Читать книгу: «Личные вещи. Стихи», страница 2

Незаконченный сеанс

 
Кока-кола разбавлена водкой. Забудь о попкорне.
Этот фильм – чёрно-белый, а значит, попкорн не для нас.
Европейским привычкам препятствуют русские корни,
В воспалённом мозгу когнитивный будя диссонанс.
 
 
Дремлют южные сфинксы под пасмурным северным небом.
Для артхаусной ленты сюжет сочинил драматург
Про нелёгкую долю забытого солнечным Фебом
Гражданина с диковинным именем Санкт-Петербург.
 
 
На экране в разгаре глубокая личная драма:
Бледнокожий герой по сценарию чуть не в себе —
То ли скачет давление, то ли покинула дама,
То ли просто свихнулся, тоскуя по лучшей судьбе.
 
 
Раздвоение личности не излечить, не отбросить —
Можно только принять, ощущая любовь через боль.
Он безмерно устал в эксклюзивном костюме от Росси
С маргиналами в грязной парадной глотать алкоголь.
 
 
Он устал от рождения быть не таким, как другие,
Слышать вечный диагноз: не Запад, мол, и не Восток.
Он бормочет под нос: «Ну-с, пора, господа дорогие…»,
И в полуденных сумерках тускло блестит водосток.
 
 
Мрак и сырость. Погода, похоже, вконец доконала.
Это может случиться со всяким в канун Рождества.
Он вскрывает худое запястье Обводным каналом
И глядит, как на скользкий асфальт вытекают слова…
 
 
Нескончаемо словоточит обнажённая рана,
Но черёд заключительных титров ещё не пришёл.
Мы из тьмы зачарованно смотрим на плоскость экрана.
Кока-кола разбавлена водкой, и нам хорошо.
 

Гвоздика и корица

 
Вино, лимон, гвоздика и корица.
Душистый перец и обычный, чёрный.
Всей этой смеси надо повариться,
И, будучи проглоченной, печёнок
 
 
Достигнуть. И прогревши всякий орган,
Родить медвяный дух в озябшем теле,
Чтоб с ощущеньем тихого восторга
Мы дальше не пошли, а полетели
 
 
По мостовым средневековых улиц.
Не торопись. Поближе подойди-ка,
Чтоб наши губы в поцелуй сомкнулись.
Чудесный вкус. Корица и гвоздика.
 

Переводчик

 
Стучатся десять раз на дню…
Но кто б ты ни был – bienvenue.
Да вижу, что не из собеса…
Бери стакан, садись к огню
(Лишь алкоголь в моем меню) —
Давно хотелось выпить с бесом.
 
 
Ну, наливай же, мать твою…
Как я живу? Да как в раю —
Вдали от общей канители
Сижу у жизни на краю.
Смотрю в окно и водку пью
Уже четвертую неделю.
 
 
И пятый год живу один.
Mais ce n’est pas une tragеdie —
Люблю, чтоб тихо, как в пустыне.
Но там жара, а тут дожди
(Сюда бы рифму «подожди»,
Но глупо ждать, коль водка стынет).
 
 
Не хочешь водку – вот вино.
И выпьем, как заведено,
Без лишних слов и без закуски
За это скучное кино
(Ну, согласись, что жизнь – говно.
Pardon, mon cher, за мой французский).
 
 
Взгляни в окно! Увидь в окне
Плохое слово на стене,
Бомжей, помойку, сор в пакете,
Дерьмо собачье по весне…
И лишь отрадно слышать мне,
Что во дворе играют дети.
 
 
Их папы к истине глухи —
Им подавай «ха-ха», «хи-хи»,
Сто грамм да голое колено.
Живут, плодят свои грехи…
А я перевожу стихи!
Кого? Вийона… э-э-э… Верлена!
 
 
Да я пишу, как пироги
Пеку! Но не дают враги
Заказ на переводы текстов.
День ото дня растут долги,
Но не лизать же сапоги,
Не целовать же в это место…
 
 
А всё ж я крут! Не страшен кнут!
Интриги пусть себе плетут
Шалавы от литературы…
Ведь за плечами институт,
А на груди, вот тут… Нет, тут —
Значок работника культуры!
 
 
А вот теперь скажи мне, чёрт,
Как там, за гранью, жизнь течёт?
Суров ли быт аборигена?
А наши слава и почёт
На небесах идут в зачёт?
Не небеса? Ах да, геенна…
 
 
Как не идут? Ну, вот те на!
Кресты, медали, ордена —
Что, ни хрена совсем не значат?
А я без отдыха и сна
Твердил великих имена…
А вот поди ж ты – всё иначе.
 
 
А впрочем, ладно, не беда.
Скажу тебе не без стыда:
Ну, не люблю я переводы…
И всё, что делал – ерунда.
Переводить туда-сюда —
Скорее, бес, твоя работа.
 
 
Уходят дети со двора…
Я понял так – и мне пора?
Ты молчалив, но смысл доходчив.
Жаль, свеч не стоила игра.
Но будь что будет. Ça ira.
Веди. Ведь ты же переводчик.
 

Предсказание

 
Ничего не случится. Ну правда, совсем ничего.
Не исчезнут ни боль, ни печаль, ни любовь, ни заботы.
Нет, ну, скажут, увы, мол, не стало еще одного,
Под кутью чуть пригубят компот – и опять на работу.
 
 
Всё невнятно – и вроде как жил ты, и вроде не жил,
Пыль пуская в глаза искушённым надломленным дамам.
И когда они верили: «Вот настоящий мужик!»,
Ты развеивал их миражи. А свои – и подавно.
 
 
Не насилуй подкорку. Какой ещё нужен итог?
Из реальных поступков, которые стоит итожить —
То, что грязный, больной, на помойке подобранный дог
Мог погибнуть щенком, но издох лет на несколько позже.
 
 
Ничего не случится. Я знаю, что я говорю.
Будет солнце, и будут смеяться счастливые дети,
И влюбленные будут встречать молодую зарю.
И никто не заметит. Ведь ты ж мой уход не заметил?
 

Кирпич

 
Когда споткнёшься о кирпич в сарае
И похромаешь на приём к врачу,
Не дай себе, от боли умирая,
Испытывать презренье к кирпичу.
 
 
Не все ещё тобой раскрыты тайны,
И кровь твоя, как прежде, горяча.
И будущее видится фатальным
Без постиженья смысла кирпича.
 
 
Не отвлекайся на рутины мелочь,
Про бытовые трудности не хнычь.
Будь мужиком – решительно и смело
Ответствуй на вопрос: «Что есть кирпич?».
 
 
Конечно, он предмет довольно скучный,
Неприхотливый и недорогой.
Разрушь его движением могучим —
На смену одному придёт другой.
 
 
Да, он безлик в бесчисленности копий,
Но бесконечен, что тут ни кричи.
И понапрасну не ломая копий,
Признайся – все мы в чём-то кирпичи…
 
 
Кирпич в стене – бездушное творенье.
Его не возлюбить и не украсть.
И только лишь свободное паренье
Даст кирпичу и смысл, и суть, и страсть!
 
 
Вот он летит орлом с покатой крыши,
Душа его поёт: «Едрёна мать!
Лечу!». Когда ты этот звук услышишь,
То знай, настало время понимать…
 
 
Ещё секунда, две, и вот он – рядом!
И попадает в темя с высоты…
И познан смысл. И ничего не надо.
И только вы вдвоём – кирпич и ты.
 

Серый ослик

 
Серый ослик по кругу бежит покорно.
Впереди маяком мельтешит морковка.
Можно рядом усесться, набрать попкорна,
И представить: бежит не осёл по бровке —
 
 
Одинокий мустанг по равнине скачет,
Догоняя закат раскалённо-рыжий…
Но не тянет хозяйственный скот на мачо —
Слишком он равнодушен, заезжен, выжат.
 
 
Слишком он безразличен к своей пробежке —
От процесса ни радости, ни печали:
То ли возит детей в расписной тележке,
То ли просто по трубам дерьмо качает.
 
 
Он заснул на ходу и увидел Бога.
Бог на ухо шептал, открывая тайну:
«Никуда не приводит твоя дорога.
И морковка твоей никогда не станет.
 
 
С каждым кругом становишься лишь старее,
А пейзаж, сколько вдаль ни гляди, всё тот же.
Брось тележку. На волю скачи скорее!».
От панических мыслей мороз по коже —
 
 
Он проснулся от страха… Но, как и прежде,
Перед носом мелькает морковки конус:
«Подберусь к корнеплоду – и есть надежда,
Что наемся. И, может быть, успокоюсь».
 
 
***
В этом фильме нельзя ничему случиться.
Занимай к середине поближе кресло,
Отхлебни кока-колы, возьмись за чипсы
И смотри сколько хочешь с любого места.
 

Неместное

 
Окошко предвечерней синевы.
Убогий номер старого отеля.
Мы получили всё, чего хотели,
От деловито-бешеной Москвы.
 
 
Неистово бросается во тьму
Столица засыпающей России…
Сегодня ты особенно красива —
Я сам не понимаю, почему.
 
 
Дыша клубами пара, москвичи
Обходят леденеющие лужи.
Но дела нет до тех, кто там, снаружи.
Поговори со мною, не молчи.
 
 
Во имя нашей жизни кочевой
Поведай всё, что недорассказала.
Мне, как всегда, с Казанского вокзала,
А времени – всего-то ничего…
 
 
***
Москва внимает, галстук теребя,
И смотрит, приподняв литое веко,
На то, как два неместных человека
Твердят друг другу: «Я люблю тебя».
 

Не новость

 
Ближе к полночи сторож прошёлся по главной аллее,
На чугунных воротах поправил висячий замок,
И от факта наличия водки авансом хмелея,
Отхлебнул из горла, потому как сдержаться не мог.
 
 
На могиле уселся, почистил сушёную рыбу,
А сухарики с пивом оставить решил на потом.
И опёршись усталой спиной на гранитную глыбу,
Поделился кусочком чехони с приблудным котом.
 
 
А когда от «Столичной» внутри у него потеплело,
Обратился к коту, «беломориной» пыхая в ночь:
«Тут, под нами лежат два истлевших от времени тела —
Раньше срока из жизни ушедшие папа и дочь.
 
 
Этот папа когда-то был в городе главным бандитом.
В девяностые годы застрелен – такие дела…
И девчонка жестоко была вместе с папой убита.
Ей трёх лет не исполнилось даже, когда умерла.
 
 
Знаю, Барсик, что ты не поверишь в досужие бредни,
И на кладбище всякому мнится, мол, мы не одни,
Но гнетёт ощущение, будто их видел намедни…
Будто где-то всё время поблизости ходят они…».
 
 
Ночь была хороша. Пахли мёдом цветущие липы,
Стрекотали сверчки, пели птицы, шуршала трава.
Кот расширил зрачки, на мгновенье отвлёкшись от рыбы:
У могилы возникли в мерцании два существа.
 
 
Импозантный мужчина по лысине сторожа гладил,
Что-то тихо шептал и всё время смотрел на часы,
А двухлетняя девочка в кукольном пышном наряде
Безуспешно пыталась кота ущипнуть за усы.
 
 
Кот доел, облизнулся и медленно вытянул спину.
Для него эти мёртвые люди не новость давно.
Не накормят, как их ни проси, но и камень не кинут.
В нашем сумрачном мире такого народа полно…
 
 
Пьяный сторож внезапно расплакался. Детская ручка
За вспотевшую шею неловко его обняла.
И поняв, что добавки сегодня уже не получит,
Кот ушёл в темноту по своим полуночным делам.
 

Прогноз погоды на завтра

 
Корнеев, сволочь, объясни, какого
Ты до сих пор не выехал из Пскова,
И не звонишь мне, лживое трепло?!
Какой занос? Причём тут гололёды?!
Да я ж сама пишу прогноз погоды —
У вас сегодня сухо и тепло!
 
 
Корнеев, ты подонок и зараза!
С утра не брал трубу четыре раза!
Постой, ты что же – пьян?! Какой кефир?!
Ты с кем там квасишь? С Аллой из пивбара?
Не ври – я знаю всё про эту шмару!
Пошел ты к чёрту! У меня эфир!
 
 
…И, сука, о погоде в Петербурге:
Дожди, снега, туманы, вьюги, пурги,
Давленья нет – разбился ртутный столб.
С залива шторм, на Ладоге торнадо,
Да ну вас в пень… Мне что, всех больше надо?!
Днём -30, вечером +100.
 

Примерка

 
Сколько всё же в мире нашем
Шарлатанства и обмана —
На работе, в школе, в семьях,
В передачах на TV!
Врут и не краснеют даже!
Говорят, что ложь гуманна,
Потому как во спасенье —
Ради счастья и любви.
 
 
Только всё же было б лучше
Вместо лжи услышать правду!
Ложь вредна натуре тонкой —
Это ясно и ежу.
Ну, конечно, это Gucci!
А еще примерьте Prada.
Становитесь на картонку —
Я вам шторку подержу.
 

Пелагея и Ездец*

 
«Пелагея, беги накрывай на стол,
Всё, что было в печи – на него мечи.
Ой, не время в носу ковырять перстом!
По сусекам скреби, доставай харчи —
 
 
Расстегай, кулебяку и холодец.
Да смотри, не забудь о хмельном вине!
Епифан говорит, мол, пришёл Ездец —
Без коня, без кольчуги и весь в говне.
 
 
Видно, было несладко в чужом краю —
Затупился его боевой топор.
Он ходил за бугор попирать Змею,
Но пока не понять, кто кого попёр.
 
 
Полупьяный, небритый, голодный, злой,
Отменил заседание и парад,
И сказал: «Вам, ребята, не повезло —
Замордую проверками Китежград».
 
 
Пелагея, кокошник надень скорей,
Басурманской помадой накрась уста.
Ездеца напои, накорми, согрей
И потрогать за всякие дай места!».
 
 
***
Как прошёл званый ужин, не можно знать —
Дверь была изнутри заперта ключом.
Но из форточки слышали чернь и знать
То ль «не бей, пощади», то ль «ещё, ещё».
 
 
Но подробности эти на кой нам хер?
Мы же верим – Добро победит в конце…
С этих пор Китежград принял новый герб —
Пелагея с вожжами на Ездеце.
 
 
*Ездец… представляет собой «серебряного всадника в синем плаще на серебряном коне, поражающего серебряным копьём чёрного опрокинутого навзничь и попранного конём змея».
 

Одноклассник

 
Мой одноклассник был дурак
И остается дураком.
Учился в школе кое-как,
И с мыслью Канта незнаком.
 
 
И Фейербаха не читал,
И Гегель для него никто.
Он щупал баб, любил «металл»
И финский нож носил в пальто.
 
 
И он, из армии придя,
Кутил, как все его дружки.
А я ходил не по бл… ям,
А в философские кружки.
 
 
Я не имел игральных карт
И не знавал портвейна вкус.
Платон, Спиноза и Декарт
Мне указали жизни курс.
 
 
Я развиваю интеллект,
Игра ума меня манит.
С тех пор прошло немало лет.
Он стал богат и знаменит,
 
 
Вокруг него скандальный шум,
И баб полна его кровать.
А я сижу, статьи пишу,
Не знаю, ум куда девать.
 

Остановка

 
На проспекте многолюдном,
Между курток и плащей,
Постигается подспудно
Сущий смысл простых вещей.
 
 
В ожидании трамвая
Видишь жизни круговерть —
Ту, в которой всё бывает,
В том числе, любовь и смерть.
 
 
На обычной остановке
Обсуждают ерунду
Про погоду, про обновки,
Про кредиты, про еду.
 
 
Кто-то зол, что был обманут,
Кто-то хвалится, лучась,
И никто не строит планы
Быть убитым через час.
 
 
Зуб болит, с детьми морока,
Нет зарплаты до среды…
Все, что умерли до срока,
Жили так же, как и ты.
 
 
Смерть случается внезапно.
Мир бывает очень лют.
Что бы ни свершилось завтра,
Знай, что я тебя люблю.
 

Синдерелла

 
…а после замужества Золушки автор уснул,
И сказке на смену пришли многотрудные будни:
Король на «восьмёрке» гоняет тайком в Долгопрудный
И ловит в канале леща с судаком на блесну.
 
 
Опасно на пенсии думать о новой войне…
Не лучше ль на утренней зорьке покуривать трубку,
Чем в здравом рассудке в дворцовую лезть мясорубку
И драться за тёплое место в Кремлёвской стене?
 
 
Для Мачехи нелегитимный Король не указ:
Прошла от компартии, смачно целует иконы,
И в Думе про вред мастурбации пишет законы,
Стремясь уберечь дочерей от невинных проказ.
 
 
Да разве ж у дочек проказы? Давно на поток
Поставлено дело на трассе. Томятся клиенты —
Вахтёры, актёры, монтёры, лифтёры Ташкента
И в полном составе 17-й танковый полк.
 
 
Лесник, в дегустации яблочных вин преуспев,
Прописку в столице сменил на Рязанскую область,
И в голос кляня человечью нечуткость и подлость,
Стихи про берёзки читает в пивных нараспев.
 
 
У Феи свой собственный бизнес. Идёт нелегко.
И ей, как обычно, успеть до полуночи надо,
Вот хоть ты умри, растаможить вагон рафинада,
Который в 00.01 превращается в кокс.
 
 
Лысеющий Принц, от похмелья и страсти дрожа,
Забил на супружество, должность и прочую ересь —
На даче в Заречье таскает из погреба херес
И в папиной спальне ласкает подростка-пажа.
 
 
А что там у Золушки в сердце – про это молчок.
Весь день в интернете. Теперь её ник Синдерелла.
Арабы и турки достали. Увы, постарела.
И где-то меж рюмок в серванте ее башмачок.
 
 
***
Спи, автор. А если проснёшься, то снова ложись.
Подбрось перед сном уголька в неостывшую печку.
А Кучер на тыкве с мигалкой пусть гонит по встречке —
Он лучше тебя понимает реальную жизнь.
 

Снаружи и внутри

 
Широких взглядов. Крутого нрава.
Эффектна, будто сошла с обложки.
Её сужденья – потоки лавы.
Её движенья – походка кошки.
 
 
Раз так сказала, то так и будет —
К чему сомненьям искать причины?
С ней осторожны в беседах люди,
А пуще прочих скромны мужчины —
 
 
Она любого отбреет твёрдо
Английским fuck you и русским «на… й».
А слишком наглым способна в морду
Или в промежность влепить с размаху.
 
 
Она упряма. Она свободна.
Неподцензурна. Неподконтрольна.
Круг посторонних считает: «Вот он —
Блестящий образ из жизни вольной!
 
 
Шальные мысли в красивом теле.
Не остановишь – летит как птица!
Вот нам бы так же…». А что на деле?
Ну, а на деле она боится.
 
 
Она боится всего и всюду:
Не только сплетен и насекомых —
Шагов в подъезде, адептов вуду,
Коллег с работы, друзей, знакомых,
 
 
Раскатов грома, затменья солнца…
И в тёмном доме ей очень страшно,
Что он исчезнет. Что он вернётся.
И что не будет, как было раньше.
 
 
Вот он – напротив сидит… В стаканы
Вино налито. В тарелке – пицца.
Похлеще СПИДа и тараканов
Она боится в него влюбиться.
 

Душа поэта

 
Когда поэт кричит: «Пишу душой!»,
То в переводе
Звучит: «Я не способен хорошо
Писать – увы, умелец небольшой…
Однако ж, вроде,
 
 
Мы все здесь невеликого ума,
Со вкусом низким…
Что, вами не написано дерьма?
Так будьте ж снисходительны весьма
К моим запискам!
 
 
Пусть я не понимаю ни шиша
В хореях ваших,
Но оцените! Это же – Душа!
Она, стихи пися (или пиша?),
Поёт и пляшет!».
 
 
Поэт трясёт душой едва живой
Ретиво, страстно.
Но от его стихов хоть волком вой —
Он явно сочинял не головой,
А чем, неясно.
 
 
Душа поэту очень дорога —
Чиста, красива.
Но если не выходит ни фига,
То ни душа, ни левая нога
Помочь не в силах.
 

Конъюнктура

 
В подвальном магазине тётя Шура,
За кассу встав, рассказывала мне:
«Такая нынче рынка конъюнктура,
Что святость и порок в одной цене.
 
 
На дальней полке совесть залежалась —
Нет спроса. Предложения полно.
Увы, до донца вычерпана жалость,
И нет уже доверия давно,
 
 
А если завезут, толкну едва ли…
Зато корысть берут, как калачи.
Вчера по скидкам мудрость продавали,
Но мудрость не пошла – на вкус горчит…
 
 
В достатке лицемерия и лести,
А искренность опять не завезли.
Осталось на развес немного чести —
Который год валяется в пыли…
 
 
Распроданы наивные надежды —
Кому они вообще ещё нужны?
А вера в дефиците, как и прежде,
Но я тебе отдам за полцены…
 
 
Нет на сегодня новых поступлений —
На той неделе заходи, милок.
Зато мешками с завистью и ленью
Завален склад под самый потолок.
 
 
И к ненависти можешь приобщиться —
Уходит споро! Взвесить полкило?».
Но я ответил доброй продавщице:
«Боюсь, тебе со мной не повезло.
 
 
Продуктов в магазине много нужных,
Но денег нет на роскошь – се ля ви…
Пожалуй, обойдусь кусочком дружбы
И запотевшей рюмочкой любви».
 

Отлучение

 
Ты сетуешь горько – всесильный Бог
Не внемлет горячей твоей молитве
И знака в ответ не даёт. А мог
Тебя поддержать в справедливой битве
 
 
Святого добра с неуёмным злом,
Мог силы придать на пути к победе,
Предателей подлых связать узлом,
Склонить и заставить за всё ответить.
 
 
Увы, не карает его рука
Обидчиков лютых мечом булатным —
Никто не посмел помешать врагам
Тебя сапогами топтать злорадно.
 
 
Ты яростно шепчешь: «Господь, порви
Неистовых недругов, коих много!».
И мир захлебнётся в своей крови,
Как только молитва дойдёт до Бога.
 
 
И вряд ли кто выживет в той войне,
Которую ты призываешь свыше.
Но живы пока. И я рад вполне,
Что Бог отлучился и нас не слышит.
 

Памятка

 
Готовишься к раю? На входе с собой имей
Jim Beam, Harley-Davidson, Durex… Но всё ж поверь:
Во всяком эдеме есть тайно стучащий змей
И тот, кто однажды укажет тебе на дверь.
 
 
Готовишься вечно дымиться в огне печи?
Готовься, но помни, лелея свою печаль:
Во всяком аду есть подсобка, бушлат, ключи,
Ночные беседы и с сахаром чёрный чай.
 

Болотная сага

 
Жаба сидела на рельсах. Жаба грустила о прошлом.
Влажные губы жевали мелкий фрагмент стрекозы.
Выйти из жёсткого стресса и размышлять о хорошем
Жабе в ночи не давали всполохи дальней грозы.
 
 
Таяли звёзды на небе, пухли чернильные тучи,
Шпалы пестрели от капель, ветры вселяли хандру.
Жаба страдала: «Ах, мне бы жить хоть немножечко лучше —
Мне бы болото без цапель и пожирней мошкару.
 
 
Мне бы без лишней печали помнить про юности годы…
Грустную дарит картину памяти горькая сласть —
Как мужика повстречала, как позабыла про гордость,
И на перине из тины с жаром ему отдалась…».
 
 
Билось полночи в экстазе жабье упругое тело…
Утром он молвил устало: «Ну, прощевай до поры».
После порочащей связи разом она залетела
И по весне наметала полкилограмма икры.
 
 
В рельсах на миг отразилось молнии белое жало,
И, облака разрывая, грянула в небе гроза.
Жаба вздохнула бессильно, и по щеке побежала
То ли вода дождевая, то ли скупая слеза.
 
 
Только вот плакать не надо – хуже есть беды на свете…
Плюнь на житейские драмы, прыгай по жизни, любя.
Главная в мире отрада – это, конечно же, дети.
Ты же счастливая мама – их сотни штук у тебя.
 
 
Будешь погожей порою с ними на солнышке греться,
Будешь от быта простого радость труда получать.
Это – во-первых. Второе: ты б не сидела на рельсах —
Роль героини Толстого грех принимать сгоряча.
 
 
Радуйся, жизни внимая: мух со стрекозами лопай,
Смену расти молодую – вскоре отступит беда.
А мужика мы поймаем, вставим соломинку в попу
И хорошенько надуем, чтоб не шалил никогда.
 

Антракт

 
Что это значит – после сорока?
Ну, как бы это объяснить по-русски
(Давай возьмем бутылку коньяка
И что-нибудь попроще из закуски)…
 
 
Конечно, это повод для тоски
(Порежь лимон, да только в глаз не брызни) —
Живот мешает завязать шнурки,
А личный опыт – радоваться жизни.
 
 
Но есть и плюсы (кушай колбасу) —
Жилье, авто, манто, коньяк в бутылке.
В конце концов, есть волосы в носу —
Они уже длинней, чем на затылке.
 
 
Но что-то явно выдохлось в крови,
То, что когда-то нас рвало на части —
И алкоголь уже не признак счастья,
И секс, увы, не повод для любви.
 
 
А так все, безусловно, хорошо —
Песок пока не сыплется из *опы,
Да и портрет терпим без «фотошопа»…
Ну ладно, допивай, а я пошел
 
 
Разглядывать лепнину потолка
В утробе театрального буфета
И в ожиданьи третьего звонка
Дожевывать последнюю конфету.
 

Последний танец

 
Нарисуй обречённость тушью,
Наведи откровенный глянец.
И цепочку надень на душу —
Мы станцуем последний танец.
 
 
Нынче платье пусть будет красным.
Для кого-то, наверно, пошло,
А для нас этот цвет прекрасно
Всё расскажет о нашем прошлом.
 
 
Отголоски пропетых песен —
Ожерелья, браслеты, кольца…
Но сегодня надень лишь перстень —
Он сияет сгоревшим солнцем.
 
 
Чёрный камень прекрасной даме
К цвету глаз так идёт удачно…
И цепочка… На ней годами
Я водил тебя, как собачку,
 
 
По горящим любви проспектам,
По проулкам отвратной страсти…
Вряд ли можно забыть про это.
В силу танцем мне данной власти,
 
 
Я прижму тебя крепко к телу
И тихонько шепну на ухо:
«Всё проехало, пролетело —
Расставанья, измены, шлюхи,
 
 
Бритвы, дозы, таблетки, вены…
Жизнь – как битая в хлам машина.
Ничего не спасти, наверно.
Но мы, всё-таки, жили. Жили!
 
 
Да, я знаю, что нет возврата —
Нет назад никакой дороги.
Но давай, как давно когда-то,
В такт мелодии двигать ноги,
 
 
И ладонями трогать плечи,
И губами касаться шеи…
Пусть сегодняшний станет вечер
Антидотом от искушенья.
 
 
Пусть зарницами небо брызнет.
Пусть светлей на секунду станет.
На костях нашей мёртвой жизни
Мы станцуем последний танец.