Читать книгу: «Хроники Третьей Мировой войны, которой не произошло», страница 15

Спасибо вам за работу!

Спустя три часа в кабинете на площади Дзержинского раздался звонок.

– Товарищ полковник? Все очень плохо. Два наших лучших кадра однозначно заявляют – есть предатель, у нас здесь. Но еще хуже то, что это факт, доказанный математически, то есть ошибка исключена в принципе…

1980: Тем не менее, корабль идет

Вашингтон, примерно в это время

– Ошибки быть не может, – Лоуренс Болдуин положил указку на стол. – Предоставленные мне и моей группе материалы из Института измерительных приборов доказывают, что речь идет о совершенно новом проекте. «Рорсат», называемый Советами «Космос-954», с большой долей вероятности – спутник активной радиотехнической разведки – именно ему нужна большая мощность от ядерной энергоустановки. Можно с уверенностью утверждать, что упавшая в Канаду в январе 78-го атомная станция по схеме похожа на известный мне до последнего винтика SNAP-10A, это доказывают поднятые из канадских болот части рамы. Еще как минимум два спутника с ядерным реактором находятся сейчас на орбите, мы имеем и уведомление, и регистрацию позитронного излучения . Аналитическая обработка записи из Москвы позволяет сделать вывод не только о большей мощности реактора, но и о других принципах преобразования энергии деления, это точно не термоэлектричество. Хотя это и странно – единственный кандидат – термоэмиссия – в принципе не обеспечит нужного ресурса – так говорят спецы из Gulf General Atomics.

– Что это значит для нас? – Фрэнк Картано сверкнул очками

– Настораживает два момента. Институт измерительных приборов – центральная Национальная лаборатория Советов, не единожды доказывающая способность к прорывам в знаниях, и визиты высших руководителей России. Значит, этому проекту уделяется большое внимание. Возникае вопрос – почему? Главная задача – понять целевое назначение этой штуки. И побочная, возможно, важнейшая для будущего – уровень разработки и технологии Советов.

Картано задумался.

Возможность получения данных прямо из Института пропала вместе с исчезновением питания на шпионском «письменном приборе». Стало быть, надо решаться на работу с неизвестным «инициативником» из Москвы.

Улица Фрунзе, в это же время

Маршал Свечин положил указку на стол.

– Еще раз благодарю офицеров, подготовивших расчетные материалы. Можно надеяться, что первая очередь автоматизированной системы управления войсками может быть принята на испытания в первом квартале следующего года

Одним из этих офицеров был майор Андрей Юрьевич Благоволин.

Москва, Садово-Кудринская, через две недели

Герман Кайрес стоял в длинной очереди на почте, в руке у него было зажато извещение о ценной бандероли. Отправителем значился некий Лазаренко, адрес был неразборчив. Народ выглядел озлобленным, и чего было радоваться – очереди были самой характерной чертой Москвы начала 80-х, они были везде и за всем. Люди теряли время в ожиданиях на почте, в сберкассе, химчистке, магазинах, на работе – большинство тянуло лямку без особых перспектив на будущее, но и без особого страха – дескать, вы делаете вид, что нам платите, а мы делаем вид, что работаем. Анекдоты на кухне, фронда по мелочи, обсасывание политических новостей – вчера было то же самое, что будет завтра…

Наконец-то Герман подошел к заветному окошку.

– Примите и распишитесь, – сказала злобного вида женщина в окне, бросившая пакет прямо в него. – К нам – никаких претензий. Бандероль уже пришла открытой.

На сером конверте стоял штамп «Почтовое отправление пришло во вскрытом виде».

Герман, не разбираясь, черкнул в квитанции и отошел в сторону. Разорвал пакет. В «подвале» первой страницы «Novedados de San Juan” – бульварного листка Боливадорской столицы – красовались портреты типов уголовного вида. Фото сопровождались текстом о героизме полиции, наконец-то посадившей за решетку бандитов, долгое время терроризировавших жителей Сан Хуана. Особо отмечалось, что разбойники не делали различий между гражданами Боливадора и других стран, в числе жертв упоминался молодой парень из Советского посольства. К посылке был приложен текст:

«Герман, привет! Как я и предполагал, все сложилось наилучшим образом. Надеюсь, что тебе это поможет! Приезжай в Боливадор! ¡Hasta la vista! – Слава.»

Герман вышел на улицу, затянулся сигаретой и огляделся. Ни сгущавшихся сумерек, ни серых домов, ни мрачных людей он теперь не замечал – перед глазами у него был рассвет и ранняя весна. Скоро все будет еще лучше!

Он и не подозревал, какие силы были вовлечены в организацию этого материала и чем за него придется платить. Но не сразу, а через 10 лет.

Улица Чайковского, в это же время

В зарешеченной комнате с окнами во двор собралось все разведывательное подразделение Посольства.

– Джентльмены, из Лэнгли получено «добро» на активные действия с нашим «доброжелателем». Что удалось выяснить?

– Писал эти письма начальник средней руки из РадиоНИИ. Зовут Адольф Толмачев, молодой, амбициозный, быстро растущий.

– Пол, откуда знаешь?

– Наблюдал, слышал разговоры в кафе напротив – обмывали какую-то премию.

– Ну и как твое мнение?

– Несомненно, это он. Он лучше всех одевается, стремится быть на виду, громко говорит. А режим не дает ему реализовать его мечтания.

– Ну так что, решаемся на разговор?

– Страшно, конечно, но надо, тем более, есть санкция руководства, мы лично ничем не рискуем, а такой шанс! Если это правда, то весь радиообмен русских для нас не будет секретом! Пол, займись пожалуйста.

– Будет исполнено, шеф, даже интересно!

Неманский проезд, в это самое время

Александр Иванович Дуров подъезжал к своему дому на автобусе. Он предчувствовал обычные упреки жены, но сегодня для нее был сюрприз –путевка в детский сад для дочери. Это было немного, но все-таки шаг вперед. В остальном – мрак и туман. Говорили, правда, что в середине этого года – к Олимпиаде – построят мост в Щукино, тогда будет связь с «Большой Землей», нормальная поликлиника, магазины, правда на что они – продуктов все равно не было. Фактически все то, чем они питались, приобреталось в Столе заказов Института…

Институт, Март 1980

Рогатин договорился о встрече со Стряпухиным. Это была не первая попытка, а как минимум третья с тех пор, как он вспомнил, что же такого особенного пришло ему в голову после партконференции на экзамене на должность. Николай Евгеньевич как настоящий начальник среднего уровня – тот, которого бьют и выше- и нижестоящие – своим временем не располагал. Однако Валерий, человек мягкий по природе, несколько раз напомнил Стряпухину о встрече и был намерен довести дело до конца.

Седьмой, восьмой час вечера…

Наконец, начальник появился.

– Валера, что у тебя? Почему сам, без Гаршина?

– Николай Евгеньевич, вы знаете, что я работаю уже девять лет.

– Правда? Никогда бы не подумал, так летит время. … Может быть.

– Так вот, все время, пока я наблюдаю Владимира Петровича, у него одна идея сменяет другую. Надо довести что-то до конца. Если я пойду к нему, то, во-первых, он опять обидится – как же, не он придумал; во-вторых, переспит с этой мыслью и придет завтра к вам с другой ее интерпретацией; в-третьих, накинется на ее реализацию, бросив все остальные дела на полпути. Сколько раз это было, даже на моей памяти – четыре, не меньше?

– Да, пожалуй, значительно больше, – подумал Стряпухин, но сказал совсем другое.

– Если даже и так, ну и что?

– То, что над ним не каплет. Ему и так хорошо – уважаемый человек, приличная зарплата, машина, квартира в центре.… У меня ситуация другая – мне надо двигаться, вы знаете мою семейную ситуацию. Владимир Петрович у нас – счастливый мотылек: нравится – работает, не нравится – не будет. Но это вопрос второй.

– А что же первый?

– Первый – именно тот, с которым я пришел, и который не решит Гаршин, может быть, не решите и вы. Но я вначале поговорю с вами, а потом, если вы скажете, что не можете – тогда уж со Звонаревым.

Стряпухину это совсем не понравилось. Но он попытался относиться к этому молодому серьезно. В конце концов, он уже несколько раз подтвердил свои амбиции. Брови Стряпухина сдвинулись, кулаки тяжелоатлета напряглись.

– Ну, давай.

От Рогатина не скрылась реакция собеседника, но он должен был идти до конца. Сейчас или никогда.

– Николай Евгеньевич, я работаю с нашими Заказчиками и представляю, что происходит. Мы – в гонке за «Курьер», в конце концов, весь эскизный проект я изучил от корки до корки.

Стряпухин читал только первый том из двадцати и то с пятого на десятое. Он действительно был удивлен.

– Правда?

– Как иначе, я же должен знать системы спутника и все системы управления до команды и сигнала, иначе работать будет невозможно. Так вот, я знаю, что если в 84-м году не удастся запуститься, то останемся на Земле навсегда. В этом сегменте мощности солнечные батареи нас победят. Да, конечно, это изрядная переделка спутника, но задел у Красноярска огромный, а Сидоров-Козин как был против нас, так и остался, а он – первый зам Решетникова. Поэтому время очень ценно для нас, впрочем, и Атомск в том же положении.

– Ну ничего себе, какими категориями мыслит малый, – подумал Стряпухин. – А ведь и вправду – при последнем оформлении по секретности он ничего не написал в его карте, одну короткую строчку. Валерий имел право читать практически все по этой тематике (следовательно, как и он сам, никогда не покинет территорию СССР).

– Ты, наверное, прав, и что из этого?

– Николай Евгеньевич, вы – начальник объекта, человек, ответственный за испытания. Поэтому мне кажется, что успех нового изделия на нашем стенде очень важен для вас лично и для нас всех – во вторую очередь

А испытания не могут быть зачтены, если у нас изделие не работает в автоматическом режиме. Автоматического режима не будет, если не будет САУ, а САУ точно не будет. В этой связи есть идея – Рогатин развернул сложенный до этого лист миллиметровки, он был уже изрядно изрисован, затерт и покрыт разноцветными пометками. Поясняя, Валерий обводил кругами фрагменты схемы. -

Но очень нужны две вещи. Первая – ваше согласие. Проект делается всем комплексом, его надо внести в план служб и лабораторий, а без вашего указания никто этого делать не будет. Второе и главное – внести хотя бы два слова об этом в Принципиальную программу исследований. С нее все начинается, утверждение ее – песня долгая, и если сейчас не успеть, то поезд уйдет навсегда. Поэтому прошу – займитесь, пожалуйста! Формальное основание для этого у нас есть – полтора года назад мы в Городе забили себе место под резервный контур управления в бортовых вычислительных средствах, и то, что мы предлагаем – только экспериментальная отработка того старого, утвержденного всеми, решения. Остальные бумаги, рабочие и сменные программы можно делать без суеты, я даже написал уже часть в черновиках.

Как вам это? Давайте, Николай Евгеньевич! Это же класс! До нас это никто не делал! – глаза Рогатина блестели. –Кроме того, сразу пройдем огромный кусок программ отработки, и штатный пуск сделаем, и Анатолию Петровичу приятно будет, вам слава, ННу почет, и, самое главное, Исакову фитиля вставим – пусть не думает, что уж такой незаменимый… Ведь «мозги» на борту уже есть – «Бирюса» управляет почти всеми системами потребителя, и нашей установкой будет тоже управлять, если Исаков не соизволит проснуться… Но бюрократию надо начинать немедленно. Пожалуйста!

Стряпухин долго вглядывался в разложенный перед ним лист. Собственно говоря, он просто делал вид, что пытается разобраться в схеме, все было ясно и просто. С точки зрения дела то, что говорил этот малый, было абсолютно логичным и разумным. Представлялась блестящая возможность одним ударом поразить несколько целей, и, что характерно, именно одновременно – решать задачи порознь было нельзя..

Но предложения Рогатина содержали несколько подводных камней, очевидных острому взгляду Стряпухина. Он, опытный начальник, придерживался максимально консервативной стратегии руководства коллективом – все в равных условиях, всем поровну, все вроде довольны. Рогатин хитер – при перечислении выгод своего предложения он не упомянул себя, любимого – сам он-то снимет довольно приличный слой крема с этого торта, резко выдвинется, что-то получит из материальных благ… А что скажут остальные? Старые борцы обидятся, они тоже вроде бы стараются, растут вместе со всеми.… Вдруг пришел совсем молодой и вот сразу – нате, пожалуйста! Будут волнения и вопросы, а отвечать неизвестно, как…

С другой стороны, Валерий прав хотя бы в том, что позаботиться о возможности подобных испытаний надо было незамедлительно. Николай Евгеньевич с удовольствием подумал – молодежь они воспитали хорошо, в духе уважения к правилам и традициям. Тот же Рогатин – натура безалаберная, увлекающаяся и эмоциональная – становился педантичным, аккуратным и крайне осторожным, лишь только речь заходила об экспериментах на реакторе. Он, как и сам Стряпухин многими годами ранее, хорошо усвоил, что правила написаны кровью предшественников, и умножать собой число погибших совершенно ни к чему. Незыблемой основой безопасности работ были три программы – принципиальная, рабочая и сменная, для каждой из них процедура утверждения регламентировалась строжайшим образом – эта была система взаимного контроля, отлаженная десятилетиями.

Но осознавали это совсем не все… К сожалению, хотя бы раз в два месяца об этом напоминал Вячеслав Георгиевич Котовский, когда собирал всех причастных к проблеме и сообщал под расписку очередной «Приказ Министра №» о том, где происходило дело, что было нарушено и что делалось не так, сколько человек пострадало, и какие взыскания были розданы. (Сам Вячеслав Георгиевич зачастую был членом комиссии по расследованию очередного инцидента). … Конца этим скорбным Приказам не было не видно, так что Рогатин прав – все надо было делать четко и пунктуально.

Стряпухин взвешивал в уме все «за» и «против», мысленно выписывая все в таблицу и сравнивая «за» и «против»

«Против»

1.Возможное недовольство примерно пятнадцати-двадцати человек

2. Необходимость продвигать Рогатина

3. Риск неудачи – а вдруг объявим, и не получится?

4. А что, если эксперимент приведет к каким-то опасным последствиям

«За»

1. Лавры первооткрывателей, его собственная доля не будет забыта…

2. Большой прыжок по программе отработки

3. Укрепление позиций Института в сообществе

4. Драгоценный практический опыт по организации подобных экспериментов

5. Сильное давление на кооперацию – в случае бунта без вас обойдемся!

– Так, «За» больше.

Николай Евгеньевич пока не понимал, что положительное решение он уже принял. Надо было только искать подсознательные резоны, чтобы укрепиться в нем. Он продолжал размышлять.

– Допустим, не Рогатин, а кто-то из «заслуженных». Но кто? Явного фаворита не было, из шести-восьми возможных кандидатов надо было выбрать кого-то одного. И кого? Одного выберешь, остальные обидятся… К тому же, Валера – наглец, конечно, изрядный, но как подготовился! Со всеми поговорил, схему нарисовал, план написал и даже ему поручения дает! В случае чего, на него все и спишем, – мелькнула шальная мысль, но сразу была отброшена – своих не сдаем! И потом, эксперимента может и не быть, но неудачи точно не будет – подстрахуем, не впервой, да и сам Рогатин, что касается работы, очень внимателен, и, если напишет все бумаги по своему списку, то риска нет никакого.

Ну что ж, так тому и быть.

– Так, Валера, оставляй мне все бумаги, я посмотрю, поговорю, что-нибудь решим. Что касается Принципиальной программы, то считай, что я принял это к исполнению и сделаю. Напиши на листочке твою формулировочку – она уж точно ни у кого возражений не вызовет!

Дверь за Рогатиным закрылась.

Николай Евгеньевич улыбнулся – много лет назад, во время работы над Пилотируемым Атомным Самолетом команда молодежи – Звонарев, Лушков, он сам – Коля Стряпухин – прямо-таки фонтанировали идеями, не считались со временем, работая по двадцать часов в сутки и были готовы защищать свою точку зрения до полного истощения собеседника. Славное было время, и молодое!

Кстати о молодости. Старший сын Колька – понятно, с будущим, физтех кончает. А что будет делать дочь Ольга после Мориски Торезки? Время пройдет быстро. Неужели в школу учительницей английского? Пока думать об этом было рано, но когда-то придется!

Апрель, Площадь Дзержинского

Председатель КГБ с некоторых пор был согласен с утверждением Конфуция – того, кто не задумывается о далеких трудностях, непременно поджидают близкие неприятности. Полгода назад был сделан шаг в неверном направлении. За него приходится дорого платить. И как сделать так, чтобы не навредить еще больше?

Юрий Владимирович ожидал ответа от невысокого полного человека, уютно устроившегося в кресле. Евгений Максимович Симаков был фигурой, с которой считались все – от генсека до студентов Института стран Азии и Африки, где он был профессором.

Андронов чувствовал себя достаточно неважно – мало того, что не оценил должным образом выводы комиссии Колбасова, но и не возразил против ввода войск в Афганистан. Мнение Симакова – человека, чрезвычайно редко ошибавшегося в прогнозах – было очень ценным еще и потому, что в последнее время Юрий Владимирович стал не только еще более пессимистичным по поводу нынешней власти, но и серьезно задумывался о том, что он сам бы сделал, оказавшись во главе государства… Он знал одно – если (вернее, когда) это случится, то Евгению Максимовичу он найдет место, подходящее ему немного больше. В стране разброд, а Симаков в директорах академического института отсиживается. Так не пойдет!

Юрий Владимирович закурил очередную сигарету.

– Я спрашиваю вашего совершенно неофициального мнения. Это нужно лично мне.

– Юрий Владимирович, за год, пока мы готовили наш Доклад, положение изменилось. Главное – международная обстановка. Тогда не только страны Варшавского Договора были с нами, но и половина неприсоединившихся стран Азии и Африки. А теперь? Движение неприсоединения – против; Китай враждебен, Индия, вроде бы союзник – самое большее, нас не ругает. Румыния – социалистическая страна – присоединилась к бойкоту Олимпиады!!! А о деньгах я вообще не говорю – это бездонная бочка…

– Так что же вы бы сделали?

– Первое – под первым же благовидным предлогом вывести войска из Афганистана. Невзирая ни на какие политические резоны. Нам, по правде говоря, сейчас не до международного статуса, нам надо не потерять собственную армию. Люди не могут умирать за то, чего они не понимают… Каждый день пребывания в Афганистане – удар по стране и партии. Потом, поймите, мы ничего там не добьемся! В стране был король и был какой-то порядок. Потом принц Дауд – в глазах населения никто и звать никак – взял и сверг короля. А если какому-то Дауду можно, думает крестьянин, то почему мне нельзя? Там всегда будет племенная власть, а что мы получим от этих нищих крестьян и производителей наркотиков? Ничего, кроме головной боли. А любая афганская власть будет продавать газ только нам – другого газопровода ведь нет… Да и история с Сахаровым – до этого кто такой был Сахаров в сравнении с СССР? А теперь – власть обратила внимание! Я это возмутительное письмо не подписал и никому не советовал – это же просто признак слабости…. (Симаков придумал эту отговорку еще в январе, когда к нему пришли инициаторы этого позорного спектакля).

Второе – Польша. Положение там, откровенно говоря, совсем плохое, да и вы это знаете.

– Знаю, – подтвердил Андронов, – но думаю, что побузят и перестанут.

– Может да, а может, и нет, – возразил Симаков. – Рабочие Гданьска существуют не сами по себе. Их наверняка поддерживают наши противники. Надо было бы придумать ход, чтобы снизить напряженность и оставить движение без поддержки, иначе все будет очень плохо.

– Но как? Нужна какая-то массированная помощь Польше, акции по демонстрации единства социалистических стран? Так это не пройдет. Нам сообщают о росте националистических настроений – ну как обычно в Польше, откровенно говоря, я не уверен, что польское руководство, даже получив ту или иную помощь, не обратит ее против нас.

– Не знаю, – продолжил Евгений Максимович, – но надо что-то придумать. Третье – нам немедленно надо предпринять чисто военные шаги, чтобы поставить наших союзничков на место. Румыния – первая ласточка, та самая, которую надо немедленно пристрелить, чтобы не было второй и третьей! . Что, наша армия и флот уже не на что не способны? Нужно продемонстрировать силу, с которой считаются. А то что получается?! Румыния бойкотирует, греки (греки!!!) принимают закон о тендерах, который направлен прямо против нас – наши внешнеторговые фирмы будут исключены из торгов на законных основаниях. Подумайте, что можно сделать, а то совсем перестанут уважать.

Но самое наиглавнейшее – то, о чем мы писали по поводу нашей политики и экономики, становится еще более актуальным. Надо действовать – времени с каждым днем остается все меньше и меньше…

Тем временем в этом же здании, только тремя этажами выше, специальная оперативная группа подводила итоги первого этапа работ по расследованию факта утечки информации из Института. Итоги были неутешительными – информатор как будто исчез. Сведения из Штатов позволяли предположить, что вся информация, поступающая по программе Института в этом направлении, идет совсем из других источников. Этот факт очень расстраивал полковника – невыявленный факт может повториться в любой момент…

Они не знали, что старый информатор исчез, но появился новый и куда более опасный…

Улица Чайковского, в это же время

Пол Штейнмец готовил несколько бумаг, вспоминал поездку в Ленинград, ночную встречу в вагоне в «Красной стрелы» по дороге в туалет, и рулончик пленки, перекочевавший из рук в руки

Он получил ответ от руководства из Штатов – лично ему – благодарность и премия, новому агенту, получившему условное наименование «Сфера» – набор необходимого оборудования, пакет с советскими рублями и ксерокопию чека на приличную сумму в банке Среднего Запада. Теперь надо было каким-то образом доставить посылку Толмачеву и получить от него «квитанцию» в получении, а заполненные бумаги – обратно начальнику в Вашингтон.

Новая площадь, в это же время

Герман Кайрес сидел во главе стола Он «проставлялся» по случаю своего ухода – уже на следующий день он будет работать в Министерстве внешней торговли.

Материал, который прислал Слава, переоценить было нельзя. Герман – с помощью папы – вылез из жуткой дыры. Но он отдавал себе отчет в том, что и Витольд Казимирович был бы бессилен без этой «отмазки», как Герман непочтительно называл газету.

Москва, 19 Июля

– Объявляю Олимпиаду 1980 года, знаменующую двадцать вторые Олимпийские Игры Современной Эры, открытыми, – из правительственной ложи возвестил Леонид Ильич Брежнев, Председатель Президиума Верховного Совета СССР.

Саянские горы, в этот же день

Большая компания загорелых до черноты людей, выгрузив рюкзаки, тюки и прочую поклажу из тракторного прицепа, ввалилась в помещение маленькой автостанции в Западных Саянах. Команда туристов, включающая Бориса Николаевича Князькова, отсутствовала три недели – это было обычный для них срок, за эти двадцать с лишним дней забывался шум городов и потоки машин, взамен была нетронутая человеком природа, чистейшие озера, соединяемые бурными протоками. Места были дикие и изолированные от цивилизации – для автобуса из райцентра, ходившего два раза в сутки, эта остановка была конечной, дороги дальше не было, и люди не хотели здесь селиться, несмотря на красоту здешних мест, рыбные и охотничьи угодья, высокогорные пастбища и прочие блага. Причиной было расположение – узкая долина со всех сторон была закрыта горами, общедоступное радио не принималось, и единственным средством связи с внешним миром была телефонная и телеграфная линия, столбы которой сопровождали серпантин щебенчатой дороги, не всегда проезжей в зимнее время. Иногда удавалось услышать передачи «Маяка» в коротковолновом диапазоне.

Князьков вошел внутрь и оторопел. Автостанция была полна народу. Все местное население – человек двадцать – расположилось вокруг большого телевизора «Рубин», на экране которого лихо выплясывающая «Березка» в разноцветных костюмах сменилась столь же красочной картинкой открытия Олимпиады, показываемой в программе «Время». Князьков был профессионалом, и зрелище неизвестно откуда берущегося изображения привело его в состояние полного шока. Вид выходящего из стены привидения произвел бы, пожалуй, меньший эффект.

Путешественники в ожидании автобуса присоединились к зрителям, а Борис как материалист, не верящий в духов, твердо решил выяснить источник сигнала. Откуда он, черт возьми, берется???

Князьков хорошо знал свою аппаратуру. Радиус поиска – пятьдесят метров, не более. Но ничего похожего не было – отвесная стена с двух сторон, дорога вдоль ущелья, как прорубленная в горах кривым топором, крошечная площадка для стоянки нескольких машин с контейнером для мусора, уличный туалет, бетонный павильончик для ожидания. И все.

Борис очень внимательно, по квадратам, сканировал местность, пытаясь найти точку, с которой, глядя на юг под углом градусов сорок-пятьдесят, можно бы было увидеть небо. С большой натяжкой годилась площадочка, где в зарослях репейников стоял мусорный ящик. Раз остается только одна возможность, значит надо проверять именно там.

Раздвинув кусты и набрав репьев на шляпу с поднятым накомарником, он увидел искомое. Знакомая как зубная щетка коробчатая антенна СНТВ смотрела сквозь кустарник прямо на юг, где над экватором висел их спутник, передававший эту картинку, а также телефонные и телеграфные сигналы. Долина более не была отрезанной от мира.

– С одной стороны, это хорошо, – философски подумал Борис, видя увеличивающееся облако пыли в ущелье, – а с другой – ведь народ появится, тайменя так просто не половишь. Цивилизация!

Автобус показался из-за поворота.

Борис заспешил к друзьям, только потом, в поезде, эти туристы догадались выпить за дело, которое они делали ежедневно – соединяли людей великой страны, расположившейся в девяти часовых поясах. Ну и за себя, конечно.

Удмуртия, в этот же день

Валерий Рогатин чистил свежепойманную щуку на берегу маленькой уральской речки. Механические движения не мешали мысленно складывать в стопку тексты, которые предстояло теперь только напечатать.

31 августа 1980 года

Рабочие верфи им. Ленина в Гданьске, которых возглавлял электрик Лех Валенса, подписывают с правительством «соглашение из 21 пункта», которое прекращает забастовку; аналогичные соглашения были подписаны в Щецине и Силезии. Ключевыми условиями этих соглашений – гарантия прав рабочих на создание независимых профсоюзов и на забастовки. После этого возникает и приобретает огромное влияние новое общенациональное движение «Солидарность».

Вашингтон, сентябрь

– Каспар, приветствую, это Фрэнк Картано

– Привет, ты откуда?

– Из Польши.

– Ну и как там?

– Думаю, что это – начало конца Варшавского пакта. Народ выведен из равновесия, у нас в Варшаве пока спокойно, но это – вопрос времени. Рабочие прекратили забастовки в Гданьске, но в Лодзи еще бастуют. Если Россия не вмешается, то власть перейдет к этому сумасшедшему Валенсе через год-полтора.

– Ты ему помогаешь?

– Конечно, только очень аккуратно. Честно говоря, они справятся без нас, раньше или позже. Каспар, ты у нас – военный, а я – нет. Но мой совет – не надо делать резких движений второпях, от этого ничего хорошего не получится. Русские и так увязли в Афганистане, в перспективе их положение будет только ухудшаться. А спустя полгодика, при новом президенте мы ответим как следует. А пока надо вести себя как можно более спокойно – это пойдет на пользу и нам, и полякам, которые многое сделают за нас…И июльская директива Президента о «новой ядерной стратегии» может быть реализована за значительно меньшие деньги – длительная ядерная война Джимми Бартера вообще не понадобится…

Старая Площадь, в это же время

В состав Политбюро ЦК КПСС избран Михаил Сергеевич Трепачев. Он еще не знал, что и будет тем самым человеком, который более всех ощутит тяжесть сбывшегося прогноза Комиссии Колбасова.

Институт, в это же время

Анна и Валерий поздним утром шли на работу. Жизнь была трудной. Теперь работали оба, Анна – на полставки, с ребенком сидели по очереди, поэтому время было распланировано по минутам.

Проект, о котором говорил Валерий в марте, был утвержден не без колебаний. Но все постепенно привыкли. Вначале к тому, что Анна по-настоящему работает (Анна не сменила фамилию, по ее мнению, Рогатина была не именем, а предметом) , а потом и к Рогатину как какому-то неформальному мотору для непонятной большинству новой системы. Зачем новая, если есть старая? Ведь все равно больше не заплатят, только врагов наживешь.

Валерию было очень трудно. Текучка забивала абсолютно все – считать и думать было некогда. Надо было писать бумаги, самому печатать – очередь к машинисткам была на три недели вперед, хорошо еще, что удалось правдами и неправдами заполучить пишущую машинку – ужасный дефицит. Потом – согласовывать, перепечатывать, обсуждать, ругаться, а в свободное время – программировать на этом идиотском ассемблере для какой-то недо-ЭВМ. Хорошо хоть, что в этом Анна могла помочь… Ей, по правде говоря, было все равно.

Но Рогатиным овладел какой-то дух, горящий внутри огонь он представлял почти физически, этот огонь заставлял просить, кланяться, угрожать, комбинировать, игнорировать неизбежные стычки, которые возникают при работе, особенно если твой коллега – твоя жена!! Он чувствовал, что должен идти вперед, и довести это дело до конца.

Кипа программ-методик постепенно росла, всего их будет около двадцати. Писалось быстро – на бумагу ложились результаты раздумий еще в отпускное время. Тогда же, на Урале, и была придумана структура – что за чем писать, у кого утверждать, где найти основания, в общем, как пройти через болото бюрократии, не увязнув в нем. И после отпуска он начал именно с того, что «обкатал» всю предполагаемую структуру бумаг на Котовском, Стряпухине, Звонареве. К его удивлению, они даже не сильно ругали.

Но более всего его удручала полная апатия всех окружающих. Валерий понимал, что это неудивительно – жизнь была борьбой за элементарные блага, которые не продавались, а выдавались. Дикость положения была ему пока еще не видна – он ведь прожил так всю жизнь, так жили и его родители, путь которых был спланирован на долгие годы, да и сам он ставил перед собой довольно простые задачи – доктор, начальник лаборатории, а дальше – по научной лестнице, может, к пенсии в академические структуры? Правда, он подозревал, что это – не более, чем миф, он всю жизнь будет заниматься этими гибридами мыслей, математики и интегральных схем. Что ж, это – интересные игрушки…