Читать книгу: «Люди на карте. Россия: от края до крайности», страница 2

Двухэтажная юрта из экологичного материала

Как и все женщины, к которым я испытывал особую симпатию, Кася была сумасшедшей. Впрочем, большинство людей поражены той или иной разновидностью безумия. Сами подумайте: разве можно в здравом уме тратить жизнь на нелюбимую работу или общение с дураками? К счастью, Касино помешательство было куда более обаятельным. Вдвоем мы попадали во множество приключений, однако все они были в рамках законов природы. Но стоило мне хоть на десять минут отлучиться, как из неведомых нор в пространстве выползали духи, колдуны, целители и прочая нечисть, которая успевала бесследно скрыться аккурат перед моим появлением. Колдун, вызывающий пророческие видения, превращался в торговца туристическими безделушками, а великий философ – в мелкого прохиндея. Хотя я и подтрунивал над Касиными увлечениями, но втайне радовался им, ведь путешествие без тайн – что индийская еда без пряностей.

Проведя вместе несколько месяцев в Гималаях, мы расстались. Я вернулся в Москву, а Кася отправилась вглубь Индии, постигать премудрости йоги. И не просто тривиальные махи ручками-ножками или дыхательные практики – их она давно знала назубок, но таинственные эзотерические учения, например как выводить душу из тела. Зачем добровольно покидать такое хорошенькое тело, я понять не мог, и при расставании меня тяготили дурные предчувствия. К сожалению, они оправдались.

Через несколько месяцев Кася написала, что связалась с таинственным (ну разумеется!) гуру, который полон сакральных знаний, но пугает ее и заставляет делать жуткие вещи. И что она разрывается между недоверием и желанием приобщиться к эзотерическим практикам. Тут я уже забеспокоился всерьез и первым делом направился к своему другу Вите, знатоку йоги, тай-чи и всех на свете единоборств.

– Пусть немедленно уходит, – ответил Витя, задумчиво почесав ухо пальцем ноги. – Йога передается от сердца к сердцу, и если ты учителю не веришь, он тебя ничему хорошему не научит.

Я немедленно пересказал это Касе и получил обескураживающий ответ:

– Не волнуйся, все уже в порядке. Это мое глупое подсознание меня подводило. Теперь я полностью доверяю учителю и не верю себе.

Все попытки вразумить ее были тщетны. Еще через полтора месяца Кася тяжело заболела. Странный гуру ее тут же бросил, а врачи потребовали, чтобы она немедленно покинула Индию и отправилась для восстановления здоровья в страны с благоприятным климатом. И я знал, что ей предложить. Есть в России уголок, который летом и ранней осенью становится самым прекрасным в мире. Здесь белоснежные горы, как в Гималаях, но в свежую вкусную воду из бесчисленных ручьев не надо добавлять обеззараживающие пилюли. Здесь обширные леса, как в Южной Америке, но в них не таятся скопища ядовитых гадов и повстанцы с плантациями коки. Сюда стремились в поисках Шамбалы, но в священных местах не караулят на каждом углу алчные гуру. Это место – Горный Алтай. Лучше всего, мне кажется, волшебную силу Алтая описал Александр Лаэртский, который завершил долгую песню с перечислением разнообразных житейских трудностей мудрыми строками:

 
Чтоб решить проблемы эти,
Надо мне сходить на б….и
Иль поехать покататься
По Алтаю на лошадке.
 

И действительно, одно из наиболее духоподъемных воспоминаний у меня связано с тем, как я медленно ехал на мерине по узкой алтайской тропке и зачерпывал на ходу целые пригоршни ягод жимолости с окрестных кустов, в то время как конь ощипывал нижние ветки. Но в самые прекрасные места Алтая на лошади не попадешь. Туда нужно идти пешком через перевалы, и благородная усталость после долгого перехода удесятеряет счастье от многочисленных чудес, которые в конце концов открываются путнику.

Все это я немедленно изложил Касе, и она, к моей радости, согласилась. Вскоре я уже встречал ее в Москве – сильно похудевшую, но с тем же огоньком в широко распахнутых глазах.

– Я готовилась к нашей поездке, – сказала она. – У меня была анестезия.

И она протянула мне аляповатую книжку с заголовком Anastasia авторства небезызвестного Владимира Мегре. Я горько вздохнул. Попадание в Индию книги о звенящих сибирских кедрах и босоногой красавице, учащей шептаться с огурцами, можно было объяснить только кознями злых волшебников, которых так любила моя подруга.

В Москве была жара под сорок градусов, и Кася учила меня спасаться от нее, сворачивая язык в трубочку. Она готовила безумно прекрасные блюда с горчичным маслом и рисовала абстрактные картины, которые посвящала собственным месячным. А потом мы отправились на Алтай, и там было божественно. Трудноизлечимые болезни, которые Кася нахватала за годы странствий, проходили сами собой, ее щеки наливались румянцем, она уже почти забыла о злополучном йоге и его дурацком учении. Три недели пролетели стремительно, как сон. И вот Кася собралась улетать на родину, в Варшаву. Я смотрел на ее сияющее здоровьем лицо и был горд, что сумел наконец избавить подругу от разрушительного влияния эзотерических шарлатанов далекой Индии.

– Никогда, никогда я больше не буду связываться с гуру, садху и прочими учителями, чье название заканчивается на «у»! – щебетала она, и ее слова лились бальзамом на мою душу. – К черту подозрительные учения, от которых один только вред! Я теперь люблю Россию и все русское. В Польше я обязательно прочту всего Рериха, Блаватскую и полный цикл книжек про анестезию. А потом вернусь на Алтай и поселюсь там в просторной двухэтажной юрте из самого экологически чистого материала в мире.

– Это из какого? – спросил я озадаченно.

– Из дерьма, – по-маркесовски ответила Кася, одарив меня на прощанье самой лучезарной из своих улыбок.

Операция «Стерва»

Монахи сидели широким полукругом, вполголоса напевая мантры. Я оставил ботинки у входа и вошел, стараясь не шуметь. И все же ближний монах приоткрыл глаз, оценивающе взглянул на меня и, прервав медитацию, попросил денег.

– Да, здесь вам не Тибет, – проворчал я, спускаясь по ступеням храма.

– И даже не Непал! – добавил незнакомый голос.

Я оглянулся и увидел круглолицего парня примерно моего возраста, который в траве у забора скатывал легкий спальник.

– Они еще и за ночлег деньги берут!

Незнакомец закинул на плечи тощий рюкзачок

и представился:

– Марк. Но лучше зови меня Барлогом.

Зря я обижался на Иволгинский дацан. В тот момент он мне подарил одного из лучших друзей.

Выйдя за ворота, я шагнул было к автобусной остановке.

– Ты что! – возмутился Марк, направляясь к трассе. – У меня и денег-то нет.

– В гостинице, что ли, оставил? – спросил я, и тут же понял, что сморозил глупость.

– Никаких гостиниц! – воскликнул мой спутник. – И никаких денег!

– Откуда ты так едешь?

– Из Москвы.

– Без единой копейки?

– Когда ничего нет, ты и потерять ничего не можешь, – рассудительно заметил Барлог.

– Как же ты в таком случае питаешься?

– Изумительно! – ухмыльнулся он.

И вправду Марк отнюдь не был похож на измученного голодом аскета. Перехватив мой взгляд, он довольно кивнул:

– Самый большой недостаток путешествий без гроша в кармане – это постоянное обжорство. Сейчас, погоди.

Он нырнул в булочную у дороги, и через пару минут вышел из нее с батоном, от которого тут же откусил приличный кусок. Я решил к нему присоединиться и отломил горбушку.

– Вечно не знаешь, когда перепадет в следующий раз, вот и отъедаешься от пуза, – чавкая, пояснил Марк. – А угощают часто. Иной раз в ресторане после закрытия так налопаешься, что потом сутки на еду смотреть не можешь. Но приходится. Вдруг завтра голод, а я не обедамши…

Тут он застопил машину, и вскоре мы уже были в Улан-Удэ, а еще через полчаса – в отдаленном районе города, больше напоминавшем деревню.

– Вписка где-то здесь, – заявил Марк так, будто чувствовал ее запах. – Только номер дома я забыл. Будем проверять всю улицу.

Он позвонил в ближайшие ворота. На них распахнулось окошко, в котором возник озадаченный глаз.

– Добрый день! – расцвел улыбкой Марк. – Не здесь ли живет стерва?

Глаз от удивления расширился. Затем окошко с лязгом захлопнулось.

– Наверное, не здесь, – догадался Барлог.

Видя мое недоумение, он пояснил:

– Вписка тут у девчонки одной, по прозвищу Стерва.

После нескольких бесплодных попыток калитка очередного дома распахнулась, и перед нами предстала светловолосая девчушка лет четырнадцати.

– Скажите, девушка, вы случайно не Стерва? – спросили мы с Барлогом в один голос.

– Да вроде бы нет, – засмущалась незнакомка.

– Тогда пустите переночевать двух путешественников!

Через минуту мы уже бросили рюкзаки на пол маленькой чистой комнаты.

Следующие два дня пролетели как сладкий сон. Сперва мы часа три чинили старый замок на воротах. Потом еще дольше не могли починить ворота, сломавшиеся в ходе починки замка. Наконец, на торжественной премьере отремонтированного замка и ворот мы заперли всю семью, а проклятый замок сломался окончательно. Затем под покровом ночи мы стырили с соседней стройки здоровенный деревянный столб, чтобы напилить из него дров для бани. В свободное от этих важных дел время мы успели скорешиться с неформалами на местном Арбате и монахами из соседнего дацана, которые готовили невероятно вкусные горячие позы.

На беду мать ненастоящей Стервы и ее сестренки каждую третью ночь работала в магазине. Едва за ней захлопнулась калитка, как проживавшая в доме бабка тут же начала нас выпроваживать. При этом она выглядела такой смущенной, что мы с Барлогом решили выяснить причину ее негостеприимства. После долгих расспросов бабка призналась:

– Старая я уже стала, глухая. Боюсь, ночью девки к вам прибегут, а я и не услышу.

Видно, мы с Барлогом вели себя настолько прилично, что она опасалась лишь того, что нас изнасилуют две малолетние сибирские тигрицы.

– Не волнуйтесь, бабуля. Мы сумеем за себя постоять, – гордо ответил я.

Так мы остались еще на день.

Вечером была баня. Мы сидели в парилке и строили планы великого броска до Владивостока.

– Знаешь, Марк, – говорил я, отхлебывая из бутылки холодное пиво, – четыре месяца назад я решил, что вернусь

в Москву к первому сентября и буду искать работу. А теперь думаю: ну ее к черту! Успеется.

– Погоди. Там, кажется, что-то звенит в предбаннике, – ответил Барлог.

И действительно, на скамейке надрывался мой мобильник, который я включил на всякий случай. Уже завтра мы должны были покинуть город и отправиться в долгое путешествие вне зоны досягаемости сети, банкоматов, хороших дорог и прочих отвратительных благ цивилизации.

– Добрый день, Владимир Дмитриевич, – раздался в трубке голос моего бывшего шефа. – У меня к вам есть одно предложение. Приступать надо в начале сентября. Вы сами-то где?

– В Улан-Удэ, – машинально ответил я.

Так, без порток, но с мобильником в руке, я начал свою карьеру финансового директора.

На следующий день мы прощались с неформалами. Они играли, кто на чем горазд, а я бегал с протянутой шапкой. Потом медяки превратились в две бутылки портвейна, и все расселись полукругом, вполголоса напевая песни – так, для души. Единственная кружка ходила по часовой стрелке, вокруг все было наполнено любовью, а со своего пьедестала загадочно, как Будда, улыбалась самая огромная в мире голова дедушки Ленина.

Монстрация

На центральной улице Новосибирска шумел большой митинг. Вздымались алые лозунги, слаженно звучали речовки. Если бы старенький коммунист из дома напротив, отложив «Правду», выглянул в окно, он бы удовлетворенно подумал, что первомайская демонстрация за последние годы сильно выросла и оживилась. Мурлыкая: «И Ленин такой молодой, и юный Октябрь впереди», он бы вновь взялся за газету, но тут до его слуха внезапно бы долетели странные выкрики митингующих.

– Сорок два! – вопили одни.

– Светофор! – подхватывали другие.

А третьи и вовсе чеканили шаг под «Тараканище» Чуковского.

Тогда бедный пенсионер наверняка бы вгляделся в кумачовые транспаранты и с ужасом прочитал на одном из них, который высоко поднимал парень в увешанной значками шляпе: «Вся власть воображению!» Рядом две девчонки с подчеркнуто строгими лицами несли картонное предупреждение: «Добро не дремлет!» Рыжая женщина постарше щеголяла кокетливым: «Хочу шампанского, фруктов и последствий». А на самом крупном плакате и вовсе было написано невообразимое: «Монстрация за мократию». Потому как за окном шумела не демонстрация, а нечто прямо противоположное.

Пародии на митинги в России не редкость. Перформансисты московской группы «Радек» вставали во главе толпы, переходившей улицу на зеленый свет, поднимали бессмысленные лозунги и моментально превращали спешащих на работу, ничего не подозревающих людей в манифестантов. К первомайскому шествию двухтысячного года пристроились художники, начертавшие на плакатах предложения услуг: «Сочинения. Рефераты», «Нелинейный монтаж. Видеосъёмка», «Уроки химии»… Но подлинно народное движение зародилось в Западной Сибири. У его истоков стояли молодые художники из группы CAT Максим Нерода, Екатерина Дробышева и Артем Лоскутов.

– Шествия коммунистов в нашем городе были ужасны, – вспоминает Артем, который и сам был сторонником коммунистических идей. – Люди хотят построить новый мир. Почему же их митинги – такое убогое и бессмысленное зрелище? Чтобы эту бессмыслицу подчеркнуть, мы хотели влиться в их ряды с какой-нибудь глупостью. Написали манифест – приглашение сделать художественную инъекцию серому мрачному городу. Все лозунги проданы, все воззвания лишены смысла, остается лишь недоумевать. Думали, придет десяток человек, а явилось восемьдесят. Нацболов – единственной молодежной политической движухи – было в три раза меньше, чем нас. Остальные – бабушки и дедушки.

Шествие решили назвать монстрацией – чтобы избавить демонстрацию от разрушающей приставки. За несколько лет новосибирские «монстры» побили старых «демонов» по всем статьям. На монстрацию ходили уже тысячи человек. Из Новосибирска она распространилась в другие крупные города.

– Новосибирск скучный. Здесь некуда больше пойти, чтобы тебя не обвешали флагами, а на ухо не орал паренек из столичного бойз-бенда, – продолжал Артем. – Монстрация – это самая демократичная художественная акция. Участвовать могут и ребенок, и бабушка. Некоторых детей несут в животах с надписью «Он все видит». Даже из Красноярска и Барнаула приезжают. Мы жалуемся, что в нашем городе ничего нет, а люди из Новокузнецка отвечают: «Имейте совесть!» В Европе сел на автобус – и через пару часов ты в другой стране. А у нас проехал семьсот километров – и ты в Омске. Повернул в другую сторону – оказался в Томске…

В стране, где демонстрации любых политических партий унылы и похожи, особенно остра необходимость в чем-то ином. Ведь освободиться можно, только вырвавшись за рамки, посмеявшись над ними. Традиционный лозунг первомайских демонстраций «Мир, труд, май!» не менее абсурден, чем монстрационное «Если сопротивление, то ом!». Но старый абсурд – с серьезным напыщенным лицом, а молодой научился над собой смеяться. Он сознает, что не имеет смысла. Не здесь ли глупость соединяется с мудростью? Это веселый и непристойный бахтинский карнавал, та самая насмешка и над чересчур серьезной властью, и над чересчур серьезными оппозиционерами, без которой невозможно отринуть прежний образ мысли и прийти к новому. Вот только старый мир никогда не сдается без боя. И средства у него против шутников совсем нешуточные.

– В 2009 году митингу компартии перестали давать главный проспект. Мы пошли без коммунистов и согласований, – вспоминает Артем. – Все обошлось, а через неделю меня позвали в центр по борьбе с экстремизмом. Побеседовать. Я говорю: «У меня времени на вас нет, предзащита диплома на носу. Давайте в другой день, и вообще – лучше оформим наши отношения документально, повесткой». Тут посыпались угрозы: мол, мы тебя и так задержим. А я им: «Сперва предъявите ордер. Я в кино видел, что бывают ордеры на арест». Вечером меня взяли у дома, посадили в тачку, отвезли во двор. Сидим, ждем. Я спрашиваю: «Что тупим? Бить собрались или разговоры разговаривать?» Потом доставили понятых и говорят: раз уж тебя задержали, надо обыскать. Порядок такой. Милиционер полминуты вертел сумку в руках, делал вид, что не может открыть, отворачивался… Даже понятые это признали. Наконец, он высыпал мои вещи, и сверху в сумке оказался пакет с травой. Состригли мне ногти, сняли отпечатки, да только на пакете их, понятно, не было. Экспертиза показала, что я ничего не употребляю. Месяц посидел в СИЗО, в итоге меня оштрафовали на двадцать тысяч. Не милиционеров же сажать, которые улики подбрасывают.

Сейчас создателей монстрации разметало по всему миру. Екатерина Дробышева стала специалистом по латиноамериканской культуре, много времени проводит в Мексике. К новым монстрациям она относится скептически. Максим Нерода уехал в Берлин, где работает веб-дизайнером.

В центре «Дунгур», что означает «Бубен», страждущих принимают шаманы

Над нами с криком дерутся коршуны. Подлетая к сопернику, птица сильнее хлопает крыльями, чтобы ударить на полной скорости

Седой рыбак быстро перебирает сеть. Сильные жилистые руки с хрустом вывертывают рыбу из ячеек и бросают в ящик на дне лодки

Крошечный паром перевез нас через Енисей (на берег его пришлось втаскивать, по-бурлацки впрягаясь в длинную шлею)

«Должно быть, кто-то подсчитал, что платить пособия дешевле, чем поддерживать колхозы. Но как потом людей заново научить работать?»

Сюда стремились в поисках Шамбалы, но в священных местах не караулят на каждом углу алчные гуру. Это место – Горный Алтай

Выпив горячего чаю с молоком и солью, я вышел наружу и нос к носу столкнулся с оленем. Красавец равнодушно оглядел меня и даже не подумал посторониться

Алтайская избушка с крышей из коры

Большой Салбыкский курган в Хакасии

Шествие решили назвать монстрацией – чтобы избавить демонстрацию от разрушающей приставки

Здесь шаман посылает язычника в православный храм за иконой, а христианин покупает шаманский оберег

Как и все женщины, к которым я испытывал особую симпатию, Кася была сумасшедшей

В верховьях Баргузина, на древнем перекрестке миров.

Здесь самые северные из центрально-азиатских степей упираются в горы и подступающую тайгу

Белоснежные горы, как в Гималаях, но в свежую вкусную воду из бесчисленных ручьев не надо добавлять обеззараживающие пилюли

Художник не касается бересты ни кистью, ни резцом, лишь проявляет узор, заложенный самой природой

«Никакого спасу от коршунов нет. Пару лет назад один так обнаглел, что поднял крышку кастрюли и стащил рыбью голову прямо из кипятка!»

Последним покинул Сибирь Артем Лоскутов. В родном городе бдительные стражи порядка постоянно засыпали его новыми делами, от административных до уголовных, так что работать стало невозможно. Теперь он живет в Москве. Его абсурдистские лозунги выставлялись в Третьяковской галерее.

На карте монстраций под согласное шиканье серьезных властей и суровых революционеров вспыхивают новые города.

У людей, познакомившихся на шествиях, рождаются самые настоящие дети. И даже если движение угаснет, смех рано или поздно победит. Хотя бы потому, что победа без смеха ничего не стоит.

Разговоры в пути

Большое путешествие по России я начал из самого ее центра, с Красноярского края. У меня было желание понять ее, и ни малейшего представления, как этот сделать. Переезжая с места на место, я очутился в Дивногорске – городе состарившихся комсомольцев, который карабкается, словно кошка, по склону холма возле огромной ГЭС. Было странно сознавать, что эта бетонная громадина способна родить и выкормить поселение живых людей. На автовокзале мужик с тяжелым морщинистым лицом вдруг коротко спросил: «Поговорим?» и, не дожидаясь ответа, спокойно и обстоятельно изложил мне всю свою жизнь: как работал шофером, как ездил добывать золото в северные артели, а потом, скопив денег, подался на юга… Ни жалоб, ни восторгов, ни завершенности сюжетов – чистый поток мысли, то ли Фолкнер, то ли Джойс, благо странствовать российскому Улиссу довелось не меньше, чем предшественникам. Сибиряки вообще редко жалуются, но тем поразительней их желание запечатлеть себя в слове, сказанном незнакомцу.

Лишь через несколько месяцев, упустив немало подобных историй, я понял, что этот многоголосый хор и есть способ России говорить с теми, кто хочет ее услышать. Достаточно захотеть, и она сама отыщет тебя, запастись терпением – и со временем неприметные крупинки золота, оставшиеся в памяти от сотен разговоров, сплавятся в драгоценный слиток. И пусть пока мои сокровища не столь велики, голос страны – то юный, то старческий, то женский, то мужской, будет звучать во всех частях этой книги.

• • •

У нас в городе небольшой бизнес – от родителей достался. Но чтобы по-настоящему подняться, надо в политику идти. Только там можно заработать нормальные деньги. Молодые им сейчас нужны.

Президентом-то я вряд ли стану, а вот мэром Иркутска – вполне возможно. Надеюсь, глава района до поры не догадается, на чье место я мечу, иначе плакал мой бизнес…

Мы с подругой вчера заявление в ЗАГС подали.

На свадьбу человек пятьсот соберется, у нас, бурят, иначе не бывает. Расход, конечно, большой. Даже кредиты в банках дают специальные. Но это окупается – ведь каждый гость какую-то денежку принесет. Недавно приятель женился – так на дом и машину хватило.

Откуда, спрашиваешь, в машине православная икона? Мне шаман сказал: надо, мол, из церкви оберег принести. Против христианских злых духов. Передай-ка флакончик с рисом из бардачка. Священную гору проезжаем, сыпануть надо. Так полагается. Рис кидать, обряды шаманские проводить, монгола кормить. Иначе большая беда может случиться. Если слушаешься шамана – все хорошо в семье будет, без ссор и болезней. А ламам я не верю. Говорят, когда-то на Ольхон монголы пришли. Плохо им там было, но никто из бурятов не помог. Так и умерли они от голода. Теперь каждая бурятская семья должна по вине своих предков кормить одного из тех монголов. У меня, шаман сказал, черный монгол. По весне сметану жарим, мясо, потом часть сжигаем на костре – пусть покушает.

• • •

Развалили! Все развалили, сволочи! Петра I на них нет. Тот бы живо порядок навел. Люди работают за копейки, кредитов по дурости набрали, а как отдавать? Лапшу ротом хлебать будут, на кишке экономить, но машину с японской свалки купят. Все на Европу смотрят. У тех автомобили – и себе хотят, в пробках сидеть. Что ни крестьянин – то обезьяний. Так и живем в Чите. Серое вещество, знаешь ли, очень серое.

• • •

Зимой 2010 года мы с другом по льду перешли Байкал. Все семьсот километров. Тащили за собой сани весом больше центнера. Суровые морозы, сильный ветер. Пока этот маршрут одолели без кайтов и собак, только своими ногами, лишь четыре экспедиции. Мы пересекли озеро за двадцать четыре дня и шесть часов, это второй результат во всем мире.

На пятый день, когда уже далеко отошли от земли, к нам подъехал человек на «Буране». До ближайшей деревни – сотня километров. Ума не приложу, откуда он там взялся.

Мы думали, сейчас предложит помочь, а он первым делом, не успев поздороваться, спросил, есть ли у нас регистрация. Я сказал, что есть, а на самом деле не было. Он кивнул и уехал. Когда я работал в Москве во времена Союза, то видел, как буксировали самолет Матиаса Руста. После байкальской экспедиции я думаю, что все его неприятности были из-за отсутствия регистрации. Посреди озера у нас сломалась палатка. Пришлось везти новую. Ее доставил следующей ночью военный корабль на воздушной подушке. До конца путешествия мы гадали, сколько это будет стоить. Наверняка ведь огромных денег! А с нас потом взяли всего пятьдесят семь евро. Пятьдесят – на горючее, семь – на водку солдату, который забирал корабль из своей части.