Читать книгу: «Планида», страница 2

Чем ближе к калитке, от фонаря дальше, темнее и страшнее, и Вовка медленнее движется. Совсем почти на месте стоит! Так мы его не дождёмся, а нам ведь тоже домой пора. Мы сидим в кустах, а белая рубашка тоже ждёт, с духом собирается. Постояла рубашка – постояла, а домой всё же надо – не ночь же на улице стоять, ещё три шага прошла. Метров пять до калитки осталось.

В темноте – ни лица, ни ног не видно, кажется, рубашка сама по себе в воздухе движется…

Тут я рукой двинул – и колючка шиповника мне в руку впилась, я руку отдёрнул, и другую ветку задел, она зашуршала – и от шороха этого белая рубашка мгновенно вверх по улице бросилась. Да с такой скоростью, какую Вовка и днём-то никогда не развивал! Мелькнула под фонарём и исчезла.

Мы Вовку ждать не стали, и домой пошли.

А утром спросили Вовку, как он домой шёл, не страшно ли было?

– А чего бояться-то? – бодро заявил он. – Мертвецов каких-то? Нет никаких ходячих мертвецов, книжки надо читать научные! У меня целая подписка «Юного техника» есть, я в предрассудки не верю!

Ну, это он днём храбрым таким стал. А в темноте ему и «Юный техник» не помог.

Сторожиха нам рассказала, что вчера в сторожку Вовка прибежал, глаза круглые от страха, и говорил, что возле его участка жулики спрятались, и домой идти боялся. Сторож Пётр Алексеевич его до дома проводил. Только никаких там жуликов не было. Мертвецов тоже.

Бабка Зинаида

На седьмом участке дом стоял в самом дальнем углу. Был он сер и мрачен. Мрачен и окружён огромными елями. Солнце не проникало сквозь сросшиеся кроны. Кровля поросла мхом. В ветвях елей вороны свили гнёзда, и чёрные птицы мрачно смотрели сверху. Изба Бабы Яги в натуре.

И сама бабка Зинаида – вылитая Баба Яга. Тощая, с длинным носом, скрюченная, и мрачная. Ходила она всегда в грязно-синих трениках и в чёрной стёганой безрукавке. Весь её участок, кроме угла, где дом, был засажен клубникой, за которой она тщательно ухаживала, и весь урожай продавала. Сейчас это бы в плюс пошло – как фермерство. В советское время такое частное предпринимательство на дачных участках не приветствовалось, да и прямо запрещалось. Но Баба Яга была не партийной, и на коммунистические порядки плевала.

Бабку Зинаиду мы опасались – она была злая, и подозревала, что любые пакости, что случались, устраивала ей наша компания мальчишек. Чуть что – она ходила на нас жаловаться, особенно доставалось Вовке Муратикову – он через дом от Бабки Яги жил – и жаловаться на Вовку ей ближе всего было.

Но, за сожжённые трусы или испачканную илом из пруда новую белую рубашку Вовка ещё соглашался кару принять, но за претензии бабки Зинаиды – это уж нет!

А тут, как назло, кто-то стал с калитки бабки Зинаиды замок снимать и прятать. А Баба Яга свою калитку всё время на замке держала. А вдруг – нет замка! Она новый достанет – ну, не новый, конечно – ржавый, но другой – повесит – и опять нет его!

Яга сразу решила, что это Вовка. Хотя это точно не он был. И за каждый замок жаловаться ходила к Вовкиной бабке. Вовку это достало, и он даже следствие проводил, кто бы это мог. Никто не признавался. Многие могли – бабку все не любили. Она вечно к нам придиралась, когда мимо её забора проходили. Обвиняла, что у неё клубнику воруют, и в её ворон пульками стреляют. Про клубнику – это враньё – у неё забор высоченный, и калитка всегда заперта. А про ворон – это правда. Они своим карканьем всех достали. Но ели от забора далеко. Трудно попасть. Может, несколько пулек от воздушки ей на крышу и упали, да ведь не нарочно же!

Когда Вовку третий раз за замки незаслуженно наказали, он решил к Бабе Яге лично пойти, чтобы сказать, что замков с калитки не снимал. Но идти один побаивался, потому, что очень злая и сварливая Баба Яга. И, когда она в огород выходила, грабли были при ней. Поэтому он стал нас уговаривать, чтобы за компанию пошли, его невиновность подтвердить, и для безопасности. Но желающих идти к Яге не нашлось – все её хорошо знали.

Уговорить ему удалось только Костю Рогова с третьей линии – он от бабки Зинаиды далеко жил, и с ней не сталкивался. Костя был младше Вовки, невысокий и полноватый. И вот они пошли – два удаляющихся силуэта – длинный Вовкин, и толстый Костика. Вылитые Дон Кихот и Санчо Панса.

Мы, конечно, следом на дистанции двинулись – интересно, как Баба Яга Вовку встретит.

Подошли они к калитке, бабка Зинаида как раз на клубнике работала.

– Зинаида Ивановна! – тоненьким от волнения голосом прокричал Вовка остановившись за калиткой.

Баба Яга не услышала, и продолжала тяпкой на длинной ручке окучивать клубнику.

– Зинаида Ивановна! – закричал Вовка вновь, уже громче, но также фальцетом.

На сей раз Яга подняла голову, повернулась и медленно пошла к забору.

– Зинаида Ивановна! Я Ваш замок не брал, я его вообще не трогал! – начал было Вовка.

Но Баба Яга остановила его властным жестом.

– А, пришёл, – с мстительным удовлетворением произнесла она. – И это говно с собой привёл! – с этими словами она пальцем указала на Костю, который совершенно опешил, он вообще Ягу не знал, да и бабка Зинаида его тоже в первый раз видела.

От неожиданности он утратил дар речи, а потом изумлённо вымолвил:

– Кто говно? Я говно? – хотя вокруг, кроме них, никого не было, так что мог и не уточнять.

– Дерьмо! – припечатала Баба Яга, повернулась и пошла обратно к своей клубнике.

Мирных переговоров не получилось. Стороны к консенсусу не пришли. И за что только Костик пострадал!

Кукуруза

Ура! Созрела кукуруза! Можно в войну играть! Зрелая кукуруза очень для этого подходит – зелёные стебли в два метра высотой – прекрасное укрытие! И посажены рядами – удобно пробираться, не задевая за стебли – их качающиеся макушки не выдают. А початки кукурузные – и вкусные, и в качестве гранат очень хороши!

Готовились к кукурузной войнушке серьёзно. Делились на две команды. Выбирали командира, разведчиков и часовых, делали документы, карты рисовали, и прятали всё это в надёжное хранилище. Лучше всего в железную коробку из-под конфет. В ней прорезали дырки, и вешали замок. Ключ – у командира.

Для стрельбы использовали трубки из стебля дудника, из них стреляли рябиной. Но лучшее оружие – это граната из крупного початка!

Подготовившись, мы отправлялись на поле, засеянное совхозом-миллионером, которому принадлежали все поля вокруг дач. Миллионером он назывался потому, что должен был государству больше миллиона рублей. Но государство было рабочих и крестьян, и со своих долгов не требовало. Может, оно и хорошо, потому что, когда государство их бросило, все поля заросли кустарником и берёзами. В огромных коровниках осталось два десятка убогих кляч, а в тракторном парке без дела ржавели старые трактора.

Дорога к кукурузному полю вела тропинкой через лес, даже не лес настоящий, а так – мелколесье – ольха, берёзы чахлые, да густой кустарник. Бесполезный лес – ни ягод, ни грибов. Мы в него и не ходили никогда, покуда кукуруза не вырастала. Однако оказалось, что именно этот чахлый лесок нас выручил.

Колхозные поля в то время охраняли сторожа – их называли объездчиками потому, что поля эти они объезжали на лошадях – и быстрее, и видно сверху всё, и поймать злоумышленников, играющих на полях кукурузных и катающихся со стогов, как с горок – легче.

Но охрана на лошади имела и недостаток – объездчик издалека виден – во-первых, высоко сидит, даже над двухметровой кукурузой возвышался, во-вторых, сразу можно узнать, что это объездчик, а не просто мужик по полю идёт, кроме них никто верхом не ездил.

Команды составлены по дачным улицам. «Озерная» с «Зелёной» против «Центральной».

Наша команда – пять человек, левее по полю пошла, а с «Центральной» ребята направо повернули. И спрятались среди стеблей.

Полю кукурузному мы не сильно вредили. Кукуруза – не овёс, посажена редко, широкими рядами, так что вполне пробраться можно, даже не задевая за стебли. А ломиться напрямую – опасно – сразу в засаду к противнику попадёшь.

Сначала надо набрать побольше початков, самых крупных – гранаты! Каждый запасал их, и затем начиналось выслеживание противника и устройство засад. Засады – самое лучшее, противнику надо наш штаб обнаружить и коробку с секретными документами захватить. Вот на подходах к штабу засады и устраивались.

Объездчика мы не очень опасались – и видно его, и копыта стучат, и в кукурузу на лошади он не ломанётся. Однако всё-таки внимательнее надо быть!

В нашей команде играл мой друг Вовка Муратиков, с нашей, «Озерной». Он был на год старше и бегал быстрее, но объездчика больше боялся – потому что жил на даче с бабкой, которая очень строгая и драла его как Сидорову козу и на чердаке запирала.

Вовке в этот раз выпало сидеть в засаде, штаб охранять, а мы трое – я, Мишка и Костя с «Лесной» были разведчиками, отправились крадучись вражеский штаб захватить.

Сидел Вовка в засаде, делать особенно нечего, жди да наблюдай, не потрескивают ли стебли кукурузные, не качаются ли? Початки он покрупнее отбирал – выберет пару, и снова ищет – найдёт побольше – самый маленький выбрасывает. Три отборных нашёл. А первый вообще гигантский – с бутылку из-под лимонада!

Его он приготовил для первого броска, зажал в руке, и притаился, потому что услышал – прямо на него кто-то по кукурузе крадётся.

«Ну и чайник, – подумал Вовка. – Трещит так, за километр слышно! Ну, сейчас получит!»

Вовка присел пониже, и затаил дыхание.

– Сейчас! – кукурузные стволы перед ним зашуршали очень громко – мелькнули руки, раздвигавшие их, и Вовка, размахнувшись, метнул початок туда, где должна быть голова. И попал! Раздался сочный «шмяк», и в воздух, взвизгнув, взвился объездчик! Он лошадь где-то оставил, и пешком подкрался!

Вовка успел увидеть грубый брезентовый плащ и красное лицо, злобно вращавшее глазами.

– Объездчик! – завопил Вовка, и бросился меж толстых стволов в сторону леса.

Спасло его, что объездчик оторопел после меткого броска. Затем он с рёвом кинулся вдогонку.

Вся кукуруза на нашем краю поля мигом ожила. Услышав Вовкин крик, мы бросились бежать, выскакивая из укрытий. Добежать до спасительного леса и укрыться в нём!

Мы мелкие и шустрые, объездчик – здоровенный мужик. Между стеблей мы легко проскакивали. Объездчик же ломился, ломая толстые стебли. Это сильно тормозило его.

И он растерялся – там трещит, там, там – за кем бежать? Нам удалось добежать до леса и, петляя по его тропинкам и продираясь сквозь кусты и заросли – даже и сквозь крапиву, мы добежали до лесного озера в самой чаще. Остановились – никого! Спрятались в кустах, посидели – никто не крадётся.

И пошли домой. Большое мы на это поле не ходили. Вдруг там объездчик обиженный в засаде?

Шурик тонет!

Очень хочется искупаться в жаркий июльский день. Особенно когда дача на берегу большого пруда. Только для купания пруд этот не очень подходил. В мелкой его части там было чуть выше колена, зато прекрасно можно было ловить железной сеткой карасей – двое держали сетку, двое бегая перед ней, загоняли туда рыбу.

А в глубокой – пруд был покрыт тиной, на которой возлежали шумно квакающие лягушки, и дно было – ила по колено. Пиявки, виляя черным телом, проплывали в свободных от ряски окнах.

В общем, пруд полезный, но для купания совершенно непригодный.

Зато, километрах в пяти – час туда, час обратно, в лесу было небольшое озеро. Затеняли его кроны высоких деревьев, берег круто обрывался в глубину, и вода была холодная, родниковая, но зато чистая. Конечно, был тут один минус – пока идёшь обратно – так тебя солнце нагреет, что хочется вернуться – окунуться.

И далеко идти было. Поэтому ходили мы на это озеро только в самую жару. И всегда большой компанией – чтобы не скучно было туда топать. Под истории и анекдоты идти веселее.

Дорога начиналась через луг у нашего пруда. А на лугу часто паслось деревенское стадо. Опасная рыжая корова была в этом стаде. Один рог у неё рос нормальный, а другой – здоровенный, торчал вперёд как пика. Корова эта считалась бодливой. Точно было неизвестно, забодала она кого-нибудь или нет, но слава за ней водилась. Может, из-за рога её, может из-за того, что, когда мы мимо проходили, она не жевала равнодушно траву, как все нормальные коровы, а прекращала есть, подымала голову и начинала недобрыми глазами следить за нами. А иногда и делала несколько шагов в нашу сторону. В одиночку, да ещё и в красной рубашке я бы мимо нее ни за что не пошёл. Мы были уверены, что на красное коровы сразу нападают. Или быки… Ну, в общем, не надо красного.

В это раз нам повезло – пастух дядя Жора угнал стадо в рощу ближе к деревне – в полдень хозяйки приходили туда с вёдрами доить коров. А был полдень. Самое пекло.

Купаться всем хотелось, и компания собралась большая – Алик и Вовка Хлыстовы, которые жили далеко, на Каспийском море в городе нефтяников Баку, и интересно рассказывали про ту, необычную жизнь; Вовка Муратиков, который уверял, что если он во всю силу побежит, то сможет обогнать автомобиль «Москвич», Борька и Вовка Петровы, с пятого участка, дед которых, старый большевик-подпольщик, до поздней осени ходил по дачам босиком. Интересно, в Москву на электричке он тоже босой ездил? Но я никогда не видел, чтобы он дальше сельмага ходил, босой и в полотняной рубахе, как Лев Николаевич. Серёжа Федотов по кличке «Гитлер» – потому что он, когда грибы собирали и белый находил, никому не разрешал к нему приближаться, пока он все вокруг не обшарит. И лицо у него, когда он при этом кричал: «Моё место!» было такое, что только усики ещё и вылитый Гитлер. И мы с братом Димой.

И ещё с нами увязался Шурка Костогрыз по кличке «Беременный кабан». Кличку свою Шурка получил совершенно заслуженно – во-первых, он был жирным. Во-вторых, он был очень неуклюжим. В третьих, он очень быстро уставал и всегда начинал ныть.

В каких бы похождениях наших Шурка ни участвовал – на колхозное поле за горохом, на стога, чтобы кататься с них, как с горки, на кукурузное поле для войны с початками – Шурка везде мешал чрезвычайно.

Особенно трудно было залезать с ним в заброшенный сад за яблоками. Сад был не то, что совсем заброшенный – просто хозяин дачи работал всё время за границей, а яблоки на участке были – белый налив. Очень сладкие, но не выдерживающие длительного хранения. Поэтому, чтобы они не пропадали попусту, мы их активно собирали.

Преодоление забора с Шуркой было сложной задачей – нужны были ещё двое. Один подталкивал Шурку, когда он, пыхтя, на забор карабкался, а второй, который раньше на другую сторону перелезал, должен был Шурку ловить, иначе он запросто мог с верхушки забора рухнуть.

Мы старались от Шурика ускользнуть. Но тут тоже проблема – он начинал канючить, что его не берут, и его вредная бабка ходила и жаловалась нашим бабушкам, что Шурку обижают. И нам за него доставалось.

В этот день от Шурки отделаться не удалось, хотя мы честно пытались.

– Шурка! – сказал ему Вовка Петров. – Далеко, устанешь и опять канючить начнёшь!

– Не начну! – канючил Шурка, пристраиваясь за нами.

– Ты и в прошлый раз говорил, а потом отстал. Мы тебя ждать не будем, предупреждаем! – Это уже Вовка Муратиков попытался его отговорить.

– Не отстану! – гнусил Шурка, быстро перебирая ногами. На его круглом лице выступали капли пота. Жиртресты всегда потеют, когда жара и быстро двигаться приходится.

Так идём мы по тропинке один за другим, Шурка, как всегда последним. И пока не отстаёт. Через луг протекала небольшая речка, вернее, большой ручей, который впадал в наш пруд. Через ручей этот было переброшено от берега до берега толстенное бревно, на метр возвышавшееся над водой. Мы все легко по бревну перебежали, а Шурка испугался, встал на четвереньки и так по бревну пополз. И он бы, конечно, переполз, но он основное правило нарушил – когда переходишь по бревну – надо смотреть только на дальний конец.

Так Шурка и делал, но только пока не дополз до середины. Тогда он решил вниз, в воду глянуть. И тут же он прямо на четвереньках в воду и упал. Раздался мощный всплеск, сплошной ковёр ряски раздвинулся, и Шурка исчез под водой. Ряска сомкнулась над ним.

– Шурка упал! – закричал Вовка, и мы побежали назад. С высокого берега мы смотрели вниз, где на сплошном зелёном ковре расходились круги.

Какая глубина там, мы не знали. Никогда в этом ручье не купались, и рыбу не ловили. А вдруг там омут? Прошло немного времени – и из пучины, раздвигая ряску, всплыл Шурка. Вернее не весь, и, главное – не тем местом. Из воды, залепленная водорослями, поднялась только Шуркина задница.

Она покачалась, как спина бегемота, на поверхности, и вновь ушла в пучину. Старшие ребята – Васька и Алик, приготовились в воду прыгать, но всё же не прыгали пока – страшно – утопленник может так ухватить, что сам утонешь, однако Шуркина бабка страшнее…

Тут опять шевеление водорослей, и появилась, облепленная грязью и ряской Шуркина голова. Она открыла рот, судорожно хватила воздух, и снова погрузилась. Никто не успел прыгнуть за Шуркой. И через несколько секунд голова появилась снова. А за ней и плечи, и вся Шуркина верхняя половина.

Весь облепленный илом и водорослями, он встал из ручья. Он стоял на дне. Там было по пояс. Если бы он не с четверенек упал – только штаны бы испачкал. Вылез Шурка на берег, и решил не рисковать и вернуться, чтобы на обратном пути опять через бревно не переходить.

Но нам от его бабки всё равно попало. Как будто мы виноваты, что Шурка решил в ручей упасть.

Бег со шкурами по пересечённой местности

Наша поездка в братский тогда ещё Азербайджан закончилась не без приключения. Причина – Анас – оставил нас практически без денег – ещё в день приезда, когда мы слонялись по душному, потному Баку, он, повинуясь чутью матёрого спекулянта, заскочил в магазин, и увидел, что постельное бельё – обычные белые простыни, на которые мы и внимания бы не обратили – стоят здесь дешево. Решил сделать бизнес. И он уговорил нас отдать ему в долг по 10 рублей из общей казны, накупил белья и отправил посылку на родину – в Башкирию для перепродажи. И обещал через пару дней вернуть, как только придёт перевод.

Но деньги так и не пришли. 10 рублей в то время были суммой изрядной, и их потеря пробила большую брешь в нашем бюджете.

Ко дню отъезда у нас оставалось денег только на электричку до Баку, и на автобус в Москве из аэропорта. Купить воды – и то не на что! А при такой жаре вода – это не роскошь вовсе.

Сели мы на полустанке Кизил-Бурун в ту же самую фанерную электричку, на которой ехали сюда. Станция Кизил-Бурун была вовсе не станцией, как в Москве, и даже не платформой, а просто остановкой в пустынной местности, где пассажиры взбирались по металлическим приступкам в вагон. Никаких строений вообще, тем более кассы, на этом полустанке не имелось.

Но – бесплатно пассажиров при социализме не возили, а до коммунизма не дожили. Поэтому на следующей станции была касса, и электричка специально делала длинную остановку, чтобы пассажиры, севшие в Кизил-Буруне, могли выйти, купить билет и заскочить снова в поезд, который и ходил-то раза три в сутки, так что опоздавший, хотя и обилеченный пассажир, следующего поезда дожидался долго.

Пока мы ехали до этой станции, было принято коллективное решение денег на билет не тратить, а ехать зайцами. Принято оно было не сразу, а после небольшой горячей дискуссии, и не консенсусно – Серёжа Печёнкин был против, мы с Лёней воздержались, а горячо за экономию был Михалыч, который убедительно мотивировал, что покупать билеты – бесполезное транжирство, контроля всё равно нет, сюда же ехали – только деньги зря на билеты потратили! А сэкономив на билетах, мы можем и воды купить, и даже поесть в аэропорту – не натощак же лететь!

В общем, выходить за билетами мы не стали, а обливаясь пОтом и глядя в окно с отсутствующим стеклом на коричневую каменистую пустыню за окном, поехали дальше.

Ехать с редкими остановками было ещё часа полтора. И тут по электричке пошёл контроль.

Поездные контролёры в Азербайджане принадлежат к местной элите. Должность эта явно была денежная. По вагонам, начиная с первого, очень неспешно и вальяжно шли два пузатых мужика, одетых в серую железнодорожную форму.

Пот тек по их дородным красным лицам, но тёк как то солидно, основательно, не то что у рядового и непривилегированного гражданина. Контролёры передвигались неспешно, не только из-за страшной духоты в вагоне, но и потому что прекрасно знали – никто из «зайцев» никуда не денется. До следующей остановки минут двадцать хода.

Первым контролёров заметил Михалыч, который вышел в тамбур покурить.

– Атас! Контролёры! – подбежал он к нашей лавке. Мы вскочили, и похватали с полок вещи. У каждого по рюкзаку и по две бараньи шкуры, которые нам подарил Шихмамед. Ценная вещь – в Москве из неё, наверное, что-нибудь можно сделать. Правда, непонятно что, но шкуры мы тоже оставлять не стали. Со всем этим скарбом мы двинулись отступать по вагонам. Контролёры проходят в очередной вагон – а мы уже в следующем. Мы видим в проходе их лица, и как они без спешки собирают деньги с безбилетников.

Контролёры, конечно же, видели нас, но даже не ускорили шаг. Гнаться за зайцами – ниже их достоинства. Такие солидные люди не бегают. Зайцы сами к ним идут. Проблема в том, что денег на штрафы у нас не было. Максимум, и, впрочем и минимум, что нам могли сделать – это высадить на следующей станции. Но для нас это было катастрофой – следующая электричка через несколько часов, так что мы в этом случае гарантированно опаздывали на самолёт в Москву.

Отступая, мы надеялись на единственный шанс – остановку. Если поезд остановится, мы сможем выскочить и перебежать в передние вагоны уже проверенные контролёрами. Но остановки всё нет, нет, нет. И вот мы отступаем в последний вагон. Проходим его под сочувствующими взглядами понимающих ситуацию пассажиров. Контролёры всё так же вальяжно входят в вагон, и неспешно проверяют билеты. Мы передвигаемся в тамбур. Дальше отступать некуда. За пустым проёмом заднего окна – уходящие вдаль рельсы, перечёркнутые шпалами.

А поезд не собирается останавливаться. Он просто сбавил ход. Этот поезд вообще крайне медленный. И сам локомотив был древним, и особенно путь – похоже, как его построили при царизме, так к нему никто больше не притрагивался.

Мы обречённо смотрели на проплывающий унылый пейзаж – бурую землю, покрытую трещинами, нефтяными насосами и усыпанную бурыми камнями и фиолетовое небо, зло нависающее над ними. На Марсе, наверное, и то уютнее! И этот пейзаж становился всё более унылым по мере того, как жирные потные контролёры хищно приближались к нам. Страшная жара и духота в поезде на них действовала особенно тягостно. Тучные люди вообще хуже переносят жару – слой жира уменьшает теплообмен, а им ещё приходилось двигаться и собачиться с безбилетниками, и мусолить в жирных пальцах купюры и мелочь. Может, и движения не до конца уснувшей совести тоже приводили к выделению внутренней энергии. Поэтому они сейчас выглядели значительно менее бодрыми, чем в момент встречи – тогда это были розовые весёлые поросята, а сейчас – пожилые с обильно текущим по круглыми лицам потом обрюзгшие мужики на грани апоплексического удара.

А пейзаж за окном проплывал медленно. Очень медленно, как бы растягивая время, так медленно, что казалось, что поезду тоже невыносимо жарко и он устал, очень устал и не очень-то хочет ехать. Сквозь окно видно, как грязно-зелёная линия вагонов изогнулась и движется по большой дуге. Путь здесь, видно, был особенно разболтан, потому что поезд ещё и ещё сбавлял ход.

Мы стояли в тамбуре, у каждого за спиной рюкзак, и по завязанной в узел белой бараньей шкуре в каждой руке. Своё не бросаем! И вдруг мы, не сговариваясь, открываем фанерную дверь электрички и один за другим выпрыгиваем на бурую землю и бежим, пытаясь обогнать электричку, чтобы вскочить в один из передних вагонов, уже проверенных контролёрами. Это наш единственный шанс. Электричка идёт чуть медленнее, чем мы, к тому же по длинной дуге. А мы можем срезать. Есть риск, что она наберёт ход, а мы останемся в пустыне. Есть риск сломать ноги, потому что нам всё время приходится перепрыгивать через валяющиеся повсюду булыжники. Шкуры мешают бежать! Но мы не бросаем шкур! Михалыч – могучий, но коротконогий, начинает отставать и повизгивает.

Вот так, вприпрыжку между камнями, по потрескавшейся от жары земле, под лучами обжигающего солнца и под сочувствующими взглядами пассажиров электрички, болеющими за нас, мы бежим! Нам надо обогнать, надо попасть в первые вагоны, тогда есть шанс успеть добраться до аэропорта. А электричка-то чуть прибавляет ход, и у нас появляется реальный шанс вообще остаться в этой пустыне, то замедляется, и наши шансы начинают стремительно расти.

Но усилия и льющийся пот не проходят даром. Мы начинаем отыгрывать расстояние минута за минутой. Вот мы уже на уровне середины состава, вот бегущие первыми Лёня и я уже у второго вагона. Вполне достаточно, можно открывать дверь и запрыгивать в тамбур. Дальше рисковать смысла нет, к тому же бегущие за нами ребята начинают сдавать, и у них уже не получается обгонять поезд – и постепенно гонка начинает склоняться не в их пользу.

Мы открываем дверь, закидываем шкуры на грязный пол тамбура, хватаемся за перила и впрыгиваем в вагон. Кричим отставшему Михалычу, чтобы он прибавил, и он нечеловеческим усилием достигает тамбура и точно запрыгивает в дверной проём. Гимнаст. Мастер спорта.

Адреналин такой, что усталости мы не чувствуем. Заходим в полупустой вагон и занимаем свободные скамейки. Чувствуем молчаливое одобрение пассажиров. Контролёры, которые, конечно же видели наш кросс по пустыне, в головные вагоны не пошли – по такой жаре им этого совершенно не хотелось. К тому же они прекрасно понимали, что взять с нас нечего совершенно, а просто прилагать усилия, чтобы ссадить с поезда, им в ломы! Так что мы прекрасно доехали до города Баку. А после и до аэропорта.

Там мы купили бутерброды и поделили оставшиеся деньги – монеты, потому что рублей не осталось – на всех в строгом соответствии со стоимостью проезда от аэропорта до дома. Я получил два пятака – один на автобус Внуково – метро Юго-Западная, второй – на метро. От метро мне надо было ещё пилить на трамвае минут пятнадцать, но три копейки сочли напрасной роскошью, дойду и пешком. Кому надо на электричку – получили чуть больше. Всё по-честному.

А на оставшиеся деньги мы купили в аэропортовском киоске две бутылки теплой минералки. И разделили на всех.

Коля Киряев

Наш институт был на острие научно-технического прогресса. Предметом особой гордости был первый в СССР автоматический буфет. Создан он был большим трудом специалистов факультета автоматики. Это было чудо прогресса! Поесть там можно очень быстро, можно сказать, моментально. Никаких очередей. По стенам большого зала без окон – расположен он был в подвале, стояли сверкающие полированной сталью и стеклом автоматические машины, предлагающие за 10 копеек бутерброд, а за 20 – два. А рядом за гривенник такие же роботы разливали по бумажным стаканчикам сладкий кофе с молоком.

Очень удобно. Даже за двадцатиминутную перемену перекусить успеваешь! А за большой, часовой перерыв не спеша покайфовать можно.

Что я и собирался сделать, имея тридцать копеек кэша. Двумя монетами в 20 и 10 копеек. В буфете народ не толпился. Там всё рассчитано на максимальную проходимость, быстро пришёл, быстро взял, быстро съел, быстро ушёл. Поэтому сидячих мест не было, только ряды узких стоек, возле которых ютились с двух сторон.

Подхожу я к автоматам, что бутерброды продают – и вижу, в одном из стеклянных окошек мой любимый вариант – пара бутербродов, один с докторской колбасой, второй – с варёно-копчёной. Слюнки текут! И всё это великолепие за двугривенный! Достаю монету и только приготовился засунуть её в щелку приёма денег, как вдруг у меня из-под руки, как чёрт из табакерки, выскользнул Коля Киряев.

– Ты что делаешь? – озабоченно и хлопотливо выговорил он.

– Я, Коля, хочу бутерброды купить, как видишь! – произнёс я. Как будто тут чем-то ещё заниматься можно!

– Давай монету! – быстро проговорил Коля.

Я был немало удивлён, но монету в Колину шуструю ручонку вложил. Что он с ней будет делать, интересно?

Коля занял удобную позицию перед автоматом, изготовился, как спортсмен перед стартом, потом всё происходило настолько быстро, что я с трудом улавливал полёт Колиных рук. Он опустил монету в щелку и мгновенно открыл два окошка с бутербродами. Это стоило 40 копеек и было невозможно теоретически – электронное устройство, разработанное в лаборатории автоматики, мгновенно запирало одну из дверец. Но Коля умудрился его опередить. Придерживая большими пальцами стеклянные дверцы, он выгреб четыре бутерброда на пластиковый поднос, затем, не опуская створок, проник ловкими пальцами куда-то в чрево машины, что-то там придержал, и локтём правой руки нажал на кнопку «Возврат денег». Двугривенный со звуком выпал из машины.

Коля отпустил створки и новые четыре бутерброда опустились из подающего устройства. Коля заправил снова в автомат изъятую из него монету и вновь повторил тот же трюк. Бутербродов теперь было восемь. Он провернул мероприятие ещё раз, горка бутербродов была внушительная. Автомат звякнул, монета вернулась и оказалась в Колиной руке.

– На! – проговорил он, возвращая мне двугривенный, и мгновенно исчез, растворившись в пространстве.

Колина ловкость могла составить конкуренцию цирковым фокусникам.

Другой объект институтского общепита – обычная столовая с комплексными обедами. Там было три варианта – 30 копеек – супер эконом, 40 – средний класс, и 50 – высший уровень. Тут был конвейер. Сначала касса, там пробивали чек, исходя из аппетита и наличия кэша. Потом шли вдоль длинного прилавка, где набирали на поднос продукты в соответствии с чеком, и в конце этого конвейера сидела дама – контролёр, которая проверяла соответствие набранных продуктов оплаченному чеку. Перед ней стояла доска с тремя пиками – по 30, 40 и 50 копеек – на которые надо было наколоть чек.

У Коли чек всегда был на 50. Когда он подходил к пикам, он честно показывал даме чек, потом рука с чеком летела к пике за 50, делала движение, для того, чтобы наколоть чек, но тот почему-то всегда оказывался в Колином рукаве, а не на пике. При этом контролёр ничего не успевала заметить. Чек у Коли был «проездным», как месячный билет в метро. Он его менял на новый крайне редко – только когда чек от постоянного употребления и ношения в карманах Колиного пиджака становился мятым и засаленным, и его просто было уже неприлично показывать контролёру.