась ещё сильнее.

– Из вас бы вышел отменный военный, Далавар, – улыбнулся охранник.

Я удивлённо на него посмотрел. Он, явно ожидая этой реакции, пояснил:

– Вы ещё ни дня не опоздали и всегда приходите минута в минуту. Сколько лет здесь сижу – не помню подобного.

Эти слова немного приободрили и даже согрели. Не каждый день слышишь похвалу. Поблагодарив Джона, я отправился в свой архив.

Войдя в тёмное помещение, я снова почувствовал холод. Сбросив плащ, нащупал выключатель и щёлкнул им. Вот моё рабочее место. Архив представлял собой полуподвал с высокими потолками и узкими окнами под ними. Вдоль стен, выкрашенных в серый, и по всему пространству стояли стеллажи, забитые коробками, папками и стопками бумаг. У двери – мой стол: старая дубовая махина метра полтора в длину. На нём – лампа, письменный набор и несколько бумаг. Включив лампу, я просмотрел документы.

Первая записка требовала найти документы по списанию военной техники. Вторая – от секретаря – просила забрать бумаги «до востребования». Третья заставила сесть и перечитать несколько раз.

Далавар, прошу вас доставить пакет, который передадут вам на вокзале 30 ноября 1986 года в 10:50 около касс. Далее взять такси. (Дело не терпит отлагательств!) Доставить пакет лично мне в руки. Если меня не будет на месте, вскрыть пакет и действовать согласно указаниям внутри.

Начальник базы

Взглянул на часы: 8:45. Обеспокоенность кольнула. Чтобы добраться до вокзала, требовался час пятнадцать при идеальных условиях.

«Ну и задачка…» – вздохнул я.

Снова натянув мокрый плащ и выключив свет, я вышел. У самых ворот базы меня окликнули.

– Далавар, не рановато ли заканчивать?

Голос принадлежал полковнику Каю Петерсону, средних лет, невзлюбившему меня с первого дня. Чувство было взаимным.

– Срочное поручение начальника базы…

– Предъявите! – перебил он, не дослушав. Упоминание начальника всегда выводило его из себя. Слухи о его попытках занять чужое кресло ходили давно. Не находя выхода амбициям, он отыгрывался на мелких служащих.

– Простите, информация доверена только мне, и…

– Что ты себе позволяешь?! Научись уважать старших…

Его тираду прервал подошедший начальник базы.

– Майор, как вы смеете задерживать Далавара Эшкопа? Разве он не ясно сказал, что дело доверено только ему и разглашать его суть запрещено?

– Простите, я… – замялся Кай. – Я полковник…

– Простите? Нет. – Начальник сделал паузу. – За задержку срочного посыльного понижаю вас.

– Но… – начал было Петерсон.

– Соблюдайте субординацию, майор! – рявкнул начальник.

– Сэр, да, сэр, – выпалил Кай.

– Прекрасно. – Начальник улыбнулся. – Проследуйте в часть.

Кай, побагровев, развернулся и ушёл.

– Поспешите, Далавар. Дело сложное. И… – он запнулся. – Только человек увидит медведя в небе.

С этими словами он удалился.

Я бросился к воротам. Часы на проходной показывали 9:00. Пятнадцать минут потеряны. До встречи оставалось час пятьдесят.

«Пять минут до остановки. Час пятнадцать на автобус. Запас тридцать минут. Успею. Что в пакете? Почему посылают меня, а не водителя? Почему именно я?»

Вопрос «Почему?» преследовал меня всю дорогу до остановки. Я был настолько озадачен, что почти не замечал усилившегося снега и ветра.

Автобус, пыхтя дизельным дыханием, был оазисом затхлого тепла в колючем ноябрьском холоде. Двери с шипящим вздохом раскрылись, выпустив струю воздуха, пропахшего старыми сиденьями, мокрой шерстью и дешёвым кофе. Мокрый, замёрзший и озадаченный, я вошёл в сонный утренний салон.

Приветливый водитель принял оплату, поправил выцветший бейджик с именем «Стивен», натянул поглубже бейсболку и закрыл дверь. Проводив меня взглядом до места у окна, он вздохнул, и автобус тронулся.

Внутри царила полусонная, полумрачная атмосфера, освещённая тусклыми желтоватыми плафонами. Пассажиры сидели поодиночке, каждый в своей раковине усталости и молчания. У окна, прижав лоб к холодному стеклу, дремал молодой солдат в камуфляже. Его коротко стриженая голова покачивалась в такт ухабам, а на коленях лежало нераспечатанное письмо из дома – видимо, долгожданный глоток иного мира.

Чуть поодаль сидела женщина лет сорока в простом пальто и платке. На коленях она держала сетчатую сумку с покупками. Её руки, красные от холода, были сложены на сумке, а взгляд отсутствующе блуждал по спине водителя. В её позе читалась не просто усталость, а глубокая, въевшаяся в кости резиньяция – принятие этой жизни в ожидании, в бесконечных поездках между базой, где служил муж, и городом.

На заднем сиденье двое подростков в пёстрых куртках передавали друг другу наушник от кассетного плеера. Приглушённые щелчки баса и визг гитары, пробивавшиеся наружу, были их бунтом, их баррикадой против серости окружающего мира. Они смотрели на заснеженные улицы с высокомерным презрением, мечтая о больших городах и сцене, существовавших для них лишь на страницах журналов.

Через проход от меня восседал пожилой мужчина в фуражке с эмблемой базы. Ветеран. Он сидел прямо, положив руки на трость, и его острый, выцветший взгляд медленно скользил по пассажирам, будто проверяя некий незримый парад. В морщинах у его глаз застыла вся история этого места – и гордость, и горечь.

Автобус тронулся, и его пассажиры, отражённые в грязных стеклах, поплыли сквозь ноябрьскую серость. Они не разговаривали. Лишь скрип тормозов, рокот мотора и приглушённая музыка из наушников нарушали тишину.

До встречи оставалось час тридцать.

Я уставился в окно.

Автобус медленно катился вдоль забора с колючей проволокой. За ним была иная жизнь – с бетонными ангарами, низкочастотным гулом и строгими вывесками «Посторонним вход воспрещён». Именно оттуда, с базы, городок получал своё дыхание. По утрам улицы наполнялись ритмичным топотом сапог, а по вечерам в местном баре слышался гул приглушённых разговоров и звон бильярдных шаров.

Прожектора выхватывали из снега бетонные ангары и заснеженные взлётные полосы, но даже их мощный свет тонул в сырой ноябрьской мгле. Гул генераторов и редкие окрики часовых смешивались с шелестом ледяных иголок.

Миновав забор и несколько километров полей, автобус ворвался в небольшой город.

Город казался пустым. Дома, все одинаковые, будто вырезанные из картона штамповкой – низкие бунгало с покатыми крышами и облупленными ставнями. На верандах – скудные горшки с геранью, а на подъездах, словно памятники ушедшей эпохе, ржавели «Шевроле Импалы» и «Форд-пикапы» с обвисшими бамперами. Тротуары, потрескавшиеся от корней платанов, вели к главной дороге, прорезавшей город насквозь.

Погода не позволяла задерживаться на улице. Прохожие, подняв вороты, жались к стенам. Дворники лениво месили грязную кашу у магазинов. Замёрзший почтальон в прорезиненном плаще разносил почту. На остановках люди ругали погоду и торопились в холодный салон.

В центре городка находилось кафе с потускневшей неоновой вывеской и шторами в горошек. Внутри пахло кофе, жареным беконом и старым винилом. За стойкой официантка с именем «Мария» на вышитой бейдже наливала пятый по счёту кофе одинокому сержанту, который молча смотрел в свою кружку, словно в гадальный шар. Из потрескавшегося динамика доносился хриплый голос какого-то старого певца, певшего о чём-то очень далёком от этого места.

Долгие поездки я любил. Меняющийся пейзаж за окном давал время подумать. «Застекольная» жизнь всегда казалась другой. Люди там жили лучше или хуже, были лишь мимолётными силуэтами в чужой истории. Вот девушка выронила бумагу у аптеки. Мелочь? А если это рецепт, без которого она погибнет? Ты – зритель их спектакля, а они – твоего.

Сегодня у меня возникло ощущение чего-то неестественного в этом городе. Было что-то бесконечно одинокое. Не просто тишина, а ощущение временности, будто весь городок – декорация, которую вот-вот снимут и увезут. Снег лежал с какой-то геометрической правильностью, словно его не сбросило с неба, а аккуратно разложили ватными пластами.

Фонари зажглись, но их свет не был тёплым и живым. Он был холодным, бутафорским, будто вместо ламп внутри горело что-то искусственное, отбрасывающее резкие, театральные тени. Деревья стояли, как застывшие манекены, их ветви, укрытые снегом, напоминали пластиковые муляжи.

Огни домов, редкие фары проезжающей машины, одинокий солдат, курящий под козырьком казармы, – всё это казалось хрупким и беззащитным под бесстрастным снежным покровом, затерянным где-то на краю мира.

Я ехал уже сорок минут. Количество пассажиров прибавилось. В салоне запахло влажной тканью и духами. Отвлёкшись от окна, я осмотрелся. Несколько человек обсуждали победу местной баскетбольной команды. Многие уткнулись в газеты. Женщины с заспанными детьми. Пенсионерки говорили о питомцах. Обычный утренний автобус.

Блуждая взглядом, я наткнулся на человека, стоявшего в конце салона и пристально смотревшего на меня.

Он был облачён в чёрное. Длинный плащ из плотной шерсти, ниспадавший тяжёлыми складками почти до пола, и такая же чёрная фетровая шляпа с широкими полями, отбрасывавшая глубокую тень на его лицо. Силуэт был угловатым и неестественно статичным, резко контрастируя с помятыми куртками и плащами других пассажиров. В этом автобусе он выглядел чужеродной частицей, занесённой сюда по ошибке.

Пространство вокруг него словно сгустилось. От него не пахло ни табаком, ни одеколоном – лишь лёгким, едва уловимым запахом остывшего металла и старой пыли.

Под полями шляпы не было видно глаз, лишь полоска неестественно бледной кожи. Его правая рука в чёрной кожаной перчатке обхватывала поручень, а вторая висела неподвижно – в этой неподвижности была не человеческая усталость, а скорее готовность, как у механизма, ожидающего команды.

Он не смотрел по сторонам. Его внимание было обращено только на меня.

Его присутствие нарушало сонную рутину утра, внося в неё струю леденящей тревоги. Он был живым воплощением вопроса без ответа.

Заметив мой взгляд, он отвернулся.

«Странный. Незнакомец. Слежка? Связано с заданием?»

По спине пробежал холодок.

«Что делать? Оставаться в людных местах. Привлекать внимание».

Нервно огляделся. Сидевший рядом пожилой мужчина оторвался от газеты с вопросом во взгляде. Извинившись за толчок, я вернулся к окну. Надо действовать.

Притворно поперхнувшись, я громко закашлялся. Мужчина сложил газету. Молодая пара обернулась. Мать гневно смотрела, успокаивая расплакавшегося ребёнка.

«Хорошо. Внимание есть. Наблюдателя это спугнет».

Человек в шляпе поправил ворот и направился к выходу.

И когда он бесшумно вышел на следующей остановке, растворившись в метели, в салоне на несколько секунд воцарилась абсолютная тишина, будто все одновременно перевели дух. Груз страха рухнул. Вздохнув, я проводил его взглядом. Он стоял на остановке, не сводя с меня глаз. Холодок страха снова заполз за воротник.

«Что ему надо? Не догонит пешком. У него машина? Надо что-то делать!»

Автобус тронулся. Человек поправил шляпу и пошёл вдоль дороги.

– Всё в порядке, молодой человек? – поинтересовался сосед.

– Да, – коротко ответил я. – Извините.

– Будьте здоровы, – улыбнулся он, возвращаясь к газете.

– Спасибо.

Взглянул на часы: в пути 1 час 20 минут. До встречи – 10 минут.

Выйдя из автобуса, я осмотрелся. Постороннего не было.

Небольшое, приземистое здание из рыжего кирпича стояло на отшибе, как последний форпост перед бескрайними снежными полями. Быстрым шагом я пересек привокзальную площадь и вошёл внутрь.

Воздух был густым коктейлем из запахов: влажной шерсти шинелей, остывшего кофе, дешёвого табака и едкой химической чистоты полов. В центре зала, на стене цвета увядшей зелени, висели массивные чёрные часы с белым циферблатом. Их стрелки двигались с театральной медлительностью.

Деревянные лакированные кресла, расставленные правильными рядами, были заняты фигурами, казавшимися частью этого пейзажа. Женщина в простом пальто, сжимавшая в руках потёртый чемодан, смотрела в пустоту. Двое молодых солдат тихо перебрасывались картами, их смех был слишком громким и нервным.

Из репродуктора, затянутого серой металлической сеткой, лился хриплый голос диктора, объявляющий о задержке рейса.

За большим стеклом, выходившим на перрон, лежали рельсы, уходящие в белую пелену. Снег, уже не пушистый, а мокрый и тяжёлый, лениво падал на шпалы, на крыши застывших вагонов.

Это было место, где не встречали и не провожали. Здесь просто ждали. Ждали приказа, ждали перевода, ждали, когда же эта бесконечная служба подойдёт к концу.

Я встал у закрытой кассы. Часы показывали 10:46.

Волнение нарастало. Мысли путались. Вглядываясь в толпу, я уже везде видел ту шляпу.

«Где пакет? Получу – и бегом к такси».

10:48.

Мимо прошли двое в чёрных плащах. От волнения я отступил, едва не сбив пожилую женщину.

10:50.

«Время. Где пакет? Ждать».

10:51.

Холодный голос за спиной заставил вздрогнуть:

– Далавар, не оборачивайтесь. Вы даже не подозреваете, во что ввязались. Если вам дороги жизнь и будущее – не делайте того, что в пакете. Пока всё, что могу сказать. С вами свяжутся.

Голос смолк. Оглянувшись, я увидел лишь толпу. Искать было бесполезно.

– Далавар Эшкоп?

Голос снова напугал. Передо мной стоял паренёк лет восемнадцати в светлой куртке.

– Да, – ответил я, голос слегка дрожал. – Чем обязан?

– У меня пакет для человека вашей внешности.

– Да. Я жду.

– Отлично! – улыбнулся он. – Я вас минут пятнадцать ищу. Простите за задержку. О, и простите, не знаю вашего звания. Говорили, вы военный.

– Разве это важно? – его болтливость меня насторожила.

– Конечно, нет. Есть указания. Мне велено сопроводить вас до вручения пакета адресату на базе.

– Мне об этом не сообщали.

– Да. Распоряжение поступило в последний момент. Пакет в пакете. – он усмехнулся. – Вот. Вам разрешено вскрыть верхний конверт. Там изменения.

Пакет был надёжно запечатан. Нехотя вскрыл его. Внутри лежало письмо:

Уважаемый Далавар Эшкоп.

Прошу прощения за накладку. Попросил Артура сопроводить вас до базы. Надеюсь, он не доставит хлопот.

P.S. Только человек увидит медведя в небе.

Подписи не было. Теперь я понял слова начальника. Значит, всё верно.

– Что-то не так, мистер Эшкоп? – парень ёжился от холода.

– Нет. Всё в порядке. Как тебя зовут? – нужно было проверить.

– Арчи, – улыбнулся он. – Артур, если официально.

Я кивнул. Ответ совпал, но что-то не сходилось.

«Почему военное письмо доверили парнишке? Почему не под конвоем? Здесь что-то не то».

– Хорошо, Артур…

– Арчи, – потирая руки, поправил он.

– Ладно, Арчи. Пора доставить пакет.

Он оживился и шагнул к выходу. Шёл рядом, и я разглядел его лучше: обычный парень в куртке, подростковых штанах и поношенных кроссовках. Ёжился от ветра, пряча руки в карманах.