Хранитель лабиринта и пленница белой комнаты

Дима обеспокоенно наблюдал за мной. В какой-то момент он спросил:

– С тобой все в порядке?

Нет, не все, но я не собирался этого признавать.

– Ничего не понимаю. Она была здесь. Я помню. Вот тут стояла железная дверь, за ней находился секретный этаж Лаборатории из белого пластика с моим кабинетом, а тут лестница шла ниже… – бормотал я.

– Может быть, мне попробовать? – предложил Дима.

Он протянул мне сумку-планшет, подошел к двери и открыл ее. Друг увидел тот же серый подвал, что и я.

– А где лестница? – непонимающе спросил Дима.

– Лестница должна быть здесь! – закричал я.

Друг ничего не ответил. Он прислонился к стене, посмотрел на меня усталыми глазами и сказал:

– Может, пойдем по домам?

Я бы предпочел, чтобы он радостно заявил о своей победе в пари, но он просто попросил разойтись по домам. Ему было все равно. Завтра он даже не вспомнит этот инцидент, ведь для него исчезнувшая лестница ничего не значила. Но не для меня. Я не хотел так просто сдаваться.

– Иди. Дай мне пару минут, я догоню, – ответил я.

Дима не стал спорить, хотя наверняка предпочел бы забрать меня с собой. Я же решил, что не могу попасть внутрь, потому что хотел пройти сквозь дверь с посторонним человеком. Без сопровождения у меня получится попасть в подземную Лабораторию.

Я дождался, когда Дима хлопнет железной дверью, после чего подождал еще около минуты. Затем поднялся наверх и, еще раз убедившись, что нашел нужный вход, провел картой по электронному замку. Опять раздался отвратительный писк. Я вошел внутрь.

Ничего не изменилось.

Лестница заканчивалась на минус первом этаже. У меня больше не было идей, что можно сделать. Уставший и отчаявшийся, я сел на ступеньку и не заметил, как ослабленный алкоголем организм провалился в сон.

ГЛАВА 5. КОМНАТА С ПРАВОМ НА НАДЕЖДУ

Моя бабушка любила говорить: «Если вы лежите в сумасшедшем доме, то можете не бояться сойти с ума». Она могла так говорить – ведь бабушка никогда не лежала в сумасшедшем доме. Однако ее фраза возникла в моей голове, когда я открыл глаза и увидел белые стены комнаты из своего сна.

За дни, что я здесь отсутствовал, ничего не изменилось ни внутри больничной палаты, ни за ее пределами. Изменилось мое восприятие стерильной пустоты – теперь атмосфера безвременья успокаивала. Я ощущал себя ребенком того возраста, когда дети считают нормальным жить в мире неизвестности.

«Интересно, она заметила, что я проснулся?» – подумал я. Именно так фраза прозвучала в моей голове: «Проснулся». Уместнее было бы сказать, что я уснул, но суть заключалась именно в том, что я проснулся. Только в другом мире.

Мой взгляд искал Пленницу белой комнаты. Девушка сидела на подоконнике. Одной рукой она прижимала к себе коленки, а в другой держала свисающего вдоль батареи кролика. Видимо, они никогда не расставались. Ее голова была повернута к окну и слегка наклонена вбок. Несильно, потому что я продолжал видеть ее глаза, по которым не мог понять: смотрела ли девушка через стекло или была погружена в свои мысли. О чем бы она ни думала в этот момент, она казалась очень милой, может, слегка грустной, но по-детски серьезной. Я не хотел разрушать ее созерцание своими неуместными фразами и вместо разговора посмотрел на висевшие настенные часы. Других интересных вещей в палате не было.

Стрелки показывали шесть. Я вспомнил статью об осознанных сновидениях, в которой писали, что если долго смотреть на часы, то можно понять, спите вы или нет. Если стрелки расплываются, то это, безусловно, сон, а если нет – то явь. Тоже безусловно. Меня вдохновила идея проверить гипотезу на практике, и я принялся рассматривать циферблат. Я досчитал до ста двадцати двух и обнаружил, что часы стоят на месте, но так и не увидел расплывающихся в воздухе стрелок. Все-таки сон в Лаборатории отличался от снов за ее пределами.

Я снова посмотрел на девушку, которая продолжала с грустью рассматривать свои мысли сквозь стекло. Я перевел взгляд на стоящую рядом тумбочку, где увидел упаковку каких-то таблеток. Раньше их не было, и мне стало любопытно, что за препарат здесь могли оставить. Я подполз по кровати к тумбочке и, взяв таблетки в руки, прочитал про себя: «Мелатонин». Коробка была вскрыта, инструкции внутри не было, а в упаковке не хватало несколько таблеток, которые, должно быть, выпила моя соседка. Я выдавил одну пилюлю из упаковки, а затем услышал тихий голос:

– Если пить много лекарств, то можно навредить здоровью.

Я поднял глаза и поймал на себе осуждающий взгляд. Как только мы встретились глазами, девушка гордо отвернулась в сторону окна. Положив коробку обратно на тумбочку, я сел на кровать, свесил ноги на пол и спросил:

– Стоит ли беспокоиться о печени, когда с мозгами не в порядке?

– Почему ты решил, что у тебя с мозгами не в порядке? – поинтересовалась девушка, не отрываясь от стекла.

– Почему?.. – задумался я, чтобы сформулировать ответ, но вместо этого начал просто озвучивать мысли, которые возникали в голове. – Обычно человек чувствует, что ему плохо: если у него температура – его морозит, если он сломал кость – у него болит нога. А если у него болит мозг, то он чувствует себя ненормальным. Как я сейчас.

Моя собеседница наконец оторвалась от стекла и вновь посмотрела на меня. Ее взгляд держался на мне почти полминуты, после чего она соскочила с подоконника, подошла ко мне и, наклонившись на недопустимо близкое расстояние, такое, что я дернулся в противоположную сторону, начала меня бестактно рассматривать. Затем девушка резко приняла вертикальное положение и, вернувшись на свой подоконник, выдала заключение:

– Нет.

– Что «нет»? – спросил я.

– Нет, ты не ненормальный. Я видела ненормальных – ты на них не похож. Может быть, ты необычный, но быть необычным – это совсем другое, чем быть ненормальным, – серьезно, может быть, с маленькими нотками иронии заявила девушка.

– И что же во мне необычного? – вздохнул я.

– Я уже тебе говорила: ты Мечтатель и можешь создавать свои миры, – постаралась приободрить меня собеседница.

– Не думаю, что это хорошая черта характера, – возразил я.

– Я и не говорила, что это хорошая черта характера, – уколола девушка.

Ей надоели мои жалобы, и таким ответом она намекала, что мне пора перестать ныть. Превращать общение в игру «давай я тебя пожалею» она не собиралась. Я мысленно согласился с ней и не стал спорить.

Девушка тем временем удобно расположилась на подоконнике, прижала зайца к груди и, положив голову на гладкое стекло, произнесла:

– Ты в прошлый раз не ответил.

Попытка понять, что она имела в виду, напоминала прыжок с головой в воду. Нырнул, убедился, что нужного воспоминания нет, вынырнул обратно. Я любил погружаться в свои мысли, но только если я понимал, о чем идет речь. Если такого понимания нет, я начинал злиться. Чтобы в этот раз нотки недовольства не переросли в симфонию гнева, я уточнил:

– А что ты спросила?

Девушка посмотрел на меня возмущенным взглядом, в котором выразительным почерком написала: «Ну как можно не понимать, о чем я говорю!» Я даже почувствовал себя виноватым, хотя ни малейшего повода чувствовать себя так у меня не было. Поняв, что от меня бесполезно ждать чудес сообразительности – в моем представлении, чудес телепатии – моя собеседница смиренно выдохнула и с легким дрожанием в голосе спросила:

– Ты покажешь мне другие миры?

Как только прозвучали эти слова, ее поза, мимика и взгляд изменились. Она снова сжимала игрушечного зайца до удушения и ждала полными надеждой глазами ответа. Но что я мог ей ответить? Что она сон? И что мне нужно разобраться с проблемами в моем мире, где я сплю у входа в Бесконечную Лестницу, которая куда-то потерялась.

Я предпочел ничего не отвечать. Я лег обратно в кровать и уставился в белый потолок. Так можно игнорировать человека – рассматривать то, что тебя окружает. Потолок недавно покрасили известкой. Именно поэтому он был свободен от грязи, плесени и мелких трещин. Однако даже свежесть краски не делала его идеальным: покрытый полосами и разводами, с въевшейся в фактуру мелкой пылью потолок нес в себе следы запустения. Эти детали пугали меня – во сне таких нюансов не увидишь. Этот мир был реальным, таким же реальным, как и мой.

– Я не сон, я живая! Не игнорируй меня, прошу! Не хочешь показывать мне другие миры – не показывай, но, пожалуйста, не молчи! – закричала девушка.

Наверняка ее глаза намокли от слез. Я не мог позволить себе их видеть и продолжал смотреть в потолок. Я должно был что-то сказать, чтобы успокоить ее, и начал говорить то, о чем думал сейчас:

– Мне сегодня снился странный сон. Я встретил старого друга, и мы с ним поспорили, что находится в подвале Лаборатории, где я работаю: Бесконечная Лестница или обычный подвал. Когда мы приехали туда, чтобы проверить, то за дверью на своей работе я вместо невозможной архитектуры увидел связку водопроводных труб старого подвала. Хотя был точно уверен, что там была Лестница. Как такое может быть?

– Наверное, ты открыл дверь не в ту комнату, – пережевывая слезы, предположила Пленница белой комнаты

– Нет, это была точно та дверь… – опроверг я гипотезу собеседницы.

– Я не сказала, что это была не та дверь. Ты открыл ту дверь не в ту комнату, – ответ девушки зазвучал привычным голосом: спокойным, важным, но приветливым. Она больше не плакала. Мгновение, в которое девушка позволила себе стать слабой, закончилось.

Теперь я думал не над тем, как ее успокоить, а над ее словами. Ответы юной леди всегда отличались экстравагантностью, но этот казался совершенно абсурдным в своей логичности. Я повернулся на бок в сторону соседки, чтобы убедиться, что она не шутит. Девушка сидела на подоконнике, свесив ноги, и по-прежнему прижимала к себе кролика. Пленница белой комнаты растолковала мой взгляд, как непонимание, и пояснила:

– Ты открыл дверь в склад, а надо было открыть дверь в офис.

– Ты хочешь сказать, что одна и та же дверь ведет в разные комнаты? – спросил я и театрально перекосил глаза, один прищурил, а другой широко раскрыл, чтобы выразить весь скепсис от ее идеи.

– Именно! – девушка радостно соскочила с подоконника на пол, довольная своим ответом. Я не разделял энтузиазм.

– Так не бывает. За одной дверью может быть только одна комната, – возразил я.

– Неправда. За одной дверью может быть сколько угодно комнат, – заявила девушка, только я успел закончить фразу.

– И как же такое может быть? – поинтересовался я.

Чем больше я общался с Пленницей белой комнаты, тем больше мною овладевало любопытство. Ее острота ума и по-детски наивные ответы заставляли смотреть на мир под другим углом, а поскольку мой мир оказался перевернутым с ног на голову, косой взгляд был сейчас очень кстати.

Девушка задумчиво поднесла указательный палец к губам, формулируя мысль, а затем, улыбнувшись на мгновение и опустив руку, с серьезным видом ответила:

– Два человека могут пройти через одну и ту же дверь, но попасть в совершенно разные места. Вор прошел через дверь и попал в тюрьму. Полицейский прошел через дверь и попал на работу. Дверь одна, а комнаты разные.

– Но они разные только в голове этих людей, в их отношении к этой комнате, – возразил я, не до конца улавливая мысль, которую старалась донести собеседница.

Она попыталась ее объяснить:

– Ты и твой друг подошли к одной двери. Ты думал, что за ней Бесконечная Лестница, но твой друг знал, что Бесконечных Лестниц не бывает, и привел тебя в обычный подвал.

– Но ведь я знал, что там Лестница, почему привел меня он?! – воскликнул я.

– Знать и верить – это разные вещи. Вот что ты знаешь об этой комнате?

– Что это больничная палата…

– А во что веришь? – не дала мне договорить девушка.

– Что это всего лишь сон, – честно ответил я.

– Разве бывают такие сны?

Девушка сделал шаг в мою сторону и потянула ладонь, чтобы ухватиться за мою руку, но остановилась на полпути. Она не спрашивала, она пыталась донести до меня идею, которую я отвергал.

Конечно, это место не было похоже на обычный сон – он был слишком реален для сна. Но в Лаборатории людям снятся необычные сновидения, совсем как настоящие. Я продолжал считать, что сейчас сплю в Лаборатории с Бесконечной Лестницей, где безумный ученый создал гомункула и армию зомби, и мне снится совершенно обычная палата сумасшедшего дома, в котором странная девушка объясняет не менее странные вещи. После этой цепочки мыслей, единственное, о чем я подумал, было: «Хорошо, что я не всегда доверяю здравому смыслу».

– Видишь? Ты никак не можешь определиться, где ты настоящий. Оба мира называешь сном. Но настоящий мир может быть только один – тот, в котором мы с тобой находимся. Это комната, эта кровать, это солнце, этот кролик… и я – все мы настоящие, – говорила девушка.

– Наверное, со снами бывает как с комнатами. Для тебя этот мир настоящий, а для меня – сон, – сказал я.

К моему удивлению, девушка не стала возражать и спорить со мной. Она довольная села на кровать и произнесла:

– Наконец-то ты стал понимать.

– Понимать что?

– Я верю в то, что этот мир настоящий…

В глазах девушки появился влажный блеск, и, чтобы я не заметил слез, она подняла голову к потолку и тихо прошептала:

– Ты покажешь мне другие миры?

ГЛАВА 6. ТРЕТЬЕ ТАБУ

Я не хотел открывать глаза. Боль сжимала виски, а холод бетонного пола резал кожу и плоть. Нужно было собраться с силами, встать, вызвать такси и доехать до дома. Там станет лучше. Мягкая постель укутает своим теплом, и я смогу снова забыться. Только сил все это сделать не было.

Меня хватило только на то, чтобы приподнять одно веко. Сквозь узкий прищур я увидел на расстоянии вытянутой руки чьи-то ноги. Кто-то наблюдал за мной. Неприятно! Однако накатывающая боль не позволяла думать о стыде. Я закрыл глаза, но только лишь для того, чтобы снова их открыть через минуту. Теперь я узнал силуэт незнакомца, хотя и не мог разглядеть его лица в полумраке.

Начальник службы безопасности сидел на ступеньках лестницы, терпеливо ожидая, когда я приду в себя. Наверное, охранник вызвал его. Появление Алексея Георгиевича мобилизовало меня и заставило поднять лицо с пола, об который оно успело удариться. Придерживаясь за стену, я привел себя в вертикальное положение.

– Выглядишь ты плохо, – сухо прокомментировал мое состояние Алексей Георгиевич.

– Чувствую так же, – согласился я. Каждый слог болью отозвался голове.

– Мне отец всегда говорил: не умеешь пить – не пей, – нравоучительно заявил начальник службы безопасности.

– А как тогда учиться? – огрызнулся я. В состоянии похмелья слышать нотации невыносимо – они запинывают, а не помогают встать на ноги.

Алексей Георгиевич стал с показным видом рассматривать меня. Мои глаза к этому моменту уже привыкли к темноте, и я смог разглядеть, как лицо начальника службы безопасности по-актерски исказилось в гримасе отвращения. Я отвел взгляд в сторону и услышал:

– От тебя я такого, конечно, не ожидал. Ты меня очень разочаровал! Когда мне позвонили с поста охраны и сказали, что ты пришел мертвецки пьяным на работу, я не поверил и переспросил: «Кто пришел? Наш программист?! Он не мог прийти пьяным на работу. Пока своими глазами не увижу, не поверю». Теперь верю. Как вообще тебе пришло в голову приехать в таком состоянии в Лабораторию?

– Пьяный был… И сейчас тоже пьяный… А охраннику как пришло в голову нас пустить в таком состоянии?

– Охранник знает главный принцип спецслужб: видишь человека у края пропасти – подтолкни.

Я никогда не понимал, что движет людьми с такой извращенной логикой. Будь я в другом состоянии, я бы возразил, но единственное, чего мне хотелось сейчас, – это поехать домой. Поэтому я терпеливо ждал, когда разговор закончится и начальник службы безопасности выгонит меня на улицу. Но он и не думал заканчивать разговор.

– Теперь объясни, зачем ты так напился? – продолжил свой допрос Алексей Георгиевич.

– Друга встретил, – буркнул я.

– Друга он встретил, – протяжно повторил собеседник. – И зачем вы с другом приехали в Лабораторию?

Я промолчал: слов в свое оправдание у меня все равно не было. Я бы предпочел воскликнуть: «Неужели ты не видишь, что я пьяный! Чего ты от меня хочешь?! – А затем возмущенно добавить: – Я уже пойду домой?» Но, несмотря на свое полувменяемое состояние, я не рискнул дерзить надзирателю моей работы.

Алексей Георгиевич тем временем поднялся на ноги и подошел к двери, ведущей в подвал. Он остановился около нее и спросил:

– Смогли попасть внутрь?

– Нет, – ответил я. Вечер всплыл в моей памяти, звуча всего одним вопросом: «Почему?»

Начальник службы безопасности, удовлетворившись ответом, провел электронным ключом по замку. Раздался писк, и светодиод замигал зеленым цветом. Алексей Георгиевич повернул ручку и толкнул дверь – за ней была лестница, ведущая в подземные этажи Лаборатории. Теперь я вообще ничего не понимал.

– Не в ту сторону дверь открывал? – спросил заместитель руководителя.

– А что, от этого зависит, куда попадешь?! – удивился я.

– Нет, не от этого. Идем в твой кабинет, – скомандовал Алексей Георгиевич. Он удерживал рукой дверь, давая мне понять, что я должен идти первым.

Я не хотел идти вниз. Все мое тело сопротивлялось мучительному приказу. Я чувствовал себя маленьким ребенком, готовым упасть на пол и начать плакать, лишь бы не делать то, чего не хочет. В молчаливом протесте я прижался к холодной стене, державшей меня на ногах. Алексей Георгиевич не оставил мое неповиновение без внимания и настойчиво повторил:

– Чего ты стоишь? Идем-идем.

– Может быть, завтра? – взмолился я, глядя на «мучителя» собачьими глазами. На лишенного сострадания военного мольбы не действовали.

– Завтра уже настало полтора часа тому назад. Так что иди вниз, в свой кабинет, – повторил Алексей Георгиевич.

Он уже злился, и я был не в силах сопротивляться его агрессии. Мне не оставалось ничего, кроме как сжать зубы от боли и усталости и последовать указанию начальника службы безопасности. Мое тяжелое дыхание даже мне напоминало больные стоны. Я боялся, что меня стошнит прямо на лестнице, но, к счастью, обошлось. Поручни удерживали меня, но я все равно опасался, что могу упасть через них. В какой-то момент Алексей Георгиевич схватил меня за одежду, чтобы мой спуск не закончился пролетом ниже.

Мы вошли в коридор подземного этажа, и по глазам ударил свет. Чтобы спрятаться от ковыряющегося в мозгах сияния, я поднес ладошку ко лбу, надеясь с ее помощью хотя бы немного закрыться от люминесцентных ламп, но она практически не помогала. Виски и лоб накрыла очередная волна боли и тяжести. Почти на ощупь я дошел до своего кабинета, где Алексей Георгиевич не стал включать верхний свет, ограничившись ночником. Темнота принесла облегчение.

Я хотел поудобнее устроиться за своим столом, но начальник службы безопасности опередил меня, усевшись в моем кресле, – у него это стало входить в привычку. Мне пришлось сесть на стул около входа в кабинет. Мягкая сидушка принесла мне такую легкость, что я почти мгновенно провалился в сон. Из дремы меня вырвал яркий свет, дорвавшийся через веки до моих глаз, – это Алексей Георгиевич повернул настольную лампу в мою сторону. Вспышка длилась всего несколько мгновений, но ее мне хватило, чтобы прийти в себя.

– Знаешь, почему вы с другом не смогли попасть сюда? – спросил Алексей Георгиевич, когда убедился, что я готов его слушать.

– Потому что я не верил? – ответил я, вспоминая слова Пленницы белой комнаты из сна.

– Потому что твой друг никогда не сможет попасть сюда, – проигнорировал мою версию Алексей Георгиевич. После чего наклонился и повторил: – Никогда!

– Почему? – спросил я. Мне был интересен ответ, но я бы предпочел его услышать завтра. Я должен был задать этот вопрос, чтобы старик не вернулся к изматывающим нравоучениям.

– Твой друг верит в законы природы, которые здесь не работают. Поэтому, чтобы попасть сюда, нельзя быть законопослушным. Нужно уметь нарушать законы.

Как много слова «закон» в одной фразе! Я недолюбливал это слово – оно убивало свободу. Вот «мораль» – совсем другое дело. С точки зрения моей морали я ничего плохого не сделал. С еле заметной гордостью я произнес:

– Я умею нарушать законы.

Алексей Георгиевич оживленно отреагировал на мою фразу:

– Верно. Ты нарушил Табу, которые я тебе дал. Это было неизбежно, ведь если бы ты был неспособен нарушать правила, то ты бы не смог попасть сюда. Однако неизбежность преступления не отменяет наказания.

Я чувствовал себя слишком плохо, чтобы бояться угроз. Все эти речи, поучения, философии – все они звучали пустым звуком, преграждая путь ко сну, единственной вещи, волновавшей меня сейчас! Я должен был достигнуть своей цели любым способом.

– Мне нужно домой, – произнес я, уставившись расплавленным взглядом в пол.

Алексей Георгиевич сжал губы, посмотрел в стенку, раздумывая некоторое время над своим следующим вопросом. После чего снова повернул голову в мою сторону и спросил:

– Что тебе сегодня снилось?

Это уже перебор! Одно дело отчитывать меня за пьяную рожу на рабочем месте и совсем другое – вести бессмысленный разговор о моем сне, в котором я сейчас так нуждался. Я не собирался отвечать и попросил:

– Давайте завтра? Я себя не…

Начальник службы безопасности мгновенно оборвал меня:

– Что тебе снилось?

– Да какая разница?! – крикнул я.

Алексей Георгиевич ударил кулаком по столу и приподнялся со своего места. Я смотрел на него беспомощно-уставшим взглядом, но собеседник не давал мне даже намека на сострадание. Медленно и четко он повторил железным голосом:

– Что тебе снилось?

Мне было тяжело говорить. Я хотел лишь того, чтобы разговор быстрее закончился, и если я мог ускорить его окончание бессмысленным общением о сне, то я должен был воспользоваться этой возможностью. Я заставил себя говорить:

– Мне снилась белая комната. Абсолютно белая комната. Наверное, это была больница. Да, определенно – это была больница. А я больной…

– Кто-то кроме тебя там был? – направлял ход моих мыслей начальник службы безопасности.

– Да. Девушка с белыми волосами. И плюшевый кролик. Девушка говорила, что кролик живой. Но он был игрушечный. Странный сон…

– Как ее зовут?

– Не знаю, не говорила.

Руководитель прищурил глаза. Он не верил мне. Не снижая эмоционального напора, он повторил:

– Как ее зовут?

– Не знаю я! Не называла она своего имени! – прокричал я.

– Тогда что она сказала тебе? – не снижая напора, продолжал допрос Алексей Георгиевич.

– Ничего особенного, – ответил я, стараясь сохранять спокойствие.

– Что она сказала тебе?

– Да не помню я! Несла какую-то чушь! Про двери, которые ведут в разные комнаты; про игрушечного кролика, который на самом деле живой; про другие миры, в которых она мечтает побывать. Какое значение имеет мой сон к нашему разговору? – сорвался я.

Начальник службы безопасности откинулся на спинку стула. Сейчас он немного помолчит и отправит меня домой. Он поможет мне пройти до проходной, вызовет такси, посадит в машину, а в конце попросит на следующий день зайти к нему после работы. И наш разговор, разорванный моим невменяемым состоянием на две части, продолжится. Как будто не было никакого перерыва.

– Я расскажу тебе одну историю, а ты ее выслушаешь. У этой Лаборатории много историй, а я люблю их рассказывать. Вам, молодым, полезно их знать, – голос Алексея Георгиевича стал мягким, насколько он мог быть мягким у железного человека, и начальник службы безопасности начал свой рассказ: – Это история про ученого, убежденного в трех вещах: во-первых, он никогда не женится; во-вторых, он никогда не будет иметь детей; а в-третьих, он получит Нобелевскую премию. Жил он соответствующим образом: каждый вечер новая девушка, каждые выходные запой, каждый будней день – ударный труд на работе. Он считал, что сможет так жить всегда.

В один день все изменилось. Он с еще несколькими друзьями пришел в гости к Эдвину Крампу, где увидел удивительной красоты девушку с жемчужно-белыми волосами. Никто не знал, откуда она появилась, – доктор Крамп не признавался, где ее встретил. У девушки не было документов, знакомых и прошлого. Она знала только свое имя и тайну, которой ни она, ни доктор Крамп ни с кем не хотели делиться, делая вид, что никаких секретов нет. Зато она обладала необыкновенной красотой и пугающим по силе шармом. Но ученый не испугался. Он подошел к девушке и с серьезным видом спросил: «Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Выйдешь за меня?»

Неудачная шутка! Попытка заполучить сокровище раньше других. Должно быть грустно и смешно, но девушка наивно поверила в искренность предложения и ответила: «Вряд ли это хорошая идея. Но если ты честный человек, то я хочу, чтобы ты был рядом». Все присутствующие оказались шокированы таким скорым развитием событий, но никто не посмел вмешаться в этот странный союз. Друг ученого помог девушке получить документы, и пара сыграла свадьбу.

Идиллия семейной жизни продолжалась недолго.

С первого взгляда все выглядело прекрасно: супруги переехали в большую квартиру, у них родился ребенок, затем второй – обе дочки. Ученый рад. Вроде бы рад. Вот только друзья стали замечать под маской улыбки жены слабый блеск высохших слез одиночества. У нее не было подруг, работы, хобби, и поэтому она скучала от пустоты и страха. По ночам она выходила на балкон и, словно волчица, пристально смотрела на Луну, а муж продолжал спать в своей кровати.

Друзья умоляли ученого что-нибудь сделать, чтобы девушка не зачахла, но он лишь отмахивался рукой, не замечая проблемы. Каждый вечер мужчина приходил домой все позже и позже, а затем – все раньше и раньше, появляясь с восходом солнца. Причина такого поведения была банальна: молодая аспирантка постепенно похищала мужа из семьи.

У Волчицы родился сын, но ничего не изменилось. Проблемы только обострялись, и главной проблемой стала средняя дочь. Девочке восемь лет, а она играет в странные игры: вешает и топит кукол, ночью не спит, а днем вместо школы убегает в лес. И постоянно разговаривает со своим плюшевым кроликом. Другие дети побаивались ее и за глаза называли Ведьмой, а девочка заставляла их себе прислуживать – то конфеты ей принесут, то украшения из дома украдут. Ученому это не нравилось. Он часто ругался с женой из-за проделок дочери, но она каждый раз заступалась за ребенка. В конечном счете это привело к тому, что ученый возненавидел и жену, и детей. За исключением разве что сына, которого считал наследником.

Странная отцовская любовь не могла спасти рушившиеся отношения. Ученый дошел до того, что в один из вечеров привел домой любовницу. Волчица не проронила ни слова, лишь закрылась в спальне. Ее муж, вместо того, чтобы устыдиться смирением супруги, взбесился и позвал к себе детей, сказав, что у них теперь новая мать. Раздался смех любовницы, которая протянула руки к Ведьме со словами: «Иди к маме», но та схватила со стола нож и легким ударом вогнала его по самую рукоять в бедро аспирантке.

Скорая спасла несостоявшуюся «мать», но с ученым дама встречаться перестала. Он этому не сильно расстроился и уже через неделю уехал жить к другой своей любовнице, забыв и о жене, и о детях. Лишь друзья продолжали заботиться о Волчице и ее потомстве, предлагая ей найти новый дом. Увы! Волчица разучилась верить людям и осталась жить в оставленной мужем квартире.

В один из вечеров ученому позвонили соседи, обеспокоенные шумом и криками, доносящимися из его квартиры. Он примчался в оставленный дом и увидел то, что его потрясло: супруга и старшая дочь истекали кровью от ножевых ран; его малолетний сын плакал рядом с матерью; а в углу с окровавленным ножом сидела Ведьма, обнимая плюшевого кролика…

Алексей Георгиевич остановился. Словно забыв обо мне, он уставился в одну точку на полу, где ничего не было. Старик вспоминал безрадостные события прошлого. Он знал их не понаслышке, он точно принимал в них участие.

– Что случилось дальше? – аккуратно спросил я.

Алексей Георгиевич услышал голос и вернулся из воспоминаний в кабинет. Он расправил плечи и продолжил рассказ:

– Волчица умерла. Старшая дочь впала в кому. Среднюю отправили в психушку. А сына ученый забрал к себе. Но на этом все не закончилось. То, что случилось дальше, испугало всех. Ненормальные не смогли находиться со средней дочерью в одной палате. Казалось, что сумасшедшие во второй раз сходят с ума: они жаловались на кошмары, черные тени и до ужаса боялись Ведьмы и ее белого кролика. Больные умоляли спасти их и убить девочку. Дошло до того, что они чуть не устроили бунт, и, чтобы хоть как-то навести порядок, ведьму поселили одну в двухместную палату.

Но Ведьма на то и Ведьма, чтобы уметь околдовывать! Вскоре не только больные, но и здоровые почувствовали на себе ее власть. Она убедила одного из санитаров отпустить ее, а когда охранник попытался задержать девочку, то этот санитар избил своего коллегу до тяжких телесных. Две недели охранник пролежал в реанимации между жизнью и смертью. Ведьму поймали, привязали к кровати и накачали разными препаратами.

Это не помогло. Вскоре еще один санитар унес девочку из больницы.

С большим трудом полицейские смогли отыскать ее в лесу рядом с университетом и поместить обратно в палату. Затем они поехали к доктору Крампу – уговаривать его забрать Ведьму к себе в Лабораторию. И он согласился. Чтобы девочка не сбежала, он сделал белый саркофаг с таинственными иероглифами, в который поместил усыпленную девушку. А после стал заниматься тем, чем занимался всегда, – наблюдать. Он записывал сны испытуемых, которые рассказывали про девочку с милым плюшевым кроликом, одиноко скучающую в пустой больничной палате. Заканчивались эти истории просьбами отпустить узницу. Или убить.

Вначале Крамп не придавал этим призывам значения, но ровно до тех пор, пока один из его коллег не устроил на него покушение, чтобы забрать ключ от саркофага. Оно провалилось, но после этого доктор настрого запретил спать в Лаборатории всем, кроме испытуемых, назвав это решение Табу. С тех пор минуло восемь лет, а Табу все еще действуют, ведь девушка продолжает спать в своем саркофаге…

Алексей Георгиевич тяжело вздохнул, и на его лице проступила болезненная усталость. У него появилась одышка, спина согнулась, и, вообще, он выглядел очень подавленным. Некоторое время он молчал, пока не осознал свою усталость. Тогда показательно жестким голосом, чтобы я и думать не смел, что он сдал, начальник службы безопасности спросил:

– Я полагаю, ты меня понял, зачем я тебе все это рассказываю?

Он говорил со мной словно учитель со школьником. Неприятное ощущение. Мерзко было бы поддерживать такое отношение к себе, но и конфликтовать я боялся. Поэтому мой собеседник услышал не «да» или «нет», а нечто бесформенное: