Читать книгу: «Город», страница 4

5

– Вас расстреляют, – невозмутимо сказал мне командир. – Не позже чем сегодня вечером. Пока готовьтесь, а я тем временем вас кое о чем расспрошу.

Меня ввели в небольшую комнатку, единственной мебелью в которой был письменный стол с громоздким, старым компьютером и кожаный диван, на который, собственно, меня и усадили.

– Так, – сухо распорядился командир, – дайте ему обезболивающее и посмотрите ногу.

Мне дали таблетку, а потом один из солдат, сделав мне укол, туго перебинтовал мою ступню.

Когда с лечением было покончено, командир попросил «доктора» и охрану покинуть кабинет.

– Ну что ж. Давайте рассказывайте, кто вы и что вы, – пристально глядя на меня, произнес он.

– Не знаю… Уже не знаю… Вчера еще знал, а теперь уже нет…

Он не казался мне грозным или страшным. Я много видел военных, но этот был совершенно не похож на солдата, пусть даже и офицера. Допрос не был пыткой, изощренной логической канителью или демагогией, как не был и простецки-панибратским «разговором по душам», который любят самые отъявленные полицейские садисты. Командир говорил четко и просто, словно повторял хорошо известное ему стихотворение, но при этом не выглядел ни строгим, ни сухим – просто немного больным и усталым.

– Вчера? Хорошо. Кем же в таком случае вы были вчера?

– Не помню. Точнее, нет… Меня зовут Марк.

– Марк? Интересно как. А какой ваш номер?

– Триста… то ли шестнадцатый, то ли… нет, уже не помню. Или не триста?.. Нет, все перепуталось. Не могу сказать.

Конечно, я врал. Несмотря на разбитое тело и истерзанный ум, я не утратил способности, пусть и инстинктивно, полусознательно, но всеми силами защищаться. Я помнил и о том, что я – 306-й, и о Матиуше, и об Иоганне, и о кругах.

Но к чему мне это теперь? Да и что мне скрывать? Я же сам толком ничего не знаю.

– Как вы попали в секретное метро?

– Из тоннеля. Со станции «Крафтворк».

– Это невозможно, не лгите. Там постоянно идут поезда.

– У меня нет другого ответа.

– Хорошо. Пойдем дальше. Какова была ваша цель? Зачем вы проникли сюда?

– У меня не было никакой цели. Мне нужно найти Иоганна.

– Кого найти? – командир искренне удивился. – Кто это такой и что он делает в секретном метро?

– Мой друг. Мы вместе воевали. Он погиб. Сейчас мне надо найти его. Не только в секретном метро. Я ищу его по всем кругам.

– Чего-чего? Еще раз, по каким кругам?

Мне вдруг почему-то стало легко и весело. Хотите правды, командир? Хорошо.

– Всего есть семь кругов. Первый – мастерские и тоннели. Второй – канализация. Третий – метро. Ну и так далее. Моя миссия – найти Иоганна. Мне поручил это Матиуш.

– Еще один друг?

– Да.

– И тоже погибший?

– Да. То есть, все так думают. Но на самом деле он жив.

– Господи, что за ночь… Диверсанты, живые мертвецы какие-то…

Командир явно чувствовал, что его дурачат, и начал нервничать. Однако он попытался взять себя в руки и вернуть разговор на прежнюю колею.

– Так все-таки, что вам нужно было на секретном объекте? Входы в секретное метро охраняются, и все станции нашпигованы приборами слежения. Зачем вы туда полезли?

– Мне нужно найти Иоганна.

– Хорошо. Допустим. Зачем?

– Мне не сказали.

– Ох, упрямый… Ну да Бог с тобой, – он вдруг перешел на «ты». – Вижу, ничего от тебя не добьешься. То ли хитришь, то ли уже свихнулся. Расстреляют тебя в любом случае, а толку от твоих показаний – ноль. Так что не буду больше тебя пытать расспросами. Покажи-ка лучше, что у тебя в рюкзаке. Нет ли там случайно бомбы?

Я пожал плечами и потянулся за рюкзаком, о котором, признаться, успел забыть. Командир принял рюкзак из моих рук и вытряхнул на стол его загадочное содержимое – фонарь, таймер…

– Тьфу ты, барахло какое-то. Таскают с собой всякую дрянь. Зачем тебе это?

– Не знаю. Мне это передал страж третьего круга.

– Еще один… Тоже погибший?

– Нет… Не знаю. Кстати, может быть.

– Ох, ну тебя…

Командир взял телефонную трубку.

– Слушай, это я… Ага. Слушай, проверь по нашим базам имена Иоганн, Марк и Матиуш. Ма-ти-уш. Да. Кто они такие? Я к тебе зайду, – если найдешь, приготовь по ним досье. Ага, давай.

Командир молчал несколько секунд.

– Вот что. Ты сиди здесь, а я сейчас выйду на пару минут. Не вздумай чудить – бесполезно. В коридоре солдаты. А в дверном проеме – электричество. Вполне хватит, чтобы ты обуглился.

Он вышел в коридор и, даже не закрыв дверь, нажал какую-то кнопку на стене, после чего повернулся ко мне и помахал рукой.

– Лови! – и кинул мне какую-то гайку. Однако гайка не долетела – в дверях на миг полыхнуло синим огнем, и в воздухе запахло озоном.

– Понял? Близко не подходи. А то и тебя зацепить может.

Он скрылся. Я остался один.

Через две минуты он не вернулся. Не вернулся и через десять, и через двадцать. Я сидел на кожаном диване, тупо уставившись в стену, и ждал. Ждать мне оставалось, как я понял, до вечера. Ну что ж, до вечера так до вечера… Интересно, сколько сейчас? Посидеть несколько часов, а потом и все… В увольнительную, как говорили на войне.

Но скучать – приятного мало, даже в ожидании смерти. Я встал, походил по комнате. Подошел к столу, заглянул на экран компьютера. Ничего. Какие-то таблицы, буквы, ползущий график… Приветливо раскрытая дверь ласково гудела, слово плотоядно подзывала к себе. Ну уж нет, дорогая, как-нибудь в другой раз… Сегодня меня убьют по-другому.

Я сел на диван и от нечего делать снова вытряхнул рюкзак. Из него вывалился все тот же хлам непонятного назначения, из которого самым полезным сейчас был небольшой приемник. Хоть тут и подземелье, но может, все же удастся поймать какую-нибудь волну?.. Послушать новости? Я вынул крохотные наушники на черном проводе, вставил их в уши и щелкнул тумблером. Шкала приемника засветилась, и легкий шум с редкими потрескиваниями окружил мой мозг.

Ничего… Ничего. Я крутил настройку туда-сюда, но эфир молчал. Печально. Может, в коридоре?..

Я встал и сделал несколько шагов по направлению к двери. Как интересно! Стоило мне подойти к ней примерно на метр, в наушниках возник тонкий, пронзительный писк, который становился громче по мере того, как я подходил ближе. Вероятно, эта электрическая занавеска сильно магнитит и создает помеху. Какой противный звук! Я отошел в дальний угол – писк пропал. Ну что ж… Нет так нет.

Я еще немного покопался в рюкзаке и обнаружил небольшой карман, в котором лежало что-то квадратное и твердое.

Это оказался накопитель. Да, точно такой же, какой вчера (Господи, это было только вчера!..) мне подбросили в почтовый ящик.

Тут я вспомнил: «Самое главное – во внутреннем кармане. Запомни. Используй это по назначению». Страж третьего круга. По назначению? Что значит «по назначению»? Единственное назначение накопителей – в том, чтобы хранить информацию, которую можно считывать компьютером. Компьютер здесь один – на командирском столе. Очень старый, потрепанный и даже обгорелый местами. Должно быть, трофей из какого-нибудь города, захваченного нашими войсками. Когда жителей расстреливали всех до единого, то, прежде чем спалить их дома, туда направляли особые отряды – по изъятию техники и материальных ценностей. «Подразделение М». Войска мародеров. Все это грузили на грузовики, после чего войска уходили и приходили генералы. Шли, осматривали опустевшие, сожженные улицы, хищно смотрели по сторонам, упиваясь победой. А потом останавливались, переглядывались и говорили: «Ну что ж, господа! Здесь нам делать больше нечего. Опоздаем к ужину». Садились в роскошные генеральские «Штерны» и уносились в свои ставки. И оттуда уже отдавали последний приказ. И город взлетал на воздух.

Я вздохнул, вставил накопитель в щель и опустился на табурет возле стола. Компьютер щелкнул, и на передней панели загорелась зеленая лампочка.

Я постучал по клавишам, вышел в основное меню и извлек содержимое накопителя. Ничего интересного, как и следовало ожидать. Две неизвестные программы маленького размера и непонятного назначения, и короткий документ…

Уже несколько месяцев – почти год – я не возвращался к своему роману и своему герою. Но все же не думаю, что он скучал там без меня. Я бросил его в самый неподходящий момент, когда он оказался в плену, в нескольких шагах от гибели. Если честно, чувствую себя по отношению к нему предателем. Он – искренний и добрый персонаж, а я равнодушный и черствый писатель. Ох, ладно, глупости все это. Сегодня я наконец снова взялся за свой роман.

Я ехал в электричке. В окнах проплывали темные зимние деревья, заброшенные депо, гаражи, какие-то свалки, стоянки, заправки. Небо начинало темнеть; шел снег. Мы подъезжали к очередной платформе. Краем глаза я увидел, что на бетонном заборе написано что-то вроде VIT. Рядом с поездом шел по рельсам человек. Мы остановились, потом, постояв несколько секунд, снова поехали. Заработало вагонное радио, мне предложили что-то купить, платформа исчезла в надвинувшихся сумерках.

Снаружи свистел ветер. Мы набирали скорость. В полутемном вагоне, кроме меня, остались еще двое. Они тихо разговаривали, а потом замолчали. Я достал тетрадь и продолжил то, к чему уже давно не возвращался. Я стал писать. Здравствуй, мой герой. Вот и снова я…

Бессмыслица какая-то. Ни даты, ни автора. Ни начала, ни конца. Похоже на отрывок из какого-то дневника. На том, вчерашнем накопителе тоже был дневник. А писал их, случайно, не один и тот же человек? Странно все это. Странно.

Командира все не было. Я встал и заходил по комнате. Мысли мои метались от командира и моей сегодняшней участи к тому неизвестному, который непонятно где и непонятно когда писал эти слова. Я настолько глубоко погрузился в размышления, что только минут через десять понял, что что-то не так. Да, а ведь и впрямь что-то не так!

Я подошел к двери и прислушался. Тишина. Наушники были у меня в ушах, приемник по-прежнему работал, успокаивая меня своим легким шумом и потрескиванием. Но тот странный резкий писк, который напугал меня несколько минут назад, когда я подошел к электронной ловушке, больше не был слышен. Не было слышно и того зловещего гудения тока, которое недавно показалось мне влекущим зовом электронной сирены-обольстительницы. И вообще, стало как-то уж слишком тихо… Не веря себе, я поднял с полу гайку, которая тоже выпала из рюкзака, и бросил в дверной проем.

Ничего не произошло. Она с громким звуком упала на коридорный пол, прокатилась немного и застыла на одной из своих граней. Не веря глазам, я осторожно вытянул руку вперед и коснулся того места, где должна была быть смертельная пелена. Ничего. Проход был свободен.

Еще не придя в себя от удивления и радости, я собрал с дивана и пола вещи, выпавшие из рюкзака, и вышел наружу.

Коридор был пуст, все двери, кроме той, из которой вышел я, – наглухо закрыты. Меня привели оттуда… – подумал я. Значит, мне в другую сторону. Из всех моих странствий по кругам подземного ада я усвоил одно – идти нужно только вперед и никогда не возвращаться. И дорога куда-нибудь да приведет.

Коридор окончился дверью лифта. Я нажал на кнопку, подождал несколько секунд, открыл рукой решетчатые двери и вошел внутрь. Кнопок на панели было то ли шесть, то ли пять. Куда мне? Вниз. И чем глубже, тем лучше.

Лифт ухнул, свет в нем погас, и я, в страхе вжав голову в плечи, ждал. Снова неизвестность. Вот сейчас мы остановимся. Откроются двери – и что там?

Лифт остановился. Двери открылись.

– Выходите, Марк. Вы в пятом круге.

Круг пятый

1

Где мы? Большой, темный зал, у которого не видно даже стен – они пропадают в полумраке. Стена сзади – на ней несколько дверей и горящие плафоны с надписью «Выход». Они освещают небольшую часть помещения: невысокий потолок, истертый бетонный пол и фрагмент стены с военными плакатами.

Помещение напоминает зал ожидания. Круглые крашенные колонны подпирают потолок, а у их основания расставлены скамьи. Их много – десятки, а то и сотни. И везде эти военные плакаты. Первая помощь при облучении. Как вести себя, если вас завалило. Правила поведения при угрозе ядерного взрыва. Как старый кошмар.

Мой попутчик не молод. У него военная выправка и быстрый шаг. Он ведет меня куда-то вглубь, между бесконечными скамейками и колоннами. Что здесь?

– Это бомбоубежище, – словно отвечая на мои мысли, говорит старик. – Оно никогда не использовалось по назначению. Его построили на случай войны, бомбардировок, но война до нас не дошла.

Не дошла… Я тупо усмехнулся про себя.

– Погоди минутку, – мой спутник подошел к темному металлическому раструбу на одной из колонн. – Марк прибыл.

Из раструба донесся чей-то голос:

– Пусть отдохнет. Пока он не нужен.

Старик повернулся ко мне.

– Слышали? Отдыхайте. Можете расположиться на какой-нибудь из лавок. Скоро вы нам понадобитесь, и мы позовем.

Я опустился на жесткую деревянную поверхность, покрашенную бледно-желтой эмалью. Это было очень кстати. Нога болела снова, глаза слипались, а тело словно стало ватным. И чему удивляться? Бог мой, я же всю ночь не спал! Но еще несколько вопросов:

– Скажите, вы кто? Зачем я вам? Что происходит? Я ничего не понимаю.

Старик улыбнулся.

– Спи. Потом поймешь.

Я лег на скамью прямо в обуви, съежился и закрыл глаза. Несколько секунд – и черная пелена сна без сновидений накрыла меня.

Когда я открыл глаза, то мало что помнил. Круги подземного ада, секретное метро – все это казалось каким-то нереальным и далеким, игрой или телешоу, которое я посмотрел и с которым успел сжиться. Не верилось, что я сам был его героем. Словно и не меня чуть не сбил поезд в третьем круге. Словно и не меня хотели расстрелять несколько часов назад.

Вокруг стоял все такой же полумрак. Как плохо здесь, под землей. И не знаешь даже, что сейчас – день или ночь… Сейчас, должно быть, уже часа два пополудни. Спать совершенно не хочется, и нога почти не болит. Я сел.

Никого вокруг не было. Рюкзак мой стоял на полу, возле скамейки, – там, где я оставил его перед тем, как уснул. Заветная книга и тетрадь, которые мне дал Матиуш и которые я должен был передать Иоганну – о, не знал о них командир на допросе! – лежали у меня на груди, под рубашкой. Я посмотрел их. Ничего интересного. Книга – томик стихов на непонятном языке. Тетрадь – почти чистая, только первый лист наполовину исписан цифрами.

Что ж, никуда не деться – это не шоу и не игра. Вот только в чем ее смысл? Мне присылают накопитель. Ко мне приходят с обыском и осаждают мой дом. За мной все время кто-то следит. Кто-то ставит телефон в канализационном коллекторе, как раз там, где я сбиваюсь с дороги. Почему-то выключается электронная ловушка, когда меня хотят расстрелять. А еще – Иоганн, записная книжка, где упомянуто мое имя…

Реальность рассыпалась, как бусы, из которых выдернули нить.

В темноте послышались шаги. Скоро ко мне подошел старик, который встретил меня у лифта.

– Как спалось?

– Хорошо, спасибо. Замечательно выспался и отдохнул. Который час? Наверное, уже за полдень?

– Нет, дорогой мой. Сейчас глубокая ночь. Вы проспали двенадцать часов.

– Ох, ничего себе… И все же – где и зачем я? Что происходит? Что наверху?

– Не торопите события. Вы скоро все узнаете. А наверху сейчас паника.

– Что значит – паника? Почему?

– Пойдемте, покажу.

Мы прошли немного вперед, и буквально через несколько метров из темноты выступила стена с черной дверью.

2

– Садитесь, – сказал мне незнакомец.

В маленькой комнате стоял такой же полумрак. Два кожаных кресла, маленький стеклянный столик, бутылка вина, пепельница… На стенах комнаты висели картины с какими-то абстракциями, а под потолком, в дальнем углу, горел экран, озарявший комнату голубоватым светом.

Шли новости. Как всегда, ничего интересного: светская хроника, курсы валют на бирже, дифирамбы погибшим героям, радужная статистика роста показателей… Старик, сощурив глаза, несколько секунд всматривался в экран.

– А, нет, это не то. Это официальный канал. Сейчас покажу кое-что другое…

Экран потемнел. По нему заскакали непонятные огни, время от времени высвечивавшие из темноты некое подобие движущихся человеческих силуэтов. Из динамиков слышались истерические крики, плач, гнусавое полицейское радио и далекий вой сирен.

– Что случилось? – повернулся я к старику.

– Блэкаут. Неизвестные проникли на местные подстанции энергоснабжения и вывели их из строя. Взорвали. Теперь там несколько сот тысяч человек сидят без света. Метро стоит. Эскалаторы стоят. Элевейтор стоит, а люди заперты в вагонах. Лифты стоят. И плюс еще взрывы. Люди бегут на улицы. Просто ломятся, крушат все, что стоит у них на дороге. На лестничных площадках жуткая давка и кромешная темень. Они просто бегут по телам…

Крики становились громче. На экране появилось несколько фигур, контуры которых были высвечены мощными военными фонарями – такими же, какой был и у меня. Они постояли несколько секунд, потом исчезли.

Картина изменилась. Теперь мы видели город с высоты – вероятно, съемка велась с вертолетов. Где-то вдали, у горизонта, искрилась узкая полоса огней, а ближе она резко обрывалась, словно проваливалась в пропасть, и ее сменяла кромешная, непроглядная тьма. Словно и не было города там, внизу. Словно он провалился под землю… Только тогда я начал понимать масштабы разразившейся катастрофы.

– Но ведь это же… Это же тысячи, миллионы! Остались там… в темноте. Что они будут делать?

Старик пожал плечами.

– Говорят, что полиция пытается овладеть ситуацией. Но я не верю, что у них получится. Вы правы – там очень много людей… Официальных сведений о погибших пока нет, но некоторые полагают, что затоптали уже порядка сотни. И пара десятков расстреляны нашими доблестными стражами порядка.

– Но это же чудовищно!

– Это вам так кажется. Кое-кто думает иначе.

Он снова переключил канал. На экране шла очередная церемония награждения государственными орденами. В огромном светлом зале, перед рядами синих бархатных кресел, под красно-золотым витражом и высокими окнами с великолепной драпировкой стояли красавцы-герои, отдавшие свою жизнь на благо отечеству и во имя процветания и будущего… Играл гимн, а ведущий взволнованным голосом комментировал происходящее:

– Вы видите, как сейчас, в этот великий момент, рождается грядущее! Нет, я не хочу произносить громких слов. Мне хочется петь, как пели мы на школьных линейках, когда старшие поднимали флаги, и весь мир был радостным и светлым!..

– Смотри, что делают… – усмехнулся старик. – Эту запись я вижу уже третий или четвертый раз. Там темнота наверху, а у них – флаги, радость и свет. Люди по трупам бегут, а у них – герои…

Он снова переключил.

Вертолет с телекамерой летел вдоль одной из улиц. Его прожектора освещали ее кипящее дно, похожее на дно ущелья, по которому несется горная река. Внизу, в этом потоке, подобные валунам, неуклюже ворочались полицейские машины с голубыми мигалками. Отдельных людей в этом вареве было не разглядеть. Я мог только представить все эти крики и стоны, этот ужас в глазах, сломанные руки и ноги, тела детей под ногами…

– Это как на войне… Даже хуже, – выдохнул я.

– Да, – кивнул старик. – Хотя я не верил, что бывает что-то хуже войны…

Он задумался. Экран погас.

Мы сидели и молчали.

Первым молчание нарушил он.

– А вы были на войне?

– Да, – ответил я. – Только недолго. Всего несколько дней. Нас призвали уже напоследок, мне еще восемнадцати не было. Призвали и направили в город N*** – там, где было командование повстанцев. Город снесли, и война закончилась.

– Не тяжело было?

– В армии? Нет. Я с детства знаком с дисциплиной. Армейская жизнь мне легко давалась.

– Я не о том. Война же – это… Ну, словом, людей убивать не тяжело было? Кошмары потом не мучили?

Я помолчал немного.

– Нет. За всю войну… За эти дни… Я никого не убил. Меня убивали, да. Но сам я никого не убил…

Нас забросили в город на вертолетах. Сверху я видел, как по улицам вражеского города течет людская река – примерно так, как это было сейчас на улицах Сити. Несчастные женщины с детьми на руках, старики и подростки – они бежали, как затравленные животные, а наши снайперы деловито и спокойно палили в них с крыш и карнизов.

Город N*** был непохож на наш. На его улицах не было пробок, а свет солнца не заслоняли небоскребы. Там еще росли деревья вдоль улиц… Их подожгли в первую очередь. Зеленые листья не хотели гореть, но земля вокруг была залита напалмом, и зеленые красавцы медленно, словно сопротивляясь горячей смерти, один за другим покорялись огню, превращаясь в гигантские факелы.

Нас высадили на опустевшей улице, в квартале, что был уже занят нашими войсками. Обгоревшие дома без стекол, осколки витрин на асфальте, оборванные провода на покосившихся столбах. Я помню этот азарт первых минут, когда после нескольких часов лета под ногами – твердая земля, когда в руках – автомат с полной обоймой патронов, а сил в теле хватит на четверых. Хотелось бить наотмашь, взбегать на баррикады, поливать из автомата ненавистных врагов-повстанцев… Так было до тех пор, пока я не увидел их лицом к лицу.

Нас – отряд Спасателей – быстро построили и погнали на бои. Рядом со мной бежал шестьсот второй, прошедший уже две войны и вообще много повидавший. На курсах он много учил нас армейским премудростям: утром – на плацу и стрельбище, а вечером – в казарме, когда рассказывал нам, новобранцам, о своих подвигах. Сейчас он бежал с суровым и бесстрастным лицом. Война была его жизнью, его хлебом, его работой, поэтому он не волновался. Раз – и падает из окна вражеский снайпер. Раз – и вот уже другой корчится на асфальте…

Все казалось мне простым, пока мы не вышли в те кварталы, где шли бои. Вот тут я, признаться, струсил. Раньше я думал, что убить человека – ума большого не надо. Взял автомат, навел, нажал на курок – и дело сделано, врага нет. Как в тире, когда бьешь по мишени. Но когда сам оказываешься под зорким прицелом смерти, когда твой друг, задыхаясь, падает на стену и сползает вниз, оставаясь лежать на земле с остекленевшим взглядом, когда кругом горит напалм и деревья – как факелы, когда уже и не разбираешь, где тут свои, и где чужие, и знаешь, что и другие не разбирают…

И я сбежал. Почти не помня себя. Помню только – это лучше всего отложилось в памяти – страшное ощущение, когда чувствуешь под ногой что-то упруго-мягкое и неподатливое, или спотыкаешься об него. И знаешь, это – убитый, который еще час был таким же героем, как ты, и так же рвался на баррикады. И неважно, с какой стороны рвался, – нашей или вражеской. Тут, на асфальте все были равны.

За спиной грохотали взрывы. Один прогремел совсем рядом, и я своими глазами увидел, как рассыпался дом. Я знал уже, что мои друзья, скорее всего, погибли: Матиуша полчаса назад с отрядом загнали в катакомбы, а об остальных уже давно не было вестей.

Я бежал один, плутая в городских лабиринтах, неуклюже перепрыгивая через поваленные столбы, и путаясь в проволоке. И всюду – убитые… Я хотел выбраться за город, отсидеться в каком-нибудь тихом месте, а потом… Я не думал, что будет потом. На войне способность строить планы как-то быстро теряется, остается лишь быстрый расчет на несколько минут вперед.

Мне хотелось немного отдохнуть – забежать в какое-нибудь разрушенное кафе и посидеть там, чтобы меня никто не заметил. Но я боялся, что это кафе по какой-нибудь несчастной случайности взорвут. Нелепость, конечно, но логика на войне тоже действует плохо. Поддаешься самым нелепым страхам, при этом пренебрегая элементарными правилами безопасности. Какая логика может быть на войне? Война – вообще нелогичная штука. Человек, хранящий в себе и готовый порождать жизнь, вдруг превращается в существо, готовое отнять ее у другого. Это нелепо.

Я бежал наугад, прислушиваясь к звукам боев и всячески стараясь держаться от них подальше. Скоро высотные дома сменились небольшими двух- и трехэтажными строениями, а выстрелов и взрывов уже почти не было слышно. Я остановился. Сердце бешено колотилось, болела грудь, а ноги подкашивались от усталости. Я согнулся, чтобы немного восстановить дыхание. Куда теперь? Я побрел вдоль дороги, куда глаза глядят, безо всякой особой цели. Главное – подальше от боев.

Но война не оставляла меня. Скоро откуда-то послышался неприятный, ноющий звук, который становился громче с каждой секундой. Проклятье! Союзники прислали нам на помощь авиацию – самолеты-бомбардировщики. На помощь… Когда падают бомбы, кто разберет, на своих они падают или на чужих? Что за кретины сидят там в штабе!

На горизонте показалась нить выстроившихся в шеренгу железных ястребов. Красавцы! Да, пройдет всего минута, и строй этот распадется, встреченный дружным залпом вражеских зениток, и подбитые ястребы вспыхнут и упадут горящим градом на город, круша стены и крыши и сжигая своих и чужих. И взорвутся, оставив вокруг себя лишь обгоревшие скелеты зданий, обуглившиеся трупы и оплавившиеся провода. Но до того они успеют сбросить бомбы на покинутые кварталы, чтобы стереть их с лица земли. Не жалко – все равно город будет уничтожен.

Бомбы упали, как в замедленном кино, – красиво и торжественно, под стать полету «ястребов». А потом брызгами крови взлетел к небу яркий огонь и выбросил в стороны камни и черную землю. Асфальт под ногами закачался, и волна горячего и горького воздуха обдала меня. Я упал и, кажется, потерял сознание.

Слава Богу, бомбы упали довольно далеко, и волна, дойдя до меня, была уже настолько слаба, что не смогла повредить мне. Эхо взрывов отдавалось уже где-то вдали (тогда я еще не знал, что это в небе взрываются наши самолеты), и я снова открыл глаза. Встал и побрел, спотыкаясь и путаясь в направлениях. Куда я шел? Иногда мне казалось, что я вот-вот выйду из города, но вдруг впереди слышались крики и выстрелы, и я поворачивал назад. Потом снова, и снова… Казалось, что война – вокруг, во всем мире, и от нее уже никуда не скрыться.

И вот, минут через сорок такого беспомощного блуждания я вдруг услышал стон, доносившийся из развалин какого-то особняка. Аккуратно постриженный газон за невысоким забором был засыпан черным пеплом, мелкими камешками и мусором, а на том месте, где раньше, похоже, стоял красивый домик с уютными клумбами под окошком, теперь была страшная, черно-коричневая развалина – одна-единственная стена, разрушенная до половины, и гора обломков. Из-под обломков, собственно, и раздавался стон. Я подошел поближе и увидел: рухнувшая стена придавила к земле человека, и он был еще жив. Одет он был в военную форму, причем явно не нашу. Значит, враг. Враг, которого я должен ненавидеть и чьей смерти обязан радоваться. Не знаю… Какой-то особой радости я не испытывал. Человек. Живой. Наверное, хочет пожить еще. Но уже почти не надеется. Да и на кого надеяться? Никого вокруг нет – кто его тут услышит?

Я подошел еще ближе. Дышит тяжело. Напрягается, пытается приподняться на руках. Не может – стена давит. Сил не хватает, чтобы ее поднять. Эх, бедолага. А ведь, наверное, тоже, как и я, жил, мечтал и надеялся. Строил планы. А теперь – несколько минут – и нет ни планов, ни будущего. Все обратится в прах и черноту. Кому он нужен, когда вокруг столько погибших?

А все же – человек. И мое сердце дрогнуло.

Он, похоже, услышал мои шаги. Или просто случайно повернул голову в мою сторону. На какую-то долю секунды в глазах его вспыхнула надежда – он подумал, что кто-то пришел к нему на помощь. Но потом надежда сменилась отчаянием – он увидел, что перед ним враг. Он понял, что теперь смерти точно не избежать. И перестал бороться, уткнулся лицом в развороченную землю.

Я присел рядом и осторожно коснулся его плеча. Как мне не нравилось быть вестником смерти! Я поскорее сказал:

– Поживи еще. Я не стану тебя убивать. Сейчас попробую помочь.

Он, кажется, не поверил. Однако плечо его снова напряглось – значит, мои слова дошли до его слуха.

Я распрямился, встал спиной к рухнувшей стене и, взявшись за нее обеими руками, изо всех сил попытался приподнять. Она была не такой уж тяжелой, однако я знал, что мне придется продержать ее на руках, пока тот человек вылезет. Не удержи я эту стену, вырони ее обратно – и этот несчастный наверняка от боли потеряет сознание или, обессилев окончательно, не сможет уже собрать силы, чтобы выбраться на волю.

Но он, почувствовав, что тяжесть ослабела, вновь оперся на руки и довольно быстро, рывками, стал выбираться из-под обломков и камней, засыпавших его ноги. Раз, два, три – и он уже на траве. Я выпускаю стену из рук, и она падает обратно…

Мы сидели с ним, облокотившись на уцелевшую стену дома. Оба тяжело дышали и не говорили ни слова. Спина и руки у меня болели от перенесенного напряжения, а он, похоже, все еще не верил, что удалось выбраться. Кости у него были целы, а что до остального – даст Бог, заживет.

Война грохотала где-то вдали, а мы сидели, прислонившись плечом к плечу. Два врага, которых заставляли друг друга ненавидеть. Ну что ж. У них не получилось. Наконец, мы встали.

– Спасибо, – сказал он. – Почему ты спас меня?

Я махнул рукой.

– Это нормально. Ненормально было бы, если б я тебя убил.

– Ладно. Мне надо идти. Скоро придут ваши. Тогда мне точно не жить.

– Куда ж ты пойдешь?

– Есть тут одно место… Там спуск в городские катакомбы. Мои друзья ушли туда. Я пойду их искать.

– Сможешь дойти? Может, помочь?

– Дойду. Ты тоже иди. Не надо, чтобы нас видели вместе. А то и меня расстреляют, и тебя – за то, что помог врагу.

Он как в воду глядел. Когда этот несчастный скрылся за поворотом улицы, а я снова двинулся блуждать по незнакомому городу, я вдруг увидел, что ко мне спешит какой-то высокий и худой человек в сером плаще, за которым идут двое солдат из спецподразделения.

Человек подошел и уставился мне в лицо своими острыми серыми глазами. Будь я в нормальном состоянии, этот взгляд, наверное, напугал бы меня (о, я знаю, как подкашиваются ноги у новобранцев, когда на них так смотрят!). Но сейчас я устал, мысли мои путались, и отвечал я ему просто по инерции.

– Кто ты такой?

– Рядовой триста шестой из отряда спасателей.

– Как давно на фронте?

– Первый день.

– Кто твой командир?

– Шестьсот второй.

– Почему не в бою?

– Убежал от взрывов. Потом заблудился.

– Не прикидывайся дураком. Я наблюдаю за тобой уже давно. Твой поступок можно было бы понять, если б ты взял этого гада в плен. А теперь я склонен думать, что ты перебежчик. Ты нарушил присягу и будешь расстрелян. Взять его!

Что ж, он был конкретен и немногословен. Два его охранника вскинули автоматы и приказали мне, заложив руки за голову, идти перед ними. Меня усадили в военный джип. Незнакомец в сером плаще и с колючим взглядом сел впереди.

Машина пробиралась по разрушенным кварталам – похоже, в самое пекло. Снова по обеим сторонам улицы вставали высотные здания, снова показались выбитые стекла витрин, поваленные столбы и горы трупов. Джип временами набирал скорость, а иногда почти останавливался, с трудом лавируя между препятствиями. Скоро он, однако, свернул в узкий переулок и выехал на городскую площадь. Хотя следы боев виднелись и там, заметно было, что площадь уже несколько дней как захвачена нашими.