Читать книгу: «На мягких лапах», страница 3

–– Моё имя Георгиос Нино из Ломбардии, я был торговцем, у меня была своя приватира и я занимался регулярной поставкой пшеницы из Александрии в Италию, – безбожно врал Георгий, пользуясь знанием языка.

Рибера расплылся в улыбке, кивнул писарю и тот, догадливый, тут же поднёс мнимому итальянскому торговцу вина в фаянсовой кружке. Георгий вино, не спеша, выпил, городского главу искренне поблагодарил.

–– Как же ты попал в плен к пиратам господин Нино? – поинтересовался Рибера, с некоторым подозрением поглядывая на почти новую зелёную куртку из шерсти, красные штаны из тяжёлой камки и добротные жёлтые сапоги пленника.

–– Моя приватира находилась к востоку от острова Мальта и Сицилии, – безбожно сочинял свою мнимую историю Георгий. – Капитан, было, повернул корабль к северу, к недалёкому уже Мессинскому проливу, когда на нас неожиданно напали пираты этого проклятого разбойника Джафар-бея. Мой корабль захватили и пригнали на свою базу возле Бизерты, моих людей мигом продали гребцами на разные корабли, а меня посадили на весло в этой вот галере. Командор Мустафа решил прочесать корабельные пути в Атлантике, а так как я владею несколькими языками, то он меня от весла освободил, выдал вот эту дорогую одежду и я, хотя и раб, стал на корабле толмачом.

Дон Рибера, сидя за массивным столом в большой комнате таможни, учтиво выслушал вдохновенное враньё Георгия и, видимо, поверил:

–– Хорошо, господин Нино! – важно, но участливо заговорил он. – Ты свободен, можешь жить у нас в Кадисе, в Кастилии, заводить здесь своё дело или ехать в свою Ломбардию.

Глава города выложил на стол кошель из замши, набитый деньгами.

–– Здесь сто реалов серебром, господин Нино, – заговорил дон Рибера. – На первое время этих денег тебе хватит, а там раскрутишься. Человек ты, я вижу, многоопытный, деловой, а Господь завещал нам помогать друг другу и выручать из беды…

*****

Георгий и в самом деле поднакопил жизненного опыта, но в Испании, под крылом католических чиновников короля Кастилии Филиппа 1У, ему пребывать не хотелось и он искал удобного случая убраться из страны, но вот куда? Наслышан был парень, что Голландия, страна на севере Европы, свободна от деспотии правителей, с голландскими торговцами он сталкивался ещё в родном Трапезунде, да и худо-бедно языком северян владел. Удобный случай этот Георгию подвернулся в портовой харчевне, куда он в этот день зашёл пообедать.

Дымный, пропахший чесноком, восточными специями и жареной козлятиной зал харчевни, выложенный из дикого пластинчатого песчаника, больше походил на конюшню, здесь даже огромная печь с поварами не была отделена от длинных столов с жующей и пьющей клиентурой. Георгий нашёл местечко в углу зала, где за торцом стола сидел явно моряк, был он в чёрном плаще, на голове кожаная шляпа, пухлое лицо с седоватыми бакенбардами было красноватым и обветренным. На столе возле моряка стояла двухлитровая деревянная кружка с пивом и два жареных кебаба на спицах. Кружка походила на маленькую бочку с бронзовыми обручами и блестящей бронзовой ручкой. Георгий взял, да и по-немецки поздоровался с моряком, и тот, удивлённо вскинув седоватые брови, с улыбкой кивнул на место рядом. Кёльнер в кожаном фартуке, даже не спрашивая нового клиента, тут же поставил перед Георгием такую же кружку с пивом, что и у соседа и положил две спицы с горячим кебабом.

–– Всегда приятно встретить земляка на чужбине, – продолжая улыбаться, заговорил моряк.

–– Да я вообще-то грек из Трапезунда, – честно ответил Георгий.

–– Коли, человек говорит на языке моей чудесной родины, – заметил моряк, – да на чужбине, то для меня он уже земляк. А в городе Трапезунде, кстати, я бывал, и не раз по торговым делам, а недавно по ремонту такелажа моей грузовой приватиры. Будем знакомы: перед тобой Янсен Ван Джелле, потомственный моряк, но не каботажник, а дальнего плавания, ну и по совместительству торговец. Родом я из городка Гауда, где делают лучшие сыры в Европе.

–– Ну, а я Георгий Иванов Трапезундский! – представился новому знакомому бывший пират. – Я тоже торговый моряк, да вот сел на мель и волею судьбы оказался в этом порту.

Голландец волосатой рукой взял свою кружку и, слегка стукнув ею о кружку Георгия, дружелюбно бросил:

–– Выпьем за знакомство, Георгий!

Новые знакомцы отпили по нескольку глотков, заели пиво куском кебаба и голландец, слегка покривившись, заметил:

–– Здешнее пиво с нашим даже и сравнивать не хочу, наше гораздо лучше. Прошу прощения, господин Трапезундский, ты ведь похоже моряк бывалый, а каким ветром тебя сюда-то занесло?

–– Привыкший с детства врать и фантазировать, Георгий принялся излагать голландцу новую историю своих похождений:

–– Моя приватира, дорогой Ван Джелле, попала в шторм возле берегов Мавритании две недели назад и утонула, – фантастически изворачивался Георгий. – Думаю, что и люди мои утонули, а меня целые сутки буря таскала по волнам и не утонул я только благодаря Провидению и обломку мачты, за который я держался изо всех сил. Через день буря утихла и меня, слава Богу, подобрал испанский военный фрегат и доставил сюда, в Кадис, – вот я третью неделю здесь и отираюсь, и не знаю, куда податься, знакомых, кто мог бы поручиться за мою голову, у меня в Кадисе нет.

–– Так айда к нам, в Роттердам! – дружелюбно воскликнул Ван Джелле. – Зарегистрируешься в порту как потерпевший от бури, а я как свидетель подтверждение дам, получишь компенсацию за утерянное имущество, пусть хоть и не в полной мере, но всё же поддержка. Правда, должен тебе сказать, что тебе надо будет записаться в Лигу торговцев Роттердама, тогда обязательно получишь материальную помощь.

Георгий взглянул в голубые глаза голландца, в них не было и тени подвоха, глаза моряка излучали чистоту помыслов и желание как-то помочь собрату по профессии и это его подкупило:

–– Спасибо, брат Янсен, я подумаю, – заговорил Георгий.

–– Да чего там думать? – горячился голландец. – Я завтра поутру ухожу домой, давай, со мной. Или у тебя семья в Трапезунде, тогда другое дело.

–– Да я не женат! – пояснил Георгий.

–– Ну так и нечего раздумывать! – подвёл черту моряк. – Коли, ты человек свободный, что тебя может удерживать в Кадисе?

–– Да ничего!

–– Всё! Со мной пойдёшь, брат! – решил голландец. – Мой корабль под названием «Зеландия» стоит возле седьмого причала, найдёшь быстро. Хотя приватира и не моя, но я в равной доле с её хозяином и являюсь капитаном на ней. Мои распоряжения имеют силу закона моей страны, кого хочу, того и беру на борт…

*****

Георгий в портовой гостинице для моряков остановиться на временное проживание побрезговал. То, что ночлежка для морских волков была грязной, кишела разными насекомыми ещё можно было смириться, но парень, получив от главы города приличную сумму денег, боялся воров, а потому снял угол в доме одного старого моряка, который жил недалеко от порта. Он дал старику реал и тот, удивившись большой плате, предложил парню жить у него хоть целый год.

Молодые люди, как правило, долго не думают, а потому Георгий, проснувшись утром, вспомнил вчерашнее предложение голландского моряка и решил, что Голландия для него подходит лучше, чем прозябание в портах Средиземного моря или опасная служба в корсарах у алжирских пиратов. Он распрощался со стариком и пошёл в порт. Возле одного из складов Георгий приметил парнишку лет пятнадцати, который, привалившись спиной к стене склада, и, вытянув голые ноги, смотрел куда-то в синее небо, на пролетающих мимо чаек. Георгию показалось, что парнишка очень уж похож на него самого, когда он несколько лет назад вот также сидел в порту Трапезунда без всякой надежды на заработок. В душе Георгия что-то шевельнулось и он без раздумий кинул на ноги мальчишки серебряный реал. Тот монету взял, быстро вскочил с вопросом:

–– Что я могу сделать для тебя, господин моряк?

–– Ничего, юноша! – отмахнулся Георгий.

–– Но ты же заплатил? – угодливо настаивал честный юноша.

–– Просто я вспомнил, что являюсь христианином и выполнил свой долг, – промолвил бывший пират.

–– Но я же не заработал! – возразил мальчишка. – И потом я не уличный попрошайка.

–– Юноша, я прощаюсь с этим красивым городом, – заговорил Георгий, – который подарил мне тепло своей души и надежду на будущее. Люди здесь добрые. Так бывает, редко, но бывает, считай, что ты заработал.

Произнеся свой монолог, Георгий с лёгкой душой зашагал к причалам. Он не видел как мальчишка, зажав в кулаке деньгу, в раздумье смотрел вслед странному прохожему. Одному Богу известно, как сложится судьба у человека только ещё начинающего жить, но случай этот он запомнит на всю свою жизнь и будет он в его памяти в дни тяжких испытаний добрым светом маяка, спасительным кругом в бушующем море человеческих отношений и страстей.

Георгий же, будучи в хорошем настроении, отправился к седьмому причалу, где и нашёл голландскую приватиру «Зеландия». На корабле деловито суетились матросы, готовясь к отплытию. На борту Георгия с улыбкой встретил капитан Ван Джелле и обрадовался парню как родному.

–– Ты поступил верно, Георгий! – объявил голландец, крепко пожимая руку выпрямившемуся после поклона парню. – Моя милая родина Голландия принимает всех у кого чистые помыслы и широкая душа. При доброй погоде и попутном ветре переход до Ла Манша займёт не более трёх дней. Спать будешь в моей каюте, там есть запасной лежак. Ну, а захочешь, коли моряк, так помогай мне стоять вахты, командовать смену галсов при встречном ветре, но кроме парусов у меня на корабле сорок гребцов – всё сила немалая.

Июньская погода действительно благоприятствовала переходу приватиры в Атлантике и действительно к концу третьих суток, благодаря ровному, юго-западному ветру, корабль вошёл в пролив Ла Манш, а вскоре оказался в водах Рейна у причалов Роттердама. С помощью и при активном содействии капитана Ван Джелле Георгий зарегистрировался в цехе торговых моряков, его представили мэру города Роттердама, а уже через два дня, в качестве торгового помощника капитана, Георгий повёз на малой каботажной приватире большой груз солёной сельди в бочках во французский порт Гавр, откуда голландский деликатес по реке Сене доставят в Париж прямо к королевскому столу Людовика Х1У.

Только в этот раз, волею судьбы, голландская селёдка попала не к французам, и не на изысканный стол короля Людовика, а к англичанам, потому как за отменный вкус голландская селёдка ценилась в Европе чуть ли не на вес золота. Но опять не повезло Георгию, потому как в это время между Англией и Испанией с Нидерландами велись военные действия и английские военные фрегаты частенько задерживали голландские торговые суда, так что в данном случае дорогая селёдка вместе с голландской лоханкой и матросами стали законной, военной добычей англичан.

А ведь были времена, когда эту селёдку и за рыбу-то не считали и, если попадалась в сети рыбаков, то её бесплатно отдавали нищим, бродягам и монахам, у тех всё равно пост, для их голодного, монастырского брюха и такая рыба сгодится. Но вот произошёл пищевой переворот и отношение к этой рыбе кардинально изменилось, а всё дело в правильном приготовлении морского продукта.

Голландский рыбак Виллем Якоб Бейкельс из городка Бирвлит, что на юго-западе Нидерландов, в 1386-м году вышел в море, да ничего кроме косяка сельди ему не попалось. Чтобы не возвращаться пустым, наловил селёдки, а так как домой на своём баркасе идти долго, взялся обрабатывать свой улов: у свежей рыбы Бейкельс удалял жабры, придававшие ей горечь, да тут же в бочки и засаливал. Пока лоханка Виллема таскалась по морю, рыба хорошо просолилась, и к моменту прибытия на берег была совсем другого, весьма приятного вкуса. Все, кто пробовал солёную сельдь Бейкельса были удивлены, ибо эта рыба вовсе не походила на ту сельдь, которая была символом грязной и вонючей пищи. Жирная, аппетитная, солоноватая – она буквально таяла во рту и особенно хорошо подходила в качестве закуси к крепкому пиву и доброму вину.

Вскоре селёдку, засоленную по методу Бейкельса, привезли в большие города, и она покорила голландцев, а затем и жителей Европы. Рыбак Виллем Якоб Бейкельс стал национальным героем, а бюргерская Голландия стала монополистом на сельдевом рынке. Для увеличения торговли голландцы начали строить больше кораблей для перевозки солёной сельди на другие рынки, что, в итоге, и превратило страну к семнадцатому веку в крупную торгово-морскую державу. Можно смело сказать, что никчёмная поначалу рыба сделала Нидерланды богатейшей страной Европы.

Пираты, промышлявшие в морях Северной Европы, считали большой удачей захватить корабль, гружёный бочками с селёдкой. Но в этот раз корабль с Георгием и дорогой селёдкой захватили англичане. В семнадцатом веке и англичане не брезговали пиратским ремеслом. Английские военные моряки в качестве военного трофея селёдку с кораблём и его командой присвоили, матросов и рыбаков вместе с горемыкой Георгием, как законных военнопленных, высадили в порту города Плимут. Георгий, конечно, не растерялся и королевскому прокурору по делам беженцев и военнопленных прямо заявил, что он вовсе не католик и не испанский подданный, а грек Православной веры и занимался в Голландии вполне мирным трудом торговца рыбой.

Английский королевский дом с здешними протестантами католиков терпеть не могли и англичане хорошо знали, что православные верующие враждуют с католической церковью, а потому портовые чиновники проныре Георгию сразу поверили, он был отпущен и изворотливый проходимец быстро пристроился к местной греческой диаспоре, перебравшись в столичный Лондон. После падения Византийской империи многие знатные греческие роды и родственники Палеологов перебрались в Италию, в другие европейские страны, в том числе и в Россию, где единоверцев было больше всего. Немалая к тому времени диаспора византийцев оказалась и в Англии, в Лондоне они занимали целый квартал и у диаспоры был даже свой православный храм.

Проходимец Георгий, имея располагающий к себе характер, быстро сошёлся с единоверцами в диаспоре, ближе всего прилип к братьям Альбертус-Далмацким, которые были в каком-то там родстве с императорским домом Палеологов, а потому на особом счету у английской королевской семьи. Братья много рассказывали Георгию о России, о том, что московские государи охотно берут на службу зарубежных специалистов, а уж греков-то как единоверцев привечают особо. Георгий, наслушавшись этих россказней, загорелся желанием поехать в Россию, принялся срочно учить русский язык у заезжих торговцев из Архангельска. Но за два месяца выучить трудный русский язык едва ли возможно, однако греку Георгию в этом деле помогала хорошая память и способности к языкам. А тут случай: английский торговый корабль пошёл в Россию и Георгий 8-го августа тысяча шестьсот двадцать седьмого года прибыл в город Архангельск на этом корабле.

Архангельским таможенным чиновникам Георгий, усердно крестясь и кланяясь, объявил, что он грек из Трапезунда-города, христианин Православной веры, приехал служить верою и правдою государю московскому Михаилу Романову. Таможенникам такие клиенты попадались уже не впервой, а потому они, не долго думая, отправили Георгия с обозом в Москву, пусть обозная охрана сдаст этого зарубежного пришельца в Посольский приказ, у тамошних дьяков бороды длинней, ума больше, мол, определят, куда надо. Посольские чиновники, тоже долго раздумывать не стали, Георгия записали Юрием, мол, на Руси, что Георгий, что Юрий – одно и то же, и стал по бумагам бывший пират и крутой проходимец Георгий, Юрием, Ивановым сыном, из Трапезонда-города. Определили работнички Посольского приказа новоиспечённого Юрия Иванова рядовым в греческую роту Большого Московского полка. Теперь уже Юрий получил подъёмные на покупку соответствующего оружия, одежды, кой-какие деньги на обустройство, и началась у него служба русскому царю.

Сама по себе служба простая: с утра, после заутрени, общее ротное построение, после чего каши поели и строевые занятия с оружием и без него, а потом обед, после которого занимайся чем хочешь. Георгий, теперь уж по московским бумагам Юрий, времени зря не терял – познакомился с девушкой из стрелецкой семьи, накупил подарков невесте и родне невесты, деньги-то у него были, ещё те: испанские реалы, да и не только они, но и голландские гульдены и талеры, да и из награбленных с алжирскими пиратами. Вполне официально Юрий Иванов-Трапезундский женился с записью, как положено, в церковной книге. Служивым, но семейным человеком стал Юрий, как и многие стрельцы в Москве. Пять лет так прошло, уже и тройка девчонок у Трапезундского народилась, а тут спокойная жизнь кончилась, подоспела и грянула польско-русская война 1632-34 годов.

Спокойная и размеренная жизнь у Юрия Трапезундского сменилась на лихую, во всех отношениях ему знакомую, жизнь полную военных опасностей. Для него, человека бывалого, военные действия, где бы они не происходили, дело привычное, он быстро в этом деле проявил себя и был назначен в своей роте командиром отделения, десятником. Московский полк, где служил наш герой отправился на войну с поляками, в армию воеводы Фёдора Сухотина, которая как раз в это время занимались осадой города Дорогобужа. Здесь Трапезундский сразу показал, что он не новичок в боевых схватках, имеет кой-какой военный опыт, за что и получил звание десятника в своей роте.

Хоть и показал себя Юрий-Георгий под Дорогобужем с хорошей стороны и войсковое начальство это заметило, а всё ж судьба опять преподнесла ему кукиш, высшие силы испытывали его на прочность: на очередной, боевой вылазке Юрий попал в плен к полякам. Другого бы замордовали, а этот быстро вывернулся, тут же использовал беспроигрышную методику в своей жизни – враньё. Наплёл, напел польским полевым офицерам, что он занимает высокий пост в русской армии – является помощником воеводы Фёдора Сухотина, военным советником и толмачом, потому что он, якобы, итальянец родом, наёмник, да ещё и католик. Польские офицеры уши развесили, проходимцу поверили, да и отправили Трапезундского в Варшаву, пусть, мол, там с ним разбираются.

В Варшаве за Юрия принялись высокие военные чины, сенаторы польского сейма, важные лица дотошно допрашивали тридцатилетнего грека, выясняли некоторые подробности, да только не на того напали, в искусстве вранья Юрию не было равных. Мало того привлечённому для допроса толмачу, Юрий по-итальянски повторил то же, что и сенаторам, крестился, призывал в свидетели Деву Марию – вот и здесь ему поверили. Сенаторы друг на друга смотрели выпученными глазами, в таком деле и самый умный чего доброго «сядет в лужу», наделает ошибок, уж очень всё правдоподобно. Пришлось поверить пленному, Юрию дали богатое платье, доложили сыну короля Сигизмунда Ш принцу Владиславу 1У Вазе, а тот и заинтересовался важным, вроде бы, человеком из Московии.

Юрия пригласили во дворец, где его приняли чуть ли не как посла иностранной державы. Принц Владислав 1У Ваза уделил проходимцу больше часа своего времени, разговаривал с Юрием на русском языке, который он изучал специально, собираясь ещё в Смутное время на русский престол. В разговоре, как бы для проверки, кинул фразу по-латыни, однако Юрий фразу понял и залился соловьём по-итальянски, чем привёл принца в восторг. В разговоре принц упомянул Нидерланды, а краснобай Юрий, подхватив нить разговора, тут же наплёл принцу, что голландцы до того разбогатели на продаже солёной селёдки, что на улицах городов по деньгам ходят, мол, за медными монетами даже нагибаться им лень.

–– Так вроде бы они тюльпаны разводят, – неуверенно заговорил принц Ваза, – на цветах богатеют, за одну луковицу цветка, якобы, можно дом каменный купить.

Юрий неуверенность принца заметил и тут же развил целую теорию обогащения голландцев:

–– Тюльпаны – это их будущее, Ваше Высочество, – несло Юрия, – а пока они на селёдке жируют. Страна у них низменная, камня своего нет, а из привозного, купленного камня не только дома многоэтажные, но даже улицы все камнем вымощены. Да чего там улицы, мельницы ветряные, что зерно из других стран привезённое перемалывают, и те из камня. Погоди, они весь мир купят и продадут каким-нибудь азиатам.

–– Но ведь Нидерланды есть провинция Испании, – заметил принц, – и метрополия берёт с голландцев немалый налог.

–– Это точно! – подхватил хитрый пройдоха. – Берёт с Нидерландов налог канцелярия испанского короля Филиппа 1У, Ваше Высочество, исправно берёт, да только казна голландцев от того не оскудела и эти толстосумы на испанцев плюют.

–– Как это плюют? Ведь и те и другие католики, – насторожился принц.

–– Это мы с Вами католики, Ваше Высочество! – гнул своё Юрий. – Испанцы есть католики, а голландцы скорей протестанты, в Испании я был и не могу утверждать, что испанцы богатеют благодаря своей самой богатой провинции под названием Нидерланды…

После высшего приёма пройдохи Юрия Трапезундского в королевском дворце, в комиссариате иностранных дел Польши Юрию предложили либо постоянное житьё в стране, либо отправиться на родину, в Италию за счёт польской казны. У Юрия-Георгия хватило нахальства прожить в Польше на государственных харчах целый год, после чего, получив немалые проездные деньги он отправился, якобы, в Италию, а сам по дороге приказал возчику повернуть в сторону Германии и через неделю прибыл в Нидерланды, Пока Юрий добирался до голландских городов польский король Сигизмунд Ш отдал Богу душу и на престол в Польше взгромоздился его сын, сорокалетний принц Владислав 1У Ваза. Юрий об этом узнал в дороге и заявился в Роттердаме не куда-нибудь, а прямо к мэру города, где и передал наилучшие пожелания от польского короля Владислава 1У Вазы, чем и расположил к себе высокого чиновника.

Мэр Роттердама Якоб ван дер Гроос был приятно удивлён, ну как же, его знает сам польский король, и секретарь мэра тут же услужливо написал Юрию верительную грамоту, а этот Якоб своей подписью и печатью грамотку ту заверил. С таким документом можно было смело ехать обратно, хоть в Польшу, хоть в Россию, что Юрий и сделал, нисколько не сомневаясь, что русские посольские чиновники и в этот раз ему поверят. А в России, в Посольском приказе, тем временем на Юрия Трапезундского уже и уголовное дело завели, положив в основу предательство и измену присяге, а тут явился сам виновник, да и давай опять плести паутину своих россказней о том как он из плена польского бежал в Голландию, и вот, мол, даже документ имеется от мэра Роттердама, мол, можете справиться, аще не верите. Ну что ж, опять пришлось поверить, из бумаги ведь слов не выкинешь. Пройдоху Юрия восстановили в правах, присвоили звание поручика иностранного воинского подразделения, да и отправили на Тульско-Белгородскую защитную линию.

На Южный фронт Юрий явился гоголем, в греческой роте вёл себя как начальник и ротный Григорий Мустафин помалкивал. Правда и сам Юрий показал себя достойно: воевал храбро, грамотно, отчаянный оказался офицер, примером служил для остальных служивых. Очередной крымский хан Гирей, посчитав, что основные силы московитов застряли под Смоленском, против поляков, а потому поспешил бросить свою конницу на орловском направлении, рассчитывая прорваться через Орёл на Калугу и далее на Москву, да только конфуз из этого вышел.

Ошибся крымчак Гирей: Большой московский полк, вооружённый огневым зельем, пищалями и пушками, воевал с крымскими татарами вполне успешно и крупного прорыва, глубокого рейда у крымчаков и в этот раз не получилось. Греческая рота стояла у городка Ливны и надо же было тому случиться, что удар конного байрака юзбаши Муртазы, племянника крымского хана, пришёлся как раз по грекам. Но рота, благодаря дружному пушечному и пищальному бою, выстояла, а командовал в этой схватке, что вполне закономерно, бывалый и опытный Юрий Трапезундский. Пушечный и плотный пищальный залп скосил чуть ли не половину наступавшего плотным строем татарского байрака, а после дружного огневого залпа Юрий Трапезундский с абордажной саблей в руке первым бросился в контратаку на крымчаков, увлёкая за собой всю греческую роту. Произошло то, что и должно было произойти: боевая, греческая рота при поддержке пушкарей опрокинула втрое превосходящего, но растерявшегося противника и даже захватил личное знамя Муртазы, да и сам знатный мурза был ранен и пленён.

Конечно, воеводе Сухотину тут же и донесли о подвиге поручика Юрия Иванова-Трапезундского из иноземной роты и он посчитал своим долгом поощрить грека, прислал дорогой кафтан с собольей оторочкой по воротнику и подолу, а ещё хорошую саблю в дорогих, золочёных ножнах. В общем, набег крымчаков провалился и вскоре Большой Московский полк перебросили на Смоленское направление. Стрельцы полка под руководством немецких военных инженеров окопались по фронту и вели с поляками вялую перестрелку из пищалей и лёгких пушек фальконетов. Юрий в своей роте, после того как его отметил и наградил дорогим кафтаном воевода Сухотин, считал себя чуть ли не ближайшим помощником командира полка, а потому в роте вёл себя заносчиво, посматривал на подчинённых свысока. Наступил тысяча шестьсот тридцать четвёртый год и война с поляками бестолково закончилась, каждая сторона осталась при своём, зря только порох пожгли, да людей положили.

Большой Московский полк воевода Фёдор Сухотин вернул домой, к месту постоянной дислокации, в Москву. Потекла обычная стрелецкая служба, Юрия Трапезундского за заслуги в войне с крымчаками и поляками российские власти повысили в звании до ротмистра и доверили ему иноземную роту. И вот наступил уже тысяча шестьсот тридцать седьмой год. В роте своенравный грек развернулся во всю ширь своего вздорного характера: повёл себя в воинском подразделении как мелкий деспот, завёл любимчиков, а недовольным раздавал зуботычины, писал на некоторых подчинённых доносы, например, написал донос на дворян Алибеевых-Македонских, что, якобы, те и не дворяне вовсе, а так, самозванцы.

И вообще, в греческой роте стали даже люди пропадать. Опять началось следствие по делу об измене Юрия Иванова-Трапезундского во время войны с поляками. Дело это затянулось надолго, всё было запутано, ничего непонятно, подьячие утонули в бумагах и спорах, наконец, сошлись во мнении, что надо всё-таки наказать нахала. Проходимца, в конечном итоге, несмотря на его прежние заслуги, лишили всех званий, разжаловали в рядовые и отправили в ссылку, в Сибирь, рядовым казаком. И это уже был сорок третий год семнадцатого века, Россия прирастала новыми землями на востоке, благодаря энергии неукротимого духа первопроходцев, а за ними шли и проходимцы, для которых личная корысть превыше любопытства первооткрывателя, – вот и наш герой, Юрий Трапезундский, в силу своего неуёмного характера, и в Сибири не пропал, а даже и быстро возвысился, что и неудивительно…