Читать книгу: «Мечтатель»

Шрифт:

Все права защищены. Ничто из этой книги ни в какой форме не может воспроизводиться, закладываться в память компьютера или передаваться по средствам связи без письменного разрешения владельца авторских прав.

* * *

От автора

Книга, которую вы держите в руках, – современная проза, но не совсем. Действие в ней происходит в начале двадцать первого века, но им не ограничивается. Эта книга родилась как некий симбиоз последствий моих неглубоких, но продолжительных увлечений отечественной историей и попытки найти ответы на два взаимоисключающих и в то же время дополняющих друг друга вопроса.

С одной стороны, чтение исторической литературы неизбежно вызывает желание пофантазировать. Отсюда первый вопрос, или точнее – группа вопросов. Могли бы те или иные события не произойти или сложиться как-то иначе? Насколько возможно было бы изменить историческую картину? Под силу ли было это сделать конкретным историческим персонажам? Да, конечно, история не знает сослагательного наклонения, но уж очень хочется хотя бы порассуждать на эту тему.

С другой стороны, узнавая все больше и больше о жизни наших далеких и не очень предшественников, с поправкой на неизбежную путаницу и недостоверность источников, невольно задаешься еще одним вопросом: а может ли знание истории пригодиться в повседневной жизни? И речь здесь идет отнюдь не о судьбоносных решениях политиков, витающих в высоких сферах государственного управления, а о жизни обычных людей.

Если на первый вопрос я сам себе отвечал, и не раз, то применить исторические параллели к реалиям моей жизни мне, к сожалению, так и не удалось. В своем воображении я с большим удовольствием поворачивал исторические события так, как мне больше нравилось, ставя себя на место самых разных исторических деятелей, и принимал несравненно лучшие, чем они, решения, но от окружающей меня действительности все это было бесконечно далеко. Вот и придумал я главного героя – вполне себе обычного молодого человека, увлекающегося историей, и предоставил ему возможность попытаться получить положительные ответы на оба эти вопроса. У него это получилось, а вот к чему это привело и пошло ли это на пользу главному герою – судить вам.

Все бы ничего, но получилось так, что в книге я, устами своего героя, достаточно вольно описываю и произошедшие события, и исторических личностей, в этих событиях участвующих, чем рискую нарваться на многочисленные отповеди по этому поводу со стороны как профессиональных историков, так и воинствующих любителей. Право, не стоит! Книга написана в жанре художественной литературы, и перед автором не стояло задачи строго придерживаться исторической достоверности.

Мне, конечно, очень хочется отделаться дежурной фразой, заимствованной из англо-американского права: «любые события и персонажи вымышленные; любое сходство с реальными событиями и персонажами случайно», – но, увы, не получится. Многие персонажи этой книги имеют реальные прототипы; исторические события тоже вполне себе реальные, но происходят они на страницах книги не на самом деле, а лишь проигрываются в голове главного героя – нашего с вами современника. Поэтому неудивительно, что изложенные в книге исторические эпизоды несколько отличаются от тех, на которые ссылаются в учебниках.

Я, правда, претендую на некоторую частичную достоверность описанных здесь событий отечественной истории, но сильно не настаиваю. В конце концов, кому не хотелось бы, при наличии такой возможности, чуточку поменять ход истории в лучшую сторону?

Глава I

Хорошо здесь! Птицы поют. Тишина и покой. Хотя нет, какой уж тут покой: первый запасной кавалерийский корпус – двадцать восемь эскадронов лейб-гусар, уланов, драгун, да еще конная артиллерийская рота с дюжиной орудий в придачу с пяти утра томятся в поле за Масловскими укреплениями. Люди и лошади устали от ожидания, от неизвестности, от напряжения. За Семеновским ручьем решается судьба армии, судьба войны. Там творится история, а здесь – идиллия, и вокруг никого, кроме казачков Платова неподалеку.

Рокот канонады не затихает с рассвета. Посыльные приносят вести – одна другой хуже. Бородино взяли еще рано утром; флеши на левом фланге несколько раз переходили из рук в руки; Утицкий курган на старой смоленской дороге вроде держится, но сообщают, что генерал Тучков убит; в центре по новой дороге редуты Раевского атакуют беспрерывно. Как тут не предаться мрачным размышлениям.

«Задвинули меня в пыльный чулан, от славы подальше, – сокрушался командующий первым кавалерийским корпусом. – Не любит меня старик-главнокомандующий, всерьез не принимает. Давеча назвал генерал-адъютантом. Не может забыть мне мои любовные похождения, хотя столько времени уже прошло. Уж сколько раз воинскую доблесть являл: в польскую кампанию, в турецкую, под Смоленском, а все меня за придворного держат. Только и выручает то, что государь мне благоволит. А все равно и в наградах, и в чинах меня обходят: вон тот же Платов уже генерал от кавалерии, а я до сих пор в генерал-лейтенантах хожу».

Все же сегодня с утра генерал-лейтенанта преследовала мысль, или даже какое-то смутное ощущение, что это сражение принесет ему удачу. «Сегодня или никогда!» – прочно засела в его голове навязчивая идея.

Около полудня явился запыхавшийся ординарец с приказом первому кавалерийскому корпусу совместно с казачьими полками переправиться через реку Колочь у деревни Малое и атаковать с фланга и с тыла французов и итальянскую кавалерию у деревень Новое и Захарьино.

«Ну что за глупость! – с досадой подумал командир корпуса. – Исход сражения решается на левом фланге и в центре. А на правом с утра после взятия Бородина только ленивая перестрелка, да и мост разрушен. Ясно, что Бонапарт на правом фланге не полезет. Ну ударим мы справа, может, даже Бородино отобьем, и что дальше? Эх, если бы в центре ударить, да всем корпусом, а казаков Платова – в обход! Я там на рекогносцировке отличное место приметил: если гусарам с драгунами налегке пройти оврагом по Семеновскому ручью до малой речки (Каменки, что ли?), а там за оврагом через лесок с кустарником, то можно скрытно из оврага подняться и перестроиться. И вот тут всем корпусом ударить в тыл, в аккурат между Богарне и Даву прямо на шевардинский редут! А если еще казачий корпус, переправившись через Колочь, обойдет с тыла – вокруг Бородина, то французам нечего делать будет! Отойдут как миленькие!»

Размышления – размышлениями, а приказ надо выполнять. Генерал уже подзывал бригадных командиров и командующих полками и тут внезапно появился гусарский полковник в сопровождении поручика, оба запыхавшиеся, на взмыленных лошадях с перекошенными лицами и выпученными глазами.

«Вот они – вестники фортуны», – почему-то решил генерал-лейтенант.

Полковник, подлетев к командующему корпусом, еле сдерживая коня, выпалил на одном дыхании:

– Господин генерал, срочно пожалуйте в ставку! Вы теперь главнокомандующий русских войск!

– Что за чушь?! – вырвалось у него. – Объясните, в чем дело, полковник!

– У его сиятельства князя Кутузова удар случился! В штабе говорят, что волею Государя в таком случае Вас должно назначить главнокомандующим!

– А как же князь Петр Иванович?!

– Князь Багратион тяжело ранен, с поля боя на руках вынесли!

В висках стучало, услышанное не укладывалось в голове. Но в этот момент сознание генерала как будто разделилось на две части. Одна из них безуспешно пыталась осмыслить происходящее, а вторая уже отдавала распоряжения.

– Иван Иванович! – обратился он к командиру второй бригады, застывшему рядом с ним. – Вы меня слышите?!

– Да, господин генерал! – очнулся ошарашенный известием не меньше своего командира генерал-майор Чарныш.

– Вы будете командовать корпусом! Снимайтесь с места и выдвигайтесь по смоленской дороге. Займете позицию у Семеновского оврага, сразу за флешами. Ждите там приказа. Дальше пройдете по дну оврага поэскадронно, ну как я вам рассказывал. Помните?

– Помню, господин генерал!

– Главное – действуйте скрытно! Направление удара – Шевардино!

– Будет исполнено.

Краем глаза новый главнокомандующий увидел, что казачьи полки Платова снимаются и уходят к Колочи, выполняя приказ Кутузова. Он решил было их остановить, но потом передумал. «Пусть. Если что пойдет не так, я не в ответе, а в случае удачи их рейд кстати будет», – решил он.

Эскадроны первого кавалерийского корпуса стали один за другим уходить в сторону новой смоленской дороги, а их бывший командир, взяв с собой только одного адъютанта, поспешил в ставку.

В ставке главнокомандующего царил хаос! Наблюдатели, вельможи, генералы, командующие, невесть кто еще – все суетились, размахивали руками, говорили одновременно. Многочисленные ординарцы, сбившись в кучу, не знали, что делать, кого слушать и куда скакать. Сражение продолжалось по инерции, без командования.

Новый главнокомандующий появился внезапно, словно ниоткуда, и в ставке не сразу его заметили, а потому всеобщий галдеж продолжался еще какое-то время. Затем все, как по команде, застыли, уставившись на генерал-лейтенанта (как ему показалось, с сожалением).

– Доложите обстановку! – скомандовал генерал, обращаясь ко всем сразу.

Офицеры заговорили разом, наперебой, стараясь завладеть вниманием нового командующего, но оказалось, что толком ситуацией владеет, пожалуй, только полковник Толь.

Доклад генерал-квартирмейстера был ужасен. Монотонно и без эмоций полковник Толь с эстляндской медлительностью поведал о неутешительном положении русской армии: на левом фланге после ранения Багратиона войска оставили флеши и отходят за Семеновский овраг; Утицкий курган захвачен французами; в центре под адским артиллерийским обстрелом вот-вот падут редуты Раевского. А Бонапарт все еще не пустил в дело свою старую гвардию. Еще один удар на левом фланге и все: русскую армию прижмут к Москве-реке и уничтожат полностью. Все ясно – сражение проиграно! Это конец войне, конец всему!

«Получается, что это я проиграл сражение! – с ужасом подумал командующий. – Кутузов, старый лис, вовремя удар схлопотал!»

«Была не была! – отчаянное положение придало смелости. – Теперь любой ценой нельзя допустить атаки французских гвардейцев».

– Срочный приказ! Раевскому оставить батареи и отойти на вторую линию обороны! Генералу Коновницину стоять и сколь можно держаться за Семеновским оврагом! Первому кавалерийскому корпусу отправляться в рейд французам в тыл!

Разом во все стороны помчались ординарцы. Приказы отданы! Дальше только ждать! Наполеон, только по рассказам побежденных великий полководец, а воюет всегда одинаково: сначала посылает на неприятеля второстепенные части, в основном иностранные, кого не жалко, а потом, обескровив противника, бросает вперед свои отборные гвардейские части, и тут уж у кого раньше нервы сдадут.

Прошел час, потом другой. Яростные атаки французов продолжались в основном на Семеновский овраг, в остальных местах бой явно затихал. Сейчас гвардия Наполеона пойдет в атаку.

Внезапно со стороны левого фланга показалось около полуэскадрона всадников в лейб-гусарских мундирах. Всадники скакали прямо к ставке. Лейб-гусары были из его корпуса. Но что они могли делать здесь, когда весь корпус ушел в рейд на шевардинский редут? Неужели атака кавалерии провалилась?

Когда гусары приблизились, оказалось, что они явились не с пустыми руками. Всадники прискакали с несколькими французскими знаменами и тремя пленными.

– Какого дьявола вы здесь делаете?! – накинулся на гусар начальник штаба Беннигсен. – Вам приказ был в рейд по тылам французов отправляться.

– Погодите, барон! – остановил его командующий и добавил, обращаясь к держащему себя несколько странно гусарскому офицеру. – Докладывайте, ротмистр.

Офицер на взмыленной лошади, как-то неестественно прямо вытягиваясь в седле, опускал глаза и явно не знал, что говорить. Командующий его узнал. Ротмистр Иванович – мрачный и решительный серб, обычно не вел себя, как стыдливая барышня.

– Господин генерал! – наконец выдавил из себя гусар. – Мы захватили пленного у Шевардино.

– Зачем вы пленных сюда, в ставку главнокомандующего привезли?! – опять вмешался Беннигсен. – Вы в своем уме, ротмистр?! Кто вам позволил прервать атаку?!

– Леонтий Леонтьевич! – повысил голос командующий. – Дайте ротмистру договорить!

– Пленный, похоже, сам… – упавшим голосом сказал Иванович.

– Кто сам?

– Бонапарт! – выпалил гусар, показав рукой на плюгавую фигуру в сером мундире, сидящую верхом на лошади за спиной одного из гусар.

Все, кто находился в ставке, разом повернули головы и уставились на француза с перекошенным злобой и в то же время зеленым от страха лицом. Это было невозможно, невообразимо, нереально и много еще чего «не», но это была правда!

«Вот она, удача, выпадающая раз в жизни! – пронеслось в голове командующего русской армии. – Это моя удача! Кутузову ее не припишут: Наполеона взяли в плен мои гусары, которых именно я, а не князь, послал в атаку на шевардинский редут».

Выяснилось, что рейд первого кавалерийского корпуса провалился почти сразу, после того как эскадроны, перестроившись, вышли из леса за Семеновским оврагом. Они по ошибке взяли сильно влево и выскочили прямо на артиллерийские батареи. Под картечным огнем полегли три четверти всадников. После такого неудачного начала кавалерия ушла вправо, огибая батареи противника, и опять-таки взяла слишком большой круг и вышла в аккурат на разрушенный шевардинский редут, где и была ставка Наполеона. Тут их приняли в штыки полки молодой гвардии, но каким-то чудом сам Бонапарт оказался в руках лейб-гусар. Остатки первого кавалерийского корпуса отступили к реке Колочь, где удачно соединились с казачьим корпусом Платова и вместе с ним вернулись на правый фланг. Так пленный император оказался в ставке русских войск.

Очнувшись от ошеломляющего события, генерал (раз уже он схватил удачу за хвост) решил ковать железо, пока оно горячо! Он стал готовить контратаку на правом фланге и в центре силами четвертого корпуса Остермана-Толстого и второго кавалерийского корпуса под командованием генерал-лейтенанта Корфа, которые до сей поры оставались относительно целыми. Этой атакой он задумал захватить село Бородино и зайти в тыл французской армией справа. Это была уже чистая авантюра, но расчет был на дезорганизацию, а возможно, даже на панику в стане врага после пленения императора.

Перейти в контрнаступление по старой смоленской дороге на Утицкий курган, отбить флеши на левом фланге или редуты в центре не было никакой возможности: сил для этого уже не было, резервы все исчерпаны.

Впрочем, атака на правом фланге тоже захлебнулась. Мост через Колочь был разрушен еще утром, а атакующие сразу же попали под сильный артиллерийский обстрел с противоположного берега. Итальянцев Богарне выбить из Бородино не удалось, но на остальных участках сражение стало затихать, и к вечеру французские войска почти одновременно на всех направлениях стали отходить на исходные позиции.

Здесь новый главнокомандующий, порядком подрастерявший свой боевой пыл, понял, что французская армия отнюдь не дезорганизована, а судя по возвращению полков на исходные позиции – в полном боевом порядке, не утратила боевого духа и единого командования.

Знаменитая императорская гвардия так и не вступила в сражение. Разгрома русской армии чудом удалось избежать, но продолжать сражение было уже невозможно.

Командующий принимал доклады о потерях, отдавал приказы по перестроению. Потери были ужасные, и было ясно, что без серьезного пополнения французов не сдержать. Теперь уже командующий пожалел о своих решениях, принятых второпях после пленения Бонапарта. Во-первых, атака в центре не принесла результатов, а только привела к ненужным потерям в двух свежих корпусах. Второе решение было еще более опрометчивым. Он сразу же поспешил предъявить свои успехи государю и, отрядив почти половину кавалерийского полка, отправил высокого пленника в Петербург.

«Эх, если бы Бонапарт был сейчас здесь! – сокрушался генерал. – Можно б было хоть на перемирие сторговаться! А сейчас что делать? Вернуть его назад – немыслимо, еще, чего доброго, за сумасшедшего меня примут».

После докладов командиров прямо в ставке состоялся импровизированный военный совет. Все высказались за то, чтобы отступить к Москве, дождаться пополнения и готовиться к новому сражению.

Приказ командующего был таков: за ночь собрать боеспособные полки на левом фланге – на старой смоленской дороге; сделать это скрытно, прячась за Утицким лесом; в самой деревне Утица на высотах расположить артиллерийскую батарею; на правом фланге оставить только ополчение и два казачьих полка; в центре и на левом фланге оставаться на тех же позициях. По замыслу Кутузова, третий корпус Тучкова на старой дороге был изначально и размещен для удара атакующим французам во фланг и в тыл. Теперь этот замысел пора привести в исполнение. Завтра на рассвете, после артиллерийской подготовки, фланговой атакой следовало обойти позиции французов и ударить слева на шевардинский редут, а казачьему корпусу Платова – по старой смоленской дороге продвинуться еще дальше и ударить туда же с тыла.

Генералы пришли в ужас от планов главнокомандующего. В открытую спорить с любимцем государя не решились, но осторожный Барклай-де-Толли все же высказал общую позицию. Военный министр, конечно, мыслил стратегически и резонно возразил, что оголять правый фланг нельзя: если французы прорвут там оборону, то им будет фактически открыта дорога и на Москву, и даже на Петербург. Атака же силами двух корпусов на шевардинский редут бессмысленна, поскольку задача корпуса Тучкова была фланговым ударом помешать французам атаковать флеши Багратиона, а длятого, чтобы захватить позиции неприятеля у Шевардино и удерживать их, нужны как минимум втрое большие силы. Артиллерия у Утицы и вовсе ни к чему, поскольку расстояние до неприятеля слишком велико.

– Если мы предпримем это контрнаступление на левом фланге, то оно неминуемо захлебнется, а если после этого французы разовьют свой успех на правом фланге, защищать его будет уже нечем, – подвел итог Барклай-де-Толли. – В этом случае мы проиграем это сражение!

– Нет, Михаил Богданович! – возразил командующий. – Если мы предпримем новую атаку завтра чуть свет, да еще с артиллерийской канонадой и с ударом казаков в тыл, мы выиграем эту войну!

Высокопарные и довольно самонадеянные слова главнокомандующего были встречены гробовым молчанием.

– Теперь попрошу всех заняться приготовлениями к завтрашнему утру! – закончил командующий военный совет.

Еще в предрассветных сумерках заговорили пушки на всем левом фланге русских войск, канонада продолжилась и после того, как взошло солнце. В это время четвертый пехотный корпус, усиленный несколькими дополнительными полками, и второй кавалерийский вышли из Утицкого леса и взяли направление на Шевардино. Казаки Платова ушли в тыл неприятеля по старой смоленской дороге еще затемно.

И вот она, удача, которая, как известно, любит дерзких! Расчет командующего оказался верным. Шевардинский редут прикрывали всего лишь несколько арьергардных полков. Французская армия спешно отступала по новой смоленской дороге прочь от поля сражения, прочь от Москвы!

Прошло двенадцать дней после кровавого сражения у деревни Бородино. Положение враждующих армий изменилось, причем кардинально. Крупных столкновений не было, только мелкие стычки, но они, поощряемые главнокомандующим русских войск, были многочисленны, постоянны, внезапны и прочти всегда успешны для русских солдат. В результате французская армия слабела, таяла, и ее боевой дух без Бонапарта сильно упал. Российская армия, наоборот, постоянно получая подкрепления и, немало воодушевленная отступлением французов после Бородина, воевала все лучше.

Вдобавок командующий пошел на риск (уже в который раз) и разделил армию на две части: одна из них выдвинулась на Гжатск, а другая, с Раевским во главе, блестящим маневром заняла Вязьму. Теперь французы оказались между двумя армиями, причем одна из них в почти полностью разрушенном и сожженном Гжатске прикрывала оба важнейших направления: и на Москву, и на Петербург, а другая – занявшая Вязьму, оказалась на линии коммуникаций французских войск. Капкан захлопнулся. Была, конечно, опасность, что французы могут попытаться разбить русские войска по частям, что они, оказавшись в отчаянном положении, скорее всего, и попытались бы сделать. Однако разгромить какую-либо часть русских войск, имея при этом у себя в тылу другую – затея очень рисковая. «Будь во главе войск Наполеон, он бы, не раздумывая, так и сделал, а сейчас – вряд ли», – решил командующий и вновь оказался прав.

И вот сегодня – на тринадцатый день после бородинского сражения – в ставке командующего в Гжатске появились один за другим три французских парламентера. Первый, прискакавший рано утром, предложил заключить перемирие. Командующий в ответ обещал подумать. Второй парламентер явился ближе к полудню и получил ответ, что командующий все еще думает. Между тем атаки небольшими силами, стычки и перестрелки продолжались весь день. Наконец, к ночи появился третий парламентер, который сообщил о предложении встречи командования французской и русской армий для обсуждения прекращения боевых действий.

На следующий день к полудню в единственной оставшейся целой бревенчатой избе в деревне Кожино, находящейся на ровном открытом месте посередине между расположениями русских и французских войск, состоялась встреча высшего командования враждующих армий. От французов были Ней, Мюрат и Понятовский, из русских военачальников присутствовали Барклай-де-Толли и Коновницин, а для обсуждения условий и, собственно, для принятия решений командующий отправил полковника Толя. Сам командующий решил не присутствовать на переговорах, которые уж точно станут историческими, хотя, конечно, очень хотелось. В случае успеха без участия главнокомандующего триумф будет неполный, но, во-первых, он не слишком любил рисковать своей персоной, а риск все-таки был. Во-вторых, его воспитание и образование, полученные в деревне Тульской губернии, оставляли желать лучшего, поэтому по-французски он изъяснялся скверно, что, вместе с его военной карьерой, проходившей через альков известной дамы, являлось постоянной темой для острот.

Переговоры продолжались недолго. Через два часа французские маршалы покинули Кожино, полные возмущения, что не помешало генерал-квартирмейстеру Толю доложить командующему, что дело сделано, и французы наши условия непременно примут, поскольку провиант у них на исходе, фуража для лошадей нет, да и раненых у них после Бородина столько, что девать некуда. Так и произошло. Наутро следующего дня французский парламентер привез письмо от маршала Мишеля Нея, в котором сообщалось, что французское командование принимает условия прекращения боевых действий на условиях русских.

Условия же были таковы: французские полки и соединения будут разоружены и расквартированы в разных городах Российской империи вплоть до заключения мира. При этом французам оставят все их знамена; разоружение произойдет тихо – без церемоний; всех раненых солдат и офицеров французской армии разместят на лечение в русских госпиталях.

Вечером в большом бревенчатом доме, чудом уцелевшем в разграбленном и сожженном Наполеоном Гжатске, состоялся большой военный совет. Присутствовали почти все командиры корпусов, бригад и полков. Командующий огласил условия, поставленные французам, и зачитал ответ Нея.

– Теперь нам следует обсудить в подробностях, как будем разоружать французов и каким манером развести бонапартову армию по разным городам, чтобы сия воинская сила опасности для нас более не представляла? – закончил свою речь командующий, обведя взглядом присутствующих, и замолчал, ожидая ответа.

Генералы и старшие офицеры смотрели на командующего, сохраняя молчание. В их взглядах застыло какое-то странное почтение, на грани с почитанием – иррациональное, отчасти даже мистическое. Пожалуй, никто в этой довольно просторной избе с голыми бревенчатыми стенами до конца не верил в реальность происходящего. После стольких неудач, долгого и трудного отступления, кровавой битвы возле самой Москвы непобедимая армия Наполеона готова была сложить оружие. «Вот он, триумф мой, и воинская слава на века! – мысли командующего унеслись далеко, он уже видел себя римским триумфатором на колеснице в окружении доблестных воинов, ведущих понурых пленных. – Теперь уже никто не осмелится усомниться в моих талантах, а уж государь возвысит меня непременно!»

Между тем исполнительный полковник Толь уже зачитывал по бумаге составленный им план разоружения войск французов. Офицеры, несколько освоившись, мало-помалу стали включаться в обсуждение плана генерал-квартирмейстера: излагали свое видение, предлагали те или иные действия.

Размечтавшийся командующий участия в обсуждении не принимал, но все же внимательно слушал и почти ревниво поглядывал на завладевшего всеобщим вниманием Толя. Какое-то смутное чувство чего-то скверного, что неминуемо должно испортить радость от столь удачно сложившихся обстоятельств, беспокоило триумфатора. Так и есть! Ложка дегтя не заставила себя ждать и предстала перед командующим в образе пехотного полковника в новом – с иголочки – мундире. Он был незнаком главнокомандующему и появился на военном совете в то время, когда генерал-лейтенант произносил свою речь. Прервать командующего полковник не решился и, дождавшись, когда началось обсуждения плана, подошел к нему, лихо щелкнул каблуками и с торжественно-бесцеремонным видом громко отрапортовал: «Ваше превосходительство! Вам срочный пакет от Его величества государя!».

Разом замолчали офицеры. Командующий, мигом утративший свое восторженное настроение, взял из рук полковника бумагу, развернул ее и стал читать. Все оборвалось внутри победителя французов. То, что было написано в послании государя, не укладывалось в его голове. Все вокруг впились глазами в командующего; на всех лицах застыл вопрос.

В письме государя сообщалось, что им с Бонапартом достигнуто соглашение о том, чтобы заключить мир на почетных для обеих сторон условиях. В связи с этим государь приказывал прекратить боевые действия; русской армии – отойти к Можайску, с тем чтобы французы, в свою очередь, отошли к Смоленску. Там – на значительном расстоянии друг от друга – обе армии будут дожидаться подписания мирного договора.

Это был не просто крах его триумфа, это был конец всему!

Под пристальными взглядами своих офицеров командующий медленно свернул письмо государя. Ни один мускул не дрогнул на его лице, только образ триумфатора в его воображении испарился, уступив место видению с мрачными казематами Петропавловской крепости. Времени для размышления не было, и совершенно деревянным голосом генерал произнес, обращаясь к посланнику государя:

– То, что вы привезли, милостивый государь, никак не может быть волей нашего государя! Здесь кроется военная хитрость неприятеля!

Полковник даже подскочил от удивления и, выпучив глаза, с ужасом уставился на командующего.

– Как же это так, ваше превосходительство? – пролепетал он. – У меня приказ самого государя!

– В том, что вы за птица и настоящее ли это письмо государя, мы разберемся! – повысив голос, отчеканил генерал. – А сейчас извольте отправляться под арест до выяснения всех обстоятельств!

Полковник, как оказалось, обладал редкой сообразительностью и довольно быстро пришел в себя. Оглянувшись вокруг, он оценил тяжелые взгляды офицеров, понял что к чему и, не споря, отдал свою шпагу адъютанту, после чего вместе с конвоем покинул военный совет.

Через неделю все было кончено! Французские полки без оружия, но со знаменами и знаками отличия отправились на зимние квартиры по городам и весям империи, раненых определили по госпиталям, а французская артиллерия заняла свое место в московском арсенале. Полковнику, так некстати принесшему вести из Петербурга, с извинениями была возвращена свобода и шпага.

Командующий, однако, уже который день ходил мрачнее тучи: он как никто другой понимал, что он ослушался приказа государя и, как ни крути, сделал это сознательно. Он был близок к государю, причем давно – с того самого заговора против его отца – Павла Первого. Государь любил генерал-лейтенанта, который, в свою очередь, сохранял его расположение до недавних пор, а поэтому очень хорошо знал характер монарха. На снисхождение рассчитывать не приходилось; государь болезненно самолюбив, и все заслуги генерала не помогут избежать монаршей кары. Естественно, после того как французская армия была разоружена, командующий отправил в Петербург донесение, в котором попытался (правда, довольно неуклюже) оправдаться, ссылаясь на то, что получил приказ государя с опозданием. «Вот жестокая судьба! – сокрушался он. – Надо же ей поставить такие жестокие условия: или получить славу, но погубить себя, или остаться в фаворе и прозябать дальше в генерал-адъютантах».

Тучи над головой генерал-лейтенанта между тем сгущались. Государь вел переговоры о заключении мира сам, и не с кем-нибудь, а с самим Наполеоном. И тут вопреки его обещаниям война прекратилась помимо их переговоров – пусть даже и полной победой. Такой удар по своему самолюбию император не мог простить никому.

Таковы были настроения при дворе, но это в Петербурге, а здесь – под Москвой – дело иное. Русская армия, поверившая в свои силы, победившая грозную армию, подчинившую себе пол-Европы, не просто любила, а воистину боготворила своего командующего. Московское дворянство, чудом сохранившее свои дома в Москве и имения под Москвой, наперебой славило гений командующего русской армией.

После разоружения, а на самом деле – капитуляции, армии Наполеона русская армия, не получая приказов из Петербурга (государь прекратил всякие сношения с командующим), отправилась на зимние квартиры в Москву. Здесь дворянство и купечество после молебна по случаю «избавления города от нашествия неприятельского» устроило торжество, куда было приглашено высшее командование русской армии, а также и пленные маршалы Наполеона. После торжественных речей, когда французским военачальникам великодушно были возвращены их шпаги, в самый разгар празднества вдруг явился управляющий Свиты Его императорского величества князь Волконский.

Петр Михайлович прибыл с совершенно определенной миссией и недвусмысленным приказом Его величества – отстранить главнокомандующего от командования армией и доставить его незамедлительно в Петербург, а если он не подчинится, то взять его под стражу и отправить под конвоем. Князь, прибыв в Москву, однако, быстро понял, что обстановка здесь иная, чем она кажется государю из Петербурга. Командующего принимают как героя, спасшего Отечество от Наполеона, армия готова за него в огонь и в воду, и во что выльется попытка его арестовать – совершенно неясно.