– Ты не перебивай и узнаешь. Это, как ты сказал дерьмо, нам с Владом Колька «Шуруп» подогнал, подвалил в синем угаре, нес хрень всякую и, в итоге, вручил по пакетику: «кайфанете», говорит, я взял, чисто что бы отвалил он побыстрее. Потом выкинул пакетик куда подальше, а через час узнал, что Влада на скорой увезли, потому что этот придирок накурился спайса… Ну я вернулся, подобрал этот пакет, хотел ментам сдать, что бы этого козла к стенке приперли, тебе позвонил… хотел совета. В итоге, пришел домой и выбросил его в мусорку, «шуруп» же один из кентов сына главы района, ничего ему не будет, зато я проблем себе заработаю.

– Ну ты и дурочек, я тебе чуть голову не оторвал, думал ты наркоманить начал… за Влада слышал, нехорошо вышло.

– Не хорошо, говоришь? Он мой товарищ, пусть он и придурок, но, если бы не эта мразь, он бы в больнице сейчас не лежал. Понимаешь? Из-за этой твари я чуть друга не потерял, а сделать ничего не могу…

– Ложись – спи, поправится Влад и да, правильно сделал, что никуда не заявлял, пакетик этот бы на тебя повесили…

– Это нормально, по-твоему? Чего ты спокойный такой?

– Ложись, завтра об этом поговорим.

Всю ночь я не мог уснуть, дурные мысли роем заполняли голову: что если бы на месте Влада был брат? Что если бы умер, за ним бы и мать последовала, зачем тогда вообще жить-то? Ведь весь мой маленький мирок крутится вокруг этих двоих, без них нет смысла жить, ведь именно мать и брат стимулируют не сдаваться, а биться до конца, через боль, скрежет зубов, усталость. Почему такие вот «уродцы» наполнили этот мир, почему все не могут просто жить спокойно? Бухаешь? Ширяешься? Шабишь? Да и хрен с тобой, выбор-то твой… но зачем, спрашивается, зачем ты к остальным лезешь? Решено… не оставлю это так, моя хата не с краю.

В семь утра со скрежетом поднялся, проводил брата в школу, немного поболтал с матерью. Убедившись, что хуже ей не стало, аккуратно упаковал пакетик и направился в наше единственное на город отделение полиции.

Эх, по малолетству бывал я здесь, несколько раз мать забирала меня отсюда подвыпившего, и я, сгорая от стыда, обещал себе, что больше ни капли алкоголя не выпью… но все повторялось снова и снова, и, если бы не мой тренер, так бы я и поехал в места, не столь отдаленные, рано или поздно. Но Федор Петрович крепко взялся за меня – вырастил из меня человека, давал по шее даже несколько раз, но все это пошло в прок. Блин, сколько пацанов он так достал из этой трясины, схватив за шиворот уже под самый конец… Не было у мужика ни жены ни детей – злые языки трепались, что он отморозок, бывший «браток», вот с ним и не ужился никто… и только пацаны, которых он растил как своих, знали и видели, что за этой стокилограммовой машиной с диким взглядом животного, была израненная душа добряка, который и мухи не обидит, что зверем он мог стать лишь в те моменты, когда по-другому нельзя. И вот однажды, этот момент настал, двое обдолбаных мужиков затащили девчушку в подъезд, и так уж совпало, что в этом подъезде и жил Федор Петрович… Вопли её были слышны на весь дом, но все просто зассали выйти, даже позвонить в 02 никто не соизволил, а собственно зачем? Хата же с краю. Вот только тренер не был таким, вылетев на площадку, он в секунду раскидал «упырей» и тут один из них имел глупость достать нож, который в последствии торчал в его шее воткнутый по самую рукоять. Пятнадцать лет… ни положительные характеристики, ни обстоятельства для судьи не были оправданием. Все наши были тогда в зале, своими криками мы почти сорвали заседание так нас и выдворили. Потом расскажут, что при оглашении приговора он свою вину не признал и сказал лишь одно: если бы ему дали второй шанс пережить ту ночь, он бы ничего не изменил.

Вспомнив эту историю, я замер на ступеньках отделения: в голове мелькнула мысль – а есть ли смысл? Но я успокоил себя тем, что вдруг все изменилось, ведь столько времени с тех пор минуло, верить-то нужно в лучшее.

– О, Семен, какими судьбами? На проходной меня встретил мой однокашник Вова, в школе всегда был еще тем сорви головой, а теперь служитель порядка.

– Здорова, Володя! Да к Палычу хочу наведаться, дело у меня к нему.

– Случилось чего? Вова заметно помрачнел, впрочем, должность обязывает.

– Да не то, чтобы…ну так как? Сможешь организовать? – съехал я с темы.

– Не вопрос, второй этаж, двести девятый кабинет… Стоп, куда рванул, осмотрю дай тебя.

– Да ты чего! Что ж я, рецидивист какой?!

– Ну, дружок, рецидивист – не рецидивист, а досмотреть я тебя должен – будь ты мне хоть мать родная, – он ощупал меня с головы до пят и одобрительно кивнул. – Паспорт я твой глядеть не буду, так что иди с миром, только гляди он не в духе сегодня, если ерунда какая, так ты лучше забей сразу.

– Я все же рискну, потом поболтаем, если минутку найдешь.

– Для тебя всегда, – бросил он мне вдогонку.

Двести девятый, тут у вас кабинетов, от силы, шесть, никогда не понимал этих глупых нелогичных нумераций. Ну вот, пути назад нет… набираю полную грудь воздуха и стучу в дверь.

– Войдите, – глухо и строго ответил голос из кабинета.

– День добрый, Александр Павлович!

– Здорово, Семен, – Палыч явно был не на шутку удивлен меня здесь увидеть, – какая нелегкая тебя сюда принесла?

– Разговор есть.

– Ну так дверь за собой закрой, да присаживайся, что на пороге стал, как не родной, рассказывай, что привело тебя в нашу скромную обитель?

– Вот что, – я развертываю пакетик и ложу на стол, аккурат перед его носом, упаковку со спайсом.

– Так… это что, шутка? Херовая, так-то, где взял?

– У брата своего, в школе раздавали, – без какого-либо намека на шутку выпалил я.

Палыч надулся и побагровел, – так, Семен, первое апреля уже прошло, давай нормально объясняй, каким собачьим хреном ты очутился с пакетиком наркоты у начальника полиции в кабинете.

– Поясняю, гражданин, известный как Николай Шурупенко, в состоянии алкогольного опьянения на территории СОШ №1 выдал двоим школярам по пачке данной субстанции, в итоге, один из них нынче в больнице.

Палыч на минуту оторопел: – Влад Пахоменко уже дал свои пояснения, данный пакет был им приобретен у неизвестного лица на территории города Н. Разбирательство по этому вопросу возложено соответственно на моих коллег из города Н.

Тут уже я оторопел и потерял дар речи. Так бы я и пялился на его наглую рожу, если бы он не заговорил первым.

– Семен, ты что, дурак? Куда ты лезешь-то? Это я у тебя, как друг твоего покойного отца спрашиваю, а никак начальник полиции.

– Палыч, ты сейчас вот такую чушь сказал, свидетель есть же…

– Так ты скажи этому свидетелю, что бы помалкивал, не повторится такого больше, но раздувать не вздумайте, это тебе мой совет. Пакет я забираю и делаем вид, что ты просто в гости приходил.

– Вы что, оборзели тут совсем? – У меня внутри все вскипело, – барыг прикрываете? Эта падла чуть пацанов не угробила…

– Закрой рот! – Палыч встал и оперся на стол, ты что думаешь, самый умный? Думаешь мне нравиться все это? Я просто не могу ничего с этим поделать! Еще до того, как мы с пацана сняли анализ, мне звонок поступил. в котором четко обрисовали, что и как мне нужно сделать, что бы раньше времени на пенсию не выйти, – голос его неестественно дрожал, казалось он вот-вот заплачет. – Его папаша тут все уже давно купил и все об этом давно знают, мы все живем в его мире, он для нас и господин и сам боженька.

Я молча встал и молча направился к выходу. Меня переполняла злоба и обида, я был растерян как тогда в зале суда, когда засуживали моего тренера. Перед самой дверью я обернулся: – как-ты-то продался, Палыч?

– Время такое, Семен, каждый сам за себя, иначе никак, не глупи, прошу тебя, или я тебя закрою, ради тебя же закрою.

– Понял Вас, Александр Павлович, – фальшиво растянулся я в улыбке и вышел, чувствуя на спине его тяжелый взгляд.

На выходе меня снова одернул Вова: – ну так чего приходил-то?

– Да так, совет нужен был, – ухмыльнулся я.

– Ох, темнишь ты, Семен, темнишь, ну ладно, до побачанья!

– И тебе не хворать.

Злоба наполняла меня с каждым шагом все больше и больше, казалось, что желчь вот-вот через уши польется, но самое страшное – это чувство несправедливости… Я шел и осознавал, какое же я на самом деле насекомое. в этом огромном и, как оказалось, чуждом мне мире, да что там мне, он каждому чужд… Ты можешь существовать лишь до тех пор, пока не мешаешь жить истинным хозяевам этого мира и, упаси тебя Бог, косо на них посмотреть или, что еще хуже, перейти им дорогу – размажут об асфальт и не заметят, а самое обидное, помощи ждать неоткуда, каждый боится за свою задницу… хата-то с краю.