Вытянув ноги, я попытался ни о чем плохом не думать. Не думать о чем бы то ни было. Вообще не думать. Но это плохо получалось. И я подумал, что путешествие – это всегда испытание судьбы, финишная ленточка горизонта, которая в тебе самом, поэтому она далека и недосягаема.

Я вынул из пакетика круглую конфету, покрытую кокосовой стружкой, и плотнее закутался в одеяло плед. Стружка заскрипела на зубах, как шаги на свежем снегу. Это напомнило мне о том, что ближайшая задача – несмываемый загар, скрывающий все неровности кожи. А там посмотрим.

Ночная пересадка в Аммане прошла как во сне.

Четыре часа утра. Самолет завис над Аравийским полуостровом. Горы, ветер. Самолет сильно трясло. Йеменские стюардессы переоделись во все черное, напугав группу европейцев.

До Аль-Джамхурии аль-Йамании оставалось лететь еще два часа.

Я вынул из сумки pocketbook с текстом Корана и открыл его на первой попавшейся странице:

Что же на всяком возвышении (вокруг вас) вы, забавляясь, строите себе (своих годов) затейливые вехи? Себе заводите прекрасные места для почиванья с надеждой в них почить (навечно)^[1]?

Почить навечно в мои планы не входило.

Я положил Коран обратно в сумку и вынул путеводитель. Оказалось, что Йемен от еврейского слова «ямин» – правый. Страна, лежащая справа. Древние евреи определяли стороны света по отношению к стороне солнечного восхода. Римляне называли Южную Аравию – счастливой^[2], а греки прозвали местных жителей «удачливыми арабами».

Еще я узнал, что йеменское законодательство базируется на шариате и в стране действует сухой закон. Ну, это мы еще посмотрим…

При посадке самолет глухо стукнулся о взлетную полосу. В иллюминаторе промелькнули жестяные ангары, торчащий из земли остов разбитого самолета, обшарпанное здание аэропорта и склоны подступающих к нему гор.

В здании аэропорта суровые воители пустыни щеголяли в клетчатых юбках и помятых пиджаках. На голове клетчатый платок. На животе широкий кривой нож. Шлепанцы, надетые без носков.

Круто я попал.

Женщины были закутаны в черное до пят, все закрыто, кроме глаз. Вполне элегантные дамы.

Таможенник смотрел на меня почти ласково, но заставил открыть обе сумки.

– Вы задекларировали старинный крест. Покажите его.

Я показал.

– Он какой-то не такой.

– Это крест «анх».

– Вы собираетесь его продать?

– Нет, как ввез, так и вывезу. Это талисман.

Время шло. Таможенный досмотр грозил превратиться в настоящий кошмар. Но все обошлось.

На выходе меня попросили пройти в полицейский участок и подождать. Я ждал. Наконец полицейский подозвал меня, но и после этого он еще несколько минут не отрывал глаз от своих бумаг. Что поделаешь, Восток.

– Цель приезда? – спросил он, ткнув пальцем в соответствующую графу.

– Телевидение.

– Это не цель. Повторяю, с какой целью вы приехали?

– Я журналист. Делаю репортажи…

– Тележурналист?

– Можно и так сказать.

– Вы не похожи на тележурналиста.

– Видимо, не очень удачный день… Я действительно хочу снять фильм.

– Где ваша телекамера?

– Я приехал искать натуру.

– Для чего?

– Для съемок «Тысячи и одной ночи».

– Вместо телекамеры у вас какой-то крест.

– Это не крест, это ключ.

– И где же «та» дверь?

– «Та» дверь находится между жизнью и смертью.

Полицейский поднял брови и улыбнулся:

– Можете засунуть свой ключ в задницу. Ладно, идите.

На выходе я увидел водителя, размахивающего табличкой с моим именем.

После непродолжительной перепалки юркие носильщики погрузили мои сумки в старый джип. И я покатил.

Итак, первая часть задуманного мною плана выполнена – теперь, как здесь говорят, я сам себе султан. И если мне суждено опять во что-то вляпаться, то пусть это произойдет под зорким оком Аллаха.

Было довольно прохладно. Восходящее солнце освещало горные склоны голубовато-фиолетовым светом. Непривычные краски, необычные звуки, запахи. Горы с плоскими вершинами, башни, крепости, глинобитные стены старинных построек.

Мимо проехал «башмак», в его кузове, держась друг за друга, стояло человек 10. Еще пять человек сидели на крыше и на капоте.

Наконец за поворотом появилась Сана. Я попросил остановить машину и минут десять разглядывал высоченные средневековые небоскребы, похожие на рождественские пряники, с торчащими между ними минаретами.

В самолете я успел прочитать, что этот фантастический архитектурный стиль называется «тахрим», и здесь, в Йемене, он сохранился в своем первозданном виде.

Издалека прилетел протяжный голос муэдзина. Когда он замолк, стали слышны звонкие голоса меленьких птичек.

Через полчаса мы въехали в одни из девяти ворот города.

Водитель огласил список городских отелей:

– В Сане безопасно только в трех отелях: в Sheraton, Taj и Moevenpick. Оkay! Если нет money – надо ехать в Arabia Felix. Из окна ничего не видно, но нет шума. Хороший вид на старый город только в Sheraton. Но лучше всего в Taj, это 10 минут от старого города. Или Old Manakhla – рядом с центральной площадью Мидан Тахрир.

– В «Шератон»!

Поездка до центральной площади города Мидан Тахрир, которая, как я знал, находится в 25 км от аэропорта, обошлась мне в 10 долларов. Нормально.

Отель оказался лучше, чем я думал. Вооруженная охрана. Поле для мини-гольфа. Бассейн. На стене висел портрет Али Абдалла Салеха (президент Йемена. – Ред.). В бытность офицером-десантником его называли орлом. Он и смотрелся орлом.

Я снял одноместный номер за 150 долларов.

Носильщик быстро занес мой багаж в номер и получил от меня «по прейскуранту Бориса» три доллара.

В гостиничном ресторане Golden Oasis меня накормили свежевыпеченным хлебом и зеленым перцем. Я дал чаевые в размере десяти процентов от суммы счета и, презрев законы шариата, купил про запас литровую бутылку джина за 20 долларов.

Разрешение на проезд до Ходейды и далее до Адена еще не было готово, и я пошел бродить по городу.

В меняльной конторе за три сотни долларов мне отвалили большую пачку денег. Я пересчитал йеменские реалы и рассовал их по карманам.

Знакомство с Востоком надо начинать с базара. Ориентируясь по стройному силуэту Большой Мечети аль-Джами аль-Кабир, построенной еще при жизни Мухаммеда, я вышел к крепостной стене старого города. У ворот сидели калеки, выставив напоказ култышки рук, которых их лишили по законам шариата за воровство. Путеводитель бесстрастно сообщал, что раньше у этих стен публично забивали камнями прелюбодеек.

Большую часть старого города занимал базар^[3]. У выхода меня подхватил людской поток и понес вдоль торговых рядов.

Чего тут только не было. Справа навалом лежали тряпки из Индии и Китая. Слева продавали жареную саранчу и липкие финики. Вдоль стен громоздились корзины, доверху заполненные восточными пряностями. Гирляндами свисали связки красного перца, лука и чеснока. В какофонии запахов я различил аромат гвоздики, корицы, мускатного ореха, тмина и табака. Кружилась голова.

Я бесцельно бродил по рынку между прилавками, прислушиваясь к выкрикам продавцов, половина которых была обращена ко мне. Однако никто не хватал меня за одежду и не пытался чего-нибудь всучить.

Навязчивым был только продавец пиджаков, который ухитрился надеть всю продаваемую охапку на себя. Но пиджак был мне не нужен.

Я бегло осмотрел прилавки. Ничего стоящего. Рынок мне вообще противопоказан. Я никогда не торгуюсь – или плачу сразу, или ухожу. На восточном рынке это не только глупо, но и оскорбительно.

В некоторых местах я еле продрался сквозь толкотню и хлопающих на ветру грязных пластиковых пакетов.

Мне приглянулась только лавка благовоний. Ладан, мирра, сандаловое дерево, розовое масло, душистая трава галанга, кожура мускатного ореха, эбеновое дерево, черепаший панцирь, камфара. Все, о чем я когда-то читал, но никогда не видел.

Пока я изучал весь этот ассортимент, вокруг меня начала собираться небольшая разновозрастная толпа, чтобы помочь советами. Путь к отступлению был перекрыт.

Лавочник суетился, подбирая английские слова:

– Господин, не уходите без покупки. Пророк Мухаммед больше всего ценил молитвы и приятные запахи. Ароматный дым выкуривает шайтанов.

Я взял в руки кусок ладана и стал его рассматривать со всех сторон. «Золото древнего мира» напоминало комок детской неожиданности. Тем не менее я его понюхал.

Лавочник озабоченно осведомился:

– Okay?

На кой черт мне сдался этот ладан.

– Нет, не okay! В торговом законе Рамсеса III написано, что цвет ладана – это лунный свет или цвет бледно-зеленого нефрита, а все остальное не имеет ценности.

Лавочник округлил глаза, а я достойно отступил.

Поняв, что к чему, я купил фрукты, местный кофе «Мокко», чай из Кении, козий сыр. И не купил масляную лампу, которая, как меня уверяли, стояла у изголовья Шехерезады. Наверно, зря.

Пора было сматываться. Быстрым шагом я пошел по узким проходам к выходу. Шум рынка остался позади.

За воротами рынка торговали свежевыжатым соком. Увидав меня, один из продавцов включил миксер и прокричал: «Большой манговый для назрани^[4]! Лед, манго, молоко, okay».

– Кям кымта?^[5]

Продавец назвал цену. Это был форменный грабеж. Но торговаться не хотелось. Ото льда я сразу отказался, и мне смешали охлажденный сок из термоса со сгущенным молоком из банки. Это было действительно okay.

За продавцами соков, немного в стороне, продавали свежесрезанные ветки, связанные в пучки наподобие веников. Путеводитель сообщал, что это кат, листья которого обладают слабонаркотическим действием. Большинство йеменцев жуют кат каждый день – это стиль местной жизни.

Остатки городской стены внезапно оборвались. Налево уходило русло высохшей реки, по которой носились машины. Направо простиралась площадь Аль-Тахрир.

Я сразу увидел лавку древностей, о которой писал Карл. Но прежде чем туда войти, надо было осмотреться.

На город надвинулись тучи, и начался ливень. Вода падала стеной. Бурлящие потоки сбивали на край тротуара пластиковые бутылки и пустые пачки сигарет.

Все кинулись искать убежище. Я тоже побежал под ближайший навес, подняв над головой сумку. Но все места были заняты. А до ближайшей подворотни было метров сто.

К счастью, ливень кончился так же внезапно, как и начался. В канавах вдоль тротуаров негромко журчала вода. От влажной земли поднимался пар, похожий на сухой лед, с мучительным запахом глины.

Я все никак не мог поверить в реальность происходящего. От того, что было, до того, что стало, прошло всего несколько часов.

В этот момент я впервые почувствовал слежку. Некто топтался на другой стороне улицы и сразу отвернулся, поймав мой взгляд.

На Востоке главное – не торопиться. Я зашел за ограждение открытой кофейни и долго выбирал столик. Потом заказал то, о чем знал: знаменитый кофе – «Мокко Матари». В Риге он стоил бешеные деньги.

Пока официант колдовал над турками, я прочитал на обложке меню, что в Европе «Мокко Матари» зовется «кофе лордов», поскольку его пьет вся европейская знать. Я блаженно вытянул ноги и произнес вслух: «Кофе для сэра Лоренца Аравийского». И тут только заметил, что сижу за советским общепитовским столиком с алюминиевыми ножками.

Ждать пришлось недолго. Тот же араб и еще один, весьма неопрятного вида, озабоченно высунулись из подворотни и стали оглядывать улицу. Когда наши глаза встретились, они быстро нырнули обратно. Потом снова появились.

Я встал, чуть не опрокинув столик, и помахал им рукой. Они сначала растерянно уставились на меня, а потом бросились бежать.

Мое внимание привлек более интересный объект – стайка местных женщин, сидевших недалеко от меня. Они были без мужчин, в абаях. Но у одной из них из-под задравшегося балахона торчали джинсы. Изящные ступни с хорошим педикюром были обуты в не менее изящные сандалии. В прорези черной накидки блестели потрясающе красивые глаза, обведенные тонким контуром и умело подкрашенные, отчего они казались необычно большими. У другой дамы, неосторожно снявшей перчатки, были тонкие пальцы, расписанные хной. Наверно, я случайно увидел то, что не имел права видеть.

Женщины весело смеялись, изредка поглядывая на меня. Похоже, я им нравился. Или мне так казалось?

Несмотря на непринужденность обстановки, я понял, что в этой стране не погуляешь. В голове промелькнула только одна хулиганская мысль – снимают йеменки чадру в постели или нет?

Я допил дерьмовый кофе, расплатился и прямиком направился в лавку древностей.

Там все было так, как описывал Карл: небольшое полуподвальное помещение, вывеска на арабском и английском языках, имя владельца, масляная лампа на входе. За пятьдесят пять лет тут, видимо, ничего не изменилось. Что касается торговых записей, то они сохраняются в Аравии тысячелетиями.

Пригнувшись, я вошел.

Вдоль стен довольно большого помещения тремя ярусами тянулись деревянные полки, на которых в беспорядке были разложены археологические трофеи. Чего там только не было! Курильницы для ладана, письмена на камнях, фрагменты скульптур, бронзовое зеркало, могильные эмблемы древних шейхов, черепки с причудливым орнаментом, куски посуды самой различной формы, несколько неплохо сохранившихся кувшинов, глиняные фигурки – символы рогатого бога луны, вездесущие лампы Аладдина, ковры, религиозная утварь и старое оружие.

Чтобы соблюсти приличия, я побродил между старых сундуков и покрытых ржавчиной сабель и только потом направился к продавцу.

– Вы хозяин?

– Да.

– Могу я говорить по-английски?

– Конечно.

– Вот какое дело. Один из друзей моего деда в 1937 году вел археологические раскопки в районе Мариба. Как написано в его дневнике, он посетил вашу лавку и заложил найденное им на раскопках древнее изделие, букет цветов из горного хрусталя. Нельзя ли выяснить что-либо об этом букете подробнее.

– В каком году это было?

– Двадцать третьего ноября 1937 года. У меня есть фотография букета.

Хозяин лавки взял фотографию и долго ее рассматривал. Потом ушел куда-то за кулисы и вернулся с большой книгой.

– Так, будем искать… Это изделие мог взять в залог мой отец, вот, видите, тут на фотографии видна старая отметка нашего магазина. До войны я учился в Каире. Если в этой сделке не было ничего противозаконного, то запись о ней мы обязательно найдем.

Запись была найдена довольно быстро.

– Вот она! Все правильно. Букет цветов, вернее, букет стеблей иерихонской розы из горного хрусталя, великолепной работы, был заложен за сто фунтов. Что вы еще хотите узнать?

– Где сейчас этот букет?

– Об этом тоже есть запись. Букет был продан, поскольку деньги – сто фунтов – не были возвращены в срок. До войны наши власти были абсолютно равнодушны ко всем древностям из «времен невежества»^[6], и мой отец никаких законов не нарушал. Сейчас положение изменилось.

Хозяин лавки говорил на хорошем английском языке, аккуратно формулируя мысли.

Мне надо было во что бы то ни стало продолжить разговор, и я продемонстрировал свои познания в истории религии.

– «Времена невежества» часто называют «временами неведения».

Хозяин лавки пристально посмотрел на меня и устало сказал:

– Какое вам дело до наших баранов.

На этом разговор мог и закончиться. Я стал судорожно думать, что еще сказать, но ничего не придумал и просто спросил:

– Скажите, а кому был продан букет?

– Этого я сказать не могу.

Что мне оставалось делать? Я вынул фотографию скульптуры египетской принцессы, крест «анх» и положил их на прилавок.

– Смотрите, этот букет и вот этот крест, – я потряс «анхом» в воздухе, – когда-то составляли единую композицию, и я хочу ее восстановить. Ничего плохого у меня и в мыслях нет. Все участники той сделки были добросовестными приобретателями. Я это прекрасно понимаю. Прошло пятьдесят пять лет, какие могут быть претензии. У меня есть деньги, и я хочу купить этот букет. Знаете, кто такие новые русские? Так вот, я новый русский. Посмотрите! – я постучал по фотографии. – Эта скульптура стоит в холле моего загородного коттеджа, и я рассказываю о ней своим друзьям. Такой вот… аттракцион. Без букета никак нельзя.

Хозяин взял в руки фотографию и долго ее изучал.

– Древний Египет?

– Да.

– Вам не кажется странным, что эта скульптура была найдена в Аравии?

– Более чем странным.

– Друг вашего деда сумел разгадать тайну?

– Только наполовину. Я надеюсь разгадать ее до конца.

Хозяин лавки задумчиво почесал затылок:

– Вот что! Я знаю одного человека, с которым вам надо поговорить. Он ищет легендарный Пунт^[7]. Он считает, что Пунт – это юго-западная оконечность Аравийского полуострова, древний Катабан. Его интересует все, что связывает Аравию и Египет. Он даже что-то там раскопал. Если у него не будет возражений, я дам вам его адрес.

Хозяин лавки опять ушел за кулисы и на этот раз пробыл там довольно долго. Наконец он появился с листком бумаги в руках.

– Этот человек согласен с вами встретиться. Его зовут… зовите его просто Капитан. Он любит, когда его так называют. Тут я нарисовал схему, как до него добраться. Это далеко. Капитан – смотритель на маяке к востоку от Баб-эль-Мандебского пролива. Там есть гостиница.

Хозяин лавки протянул мне бумаги.

Я сверился с картой и сразу понял, что маяк находится именно там, где, по мнению Карла, древние египтяне высадились на берег Аравии. Все совпадало – сам маяк, очертание берега, изгиб залива, расстояние до Баб-эль-Мандебского пролива и до ближайшего населенного пункта. Одно из двух – или меня заманивают в ловушку, или же мне везет.

Самый верный способ бороться с опасностью – это идти ей навстречу. Тем более что через два дня рядом с этим маяком должен появиться египетский иероглиф. Как считал Карл – первый иероглиф имени Таисмет.

Я бережно сложил лист бумаги пополам.

– Скажите, у вас в запасниках не осталось чего-нибудь древнеегипетского? Меня очень интересуют тексты.

Хозяин отрицательно покачал головой.

– Нет. Египтяне писали на папирусе, а здесь нельзя оставить даже книгу, чтобы в течение нескольких дней на ее страницах не появились большие дыры. Пауки, знаете, разные насекомые. А надписи на древних стенах были сбиты воинами Мохаммеда. Правда, – он на мгновение задумался, – у меня есть древнеегипетское украшение, кулон. Но смогу ли я его найти?

– Буду вам очень благодарен…

– Хорошо, подождите.

Прошло четверть часа. Наконец послышались шаги. Хозяин лавки, весь обсыпанный пылью, вышел из-за кулис и положил на прилавок коробочку с кулоном. Это был маленький крест «анх», обвитый стеблями иерихонской розы. Редкая удача.

– Я покупаю. И еще вот этот старый револьвер, – я показал на полку с оружием, – если, конечно, он стреляет.

– Стреляет. И у меня нет никаких оснований вам отказать. Но к этому револьверу у меня только несколько патронов.

– Давайте сколько есть.

Хозяин отобрал нужные мне патроны из ведерка, а я за это время рассмотрел кулон.

– Простите за любопытство, как этот кулон к вам попал?

– Все записано в книгах. Но я не смогу эту запись так быстро найти. Скорее всего, его принес кто-то из местных жителей, работавших на раскопках в районе Мариба. Наверно, украл. Но это было давно. Не знаю.

– Если Пунт, куда плавали древние египтяне, действительно, как утверждает Капитан, находился где-то в районе Аденского залива, то почему кулон нашли в районе Мариба? Это на пятьсот километров севернее.

Хозяин лавки опять как-то странно на меня посмотрел. Немного снисходительно и чуть озабоченно. Но не как на покойника.

– Желаю вам успеха. Я сам уже не в том возрасте, чтобы отгадывать исторические загадки. Но интересуюсь. У меня диплом искусствоведения Каирского университета, и я раньше писал о связях культур. А все эти древности, – он обвел рукой амфитеатр полок, – просто хобби.

Выйдя из лавки, я снова уловил движение, выпадающее из общего ритма, и обшарил взглядом городскую толпу. Сыскари стояли на другой стороне улицы у большой витрины магазина, используя ее как зеркало заднего обзора. Похоже, им поручили следить за моими передвижениями по городу, и они это делали как умели. Зачем за мной следить? Куда я должен был пойти, ничего не зная об этом? Или кто-то принял меня за другого? Я показал труженикам частного сыска кулак и пошел в гостиницу.

Светило солнце. Слышались громкие голоса и смех.

В отеле меня ожидал блеклый факс от Бори. Ничего нельзя было разобрать. Я попытался позвонить, но помехи на линии были чудовищны.

Первое, что надо было сделать, это подробно изучить карту. От Саны до Ходейды было 230 км извилистой горной дороги. Восемь часов езды.

Через полчаса портье принес мне еще один факс, который уже можно было прочитать. Борис сообщал, что завтра утром мне надо быть в Ходейде во что бы то ни стало и встретиться там с сотрудницей аденского филиала фирмы, которая передаст мне документы на груз. Она будет ждать меня в гостинице. Я успевал.

Портье вручил мне пакет с эмблемой турфирмы. Из пакета выскользнули документ с полудюжиной подписей и печатей, карта местности, обстоятельная инструкция и счет. Оказалось, что самостоятельно по стране передвигаться нельзя. Только с охраной. Без охраны мне грозило похищение с требованием выкупа, а в случае отсутствия денег – оскопление и место при гареме одного из племенных вождей.

Портье добавил к общей картине еще несколько штрихов:

– Не дай бог вам кого-то задавить. Согласно племенным законам, сумма компенсации за погибшего кормильца начинается с полумиллиона долларов. А семьи здесь многодетны. Задавленная курица обойдется вам в тысячу долларов.

– А если денег нет?

– Казнить не будут, но заставят отработать.

– Где? В постели вдовы?

– Моя задача предупредить. С иностранцами у нас не церемонятся. На пропускных пунктах – через каждые 30-40 километров вам придется предъявлять «тасри», пропуск. Что поделаешь, война. Никакие другие документы не годятся. Солдаты и даже офицеры читают только по-арабски и то с трудом. Снимите по возможности больше копий с документов.

Я внимательно изучил «тасри» и сопроводиловку к нему. Оказалось, что это не просто пропуск, а охранная грамота и даже государственная страховка от дорожно-транспортных происшествий. Правда, по документам я превращался из телевизионщика в ветеринара, специалиста по здоровью ослов Южной Аравии.

Интересно, как Борис все это устроил. Всем, кто хоть раз побывал в Израиле, Йемен отказывает даже в визе. Наверно, йеменские ослы начали дохнуть в больших количествах.

– Аренда джипа с водителем стоит у нас 100 долларов в сутки, – продолжал портье, – плюс охранник. Я могу вам порекомендовать хорошего водителя. Его зовут Хайдар и у него «Лейла Алави».

– Это джип?

– Да, «лэндкрузер».

Подавив внезапную дрожь в коленках, я сел в кресло и стал думать. На дороге в Аден нет диких бедуинских племен – все придорожные племена подписали с правительством договор о ненападении на туристов. Но кто знает, может быть, в каком-то гареме именно сейчас не хватает светловолосого евнуха, и его усиленно ищут. А ведь так хочется проехать в одиночку по некогда счастливой Аравии, населенной удачливыми арабами. Что касается возможных аварий, то мой опыт вождения не оставлял вымогателям ни единого шанса. Я мог зеркалом заднего обзора смахнуть сопли с подбородка опекаемого мной осла. Надо только обмотать голову белым полотенцем, чтобы не напекло.

– Хорошо, я беру машину с Хайдаром, но охранника мне не надо, – я показал портье свое «тасри».

Он удивленно наморщил лоб:

– Как вам удалось добыть такое разрешение, не понимаю.

– Я сам не понимаю.

– Вы первый, кто собирается путешествовать по Йемену в одиночку.

– Надо же кому-то начинать. Скажите Хайдару, что если он будет молчать всю дорогу, я не обижусь.

Я решил не задерживаться в Сане и в этот же день добраться до Ходейды. Тем более что был шанс доехать до Манахи, где находится дом Фатха, к четырем часам. Если, конечно, Хайдар умеет водить машину. В четыре часа, как следовало из письма Карла сестре, на дом Фатха, падает тень минарета. Надо рискнуть.

Наличие Хайдара создавало и ряд преимуществ – можно было запастись спиртным. На юге лучше всего пить джин и запивать его холодной минеральной водой. Я купил еще одну литровую бутылку джина, коробку тоника, сделал несколько десятков ксерокопий путевой грамоты, перенес свои вещи из номера в фойе и расплатился.

Через несколько минут появился Хайдар. Из-за сафьянового пояса под недвусмысленным углом торчала рукоятка джамбии.

Хайдар перехватил мой взгляд и сказал на неплохом английском:

– Без джамбии ни один йеменец из дома не выйдет. У вас – галстук, у нас – джамбия, – он распахнул для меня дверь своего «лэндкрузера».

– Почему вы назвали свой джип по имени египетской кинозвезды?

– Эту машину все так зовут. Видите, какие у нее округлые формы, – Хайдар бережно погладил изгибы своей машины. И добавил: – Бисмилла!

Мы двинулись на запад.

Я взял словарь. «Бисмилла» по-арабски – это «с Богом». Этим возгласом йеменцы предваряют даже совершение супружеских обязанностей.

Мы выбрались из Саны только в середине дня, долго петляя по улицам, а потом по извилистому серпантину дороги. Вираж влево, вираж вправо.

Я внимательно следил за дорогой. Только редкие прямые участки давали возможность скосить взгляд в боковое окно.

Там было на что посмотреть. Склоны гор опоясывали вековые террасы. Кое-где на отвесных скалах стеной стояли светло-коричневые дома, разделенные приземистой белой мечетью.

И вот первый блокпост.

Воитель пустыни долго изучал мои документы, а я вдыхал опьяняющий горный воздух. Наконец он скрылся в глинобитном дзоте. Минут через пятнадцать оттуда вылез офицер и, с трудом подбирая английские слова, произнес длинный монолог. Его суть сводилась к тому, что назрани, то есть меня, без конвоя в Тихаму пускать никак нельзя, а свободных бойцов для сопровождения у него нет. Все ушли на фронт.

Я стал возражать. И нарвался на отповедь. Оказывается, в Йемене всем глубоко плевать, что думают назрани, которые, между прочим, свинину едят и виски пьют. И если мне в моей жизни назначено лечить ослов, то я, наверно, сам осел.

Поскольку мне тоже было глубоко плевать, что думают обо мне герои пустынных горизонтов, я сунул ему в карман 4 000 риалов и сказал, что если меня остановят и на следующем посту, я буду жаловаться президенту Салеху.

Отрулив от блокпоста, Хайдар развил такую скорость, что два следующих патруля не успели нас остановить.

До Манахи мы добрались довольно быстро.

За пятьдесят пять лет здесь также ничего не изменилось. Мечеть, рядом небольшая площадь, трактир. Все как описал Карл.

До четырех часов оставалось еще пятнадцать минут. Хайдар пошел навестить какую-то дальнюю родственницу, а я отправился в трактир.

В дверях мне в лицо ударил неприятный запах растопленного масла, свист газовых горелок, шум и гам. Я инстинктивно повернул назад, но хозяин кинулся к окну и отдернул висевшую на окне тряпку: «Тамам, садык?^[8]»

«Тамам», – ответил я, поскольку выхода у меня не было. Только из этого трактира можно было незаметно наблюдать за домами, окружающими площадь с северной стороны.

Стол у окна был свободен. Я выглянул в окно и действительно увидел тень от минарета. Она падала на стену из прижавшихся друг к другу шестиэтажных глиняных башен, как бы приклеенных к горному склону. Которая из них дом Фатха?

Во дворе с грохотом ополаскивали помойные ведра.

За длинными столами и на корточках вдоль стен, подобрав юбки, сидели до зубов вооруженные мужики и ели кур, разрывая их руками.

Повар орудовал в грязнущей рубахе навыпуск.

Хозяин предложил мне сальту, огурцы и курицу. Его голова была замотана кефией-арафатовкой, толстый живот перевязан сафьяновым поясом, а из-за пояса торчал традиционный кинжал. Прямо Тартарен из Тараскона. Очень колоритно.

Я взял миску сальты и стал в ней потихоньку ковырять. Это была та самая еда, которая, по меткому выражению Чехова, требует много водки. Водки у меня не было. Я незаметно хлебнул из фляги джин.

В четыре часа тень минарета упала на глинобитную стену сочно-коричневого цвета с узорчатыми проемами окон.

И тут раздались автоматные очереди. Я инстинктивно присполз под стол. На полу валялись остатки еды и патронные гильзы. Да, холостыми здесь не стреляют.

«Если стреляют длинными очередями – значит, от радости, – спокойно сказал хозяин, – у Махмуда сын родился».

Я жестом пригласил хозяина к своему столу. «Скажите, чей это дом?» – я прочертил пальцем дугу от миски до интересующего меня дома. «Почему он вас интересует?» – хозяин удивленно поднял брови. «Я собираюсь снимать фильм о Йемене, и сам Господь указывает мне на то место, где должны развернуться события. Видите, как легла тень от минарета?». Хозяин заметно оживился. «Это мой дом. Я его недавно купил. Сейчас там никто не живет. Очень удобно снимать фильм».

Утратив всякую бдительность, я пошел на пролом. «Скажите, а у этого дома есть история?» К моей радости, хозяин принял более непринужденную позу и стал рассказывать, похлопывая себя по животу. «Этот дом – прибежище несчастья. Во времена имама там жил один из самых уважаемых людей города. Его звали Фатх. Он ушел и не вернулся. Его сын погиб во время гражданской войны. Тяжелое было время. А вот внук недавно вернулся с Севера с большими деньгами. Не знаю, чем парень там занимался. Он ничего не умеет, только стреляет хорошо. Он продал мне этот дом и купил другой. В Таизе. Город быстро отстраивается на деньги Саудии, и там сейчас много красивых домов. Есть что купить. Но, говорят, парень остался без денег и подался куда-то в Хадрамаут. Его видели по дороге из Сеюна в Шибам».

Значит, Таиз или Шибам. Таиз по дороге в Аден. А Шибам у черта на куличках.

Спрашивать больше было не о чем, кроме имени бывшего владельца дома. Им оказался Айдид Фарах. Как и следовало ожидать.

Вспомнился старый еврейский анекдот: «… здравствуйте, Абрамович». «Откуда вы меня знаете?» «Я вас вычислил».

Я перевел взгляд на улицу. Там, наискосок от второго окна трактира, стояла женщина, пытаясь заглянуть вовнутрь. За мной опять следили.

– А можно осмотреть дом? – спросил я у хозяина, убиравшего с соседнего стола посуду.

– Конечно! Мой сын вам его покажет, – у хозяина не мелькнула и тень сомнения. – Али! Иди сюда!

Быстро доев сальту, допив из фляги джин и оставив на столе хорошие чаевые, я отправился через площадь в «дом несчастий». Женщины, промелькнувшей тенью, нигде не было видно.

Сопровождающий меня веселый паренек лет десяти безостановочно что-то говорил по-арабски, а я ему улыбался и согласно кивал головой.

1. Коран. Сура «Поэты». С. 128–129.

2. Arabia felix.

3. Сук-аль-Мильх – «Соляной базар».

4. Так в Йемене зовут христиан – от слова Назарет.

5. Сколько стоит? (араб.).

6. До появления Корана.

7. Местность, куда плавали древние египтяне за ладаном.

8. Порядок, друг? (араб.).