Читать книгу: «Близь и даль», страница 4

На какое-то время организм давал отдохнуть, притупляя чувство горечи. Тогда парень обдумывал, как вести себя на суде. Но перерыв длился не долго, – душевный груз возвращался, сдавливая разум тупой, тяжёлой тоской.

Вскоре шофёра и Сашку вызвали к дежурному. Там были ещё двое арестованных. Вооруженный сержант объявил им, что повезёт их в тюрьму, строго и громко предупредив, что шаг в сторону будет считать побегом и стрелять начнёт сразу и без предупреждения, на что один из арестованных усмехнулся.

– Я серьёзно говорю! – ещё больше повысив голос, сказал конвоир, – шутки и веселье здесь неуместны. На выход, вперёд!..

Их доставили «воронком» в тюрьму. Потом строем повели уже за закрытыми её воротами. Зловеще скрипели многочисленные внутренние замки, двери. Со стен, медленно поворачиваясь из стороны в сторону, двор озирали автоматические телекамеры.

Арестованных завели в тамбур, состоящий из четырёх мрачных, шероховатых бетонных стен и металлической сетки вместо крыши.

Сержант кивнул принимающему офицеру на того, усмехнувшегося парня:

– Весёлый, – на всё ему смешно.

– А мы его здесь научим родину любить, – подмигнул сержанту офицер, на что арестованный опять улыбнулся.

– Ах ты, сынок! – вскипел офицер, двинув вперёд корпус, – здесь не у тёщи на блинах, быстро порядку научим! Ну, что глаза-то пялишь? – Быстро в наручники его! – резко повернул он в сторону раскрытой двери голову…

Вскоре парень был в наручниках. Охранники, заперев дверь, ушли.

– Я знаю эту штуку, – сказал закованный, заинтересовавшимся его наручниками, друзьям по несчастью, – главное – поменьше их дёргать да шевелить, они самозатягивающиеся. Вообще-то, уже крепко жмут. Ну, ничего, снимут – куда денутся.

Минут через тридцать за ними пришли, с закованного сняли наручники, повели всех в баню. После неё завели в большое помещение, где они из кучи старого постельного хлама выбрали себе боле – менее подходящие матрасы, подушки, одеяла. Навьюченных тем добром, провели их по длинным металлическим, огороженным металлическими же сетками и арматурой лестницам через несколько этажей и, наконец, доставили в камеру.

Там стояли четыре койки в два яруса. На них они сбросили свои постельные принадлежности и одновременно с лязгом закрываемой двери и скрипом замка плюхнулись рядом со свёрнутым тряпьём на сетки коек.

Переведя дух, осмотрели своё новое жилище. На подоконнике, нашли, заботливо оставленную кем-то, коробку с длинными, рассчитанными на докуривание, чинариками и с наслаждением закурили.

Из вмонтированного в стену динамика вдруг грянула песня «У меня сегодня день такой счастливый», чем вызвала у парней дружный, впервые за эти дни исторгаемый, громкий смех.

Сашка расположился на нижней койке. Лежать не хотелось, а сидеть было неудобно, – голова упиралась в верхний ярус.

– Ну, и сделают же, – никакого удобства, – возмутился он, переходя к, едва пропускающему уличный свет, оборудованному жалюзями, окну.

– Удобства тоже захотел! – усмехнулся тот, которому надевали наручники, развалившийся в крайней от окна, нижней койке, – ты видел какие стены в том тамбуре, какими шляпками обмазаны? Это, чтоб нам жизнь раем не казалась.

– А интересно: какой толщины стены? – поинтересовался шофёр.

– Да, наверное около метра, – отозвался тот.

– Между прочим, в Хиросиме, в районе взрыва, только заключённые не пострадали, – добавил верхний Сашкин сосед. После чего предложил познакомиться.

Сокамерники встали, сгрудились, обменялись рукопожатьями, назвали свои имена.

Сашкин верхний сосед оказался начальником ОКСа завода и находился под следствием за «денежные махинации в особо крупных размерах». Звали его Сергей. Парень, на которого надевали наручники, обвинялся по той же статье. Он был студентом и где-то на Севере, во время студенческих летних работ, вместе с руководителем их отряда – преподавателем и местным начальством занимался приписками. Он представился Андреем.

Шофёра Сашка уже боле – менее знал по бывшей камере. Звали его Колькой.

– А тебе хоть воровать-то было на что? На пропой? – спросил у Сашки, когда все улеглись, свесив с верхнего яруса голову, Сергей.

– А на что же ещё? Да и так, на житьё – бытьё, – буркнул снизу тот.

– А пьёшь-то, поди, красноту дешёвую? – продолжал допытывать сосед.

– Конечно, а что же ещё. Ну, и водку.

– Ну, не знаю. Я, например, пью в ресторане, и хорошие вина. Я пью, что бы снять напряжение. Что бы просто отдохнуть. Понимаешь?! А чтоб: нажраться, да ходить с пьяной рожей, с посоловевшими глазами – вещь не по мне. Я такое дело совсем не принимаю.

– А если не пьянеть, так зачем тогда и пить? – удивлённо возражал Сашка, – это тогда лучше лимонад употреблять, – и вкуснее, и дешевле и пьяным не будешь.

– Ах, вон, – у тебя своя правда, – произнёс начальник и отступился. Но несколько помолчав, продолжил речь, обращаясь уже ко всем присутствующим: – Я слышал, в зонах, так называемые, «повязочники» есть. Срок им могут убавить. И боле – менее престижно. Надо бы получше узнать про то.

– Да их, говорят, не любят там, – откликнулся с другой верхней койки Андрей.

– Надо всё же уточнить, – не унимался Сергей, – хочется повеселей срок-то отбыть.

– Да уж веселья-то вряд ли мы здесь найдём, – ответил Андрей, опять по привычке ухмыльнувшись.

Радио то ненадолго включалось, то вновь замолкало, наконец, к исходу вечера замолкло совсем. Скоро все погрузились в сон.

Сашка на этот раз спал хорошо, без каких-либо запоминающихся сновидений и по просыпу сразу же вспомнил свою ситуацию. Но особых переживаний теперь не было, – организм принял всё как есть.

После утренних процедур и завтрака, а был он на этот раз довольно сносным, окошечко в двери открыла местная библиотекарша и предложила список доставляемых книг.

Сокамерники с огромными энтузиазмом и радостью окунулись в просунутые им листы и выбрали себе сразу по нескольку произведений. Сашке приглянулись три приключенческих книги о путешествиях в южных землях и морях. Особенно заинтересовало его произведение «Таинственный остров», в которое он и погрузился всем своим вниманием.

В камере стало заметно тише, только шелест листов, да иногда включавшееся на короткое время радио в основном нарушало эту тишину.

Пробыл Сашка в той камере недолго. Через три дня его увели с вещами, усадили в машину, и, как он сразу же догадался, повезли на суд.

Там он встретился с довольно бодрым, улыбнувшимся и хитро подмигнувшим ему, приятелем и со средних лет человеком, кому сбывались, как ему стало понятно, ворованные иконы.

Суд длился недолго, Сашка во всём раскаялся, получил два года условного срока с направлением на стройки страны. Двое его подельников, тоже особо не отпиравшихся, получили реальные сроки и были выведены из зала суда в первую очередь.

Затем конвоиры пришли за Сашкой и увезли парня обратно в тюрьму.

Но камера его ждала уже другая, – большая и многолюдная.

И народ там был в другом настроении, – довольно бодрый и весёлый. Эти люди уже прошли свой суд, получили условные сроки и ждали направления на строительные объекты, можно сказать, на свободу, хотя и условную.

Заключённые играли в шашки, шахматы, с упоением рассказывали друг другу о своей прошлой жизни. Молодые люди, которых было здесь большинство, резвясь, и задирая друг друга, создавали иногда такой хаос, что надзиратели с грохотом распахивали дверное окошечко и грозно призывали их к немедленному порядку.

Иногда заключённых ненадолго вывозили на работы в город, где требовалась какая-либо погрузка или разгрузка вещей или, например, сборка мебели, приобретённой какой-нибудь организацией в магазине. Это вносило приятное разнообразие в их закрепощённый быт, позволяло немного окунуться в атмосферу вольной жизни.

Вскоре же и вовсе их встретила почти вольная жизнь. Однажды с утра в камере появился вместе с охранником весёлый конвоир. В руках он держал бумагу со списком и стал бодро зачитывать фамилии заключённых. Назвал он к массовому одобрению почти всех, включая и Сашку, и призвал быстренько со всеми своими вещами готовиться и одеваться.

Их повезли в автобусе в один из небольших районных городков, где проводились бурные строительные работы.

Дорога была весьма долгой и Сашка, вообще любящий дорогу и езду, наслаждался ею после долгого перерыва особенно радостно. И счастливо думалось о наступающей, почти вольной жизни. Мечталось о будущем полном освобождении. – Вот тогда-то, – думал увлечённый дорогой и мечтаниями парень, – и наступит настоящая, полноценная и счастливая жизнь…

Привезли их в довольно привлекательный, по-современному устроенный, городок, поселили в новое общежитие. В общем, всё было, как на свободе, за исключением наличия спецкомендатуры прямо тут в общежитии и некоторого присмотра за ними со стороны, милицейских работников.

Расселили по комнатам. Сашке в соседи достались весьма покладистые люди. Двое, зрелого уже возраста мужчины, вчерашние шофера, оба получившие срока из- за автомобильных аварий, и один, примерно одного с Сашкой возраста, молодой человек, попавший сюда «по хулиганке». Или, конкретнее, – за драку.

С работой, на которую его определили на следующий день, скажем, тоже повезло. Он был направлен на разгрузку вагонов, что доставляли щебень, песок и гравий для строительного предприятия. Работа была посменная, чередовалась дневная смена с ночной. Но ночью вагоны поступали не часто, поэтому получалось в такие смены много отдыха.

Парень вёл себя поначалу очень разумно, осторожно. Ему виделось, что только так, без малейших провинностей, можно миновать сей непростой, его жизненный этап. И, когда видел в общежитии круто выпивших, а то и скандалящих меж собой, людей, немало удивлялся тому, что те пока ещё остаются на той хрупкой, казалось бы, свободе.

Но постепенно ко всему привык и сам стал понемногу шалить своим поведением.

Подвигала к этому и бурная стремнина молодости, зовущая к свободе и гулянкам, и собственный, немало авантюрный характер, бросающий в приключения и риск, средь молодых в основе людей, негласно, а то и гласно, поощрявших выход за дозволенные рамки.

С тем молодым парнем, что достался ему в соседи по комнате, он вскоре сблизился и подружился: вместе ходили в парк на танцы. Познакомились там с хорошими во всех отношениях девчонками, но те оказались студентками на практике, прибыли сюда на короткое время и с не очень ближнего города и вскоре отбыли, пламенно с нашими ребятами попрощавшись.

Немного посетовав и, малость по тому поводу попечалившись, друзья продолжили свою увеселительную ночную жизнь, а перед выходом к ней, как правило, возливали горячительное.

Постепенно это вошло в привычку, и Сашка стал всё больше и больше хмельной жизни той отдаваться. Не особо стеснялся он своих, привычных теперь состояний и на всём глазу жильцов того заведения и даже своего надзорного начальства. За что от последнего получал всё более и более грозные предупреждения.

Ко всему, если раньше он сносил весьма вызывающе-хамоватое, поведение окружающей уголовной публики, то теперь стал реагировать на него весьма остро. Случилось даже несколько раз подраться с особо буйными представителями на редкость спаянных местных компаний.

Новоиспечённый же приятель его был в тех компаниях своим, надо сказать, парнем и потому от Сашки он постепенно стал отдаляться. К тому же, вскоре нашего героя перевели жить в другую комнату, так что, ещё как надо не окрепшие их дружеские контакты теперь совсем прекратились.

Перевели же его в новую комнату вместе с теми двумя бывшими шоферами, с одним из которых Сашка впоследствии очень сдружился. И хотя тот на десяток лет был старше Сашки, но спокойный его характер, начитанность и увлечение музыкальным сочинительством, тянуло любознательного парня к общению с тем, весьма необычным для данного места человеком.

Евгений, как звали нового товарища, был человеком творческим, – играл на баяне, сочинял музыку, в основном к песням на стихи Сергея Есенина. Причём, к песням уже популярным, но переиначивая мотив их на свой лад. Сашка, конечно, не был специалистом в песенной музыке, но обычно хвалил те песни в исполнении соседа, – они ему нравились. Был у Евгения и ещё один, можно сказать, талант. Но об этом чуть позже.

Евгений тоже не равнодушничал к алкоголю и постепенно парень стал в новой дружбе ещё больше в ту пагубную привычку залезать.

Была у Евгения и ещё одна сомнительная привычка: любил он побаловаться не слабым чаем, то есть по местному сленгу – «чиферить». К счастью Сашка, хоть иногда и потреблял новое зелье за компанию с товарищем, к сей привычке большой тяги не заимел.

Проживал в комнате и ещё один осуждённый. Был он намного старше Сашки и к тому же не очень общительный и потому парень с ним сколь-нибудь тесных отношений не завёл.

На какое-то время приглянулся ему и ещё один кандидат в товарищи, из соседней комнаты – молодой парень Серёга. Получил он свой срок за поджёг деревенского дома. Поступок же тот он совершил, якобы, в отместку хозяину за его оскорбительные в свой адрес высказывания. Этот парень чаще всего проводил время в одиночестве, в прогулках где-нибудь на природе, поодаль от суетных городских мест.

В ту пору как раз подошло грибное время и, имевший с детства к собирательству лесных даров большую любовь, Сашка решил как-то взять этого спокойного по всему человека для такого дела в напарники.

Грибов они тогда хорошо набрали, – и подберёзовики и подосиновики и белые попадались хоть куда, и скоро сумки парней оказались набитыми под завязку. Но перед выходом из леса на поле Сашкиному партнёру вдруг захотелось сделать привал и почему-то он стал готовить для того небольшой костёр. Сашка не возражал и помог собрать дрова товарищу. Скоро огонь заплясал у ног, присевших на отдых, приятелей. Но Сашка, не скрывая удивления, всё же спросил у напарника: – С чего это тебя на костёр вдруг потянуло – ведь вроде совсем не холодно. На что тот к ещё большему удивлению парня сказал: – Огонь всегда мне приятен, даже в жару, и была бы на то моя воля, я бы весь лес этот сейчас спалил.

А дальше парень вовсю разоткровенничался. – Я, ведь, не просто из-за какой-то там мести дом у того чувака поджёг, – очень хотелось видеть это большое и красивое здание в объятьях прекрасного пламени. А сказал я на суде о своей, якобы, мести только потому, что не хотел прослыть «психом» и попасть из-за этого на спец. лечение.

– Вот она голимая пиромания! – кольнуло в голове у поражённого напарника. Об этой психической болезни ему рассказывал прежний друг Игорь, когда они разжигали печь в деревенском доме и тот тоже вдруг восхитился ярко вспыхнувшим над сухими дровами огнём.

После этого случая Сашка решил с Серёгой больше дел не иметь, а когда вернулся в общежитие, то услышал упрёк от Евгения, что не взял он в лес и его, как оказалось – большого любителя всяческих грибных и ягодных дел.

С той поры в лес они ходили вместе. И было это часто, потому как лето тогда, касаемо лесных тех даров, выдалось на редкость урожайным.

Но пришло и время, когда грибы в лесу почему-то кончились.

И однажды они, как ни рыскали по тамошним дебрям, так ничего и не нашли. Конечно, с плохим настроением выходили из леса, почти не разговаривали. Но тут Евгений остановился на самом выходе и выдал вопль радости. Из луговой травы глядела на наших грибников огромная и тесная стая молодых шампиньонов.

– Вот это удача! – горящими глазами взглянув на приятеля, возгласил он.

– Да мы в деревне только лесные грибы брали, – такими брезговали, – не поддержал сего восхищения, партнёр..

– Ну и зря, – бросил фразу Евгений, – из них деликатес – за уши невозможно оторвать! – И быстро присев на корточки, принялся за сбор желанного урожая. Сашка нехотя опустился рядом, в помощь оживлённому товарищу…

– Нако попробуй, – протянул недоверчивому парню Евгений кастрюлю и вилку, когда они вернулись в общагу и он усердно и увлечённо закончил приготовление их.

Сашка зацепил, выглядывающую сверху, шляпку, медленно втянув в рот попробовал. – Нештяк! – восхитился очень чувственно, огромно расширив глаза и покачав головой из стороны в сторону. После чего азартно продолжил желанную трапезу…

Вскоре же подступила и зима. Она выдалась ранней, снежной и весьма суровой. Осужденные всё больше времени проводили в общежитии. Делать же в свободные от работы часы было особо нечего. Евгений, погрузившись в любимое им, музыкальное сочинительство, всё больше пиликал на баяне, Сашка читал библиотечные книги. Соседи скучали, лёжа с закрытыми глазами на койках, или задумчиво с них внимая белому потолку.

У Сашки с Евгением смены совпадали. Общение их было частым и продолжительным. Иногда, особенно после чьей-нибудь получки, подкрашивая надоедливое уныние, друзья принимали бодрящий дух алкогольных градусов. Жизнь от этого, как будто, становилась ярче и веселей. И часто, теми приятными чувствами увлечённые, добавляли сих возлияний ещё и ещё, доводя себя до непотребного состояния. До такого, что особенно подверженный силе градусов, Сашка, впадал в весьма комичные, но и опасные ситуации. Как-то с несусветного пьяного угара одурев и обнаглев, завалился он в кабинет своей администрации и провёл майору напутственную речь об улучшении здешних порядков. И добавил под конец, что ему, мол, эта выходка нипочём, что, мол, он всё равно настроился на отправку в заключение. Да ещё добавил, что, мол, не пью я теперь, не курю (а он и вправду перед тем порядка двух недель не курил, желая ту привычку бросить). Но майор был весёлым человеком, – не злым, – только рассмеялся тогда над парнем.

На редкость стыдно стало Сашке после того. Решил он совсем с алкоголем завязать. Да и Евгений его в этом деле поддержал, – тоже надумал закончить. И решили они в баню по этому случаю сходить, так сказать, смыть навалившуюся заразу. Но после бани предложил напарник Сашке отметить сие: в самый последний раз всё же бутылочку пригубить. Что они и сделали воротясь в общежитие. Да так, что одной бутылкой не обошлось, – уж отметить так отметить такое важное событие! Сашка по этому случаю даже снова закурил.

А в самый разгар их пьянки постучали в дверь и после открытия её в комнату заявился тот самый майор спецкомендатуры.

– Да мы тут после баньки…, – оправдывался Евгений.

– Чего после баньки? Ты уж третий день гудишь.

– А ты, – строго посмотрел он на развалившегося в кресле и, дымящего сигаретой, Александра, – не куришь, не пьёшь, – на зону готовишься?!

Но всё обошлось. И друзья со смехом вспоминали тот случай. Но с алкоголем на какое-то время покончили.

А тут и весна долгожданная вскоре нагрянула, – время уличных гуляний пришло.

Почти всё свободное время парень стал отдавать городу. А поскольку Евгений был для любовных дел человеком, весьма возрастным, то Санька нашёл себе приятелей среди городской молодёжи и с ними пускался во все, разгульной молодости, приключения.

Привело это к тому, что Сашка дважды отсидел по пятнадцать суток за хулиганское поведение. И администрации уже шибко задумалась насчёт отправки его на зону. Но парня простили в последний раз, установили за ним надзор, (то есть он должен был дополнительно отмечаться в определённое время в комендатуре) и парень о своём близком будущем крепко забеспокоился.

Вскоре приснилась ему икона, и, подумалось ему: это та, что украли они и за что он отбывал свой срок. И хоть образа той украденной иконы он совсем не помнил, но всё больше стало мниться ему, что он именно тот, который привиделся ему во сне.

Приснился же он ему узколицый и бородатый, с ясными нацеленными глазами, пронзающими всю его душу до самого дна. Сашка несколько дней не находил после того покоя. Всё казалось ему, что образ непрестанно следит за ним, проверяет каждый его шаг. Потом парень несколько успокоился и всё же часто вспоминался ему тот сон и неминуемо возвращались к нему те, щемящие его сердце, чувства.

Часто вспоминались ему и дни, проведённые недавно в камере. Особенно, покрываемый каплями пота, молодой мужик с белой горячкой, что был помещён туда на ночь, перед отправкой в больницу. Больной одолевали галлюцинации. Казались ему приятели, что выпивают где-то рядом за дверью. Мужик просил у них опохмелки. Те, якобы, пообещали. И тогда он кликнул в окошечко, только что заступившего на смену и ещё не вошедшего во все дела, дежурного и сбивчиво попросил того передать ему стакан. Тот понял, что парень просит пить и подал ему в кружке воды. Больной, дрожащими руками схватил заветную посудину и жадно прильнул к ней губами. Но тут же недоумённо взглянул на дежурного и гневно вскричал: – Чего ты мне воды-то дал?

– А чего же тебе?

– Водки! – резко и зло бросил парень.

– Я тебе сейчас как суну! – вскипел тот, и громко хлопнул крышкой окошечка…

Вначале Сашке казался тот случай смешным, но теперь он начал подумывать, как бы самому до такой болезни не докатиться.

Пить он совсем прекратил.

Хотя пришлось один раз выпить, но тогда без этого было нельзя, местный люд того не понял бы, и, мягко говоря, такой поступок бы не одобрил.

А повод был следующим. Случилось приехать, толи любовнице, толи жене к одному из тамошних осуждённых. Поздно вечером заходит в комнату к Сашке дежурный общаги и говорит: тебя Толька Синицын в пятую комнату зовёт, там народ кой-какой собрался. А Толька, среди местной публики – как-никак, авторитет, – пришлось идти.

Навстречу из комнаты вышла закадычная компания из трёх человек. У Сашки всегда были с ними немалые напряги. Первым шёл бородатый малыш Миша Рогов из Москвы. Метр с кепкой, как говорят про таких, но парень надменный и задиристый, должны быть, видящий всех не столичных свысока, как думалось про него Сашке.

За ним вышагивал парень по кличке Самурай, а как имя его Мишка в точности и не знал, потому как называли его здесь осужденные всегда по кличке, а администрация по фамилии – Бородин.

Ну и третий, – самый мерзкий на взгляд Сашки во всей местной публике человек, был здесь, замыкающий компанию, Гоша Юлов, – бывший шабашник – музыкант, весьма любивший вспоминать похороны и хорошие выручки с них. Он и на сей раз, какую-то очередную историю приятелям лихо рассказывал. Конец этого рассказа Сашка с большим отвращением успел услышать: «…ну, значит, они на похороны все как положено к тому кенту, которого сами и завалили, пришли, и венок у его гроба поставили с надписью: „Спи спокойно, брат – убийцу мы найдём!“ Вот хохма-то была»…

Открыв дверь, Сашка увидел сквозь дым, напрочь прокуренной комнаты, восседающего за столом перед сворой пустых и целых посудин, Тольку Синицына с изрядно посоловевшими уже глазами.

– На-ко вмажь за здоровье молодых, – кивнул он в сторону стоящей сбоку кровати и подвинул вперёд наполненный доверху стакан.

Сашка повернулся в сторону кровати. На ней с краю лежала молодая дородная барышня, выставив из под одеяла большую пышную грудь. Дальше, из-под одеяла же блестела мощная нога и значительная часть полной задницы. Девица, скаля в улыбке зубы, и нагло щурясь смотрела на Сашку.

От стены смотрел на него из под одеяла не очень знакомый парню осужденный.

Сашка отвернулся, подошел к столу, опрокинул в себя содержимое посудины и, быстро погасив влетевшую в него терпкость куском хлеба, отправился к выходу.

Ночью ему опять приснилась та икона и утром, хотя и подмывало немножко опохмелиться, парень себя воздержал, ещё больше принимая тот сон за суровое предостережение.

После того оставалось ему пребывать здесь недолго. Сашка сей срок с честью выдержал и, наконец, отправился, облегчённо дыша, к себе в деревню, домой. В автобусе он чувствовал себя на редкость счастливым и думал о, снившейся ему в недавние дни, иконе. Ведь это она – сдавалось ему – помогла отбыть сей нелёгкий срок. «Икона нам нужна не для обогащения, или какого – то дохода, а для того, чтобы молиться на неё!» – крепко подумав, сделал он для себя вывод…