«Искусство и сама жизнь»: Избранные письма

Дордрехт
7 февраля – 23 марта 1877

Возвратившись из Лондона, Винсент едет в Дордрехт, где вступает в должность младшего клерка в книжной лавке «Блюссе и ван Браам» – вновь по протекции преуспевающего дяди Сента. Тем не менее главным увлечением молодого человека по-прежнему остается религия: стены его комнаты украшают многочисленные гравюры на библейские сюжеты, а в письмах, полных пространных цитат из религиозных текстов, не раз высказывается намерение стать проповедником. «Нас огорчают, а мы всегда радуемся» – эта фраза из Второго послания к коринфянам (6: 10) становится его своеобразным девизом.

102 (85). Тео Ван Гогу. Дордрехт, среда, 7 февраля, и четверг, 8 февраля 1877

Дорогой Тео,

«Адам Бид» стоит 2,60 гульдена, так что посылаю тебе назад 1,40 гульдена. Теперь я лишь надеюсь, что родителям он понравится, наверняка так и будет.

Благодарю тебя за письмо, которому я был чрезвычайно рад; когда мы вновь встретимся, мы должны посмотреть друг другу прямо в глаза; порой мне так приятно думать о том, что мы снова будем ходить по одной и той же земле и сможем говорить на одном и том же языке.

На прошлой неделе у нас здесь было наводнение. Между двенадцатью и часом ночи, по дороге из магазина, я обошел еще раз церковь Гроотекерк: вязы, окружавшие ее, раскачивались от сильного ветра, и луна, пробиваясь сквозь тучи, отражалась в каналах, которые к тому времени уже были наполнены до краев. В 3 часа ночи мы все суетились у Рейкена, бакалейщика, у которого я живу, помогая перенести вещи из магазина наверх, потому что вода в доме поднялась на целый локоть^[25]. Было очень шумно, и, пока люди в суматохе переносили из комнат в нижнем этаже наверх все, что только было можно, по улице проплыла лодка. Утром, когда начало светать, стало видно, как в конце улочки несколько мужчин друг за дружкой пробираются вброд к своим амбарам. Ущерб очень велик, в то помещение, где господин Браат хранит бумагу и прочее, также проникла вода, но не снаружи: она прорвалась из-под земли.

Господин Браат уверен, что ему это обойдется в кругленькую сумму. Полтора дня мы переносили все наверх. Было приятно для разнообразия занять день физическим трудом, жаль только, что по такой причине. Видел бы ты закат тем вечером: мостовые отливали золотом, как на картинах Кейпа.

Не могу дождаться прибытия моего багажа еще и потому, что мне не терпится вновь развесить в своей комнате гравюры. Сейчас там висит «Утешитель», которую я получил от тебя, и две английские гравюры на дереве под названием «На пути в Эммаус»: «Но они удерживали Его, говоря: останься с нами, потому что день уже склонился к вечеру»; другая – «Они, сидевшие во тьме и тени смертной, увидели свет великий. Вечером водворяется плач, а наутро радость». В жизни временами настает такая пора, когда ты словно от всего устал, и появляется чувство, будто все, что ты делаешь, неправильно, и в этом действительно что-то есть – но что это: чувство, которое следует избегать и подавлять, или «печаль ради Бога», которой не стоит опасаться, но к которой стоит относиться с вниманием, ибо она может заставить нас обратиться к добру, или, может, это «печаль ради Бога, которая производит выбор, о котором не жалеешь». И в такое время, когда чувствуешь, что устал от самого себя, думаешь с вниманием, надеждой и любовью о словах: «Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас; возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим; ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко. Если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною». В такое время можно думать вот о чем: «Если кто не родился свыше, не может увидеть Царствия Божия». Если мы будем принимать уроки, которые преподносит нам жизненный опыт, и руководствоваться печалью ради Бога, то в [нашем] утомленном сердце может возникнуть новая жизненная сила. В минуты тяжелой усталости мы должны крепче верить в Бога и найти во Христе – через Его слова – Друга и Утешителя. И тогда могут наступить дни, когда мы почувствуем: «как далеко восток от запада, так удалил Он от нас беззакония наши», когда мы почувствуем, будто «ревность по доме Твоем снедает Меня» и «Бог наш есть огонь поядающий». Когда мы снова узнаем, что означает «гореть духом». «Надежда не всегда увядает».

Давай не будем забывать «то, что мы слышали от начала».

В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. И так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную. Ничто не может отлучить нас от любви Божией во Христе, ни настоящее, ни будущее.

 
Ликуй, Земля, возрадуйся Богу в небесах,
Пусть благодарные слезы из глаз
Ради Него, от Кого исходит вся Благодать, текут.
Весело празднуйте этот радостный день,
Самый прекрасный из тех, что видал мир,
Опаляемый солнцем по горизонту.
 
 
Нас все еще приветствует благословенная ночь,
Когда звезды с новым великолепием
И ангелы с новой радостью
Радуются приходу Христа.
 
 
Известно мне, Кому себя вверяю,
Хоть день и ночь постоянно сменяют друг друга,
Мне знакома та скала, на которой я строю,
Не ошибается Тот, Кто нас свято ждет.
Однажды на закате своей жизни
Вознесу я, уставший от забот и борьбы,
За каждый день, данный мне здесь,
Тебе высокую чистую хвалу.
Надежда не навсегда увянет.
 

В прошлое воскресенье утром я побывал в местной французской церкви, она очень строгая и величественная, и есть в ней что-то привлекательное, проповедь называлась: «Держи, что имеешь, дабы никто не восхитил венца твоего». Она закончилась словами: «Если я забуду тебя, Иерусалим, – забудь меня, десница моя».

После службы я очень хорошо прогулялся в одиночку по дамбе, что идет вдоль мельниц, над лугами простиралось великолепное небо, которое отражалось в канавах. В других странах встречаются причудливые пейзажи. Например, французское побережье, которое я видел в окрестностях Дьеппа: обрывистый скалистый берег, поросший травой, море и небо, порт со старыми лодками, наподобие тех, что рисует Добиньи, – с коричневыми неводами и парусами, – маленькие домики, среди которых несколько ресторанов с белыми занавесками и зелеными сосновыми ветками в окнах, повозки, запряженные белыми лошадьми с массивными синими уздечками в красных кисточках, извозчики в синих кителях, бородатые рыбаки в замасленных одеждах и француженки с бледными лицами, с темными, зачастую глубоко посаженными глазами, в черных платьях и белых чепцах; или, например, лондонские дождливые улицы в свете фонарей, и одна ночь там, проведенная на ступеньках старой серой церквушки – как случилось со мной этим летом после путешествия в Рамсгейт, – да, в других странах тоже встречается нечто необычное, но, когда в прошлое воскресенье я гулял по той дамбе, я думал о том, как хороша голландская земля, и будто почувствовал: «Теперь у меня на сердце – заключить завет с Господом Богом моим», потому что меня посетило воспоминание о прошлом, в том числе о том, как часто в последние дни февраля мы с папой совершали прогулки в Рейсберген и т. п. и слушали пение жаворонка, летящего над черными пашнями, покрытыми ростками молодой зеленой пшеницы, об ослепительно-голубом небе с белыми облаками над ними и о мощеной дороге в обрамлении буков – о, Иерусалим, Иерусалим! Вернее: о, Зюндерт, о, Зюндерт! Кто знает, сможем ли мы летом опять вместе прогуляться по берегу моря? Да, нам нужно оставаться хорошими друзьями, Тео, и верить в Бога и верить с прежней верой в Того, Кто может сделать несравненно больше всего, что мы просим или о чем помышляем, – кто может сказать, каких высот может достичь милость Господня.

От всего сердца поздравляю тебя с сегодняшним днем, уже половина второго, а значит, наступило 8 февраля. Да сохранит Господь нашего отца еще долго для нас: «Он связал нас тесно друг с другом, и пусть любовь к Нему эту связь все больше и больше укрепляет».

Папа написал, что уже видел скворцов, – помнишь, как в Зюндерте они сидели на церкви, – здесь я не приметил еще ни одного, зато утром видел много ворон на большой церкви. Скоро весна, и жаворонки вновь прилетят. «Он обновляет лице земли», и написано: «Се, творю все новое», – и так, как Он обновляет земной лик, Он может обновить и укрепить душу, и сердце, и разум человека – в характере каждого истинного сына присутствует нечто от сына из притчи, который «был мертв и ожил». Давай не забывать слов «огорчаемся, но всегда радуемся», а также «мы неизвестны, но нас узнают», и считать тоску духовным стремлением, и верить в Бога – в Свой час Он может прогнать чувство одиночества, которое мы порой испытываем даже посреди толпы и о котором Иосиф сказал: «Он дал мне забыть все несчастья мои и весь дом отца моего», и все же Иосиф не забыл отца своего, тебе это известно, но ты знаешь также, что́ он имел в виду, говоря это. Будь здоров, передавай от меня привет всем у Роосов и в особенности господину Терстеху с супругой, а я мысленно жму тебе руку, и верь мне,

твой крепко любящий брат Винсент

Попроси господина Терстеха не обижаться на то, что репродукции рисунков еще не возвратили: это все для гимназии, уже отобрано 30 штук, но предстоит отобрать еще больше для вечерней средней школы, и поэтому их задержат еще дней на 8. Ты получишь их при первой же возможности.

Мой мальчик, пошли мне еще раз отрывок из Мишле, он мне снова нужен: тот, который ты послал мне ранее, остался вместе с багажом в моей подставке для чтения. Напиши мне поскорее.

106 (92). Тео Ван Гогу. Дордрехт, четверг, 8 марта 1877

«Dieu est fidèle qui ne permettra point que vous soyez tenté au dessus de vos forces, mais avec la tentation Il donnera aussi l’issue»^[26].

«Let none of these things move thee»^[27].

Дорогой Тео,

спасибо за твое письмо, мужайся, и Он укрепит твое сердце. Сегодня я получил длинное письмо из дому, в котором папа спрашивает меня, не сможем ли мы оба в ближайшее воскресенье приехать в Амстердам к дяде Кору. Если тебе это подходит, то в субботу вечером я приеду к тебе в Гаагу на том поезде, который прибывает в 11 с минутами, а утром мы первым поездом отправимся в Амстердам и останемся там до вечера.

Мы должны это сделать: похоже, папа загорелся этой идеей, и тогда в следующее воскресенье мы снова будем вместе. Я же могу той ночью остаться у тебя? Или отправлюсь в «Туласт»^[28]. Пошли мне открытку, если тебе это подходит, давай держаться друг за дружку.

Прилагаю пару слов для дяди Кора, добавь что-нибудь от себя, если захочешь. Уже поздно, днем я совершил прогулку, которая была мне крайне необходима: сначала вокруг церкви Гроотекерк, затем мимо Ниувекерк и потом по дамбе, где стоят все мельницы, которые видно издалека, если гулять вдоль железнодорожных путей. В этом причудливом пейзаже и окрестностях много всего такого, что будто говорит: «Будь тверд и мужествен, не бойся».

Бывают такие дни в жизни, когда все члены страдают, потому что один из членов страдает, и где есть искренняя «печаль ради Бога»: там Бог неподалеку, Который удержит нас. Раз мы в это верим, давай в эти дни горячо желать необходимых нам событий и молить о них, о том, чтобы мы были услышаны. Помолись за меня, чтобы мне стал открыт путь, чтобы я в большей степени, чем сейчас, смог посвятить свою жизнь служению Ему и Евангелию. Я продолжаю настаивать на этом и верю, что буду услышан, я говорю это со всем смирением и преклонив голову, если можно так выразиться. Это такое важное дело, но одновременно такое непростое, и все же я этого искренне желаю.

Кто-нибудь скажет, что это за пределом человеческих возможностей, но когда я размышляю об этом более серьезно, не задерживаясь на поверхностном понимании вещей, которые человекам невозможны, то сознаю, что только в Боге успокаивается душа моя, ибо это возможно для Него: Он сказал – и сделалось, Он повелел – и явилось. О Тео, Тео, мальчик мой, если бы только мои надежды сбылись, и этот поток неудач во всем, что я предпринимал и в чем не преуспел, этот поток упреков, которые мне приходилось выслушивать и сносить, если бы я только мог от них избавиться и если бы мне дали и возможность, и силу, и любовь, необходимые для развития, упорства и стойкости в этом, то мой отец и я искренне возблагодарили бы Господа. Мысленно жму руку, и кланяйся Роосам. Помолись об этом для меня в сей твой день и верь мне,

твой крепко любящий брат Винсент

109 (89). Тео Ван Гогу. Дордрехт, пятница, 23 марта 1877

Дордрехт, 22 или 23 марта 1877

Дорогой Тео,

хочу позаботиться о том, чтобы ты во время своего путешествия получил [от меня] письмо: какой хороший мы с тобой провели день в Амстердаме; я смотрел вслед увозящему тебя поезду до тех пор, пока он не скрылся из виду; все-таки мы с тобой старинные друзья – какими долгими были наши прогулки от черных пашен с молодой зеленой пшеницей в Зюндерте, где мы с папой, в это же самое время года, раньше слушали пение жаворонка.

Утром я вместе с дядей Кором отправился к дяде Стрикеру, и мы долго говорили на известную тебе тему; вечером в половине седьмого дядя Кор отвез меня на станцию, это был прекрасный вечер, и казалось, будто все вокруг наполнено смыслом; был штиль, и на улицах было немного туманно, как в Лондоне. Утром у дяди разболелись зубы, но, к счастью, это продлилось недолго – мы успели посетить цветочный рынок; это хорошо, когда ты любишь цветы, и сосновые ветки, и плющ, и живые изгороди боярышника, которые с самого начала были у нас перед глазами. Я также написал домой о том, как мы с тобой провели время в Амстердаме и о том, что мы обсуждали. По возвращении к Рейкенам я получил письмо из дому. В прошлое воскресенье папа не мог проповедовать, и его заменил преподобный Кам, я знаю, что сердце его жаждет, чтобы я не только частично, но и целиком смог посвятить себя Ему, папа всегда надеялся, что так произойдет. Ох! Да будет так и да будет этот путь благословен.

Гравюры, которые ты мне подарил, – «Небо и земля прейдут, но слова Мои не прейдут» и портрет преподобного Хелдринга – уже висят в моей комнатке, ах, я так доволен ими, они вселяют в меня надежду. Я просто напишу тебе о своих планах, благодаря чему мои мысли прояснятся, и это придаст мне решительности. В первую очередь я думаю о словах: «Удел мой – соблюдать слова Твои»: я испытываю горячее желание познать сокровища Библии, основательно и с любовью изучить все ее старинные истории, и в первую очередь то, что мы знаем о Христе. В нашем роду, который является христианским в полной мере этого слова, в каждом колене, как бы глубоко мы ни заглядывали, кто-нибудь становился священником. Почему бы этому призванию не проявиться в нынешнем и в последующих поколениях? Почему бы и теперь одному из членов семьи не почувствовать склонность к служению: есть основания полагать, что он может объявить об этом и искать путей к достижению этой цели. Это моя молитва и мое искреннее стремление: чтобы дух моего отца и деда снизошел на меня и мне было бы позволено быть христианином и христианским мастеровым, чтобы моя жизнь походила как можно больше на жизнь тех, кого я назвал, потому что они – старое вино, а я не желаю нового. Их Бог будет моим Богом, и их народ будет моим народом, чтобы это стало моей долей – познать Христа в полной мере и быть объемлемым Его любовью. Что являет собой эта Любовь, очень красиво описывает следующее выражение: «Нас огорчают, а мы всегда радуемся», и в 1 Кор. XIII: «Все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит, никогда не перестает». Сегодня в моем сердце – слова странников на пути в Эммаус, когда наступил вечер и солнце зашло: «Но они удерживали Его, говоря: останься с нами».

Тебе тоже нравится это выражение: «Нас огорчают, а мы всегда радуемся», – не забывай о нем, ибо оно хорошее и это славная опора посреди шторма жизни, не забывай о нем в эти дни – сейчас, когда столько всего выпало на твою долю. И будь внимателен: хоть пережитое тобой не было чем-то незначительным, но, по-моему, в будущем и ты вспомнишь слова Господа: «Любовью вечною Я возлюбил тебя. Как утешает кого-либо мать его, так утешу Я вас. Я пошлю вам другого Утешителя, а именно Дух истины, Я заключу Новый завет, отделитесь, не прикасайтесь к нечистому, и Я буду вашим Богом, а вы будете Моим народом, и буду вам Отцем, и вы будете Моими сынами и дщерями. Ненавидь грех и места, где он обитает, и не подходи к ним близко, так легко он нас привлекает фальшивой видимостью, будто это что-то великое, и совершает то, что дьявол делал Христу, когда он показывал ему все царства мира и славу их, говоря: „Все это дам Тебе, если, пав, поклонишься мне“». Есть нечто лучшее, чем слава житейских вещей: то чувство, когда наше сердце воспламеняется от Его слова, вера в Бога, любовь к Христу, вера в бессмертие, в жизнь после этой жизни. «Что имеете, держите». Тео, мой мальчик, мой возлюбленный брат, я страстно желаю заниматься тем делом, о котором тебе уже известно, но как же мне достичь своей цели? Как бы мне хотелось вслед за папой иметь богатый опыт в сложной работе христианского мастерового, священнослужителя и сеятеля слов. Знаешь, на счету папы – тысячи служб, библейских чтений, визитов к больным и бедным и написанных проповедей, и все же он, не оглядываясь, продолжает творить добро. Подними и ты глаза свои к небу за меня и помолись, как я это делаю сейчас, чтобы мне все удалось, да исполнит Он желания сердца твоего, Он, кто знает нас лучше, чем мы сами, Он, Кто может сделать больше всего, чего мы просим или о чем помышляем, потому что пути Его выше путей наших, и мысли Его выше мыслей наших, как высоко небо над землею. И пусть с тобой останется мысль о Христе как об Утешителе и о Боге как о высоком прибежище.

Приятного тебе путешествия; напиши поскорее, мысленно жму твою руку, прощай и верь мне, остаюсь навсегда

твой любящий брат Винсент

Если папа быстро поправится, попытайся на Пасху выбраться в Эттен, будет славно, если мы снова проведем время вместе.

После всего произошедшего и пережитого тобой может статься, что ты «по прошествии многих дней опять найдешь его».

Амстердам
30 мая 1877 – 3 апреля 1878

Семья Ван Гог, по мнению которой позиция клерка в книжном магазине могла быть для старшего сына преподобного Теодоруса Ван Гога лишь временным решением, не оставляет попыток помочь Винсенту найти достойное место в жизни. Однако дядя Сент, прежде неизменно способствовавший трудоустройству племянника, отступился от него, как только стало очевидно намерение Винсента стать проповедником.

В мае 1877 года Винсент переезжает в Амстердам, где останавливается в доме другого брата отца – Яна Ван Гога, директора морских доков, оказывает ему поддержку и третий брат отца – Корнелис Маринус, или дядя Кор. Винсент хочет изучать теологию, и руководство его подготовкой к университетскому экзамену берет на себя дядя с материнской стороны преподобный Йоханнес Стрикер. В письмах этого периода часто упоминается также Мауриц Бенджамин Мендес да Коста – учитель, готовивший его к поступлению.

Однако учебные занятия даются Винсенту крайне тяжело; осложняет ситуацию с поступлением также отсутствие у Винсента диплома старшей школы, которую он покинул, не завершив обучения. После того как надежды поступить в университет не остается, Винсент едет к родителям в Эттен, планируя стать учителем воскресной школы.

117 (98). Тео Ван Гогу. Амстердам, среда, 30 мая 1877

Амстердам, 30 мая 1877

Дорогой Тео,

благодарю тебя за сегодняшнее письмо; у меня еще много дел, поэтому пишу второпях. Передал твое письмо дяде Яну: он благодарит тебя за него и шлет свой сердечный привет.

Ты написал слова, которые меня взволновали: «Стоит все бросить, я – всему причина и приношу другим лишь беды, именно я навлек это горе на себя и остальных». Эти слова не дают мне покоя, потому что мою душу терзает то же самое чувство, совершенно такое же – не больше и не меньше.

Когда я думаю о прошлом, когда я думаю о будущем, о почти непреодолимых препятствиях, о том, как много у меня будет тяжелой работы, к которой совершенно не лежит душа и которой я – вернее, дурная часть меня – с удовольствием бы избежал, когда я думаю о многочисленных взглядах, что будут направлены на меня, о тех, кто будет знать, в чем причина моей возможной неудачи, кто не будет ежедневно упрекать меня, но благодаря тому, что они прошли испытания и поднаторели в том, что хорошо и славно и чистое золото, выражения их лиц будут говорить: «Мы помогли тебе и осветили тебе путь, мы сделали для тебя все, что смогли. Искренне ли ты желал этого? Где наша награда и плоды трудов наших?» – видишь ли, когда я думаю обо всем этом и о других разных вещах – их слишком много, чтобы назвать, – обо всех трудностях и неприятностях, которых не становится меньше с течением жизни, о страданиях, о разочаровании, о страхе потерпеть неудачу и навлечь позор на себя, меня тоже посещает желание бросить все и уехать!

И все же я продолжаю [идти к цели], но осторожно, в надежде, что мне удастся преодолеть все это, что я смогу ответить на возможные упреки, будучи уверенным в том, что, несмотря на все препятствия, я достигну желаемого и, если Бог захочет, найду сострадание в глазах тех немногих, кто мне дорог, и в глазах тех, кто придет после меня.

Написано: «Укрепите опустившиеся руки и ослабшие колени»; и «Когда ученики трудились всю ночь и ничего не поймали, тогда было им сказано: отплывите на глубину и закиньте сети свои для лова!»

Мой мозг бывает затуманен, зачастую голова пылает и мысли путаются. Как мне овладеть этой сложной и пространной наукой, я не знаю; нелегко после стольких лет, полных событиями, привыкнуть к простой, хорошо организованной работе и проявлять упорство. И все же я не отступаю: если мы устали, то не оттого ли, что уже проделали долгий путь, и если человек на Земле действительно ведет борьбу, то не являются ли усталость и раскаленная голова признаком такой борьбы? Когда кто-то занимается тяжелым трудом и стремится к хорошему результату, он совершает добрый подвиг, награда за который на самом деле заключается в том, что он уберегает себя от великого зла. И Бог видит усилия и скорбь и может помочь, несмотря ни на что.

Я не сомневаюсь в своей вере в Бога: это не точка зрения, не безосновательная уверенность – это так и есть, это правда, Бог есть, и Он жив, и Он с нашими родителями, и Его око над нами. И я уверен, что у Него есть для нас предназначение и что мы на самом деле полностью себе не принадлежим и этот Бог – не кто иной, как Христос, о котором мы читаем в Библии, чье слово и чья история глубоко сидят и в твоем сердце. Если бы раньше я усерднее работал над этим, сейчас мне было бы легче, но даже и тогда Он был бы надежной опорой, и в Его власти сделать нашу жизнь сносной, уберечь нас от лукавого, позаботиться о том, чтобы все содействовало ко благу, сделать мир для нас в конце. В мире и в нас самих есть зло, ужасные вещи, и не только в старости можно испытать великий страх и почувствовать потребность в постоянной надежде на жизнь после этой жизни и узнать, что без веры в Бога жить невозможно – невозможно это вынести. А с верой можно долго терпеть. И вот, в нашей Библии есть выражение, которое постоянно, раз за разом встречается в различных ее частях, по разным поводам: «Не страшитесь». Для нашего отца это очень важно, а он говорит: «Я никогда не отчаиваюсь». Давай повторять это за ним. Разве не бывало с тобой такого, когда ты хотел сделать что-то дурное, но тебя что-то удерживало? Когда что-то вызывало беспокойство и ты не мог найти выход, но все равно выходил сухим из воды? В одной книге Беньяна описано, как странник, увидев лежащего льва на обочине дороги, по которой собирался пройти, все же продолжает путь – он должен это сделать и не может поступить иначе, – и когда доходит до места, где лежит лев, то видит, что тот на цепи и находится там только для того, чтобы испытать мужество путников. В жизни такое происходит не раз. Нас многое ожидает, но другие уже прожили это, и тот, кто любит своих родителей, должен следовать за ними по жизненному пути. Если ты ценишь любовь и уважение младших, признавайся, когда это уместно, в своей вере и признавай, что ты любишь Христа и Библию: не правильнее ли, если сын любит отца за это больше, чем за что-либо другое? Зачастую женщины и дети и простодушные чувствуют и понимают это очень глубоко, и в очень многих сердцах скрывается великая и живая вера. Мы тоже нуждаемся в этом, если подумать о том многом, что нам предстоит. Он говорил, исходя из всего жизненного опыта, и мы знаем, как много пережило то сердце, которое, переполнившись, заставило Его уста произнести слова: «Не будут ни жениться, ни замуж выходить в Царствии Небесном», – и тот, кто сказал: «Кто не возненавидит самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником». Да, это слова Господа, и произнесенные устами Бога слова, в соответствии с которыми должен жить человек – и не хлебом одним, – ибо ищущий да обрящет. Когда я стоял у тела Артсена, спокойствие, и серьезность, и торжественная тишина смерти так контрастировали с нами, живыми, что мы все прочувствовали слова, сказанные его дочерью во всей простоте: «Он освобожден от бремени жизни, которое нам все еще предстоит нести». И все же мы очень привязаны к этой старой жизни, потому что печали противостоит радость, и наше сердце и наша душа радуются, словно жаворонок, который не может утром не петь, даже если наша душа порой пребывает в унынии и смущается. И остается воспоминание о всем том, что мы любили, и оно возвращается на закате нашей жизни. «Она не умерла, но спит», и хорошо бы накопить больше подобных сокровищ. Мысленно жму тебе руку и желаю тебе всего наилучшего, и напиши поскорее вновь.

Твой крепко любящий брат Винсент

120 (101). Тео Ван Гогу. Амстердам, вторник, 12 июня 1877

Амстердам, 12 июня 1877

Дорогой Тео,

я получил твое письмо от 7 июня и был рад узнать о твоем пребывании в Эттене, о том, что ты приятно провел воскресенье: хорошо, что папа и братец отвезли тебя в Дордрехт.

А еще ты пишешь, что рассказал дома о своих планах на будущее: прочитав это, я чуть не подпрыгнул от радости за тебя, мне думается, это славное дело. Отплыви на глубину. На что я сейчас надеюсь, так это на то, что ты приедешь в Лондон до того, как увидишь Париж. Но мы посмотрим, как пойдут дела. Мне так многое нравится в этих двух городах, я вспоминаю их с чувством тоски и хочу отправиться туда с тобой; если я однажды сумею занять должность в той большой голландской церкви, эти воспоминания еще станут для нас предметом разговора. Вперед, с уверенностью и со старой верой – ты и я; кто знает, не пожмем ли мы однажды друг другу руки так же, как, помнится, это сделали в зюндертской церквушке папа и вернувшийся из путешествия дядя Ян, в жизни которых к тому времени очень много всего произошло, и в тот миг они будто почувствовали твердую почву под ногами.

Как только узнаешь больше, немедленно сообщи мне: я надеюсь, что до твоего отъезда мы еще сможем спокойно побыть вместе. Хотя сейчас это не кажется возможным, все же нечто подобное вскорости может осуществиться. Еще раз, брат: я подпрыгнул от радости за тебя, я верю, что это очень хороший план, – мои воспоминания вновь оживают, когда я думаю о твоем будущем.

«Се, творю все новое», – возможно, в скором времени и ты пройдешь через это.

Будь благословен в эти дни. Оглянись вокруг еще раз – не забывай о том, что тебя окружает; пройди по земле еще раз, как написано: в долготу и в широту ее.

У меня каждый день много дел, время проходит быстро, и дни кажутся слишком короткими, хоть я и стараюсь немного растянуть их. Я жажду добиться успеха и хорошо и основательно изучить Библию, а также познать многое вроде того, что я писал тебе о «Кромвеле». «Ни дня без строчки»; если я со смирением и с упорством буду ежедневно писать, читать, работать и упражняться, это должно принести плоды.

На этой неделе я посетил местное кладбище, за городскими воротами Мёйдерпоорт, на опушке небольшого леса, где вечером бывает красиво, особенно когда солнце пробивается сквозь листву; там много прекрасных надгробий и всевозможные хвойные растения, а еще там цветут розы и незабудки; я также прогулялся к Зёйдерзе^[29], это в сорока минутах ходьбы отсюда, нужно перейти через дамбу, откуда открывается вид на луга и фермы, которые мне, кстати, напоминают гравюры Рембрандта. Это красивый город^[30], сегодня мне здесь вновь встретился уголок [который подошел бы] Тейсу Марису или Аллебе, а именно домики во внутреннем дворике за церковью Оостеркерк: мне нужно было к кистеру, чтобы поговорить о дядином месте в церкви, и я зашел к нему домой, кроме него, там живет сапожник и т. д., но подобное можно найти везде, мир наполнен этим, пусть наше собственное сердце будет переполнено этим, и пусть оно становится все больше и больше. Кистер невольно заставил меня вспомнить одну гравюру на дереве, я имею в виду Ретеля, ты тоже должен ее знать – «Смерть как друг». Эта сцена всегда очень трогала меня, в Лондоне она некогда была выставлена в окнах почти всех художественных салонов, продававших гравюры. Есть парная к ней гравюра – «Холера в Париже», и Ретель также является автором «Пляски смерти».

В воскресенье утром я слушал проповедь преподобного Лауриллярда об «Иисусе, проходившем засеянными полями». Он произвел на меня большое впечатление: во время проповеди он рассказал притчу о сеятеле и о человеке, который бросал семя в землю и ложился спать, а затем вставал и днем и ночью, а семя тем временем давало всходы, колосья росли и становились длинными, а мужчина сам не знал, как так вышло; он говорил также о похоронах в хлебах ван дер Маатена. Солнце светило в окна, народу в церкви было немного – в основном рабочие и женщины. Потом я послушал проповедь дяди Стрикера в церкви Оостеркерк о «похвале не от людей, но от Бога», написанную в том числе по случаю кончины Ее Величества.

В понедельник тетя Мина и Маргреет Мейбоом отбыли в Эттен, и я увиделся с ними на Восточном вокзале. Пока я их там дожидался, я прочитал у Ламенне вот что:

В глубине заливчика, под скалой, подточенной волнами у основания, между глыб, с которых свешиваются длинные сине-зеленые водоросли, двое мужчин, один юный, другой пожилой, но все еще крепкий, опираясь на борт лодки, ожидали прилива, что поднимался медленно, лишь слегка тронутый умирающим ветерком. Вздуваясь возле борта, волна вяло накатывалась на песок, слабо и нежно бормоча. Чуть погодя лодка стала удаляться от берега и направляться в море, с задранным носом, оставляя за собой ленту белой пены. Старик у руля глядел на паруса, которые то надувались, то опадали, подобно усталым крыльям. Взгляд его, казалось, искал некоего знака на горизонте и в неподвижных облаках. Затем он вновь погружался в свои мысли, и на его смуглом челе отражалась вся жизнь труженика и тяжкая борьба, не способная заставить его дрогнуть. Отлив прочерчивал в спокойном море ложбины, в которых играли буревестники, изящно качаясь на сверкающих, свинцового цвета волнах. Сверху прилетали чайки, вонзаясь в воду, словно стрелы, а на черной оконечности одной из глыб, застыв, отдыхал баклан. Малейшее происшествие, легчайшее дуновение, проблеск света меняли все эти сцены. Юноша, думавший о своем, видел все это как во сне. Его душа колыхалась и парила под звук рассекаемых волн, похожий на ту монотонную, негромкую песню, которой кормилица убаюкивает младенца. Внезапно он стряхнул грезы, глаза его загорелись, воздух наполнился его звонким голосом: Пахарю – поле, охотнику – лес, рыбаку – море с волнами, и рифами, и бурями. Над головой у него – небо, под ногами у него – пропасть, он свободен, он не знает другого хозяина, кроме себя самого. Как она повинуется его руке, как она летит по беспокойной равнине, хрупкая лодка, движимая дуновением воздуха! Он сражается с волнами и покоряет их, он сражается с ветрами и укрощает их. Кто сильнее его, кто могущественнее его? Где границы его владений? Достигал ли их хоть кто-нибудь? Повсюду, где простирается океан, Господь говорит ему: Вот, это все твое. Сети его сбирают в глубине вод живую жатву. Бесчисленные его стада тучнеют на пастбищах, скрытых под морями. В них распускаются лиловые, синие, желтые, пурпурные цветы, взгляд его ласкают облака с их обширными пляжами, прекрасными голубыми озерами, протяженными реками, и горами, и долинами, и невероятными городами, то погруженными в тень, то освещенными закатом со всей его роскошью. О, как она сладка мне, жизнь рыбака! Как я люблю ее жестокие битвы и мужественные радости! Но когда ночью порыв ветра вдруг сотрясает нашу хижину – матушка, сердце твое сжимается от ужаса! Ты встаешь и, вся дрожа, молишься Деве, охраняющей несчастных моряков! Ты преклоняешь колени перед ее образом, и слезы текут по твоему лицу при мысли о сыне, которого вихрь уносит в сумрак, к подводным камням, от которых доносятся жалобы усопших, смешанные с голосом бури. Храни нас, Господь, ибо лодки наши так малы, а море Твое так велико!^[31]

Этим утром без четверти пять случилась страшная непогода, вскоре после этого через ворота верфи прошли первые рабочие – под проливным дождем. Я встал и отправился туда, захватив с собой несколько тетрадей, и там, сидя под куполом, я читал и смог при этом рассмотреть всю верфь и доки; тополя, кусты бузины и прочие растения сгибались от сильного ветра, дождь стучал по штабелям древесины и палубам кораблей, шлюпки и маленький пароходик сновали туда-сюда, вдалеке, в деревне, что стоит на противоположном берегу бухты Эй, были видны быстро проплывающие коричневые паруса, а дома и деревья на набережной Бёйтенкант и церкви приобрели более насыщенную окраску. Постоянно слышались раскаты грома, сверкали молнии, небо было как на картине Рёйсдаля, и чайки низко летали над водой.