Читать книгу: «Туанетт. Том 2», страница 2

Лицемерие тётеньки Полины

Лёва был буквально обескуражен тем, что здесь, в Казани, родная тётенька Полина живёт не с ними и они теперь сами по себе. Лёва вспомнил ловкого и смелого форейтора отца, Митьку Копылова. После смерти папы он, отпущенный на оброк, щеголял в шёлковых рубашках и бархатных поддёвках, и богатые купцы наперебой приглашали его к себе на большое жалованье. Но стоило старшему брату Ивану уйти в солдаты, как отец вызвал сына к себе, и он теперь выполняет всю тяжёлую работу и не ропщет. «Роптать и мне не к лицу, тем более что Николенька вечерами не покидает и, как наседка, опекает нас. Да, он по-настоящему любит нас, и если мне, паче чаяния, станет очень плохо, я могу разбудить его и поговорить с ним о своей беде. Не побегу же я среди ночи к тётеньке Полине рассказывать о своих думах, да и говорить мне с ней сейчас не захочется». С такими тяжёлыми мыслями он уснул.

Приехав в Казань, старший брат Николай стал внимательно присматриваться к тётеньке Полине. Он понял, что с мужем она живёт не очень дружно и временами Юшков старается избегать её. Главное кредо Полины Ильиничны – светская жизнь и необузданные эмоции: «Я хочу!» Только сейчас Николай понял последние слова покойной тётеньки Александры: «Воздержитесь писать Полине о моём уходе». «Необходимо было мне самому поехать в Казань и объяснить тётеньке Полине, что забирать детей из дома не надо». Ему вспомнилась любимая поговорка отца: «Семь раз отмерь – один раз отрежь!» А теперь махать кулаками было поздно.

Спустя несколько дней тётенька на встречу с братьями пришла вместе с мужем Владимиром Ивановичем Юшковым. Она опять стала говорить о любви к ним и о том, что приложит все силы для их удобной жизни. В её сладенькой улыбке сквозило лицемерие. Дети это почувствовали, а Лёва не выдержал и спросил:

– Тётенька Полина, если вы утверждаете, что любите нас, то почему вы сами не приехали к нам в Ясную и не спросили нашего мнения, хотим ли мы ехать в Казань или нет?

– Я думала, – несколько растерянно произнесла она, – что вам здесь жить и учиться будет намного интереснее.

– Если бы нам, как вы утверждаете, здесь было бы жить и учиться лучше и интереснее, то тётенька Татьяна не писала бы вам, что мы хотим жить дома.

Владимир Иванович Юшков понял, что его супруга толком не может объяснить своего упрямого решения, и видел, как дети смотрели на них каким-то невыносимым взглядом, в котором читалось некое неприятие и даже неуважение к ним, и он, улыбнувшись, произнёс:

– Теперь, господа… – но, поняв, что произнёс не то, поправился: – Дети мои, когда вы здесь, поздно рассуждать об этом! В будущем мы обязательно будем советоваться с вами.

Тётенька, опустив глаза, не нашла что сказать и, оставив мужа с братьями, быстро ушла к себе. С этой минуты Лёва с горечью понял, что, по сути дела, они одни и предоставлены самим себе. И неслучайно впоследствии он назовёт годы отрочества пустыней. Ухаживают за ними горничные, дядьки, ходят учителя, крепостные мальчики выполняют их приказы, но тётенька Полина не может уразуметь своим скудным умом, что им нужен душевно родной человек, с которым можно поговорить обо всём и который понимал бы их с полувзгляда, как Туанетт. Полина Ильинична на это неспособна.

Старший брат Николенька писал Ёргольской: «Вот уже пятнадцать дней, как мы приехали в Казань. Я работаю и часто думаю о вас, моя добрая тётенька, особенно вечером, когда все мы собираемся маленьким кружком. В этом обществе я исполняю роль рассказчика, чтобы развлекать моих братьев и сестру. Моя аудитория не очень требовательна, поэтому я могу гордиться, что имею полный успех…»

Сюрприз на Рождество

Николенька как никто другой видел, что, в отличие от Сергея и Мити, Лёве и Маше было здесь намного тяжелее без родного тёплого взгляда. Под Рождество на одной из центральных улиц города, Проломной, Николенька договорился с устроителем праздника, весёлым петрушкой-скороходом, и, предварительно заплатив ему, попросил как бы в честь наступающего Рождества вручить подарки детям. Проснувшись утром, он сообщил, что ему приснился удивительный сон и они идут гулять в город.

– Мы, – с заговорщическим взглядом вещал старший брат, – идём сейчас с вами только вперёд. Представьте себе, что, шагая по Проломной улице, где множество прекрасных магазинов, мастерских и рестораций, мы вдруг видим, как к нам выходит петрушка, а может быть, клоун или очаровательная фея и начинает вручать подарки.

– Это вы явно загнули, дорогой братец, – скептически проговорил Серёжа.

– Ничего необычного, – возразил Митя, – как раз перед Рождеством и происходят всякие фокусы.

– Я бы поверил, если бы это случилось на балу или утреннике, но не на самой улице, где полно чужих людей.

Маша с Лёвой, слушая разговор братьев, во все глаза смотрели, не появится ли и правда неизвестный, который начнёт раздавать подарки. А Николенька продолжал вести свою группу, при этом, увидев в одной из витрин модной лавки бегающего зверька, воскликнул:

– В своей норе и хорёк хорош!

– Какой же это хорёк? Это же настоящая белка! – воскликнула радостно Маша.

– Правильно, которая грызёт орешки, тем более что в этих орешках все скорлупки золотые.

Дети обернулись. Перед ними уже стоял ряженый на ходулях с мешком за плечами. Он вмиг приблизился к ним, снял с плеча мешок и весело крикнул:

– Принимайте дары к Рождеству, я перед вами стою наяву!

Сергей, не веря своим глазам, резко крутанулся и чуть не упал. Митя с Лёвой с нескрываемым восхищением смотрели на скорохода, а Маша даже присела на корточки от удивления. Остановились и некоторые прохожие, наблюдая за происходящим. Заметив, что толпа увеличивается, ряженый мгновенно передал большую коробку Николаю и так же внезапно исчез, как и появился.

– Николя, что это? – удивлённо глядя на старшего брата, поинтересовалась Маша.

– Вернёмся домой и посмотрим, – сам как будто не понимая, что произошло, ответил старший брат.

– Мне кажется, – всё ещё сомневаясь в происшедшем, проговорил Сергей, – что здесь какой-то розыгрыш.

– Какой же вы, братец, недоверчивый.

– Но мы же не знаем, что в этом коробе!

Возвратившись домой, Николай открыл его, вынул куколку, вручил её сестре и порадовался, увидев её прежнее детское выражение, по-настоящему ту самую жизнерадостность, которая была ей присуща. С момента переезда в Казань взгляд её стал какой-то отстранённый и, общаясь с братьями, она стала не по-детски сурова и сдержанна. Даже в момент встречи тётушка Полина, увидев её, мгновенно стёрла сладкую улыбку и просто поприветствовала её.

Николенька вручил детям несколько книг. И если Лёва воскликнул от восторга, прочитав название «Чёрная курица» Погорельского, то братья к книгам отнеслись сдержаннее. Больший восторг был в тот момент, когда старший брат вручил им почти настоящие сабли и маски, и тут же завязалось настоящее сражение и беганье по всем комнатам.

Наступал 1842 год. В этом большом незнакомом городе имелось всё. Дети были сыты, обуты и одеты, но не было дорогого человека, который бы сумел их приласкать и приголубить. В будние дни за занятиями время для Лёвы пролетало незаметно. Но стоило приблизиться праздникам, как какая-то тоска наваливалась на него, он стремился где-нибудь уединиться и начинал вспоминать тётушку Туанетт, с которой было так тепло и уютно. «Бывало, – про себя вспоминал он, – забежишь к ней в комнату, она сидит с книжкой, отложит её в сторону, возьмёт со столика и достанет из одной из скляночек какую-нибудь сладость. Сосёшь конфетку или кушаешь печеньку, и уютно и сладко на сердце, и даже в классы идти не хочется. А сколько задушевных бесед было с ней, и не счесть».

Сейчас сидеть одному в пустой комнате было жутко грустно. Именно тут он чувствовал своё сиротство. Николенька ушёл в гости. Сергей с Митей были заняты своими делами, да и беспокоить их плохим настроением не хотелось. Тем более что недавно Сергей сказал: «Пора, Лёва, перестать нюниться, тебе уже четырнадцатый год бьёт, так будь самостоятельным человеком!»

«А может быть, мы неправы и зря заподозрили тётеньку Полину в том, что мы ей не нужны? И это просто наше воображение?» Он быстро оделся и пошёл к ней. Дворецкий, узнав его, беспрепятственно пропустил. Вой дя в гостиную, он увидел, что Полина Ильинична с большим увлечением переставляет в гостиной мебель.

– Нет, я же вам объясняю, – с долей раздражительности командовала она, – этот диван надо поставить в правый угол, чтобы я могла смотреть в окно!

Заметив вошедшего Льва, она бросила:

– Лёва, я сейчас занята, пройдите на половину Владимира Ивановича.

«Прав Митя, ей до наших забот нет никакого дела. Перестановка дивана её больше интересует, чем мы!» И, одевшись, он ушёл к себе.

За окнами завывал декабрьский ледяной ветер, стуча голыми ветками в окно. Однажды Лёва даже вздрогнул, подумав, что к ним в комнату хочет залезть кто-то чужой, но поняв, в чём дело, даже посмеялся над собой и о пустых страхах. Он вернулся в комнату и сел на диван. горничная Матрёна зашла в комнату, чтобы зажечь свечи, и, увидев пригорюнившегося отрока, приблизилась к нему, поинтересовалась:

– Лев Миколаевич, что это вы будто сам не свой или болит чего? – И, не дожидаясь ответа, произнесла: – Да, человеческую ласку на базаре не купишь! У Полины Ильинишны светская жисть. И зачем она сорвала вас сюда?

– Ей казалось, что нам здесь будет хорошо, – тихо проговорил отрок.

Она присела с ним рядом и, чуть приобняв его, сказала:

– Вы не грустите, Лев Миколаевич, скоро весна, а там с тётенькой Полиной поедете в свою Ясную.

– Да-да, Матрёна, хорошо бы!

– А сейчас старайтесь думать о чём-нибудь добром!

От её ободряющих слов исходило такое спокойствие, что ему захотелось рассказать ей о своих переживаниях, и в то же время он думал: «Поймёт ли она меня?» И тем не менее он был ей благодарен за то сочувствие, которое она проявила к нему.

– Ой, – воскликнула она, – мне же надо во всех комнатах свечи зажечь! – И исчезла так же быстро, как появилась.

Подарок Юшковой

– Дети мои, – произнесла в одну из встреч с братьями Толстыми тётенька Полина Ильинична, – сегодня я желаю вам подарить четырёх крепостных мальчиков, которые постоянно будут обслуживать вас и помогать вам.

– Это совершенно ни к чему, – серьёзно произнёс Митя. – Я и сам могу великолепно себя обслуживать. Не знаю, как вы, братья, а я отказываюсь от своего раба и даю ему свободу.

Николенька как старший брат дипломатично промолчал, только обаятельно улыбнулся. Сергей тоже ничего не сказал, но несколько саркастически посмотрел на Митю. Лёва же с восхищением смотрел на Митю, думая, что у него не хватило бы смелости отказаться от крепостного мальчика, тем более что, как выразилась тётенька, они же графы. Да и что об этом скажут и подумают окружающие? Полина Ильинична от поведения среднего брата была в шоке и потемнела лицом. И хотя Митя освободил Петю – так звали его крепостного мальчика, – троих братьев и сестру теперь каждое утро обслуживали крепостные. Лёве помогал Ванюша, с которым он быстро нашёл общий язык. Но больше всего ему импонировал помощник Николеньки Казимир. Его никто никогда не видал грустным или озабоченным. Любую работу он выполнял играючи. Утром у него всё было готово, и Николенька лишней минуты не задерживался, уходя на занятия в Казанский университет.

Митя вёл обособленный образ жизни. С братьями он общался мало и только во время занятий. В доме Юшковых уже несколько лет жила взятая на воспитание больная девушка, Любовь Сергеевна. Это было жалкое существо. Дмитрий приходил к ней в комнату, разговаривал, читал ей, но никогда и намёком не показывал, что делает доброе дело. Старшие братья подтрунивали над ним, а Лёва восхищался Митей, хорошо понимая, что сам заниматься с такой девочкой он не смог бы, так как от неё постоянно дурно пахло и она была неимоверной плаксой.

Первую весну дети встречали в Казани. В конце апреля Казимир ворвался в комнату мальчиков и объявил:

– город плывёт!

– Тонем? – высунувшись из-под одеяла, поинтересовался Сергей.

– Здесь у нас сухо, но полгорода охвачено половодьем.

– Не рассказывай нам сказки, мы тебе совсем не верим!

– Жаль, что на улице сейчас ветер рвёт и мечет, а главное – ледяной снег сечёт в лицо, а то бы вы сами в этом убедились!

Ближе к вечеру пурга отступила. Все сразу высыпали на улицу и, дойдя до Кремля, поняли, что Казимир был прав.

– А весь город не затопит? – поинтересовался у Казимира Митя.

– Нет, такое половодье каждый год происходит, но вода только до определённых мест доходит и останавливается, – с уверенностью произнёс мальчик.

С высоты крепостных стен перед ними открылась великолепная картина. Обширная равнина вод, окаймлённая Улонскими горами с юга, которые тонули в тумане. К западу лежали Адмиралтейская и Ягодная слободы, где на горе красовался Зилонов монастырь. Несколько правее находились сушильни порохового завода.

– А что это торчит в воде, похожее на монумент, между крепостью и слободами? – спросил Николенька у Казимира.

– Это памятник в честь убиенных русских воинов при взятии Казани, а за ним находятся сёла Щербачёвка и Савиново. У меня в Щербачёвке дед обретается.

– И он не боится утонуть? – спросил Митя.

– Они привычные: живность и сами – на крышу, пока вода не схлынет.

– А весь дом не уйдёт под воду? – продолжал допытываться Митя.

– В позапрошлом годе вода чуть-чуть не подобралась к крыше, но это только раз было. А так дом только наполовину стоит в воде. До мая просидят на крыше, а там и вода уйдёт. Только потом стены просыхают плохо, даже в жарынь в нём прохладно. Подождите, чуть потеплеет, я вас покатаю на лодке. Дюже интересно пройти по воде, – проговорил Казимир.

– Стихия – это страшная вещь, – думая о чём-то своём, тихо проговорил Митя.

Старшие братья не обратили внимания на его реплику, а Лёва, возвратившись в дом, подошёл к Мите и спросил, что он думает по поводу стихии.

– А то, что человек бессилен против стихии. Некоторым кажется, что мы всесильны, а оказывается, что всесилен Бог, и здесь уже ничего не сделаешь!

Митя не стал развивать эту тему, но Лёва понял, что для него это не праздный, сиюминутный вопрос, а серьёзная задача для дальнейшего размышления. Отныне Лёва совсем другими глазами смотрел на брата Митю, который был старше его на год. И между ними не делали различия, кто старше и младше. Если Сергей всё время подчёркивал, что он старший, и даже требовал к себе уважения, то Митя вёл себя спокойно и никогда не претендовал на старшинство. Но здесь Лёва осознал, что он много и серьёзно размышляет о жизни. Перед ним он – сущий ребёнок. Именно Митя выступил в защиту сестры Маши, поняв лицемерие тётушки Полины. Именно Митя уверенно заявил, что ему не нужен крепостной мальчик и он сам в состоянии себя обслужить. И в классах, когда Мите что-то непонятно, он не стесняется переспросить учителя. Честность и прямота Дмитрия покоряли Лёву. Сам он, как ему казалось, этих качеств в себе ещё не выработал.

На лето дети уехали из Казани в имение Паново, которое находилось в двадцати девяти вёрстах от города, на левом берегу Волги. Перед господским домом находился большой пруд с островом, на котором когда-то жил медведь. Как-то в усадьбе собралось много гостей. Все веселились и отдыхали. Взрослые братья были заняты с пришедшими девицами, а Лёве казалось, что на него никто не обращает внимания. Тогда, чтобы удивить пришедших, он в костюме бросился в пруд, решив переплыть на другой берег. Силы стали покидать его, и он стал тонуть. Женщины, убиравшие сено, подбежали к пруду и протянули грабли, с помощью которых Лев сумел выбраться на берег.

В начале сентября Толстые возвратились в город и не узнали Казань. В конце августа на город налетел ураган и в одной из гостиниц на Проломной улице вспыхнул огонь. Из-за сильного ветра пламя перекинулось на другие дома. Порывистый вихрь закрутил пламя, стали разбрасываться искры, и летали целые головни. Огненное море разлилось, запылали улицы: Воскресенская, Покровская, Грузинская и другие. Звон колоколов, стук и треск от разрушений слились с криками и воплями людей. Ужаснее, чем днём, было во мраке ночи. Пламя перебросилось за Булак и распространилось далее. Вспыхнули гостиный двор и всё окружающее его пространство. Пламя распространилось до Арского поля. О мощи урагана и резвости огня свидетельствовали пепелища окрестных деревень. Они горели даже за девять вёрст от города, и разносимые бурей горевшие стога сена способствовали усилению всеобщего пожара. Сгорел гостиный двор со всеми его отделениями. Пожар уничтожил казённые и общественные здания, в том числе театр и мост через Булак. город представлял собой сплошные развалины.

– Вам удивительно, молодёжь, что город в очередной раз сгорел, – спокойно произнёс Владимир Иванович, – а мне – уже нет. Ваш дедушка Илья Андреевич только вступил в должность губернатора, как произошёл в 1815 году страшный пожар, уничтоживший пол-Казани. Надо отдать ему должное, он организовал сбор пожертвований и сам внёс в пользу погоревших пятьсот руб лей.

Удивлению Лёвы и его братьев не было предела. Живя в Ясной, они не наблюдали подобных катаклизмов. Здесь же, в Казани, за несколько месяцев увидели весеннее половодье, затопившее полгорода. Сейчас, в сентябре 1842 года, разрушительный ураган с пожаром, по сути, превратил город в руины, многие жители остались без крова. Письма от тётеньки Татьяны приходили редко, и, по обыкновению, ответное письмо писал Николенька, а братья с сестрой Машей дописывали по строчке. Сейчас он сообщал: «Казань очень печальна и пустынна после пожара. Любители балов и празднеств в отчаянии. А у нас идёт интенсивная учёба, и все мы постоянно думаем и скучаем по вам».

С ранних отроческих лет Лёва задумывался о перипетиях жизни, о той сиротской судьбе, которая выпала на их долю. Он запоем читал историю Иосифа из Библии, русские былины, сказки «Тысяча и одна ночь» и осознавал, как разнообразна и удивительна жизнь. Читая повесть Н. Полевого «Блаженство безумия», Лёва увидел судьбу героя, похожую на его собственную. У Антиоха умирает мать, вскоре он лишается и отца. «Дед мой, – пишет автор, – богатый помещик, окружённый льстецами и прислужниками», который отвратил от себя юного героя, разрушив его романтические мечты, что и привело к безумию и смерти. С большим интересом Лёва прочитал и «Парашу-Сибирячку» того же Полевого, и ему даже представилось, будто он сам её написал.

В 1843 году Сергей и Дмитрий поступают в Казанский университет, на математический факультет.

Расставание с Николенькой

Старший брат Николенька, окончив Казанский университет, уезжал в Москву, думая поступить на службу в армию. Братья Сергей и Митя перешли на второй курс и тоже вышли на каникулы. Лев только готовился поступать в университет и уже сдал некоторые предметы. Оставалась самая малость: история и география. На экзамене по географии произошла заминка, и Лев не смог ответить ни на один вопрос. Ему даже пытался помочь попечитель университета Мусин-Пушкин, попросив перечислить названия нескольких французских городов. Лев молчал, и тогда он посоветовал ему летом позаниматься и прийти на переэкзаменовку осенью.

– Милый граф, вы так молоды, поэтому не стоит обращать внимание на такие мелочи, как экзамен! Я знаю, что вы ещё объедете всю Европу, многое нам расскажете и в дальнейшем об этом провале будете вспоминать с улыбкой, – подбежав к нему в университетском коридоре, протараторила тираду некая девица и тут же исчезла.

Лёва изумлённым взглядом проводил её, но больше никого не заметил и вышел на улицу. «Чудеса, да и только, кому расскажешь – не поверят, да и нужно ли говорить об этом?»

Утром он узнал, что Николенька скоро уезжает. Сергей с Митей стали полностью самостоятельными, а он теперь остаётся совсем один, как будто былинка в поле, и настроение его снова испортилось. Дойдя до дома, он присел на скамейку в саду, наслаждаясь запахом цветущих яблонь и черёмухи, и не заметил, как задремал.

– Вы, Лёва, так усердно занимаетесь, что того и гляди окажетесь под скамейкой, – легонько толкнув его, произнёс подошедший Николенька.

– Уже отзанимался и провалился на истории с географией.

– Слышал. Попечитель Мусин-Пушкин также советует плотно пару летних месяцев позаниматься и в августе пересдать! Огорчаться, Лёва, по этому поводу не надо. Как говорится, игра стоит свеч!

– Вы правы, Николенька, – ответил Лёва, переживая, что в это лето ему не придётся увидеть любимую тётеньку Туанетт.

– Милый Лёва, я понимаю твоё огорчение, но отчаиваться ни к чему.

– Ты думаешь, что мне сейчас легко? У тебя всё понятно, и я верю, осенью станешь студентом, а что ждёт меня, пока непонятно!

– Как это? – невольно вырвалось у младшего брата.

– Поверь, хуже всего – неизвестность!

– Но вы, Николенька, пока мы будем учиться, можете пожить с тётенькой в Ясной.

– Нет, Лёва, пока есть желание, надо служить, как покойный папенька. Помещиком быть я не собираюсь, а жить трутнем не желаю, поэтому мне и грустно, что я расстаюсь с вами.

Лёва, только что готовый разрыдаться от жалости к самому себе, был, что называется, ошарашен признанием старшего брата, и ему стало неимоверно стыдно за свой эгоизм.

– Вы знаете, Николенька, мы постоянно будем думать о вас, и вы, пожалуйста, почаще пишите нам.

И тут он окончательно осознал, что брат уходит во взрослую жизнь. Ему почему-то вспомнился его переход из тётенькиной комнаты в комнату мальчиков. Здесь всё было намного серьёзнее. «Какая это будет жизнь и как она сложится для него, средних братьев и для Николеньки?»