Темный оттенок магии

Глава 4. Белый трон

I

– Наверное, лучше устроить маскарад…

– Сосредоточься.

– …или костюмированный бал. Что-нибудь яркое, сверкающее.

– Прошу тебя, Рай, не отвлекайся.

Принц сидел на стуле с высокой спинкой, забросив на стол ноги в сапогах с золотыми пряжками и перекатывая в ладонях стеклянный шар. Пять сфер, служившие емкостями для стихий, были более затейливым вариантом той игры, которую Келл сбыл с рук в таверне. Четыре все еще лежали в темном деревянном ящикес золотыми уголками, обитом изнутри шелком. Рай держал в руках шар с горсткой земли, слегка его наклоняя то в одну, то в другую сторону.

– Многослойные костюмы, которые можно постепенно снимать, – продолжал он.

Келл вздохнул.

– Можно начать вечер при полном параде, а закончить…

– Ты даже не пытаешься.

Рай тоже вздохнул. Он со стуком опустил ноги на пол, выпрямился и зажал между колен стеклянный шар.

– Хорошо, – сказал он. – Полюбуйся моими магическими способностями.

Принц уставился на землю внутри сферы и, пытаясь сосредоточиться, еле слышно обратился к ней по-английски. Земля даже не шелохнулась. Келл смотрел, как Рай щурится, сосредотачивается, шепчет и выжидает. Это все больше выводило его из себя. Наконец земля пусть нехотя, но все-таки чуть сдвинулась внутри стеклянного шара.

– Получилось! – воскликнул Рай.

– Ты качнул его, – сказал Келл.

– Никогда в жизни!

– Попробуй еще.

Рай застонал и откинулся на спинку стула.

– Слушай, Келл, вот что со мной не так?

– Все так, – возразил Келл.

– Я говорю на одиннадцати языках, – прошипел Рай, – на языках тех стран, которых никогда не видел и вряд ли когда-нибудь увижу. Но я не могу сдвинуть с места комочек земли или поднять в воздух капельку воды! Меня это бесит! – рявкнул он. – Почему язык магии настолько трудный, что я не могу им овладеть?

– Потому что стихии нельзя подчинить одним обаянием, улыбкой или статусом, – охотно пояснил Келл.

– Они меня не уважают, – сказал Рай с кислой ухмылкой.

– Земле у тебя под ногами все равно, что ты – будущий король. Воде в твоей чашке тоже. Да и воздуху, которым ты дышишь. Нужно говорить с ними как с равными, а еще лучше – просить.

Рай вздохнул и потер глаза.

– Знаю, знаю. Я просто хочу…

Принц осекся.

Келл нахмурился. Рай казался искренне расстроенным.

– Хочешь чего-нибудь?

Принц поднял голову и встретился взглядом с Келлом.

– Хочу выпить, – сказал он, уходя от ответа, встал со стула, пересек комнату и, подойдя к банкетному столу у стены, налил себе рюмку. – Я стараюсь, Келл. Я хочу быть хорошим или хотя бы стать лучше. Но все не могут быть…

Рай сделал глоток и махнул рукой в сторону Келла.

Тот предположил, что Рай забыл слово «Антари», но принц сказал:

– …такими, как ты.

– Что мне сказать? – вздохнул Келл, потерев лоб. – Я один из таких.

– Вас двое, – поправил Рай.

Келл поморщился.

– Как раз собирался спросить. Что здесь делал Холланд?

Рай пожал плечами и побрел обратно к ящику со стихиями.

– То же, что и всегда. Доставлял почту.

Келл посмотрел на принца. Что-то здесь не так. Рай нервничал, когда лгал, и Келл заметил, что принц переминался с ноги на ногу и постукивал пальцами по открытой крышке ящика. Келл не стал больше допытываться, протянул руку и выбрал стеклянный шар с водой. Растопырив пальцы, он удерживал его на ладони.

– Ты чересчур стараешься.

Келл приказал воде двигаться, и она сначала закружилась внутри сферы, а затем завертелась маленьким смерчем.

– Это трудно, – насупился Рай. – Ты делаешь вид, что это легко, но на самом деле это не так.

Келл не хотел говорить Раю, что ему даже не нужно говорить с водой, чтобы заставить ее двигаться. Он просто мысленно произносил слова, а стихия внимала и откликалась. Поток магии, струившийся сквозь воду, песок, землю и другие стихии, струился и сквозь него, поэтому он мог управлять ими, словно собственными руками или ногами. Единственное исключение – кровь. Хотя в ней есть тот же магический поток, кровь не подчиняется законам стихий – ею нельзя манипулировать, приказывать ей двигаться или останавливаться. Кровь обладает собственной волей, и с ней следует обращаться не как с предметом, но как с равным существом. Поэтому Антари и стояли особняком. Ведь они владычествовали не только над стихиями, но и над кровью. Если призывание стихий служило лишь для концентрации ума, для достижения слияния с магией (как медитативный распев и в то же время призыв), то кровь подчинялась только командам. Когда Келл открывал двери и залечивал раны своей кровью, он отдавал приказания. Чтобы тебе подчинялись, необходимо приказывать.

– Какой он? – неожиданно спросил Рай.

Келл отвлекся от стеклянного шара, в котором кружилась вода.

– Он?

– Другой Лондон.

Келл замялся. На одной из стен висела магическая доска. Обычные гладкие черные доски, висевшие по всему городу, служили для передачи сообщений, а эта была покрыта заколдованной водой, на поверхности которой отражались мысли, воспоминания и образы. Конечно, доска использовалась и как зеркало, но с ее помощью делились своими мыслями с другими, когда их нельзя было передать словами или просто не хватало слов.

При помощи доски Келл мог показать Раю другие Лондоны такими, какими видел их сам. Эгоистическая сторона его натуры хотела поделиться с братом, чтобы не чувствовать себя таким одиноким – чтобы кто-нибудь другой тоже увидел и обо всем узнал. Но Келл обнаружил странную вещь: люди не очень-то и хотели знать. Им казалось, будто они хотят, но знание лишь делало их несчастными. К чему забивать голову вещами, которыми нельзя воспользоваться? Зачем мечтать о краях, куда невозможно попасть? Что толку от этого Раю, который, несмотря на все привилегии королевской особы, никогда не попадет в другой Лондон?

– Скучный, – наконец ответил Келл, поместив шар обратно в ящик. Как только он оторвал пальцы от стеклянной поверхности, смерч развеялся, а вода с хлюпаньем улеглась. Рай хотел было задать еще один вопрос, но Келл ткнул в шар, который держал принц, и велел попробовать еще раз.

Рай снова попытался поднять землю внутри шара, и опять ничего не получилось. Он вскрикнул от злости и швырнул сферу через весь кабинет.

– Я ни на что не гожусь!

– Практика…

– …ни черта не дает, и ты это знаешь!

– Твоя проблема, Рай, в том, – Келл чуть улыбнулся, – что ты хочешь научиться магии ради самой магии. Хочешь научиться ей только потому, что считаешь, будто она поможет заманивать людей в постель.

У Рая дернулись губы.

– Не вижу никакой проблемы, – сказал он. – К тому же это правда. Я видел, как девушки, да и парни млеют от твоего прелестного черного глаза! – Он резко вскочил на ноги. – Забудем об уроке. Я не в настроении. Пошли лучше погуляем.

– Что-что? – переспросил Келл. – Значит, ты можешь заманивать людей в свою постель при помощи моей магии?

– Отличная мысль, – ухмыльнулся Рай. – Но нам нужно идти, потому что у нас есть планы.

– Вот как?

– Да-да, если только ты не планируешь на мне жениться – и пойми меня правильно: по-моему, из нас получилась бы эффектная супружеская чета, – мне нужно найти себе пару.

– И ты рассчитываешь найти ее, шляясь по городу?

– Нет, конечно, – сказал Рай с кривой усмешкой. – Но я хотя бы от души повеселюсь.

Келл закатил глаза, поднял сферу с землей и убрал ее в ящик.

– Продолжим, – сказал он.

– Может, хватит? – жалобно простонал Рай.

– Мы закончим, – ответил Келл, – как только ты научишься удерживать пламя.

Из всех стихий лишь к огню Рай проявлял… нет, не талант (это слишком сильное слово), а, скорее, способность. Келл поставил на стол перед принцем скошенное металлическое блюдо, кусок белого мела, склянку с маслом и странное маленькое приспособление: две скрещенных почерневших деревяшки со стержнем посредине. Рай вздохнул, начертил мелом вокруг блюда ограничительный круг, затем вылил масло в тарелку: по центру образовалась лужица – не больше десятикороновой монеты. Наконец принц поднял запал. Когда Рай крепко сжал пальцы и потер деревяшки друг о друга, он высек из стержня искру, которая упала в лужицу масла, и оно загорелось.

На поверхности лужицы размером с монету заплясало маленькое голубое пламя. Рай хрустнул пальцами, повертел шеей и закатал рукава.

– Пока не погас огонь, – поторопил его Келл.

Рай быстро взглянул на него, поднес обе ладони к ограничительному меловому кругу и обратился к огню, но не по-английски, а по-арнезийски. Это был более плавный, вкрадчивый язык, приученный к магии. Принц монотонно шептал слова, которые, казалось, приобретали зримую форму.

К их обоюдному изумлению, все получилось. Пламя в тарелке побелело и выросло, поглотив остатки масла и продолжая гореть уже без него. Оно покрыло всю поверхность блюда и ярко разгорелось прямо под носом у Рая.

– Смотри! – крикнул он, тыча в зеленый свет. – Смотри, у меня получилось!

Рай был прав. Но хотя он уже перестал разговаривать с огнем, тот все больше разгорался.

– Не отвлекайся, – сказал Келл, видя, как белое пламя уже начало лизать края мелового круга.

– Что?! – выкрикнул Рай, когда огонь изогнулся и прижался к ограничительному кольцу. – Никакой похвалы? – Он отвернулся от пламени и посмотрел на Келла, проведя пальцами по столу. – Хотя бы…

– Рай, – предупредил Келл, но было слишком поздно. Задев круг рукой, принц смазал меловую черту.

Огонь вырвался на волю.

Он сразу охватил весь стол, и Рай чуть не опрокинулся на стуле, пытаясь от него увернуться.

Одним движением Келл выхватил нож, полоснул им по ладони и прижал окровавленную руку к столешнице.

– Ас Анасаэ, – приказал он: «Рассейся».

Заколдованный огонь мгновенно угас, как не бывало. У Келла закружилась голова.

Рай стоял ни жив ни мертв.

– Прости, – выдохнул он. – Прости, зря я…

Рай терпеть не мог, когда Келлу приходилось обращаться к магии крови, и считал себя лично ответственным за это жертвоприношение. Однажды он причинил Келлу много боли и до конца не простил себя за это. Келл взял тряпку и вытер порезанную руку.

– Все нормально, – сказал он, отбрасывая тряпку. – Со мной все нормально, но я думаю, на сегодня хватит.

Рай кивнул, покачнувшись.

– Я бы выпил еще, – сказал он. – Чего-то покрепче.

– Заметано, – ответил Келл с усталой улыбкой.

– Послушай, мы же сто лет не были в «Страсна Авен», – предложил Рай.

– Не надо нам туда ходить. – На самом деле Келл подразумевал: «Я тебя туда не пущу». Вопреки своему названию – «Благодатные воды», – таверна превратилась в притон для подозрительных личностей.

– Да брось, – поморщился Рай, снова переходя на шутливый тон. – Возьмем Перси с Мортимером, переоденемся стражами…

В эту минуту кто-то кашлянул, Рай и Келл обернулись и увидели в дверях короля Максима.

– Сэр, – сказали они в один голос.

– Мальчики, как продвигается учеба?

Рай тяжело посмотрел на Келла, тот поднял брови, но произнес лишь:

– Сегодня неплохо. Мы как раз закончили.

– Хорошо, – кивнул король, доставая письмо.

Келл не понимал, как сильно ему хотелось выпить вместе с Раем, пока не увидел конверт и понял, что этого сделать не удастся. Сердце у него оборвалось, но он не подал вида.

– Ты должен доставить послание нашему могущественному соседу, – продолжил король.

В груди Келла все сжалось от странного, хорошо знакомого страха, смешанного с интересом. Страх и интерес всегда были неразрывны, когда дело касалось Белого Лондона.

– Конечно, сэр.

– Холланд доставил вчера письмо, – пояснил король, – но не смог дождаться ответа. Я сказал, что отправлю его с тобой.

Келл нахмурился.

– Надеюсь, все хорошо? – осторожно спросил он. Ему редко удавалось узнать содержание королевских посланий, но он улавливал интонацию: переписка с Серым Лондоном давно переросла в простую формальность, поскольку между городами было мало общего, тогда как с Белым Лондоном постоянно шел напряженный диалог. Их «могущественного соседа», как король Максим называл другой город, раздирали на части жажда насилия и борьба за власть: подписи на королевских письмах сменялись с пугающей быстротой. Проще всего было просто прекратить переписку с Белым Лондоном, пришедшим в упадок, но Красный не мог, да и не хотел этого делать.

Его жители чувствовали себя ответственными за погибающий город.

И они действительно несли за него ответственность.

В конце концов, именно Красный Лондон принял решение закрыть двери, после чего Белый оказался в ловушке между Красным и Черным. Ему пришлось в одиночку сражаться с черной чумой и ограждать себя от безумной магии. Это решение много столетий не давало покоя королям и королевам, однако в ту пору Белый Лондон был сильным – даже сильнее Красного, и Красная корона считала (по крайней мере, на словах), что только так все они смогут выжить. Она была права и неправа одновременно. Серый Лондон впал в тихое забвение, а Красный не только выжил, но теперь даже процветал. Белый же изменился безвозвратно. Некогда блистательный город погрузился в пучину хаоса и войн, кровопролития и насилия.

– Все как нельзя лучше, – ответил король, протянул Келлу записку и пошел к двери. Келл направился вслед за ним, как вдруг Рай схватил его за руку.

– Пообещай, – шепнул он еле слышно, – что вернешься с пустыми руками.

Келл замялся.

– Обещаю, – наконец сказал он.

Сколько раз произносил он эти слова? Келл задумался, доставая из-за воротника тусклую серебряную монету.

Возможно, хоть в этот раз он сдержит обещание.

II

Келл шагнул в другой мир и поежился. Красный Лондон исчез, а вместе с ним исчезло и тепло. Сапоги ступили на холодный булыжник, изо рта вырвалось облачко пара, и Келл поспешил застегнуть куртку – черную с серебряными пуговицами.

«Присте ир Эссен. Эссен ир Присте».

«Сила в равновесии. Равновесие в силе». Девиз, мантра и молитва. Эти слова, начертанные под королевской эмблемой Красного Лондона, можно было встретить как в магазинах, так и в домах обычных людей. В мире Келла магия не считалась неисчерпаемым или основным источником. Ею пользовались, но не злоупотребляли, обращаясь с нею почтительно и осторожно.

В Белом Лондоне были другие правила.

С магией здесь не обходились на равных – ее покоряли, порабощали, контролировали. Если Черный Лондон впустил в себя магию, которая взяла верх и поглотила его, то, памятуя о падении этого города, Белый Лондон выбрал противоположную тактику: он связывал силу всеми возможными способами. «Сила в равновесии» стала «Силой в господстве».

Когда люди пытались управлять магией, она сопротивлялась, сжималась, зарывалась в землю, чтобы до нее нельзя было добраться. Люди скребли ногтями поверхность мира, пытаясь выкопать хотя бы немного магии, но ее было очень мало и становилось все меньше – так же, как и людей, стремившихся ее отыскать. Казалось, магия решила взять своих поработителей измором и медленно, но верно добивалась цели.

У этой борьбы оказался также побочный эффект, из-за чего Келл и назвал Белый Лондон белым: каждая пядь города и все его жители днем и ночью, летом и зимой были покрыты белесой пеленой – тонким слоем то ли измороси, то ли пепла. Здешняя магия, озлобленная и алчная, погребла под собой жизнь, тепло и цвета, высосав их отовсюду и оставив после себя лишь бесцветный раздувшийся труп.

Келл повесил на шею монету Белого Лондона и заправил ее за воротник. Его черная куртка ярко выделялась на блеклом фоне городских улиц. Келл сунул в карман порезанную руку, чтобы яркий цвет крови не привлек внимания прохожих. За его спиной тянулась жемчужная полоска наполовину замерзшей реки (здесь она называлась не Темза и не Айл, а Сиджлт), а на другом ее берегу до самого горизонта простиралась северная часть города. Впереди же раскинулась южная его часть, и всего в нескольких кварталах королевский замок вонзал в небо острые, как кинжалы, шпили; рядом с этой каменной громадой соседние здания казались карликовыми.

Не теряя времени, Келл направился прямиком к замку.

Он обычно сутулился, скрывая высокий рост, но, шагая по улицам Белого Лондона, выпрямлялся, задирал подбородок, расправлял плечи и громко стучал сапогами по мостовой. И менялась не только его осанка. До́ма Келл скрывал свою силу, а здесь был дальновиднее. Он наполнял воздух магией, и изголодавшийся воздух пожирал ее, нагреваясь и извиваясь струйками пара. Главное – не перейти тонкую грань. Нужно было проявлять силу, но при этом крепко ее удерживать. Дашь слабину – и станешь добычей, немного переборщишь – и станешь чьи-то ценным трофеем.

Теоретически жители города знали о том, что Келл находится под защитой Белой короны. И опять-таки теоретически никто не был настолько глуп, чтобы бросать вызов близнецам Данам. Но жажда энергии и жизни толкала людей на необдуманные поступки.

Поэтому Келл всегда оставался начеку. Он наблюдал за солнцем, клонившимся к западу, по опыту зная, что Белый Лондон кажется спокойным только при свете дня. Ночью город преображался: неестественная, тяжелая, удушливая тишина сменялась шумом – раскатами хохота и криками страсти (некоторые считали, что так можно призвать силу), но чаще всего звуками драк и убийств. Город крайностей – будоражащий, смертоносный. Улицы давным-давно побагровели бы от крови, если бы головорезы не выпивали ее без остатка.

Пока не зашло солнце, униженные и оскорбленные топтались в дверных проемах, свешивались из окон и околачивались в просветах между зданиями. Все они смотрели Келлу вслед: впалые щеки и голодные взгляды, а одежда такая же выцветшая, как и весь город. Блеклыми были их волосы, глаза и кожа, испещренная метками. Эти увечья – клейма и рубцы – наносились специально для того, чтобы привязать магию к собственному телу. Чем слабее были люди, тем больше они уродовали свои тела в безумной попытке удержать хотя бы немного силы.

В Красном Лондоне подобные метки считались зазорными: они оскверняли не только тело, но и саму магию, которую к нему привязывали. Здесь же лишь самые сильные могли пренебрегать метками, но даже для них эти знаки ассоциировались не с осквернением, а с обыкновенным отчаянием. Впрочем, те, кто презирал подобные клейма, пользовались амулетами и оберегами (один лишь Холланд ходил без украшений, если не считать фибулы – отличительного знака королевских слуг). Магия заглядывала сюда неохотно. Язык стихий полностью забыли, как только те перестали к нему прислушиваться. Теперь можно было призвать одну-единственную стихию – странный извращенный вид энергии, помесь огня и чего-то темного, порченого. Магию, которой можно было обладать, загоняли в амулеты, чары и заклятия. Их вечно не хватало.

Но люди не уходили из города.

Их приковывала сила наполовину замерзшей реки Сиджлт, которая все еще сохраняла слабые остатки тепла.

Они оставались здесь, и жизнь продолжалась. Те, кто еще не пал жертвой гложущей жажды магии, занимались будничными делами и всеми силами старались забыть о том, что их мир медленно погибает. Многие продолжали наивно верить в возвращение магии и в то, что сильный правитель сможет снова вдохнуть силу в жилы этого мира и воскресить его.

Поэтому люди выжидали.

Келл задумался: неужели обитатели Белого Лондона считали своих правителей Астрид и Атоса достаточно сильными или просто дожидались, пока их не свергнет следующий маг? Ведь это в конце концов произойдет – так происходило всегда.

Едва впереди показался замок, тишина стала гнетущей. Правители Серого и Красного Лондона жили во дворцах. Правители Белого – в настоящей крепости.

Замок окружала высокая стена, а за ней простирался каменный двор, который опоясывал цитадель, словно крепостной ров. Двор был заполнен мраморными фигурами. Пресловутый Крёс Мект, или Каменный лес, состоял не из деревьев, а из статуй. Ходили слухи, что скульптуры не всегда были каменными и лес на самом деле представлял собой кладбище, где царственные близнецы Астрид и Атос Даны хоронили убитых, напоминая всем, кто проходил сквозь внешнюю стену, что́ они делают с изменниками.

Войдя во двор, Келл приблизился к массивным каменным ступеням. По бокам крепостной лестницы стояли десять стражей, неподвижных, точно статуи в лесу. Они были всего-навсего марионетками, которых король Атос лишил всего, кроме воздуха, крови в жилах и собственных приказов. При виде их Келл поежился. В Красном Лондоне запрещалось использовать магию для управления, обладания и связывания тела и разума другого человека. Но здесь это было лишь одно из проявлений силы Атоса и Астрид, их способности, а стало быть, права править.

Стражи стояли без движения и молча провожали Келла пустыми взглядами, когда он проходил сквозь тяжелые двери. Вдоль стен сводчатого вестибюля выстроились другие стражи, тоже неподвижные, как каменные статуи, если не считать стеклянно поблескивающих глаз. Келл пересек комнату и оказался во втором коридоре: там было пусто. Лишь после того как двери закрылись за спиной, Келл позволил себе выдохнуть и чуточку расслабиться.

– На твоем месте я бы не спешил расслабляться, – донесся из темноты мужской голос. Вдоль стен горели факелы, никогда не догоравшие до конца, и в их мерцающем свете Келл увидел шагнувшего к нему Холланда.

Кожа Антари была почти бесцветной, а на лоб падали черные как смоль волосы, почти закрывая глаза: один серовато-зеленый, другой – черный и блестящий. Когда этот второй глаз встретился с глазом Келла, они, словно два столкнувшихся кремня, словно высекли искру.

– Я принес письмо, – сказал Келл.

– Неужели? – холодно произнес Холланд. – А я-то думал, ты зашел на чай.

– Ну, и это, наверное, не повредит, раз уж я здесь.

Холланд скривил губы, и эта гримаса меньше всего напоминала улыбку.

– Атос или Астрид? – спросил он, словно задавая загадку. У любой загадки есть отгадка, но, если дело касалось близнецов Данов, правильного ответа не существовало. Келл никогда не знал, с кем лучше встретиться. Он не доверял близнецам – и обоим вместе, и по отдельности.

– Астрид, – ответил Келл и задумался, правильно ли сделал выбор.

Холланд лишь невозмутимо кивнул и повел его за собой.

Замок, просторный и гулкий, был построен по образцу церкви – а возможно, когда-то здесь действительно размещалась церковь. В коридорах свистел ветер, камни отражали эхо шагов – только шагов Келла, ведь Холланд двигался с пугающей грацией хищника. На одно его плечо был накинут белый плащ, развевавшийся за спиной при ходьбе. Плащ был стянут округлой серебряной фибулой с выгравированными метками, которые издали казались обычным украшением.

Однако Келл знал историю Холланда и его серебряной фибулы.

Он услышал ее не от самого Антари. Пару лет назад, подкупив человека в таверне «Горелая кость», Келл выведал у него всю историю за несколько крон из Красного Лондона. Келл не мог понять, почему Холланд – пожалуй, самый могущественный человек в городе, а возможно, и в мире – служил парочке таких самовлюбленных головорезов, как Астрид и Атос. Келл бывал в городе до того, как пал последний король, и видел, что Холланд был его союзником, а вовсе не слугой. Конечно, тогда он был другим – моложе и самонадеяннее, но Келл запомнил кое-что еще – какой-то свет в глазах, огонь. И какое-то время спустя этот огонь погас, а короля не стало: его свергли Даны. Холланд остался с ними, словно ничего не изменилось. Но сам он изменился: остыл и помрачнел, и Келлу хотелось узнать, что же случилось на самом деле.

Он отправился за ответом и нашел его там, где находил большинство вещей и где вещи находили его: в таверне, всегда стоявшей на одном и том же месте.

Здесь она называлась «Горелая кость».

Рассказчик, сжав монету в руке, словно согревая, и сгорбившись на табурете, поведал историю на махтане – гортанном языке этого сурового города.

– Ён веждр тёк, – начал он вполголоса. – Поговаривают, что наш престол занимают не по праву рождения: путь к нему лежит не через кровное родство, а через кровопролитие. Кто-нибудь прокладывает себе дорогу к трону кинжалом и удерживается на нем сколько сможет – один-два года, пока его не свергнет другой. Короли приходят и уходят, это непрерывный цикл. Обычно все довольно просто: убийца занимает место убитого… Семь лет назад, – вздохнув, продолжал рассказчик, – когда убили последнего короля, несколько человек претендовали на корону, но в конце концов осталось только трое: Астрид, Атос и Холланд.

Келл раскрыл глаза от удивления. Хотя он знал, что Холланд служил прежнему монарху, он не догадывался о его стремлении стать королем. Тем не менее все логично: Холланд был Антари в мире, где правила сила. Он явно должен был победить. Однако близнецы Даны оказались не только безжалостными и коварными, но еще и могущественными. Вдвоем они одолели его, но не убили, а «связали».

Сначала Келл подумал, что неправильно понял (его махтан был не таким безупречным, как арнезийский), и попросил повторить слово «вёкст» – «связали».

– Той штукой, – сказал человек из «Горелой кости», постучав себя по груди. – Серебряным кружком.

Это связывающее заклятие, пояснил он, к тому же нечистое. Его наложил сам Атос. Бледнолицый король обладал сверхъестественным даром: он умел управлять другими людьми. Но Холланд не превратился в безмозглого раба вроде тех стражей, что стояли вдоль коридоров замка. Оно не заставляло его не думать, не чувствовать и не желать, оно заставляло его только действовать.

– Король Атос умен, – добавил человек, вертя в руках монету. – Чертовски жесток, но умен.

Холланд резко остановился, и Келл окинул взглядом пройденный коридор и уставился на дверь впереди. Он посмотрел, как Белый Антари поднес руку к выжженному на ней кругу из символов. Холланд провел по ним пальцами, коснувшись по очереди четырех: внутри открылся замо́к, и Холланд впустил Келла.

Тронный зал был таким же просторным и гулким, как и остальные помещения замка, но при этом округлой формы и целиком возведен из блестящего белого камня: начиная с закругленных стен и нервюр сводчатого потолка и заканчивая сверкающим полом и двойным троном на возвышении по центру. Келл поежился, хотя в зале было совсем не холодно: он лишь выглядел ледяным.

Холланд ушел, не прощаясь, но Келл не отвел взгляда от трона, на котором расположилась женщина.

Астрид Дан сливалась бы с ним, если бы не вены. Они выступали темными нитями на руках и висках, а все тело казалось этюдом в белых тонах. Многие в этом Лондоне старались скрыть тот факт, что постепенно выцветают, надевали одежду с высокими воротниками и длинными рукавами или пытались придать коже более здоровый оттенок. Бледную королеву это не волновало. Ее длинные бесцветные волосы, заплетенные в косу, не были прикрыты, а фарфоровая кожа сливалась с жакетом. Весь наряд облегал тело, словно броня: горло защищал высокий и жесткий воротник рубашки, жакет был наглухо застегнут от подбородка до талии (не из скромности, а для защиты, как полагал Келл), ноги обтягивали брюки с блестящим серебристым поясом и высокие сапоги. Ходили слухи, что человеку, плюнувшему на Астрид из-за того, что она не желала носить платье, отрезали губы. Единственными яркими пятнами были светло-голубые глаза, а также зеленые и красные талисманы, висевшие на шее и запястьях и вплетенные в косу.

Длинное, худое тело Астрид было жилистое, но далеко не слабое. Королева вертела в руках кулон, висевший на шее, с матовой поверхностью и кроваво-красными краями. «Странно видеть такую яркую вещицу в Белом Лондоне», – подумал Келл.

– Пахнет чем-то сладеньким, – сказала Астрид, глядя в потолок, а затем опустила глаза и остановила их на Келле: – Здравствуй, цветочек.

Королева говорила по-английски. Келл знал, что она никогда не учила языка и, подобно Атосу, во всем полагалась на колдовские чары. Где-то на ее коже, под плотно облегающей одеждой, была вырезана переводная руна. В отличие от безрассудных татуировок, которые делали себе те, кто жаждал силы, языковая руна служила грубым, но эффективным решением политической проблемы. Красный Лондон считал английский язык принадлежностью высшего общества, но Белый находил в нем мало пользы. Холланд однажды сказал Келлу, что это страна воинов, а не дипломатов. Они ценили битвы превыше балов и не видели никакой ценности в языке, которого не понимает народ. Не желая тратить годы на изучение общего языка королей, всякий, кто восходил на трон, наносил на тело эту руну.

– Ваше величество… – Келл чуть поклонился.

Королева приподнялась на локте и села. Ее ленивые телодвижения были явным притворством. Астрид Дан медлила, словно змея, перед тем как нанести удар.

– Подойди ближе, – сказала она. – Хочу посмотреть, насколько ты вырос.

– Прошло много времени, – произнес Келл.

Она провела ногтем по подлокотнику.

– И ты не выцветаешь.

– Пока нет, – осторожно улыбнулся он.

– Подойди ко мне, – повторила она, протягивая руку, – или я подойду к тебе.

Келл не знал, обещание это или угроза, но выбора все равно не было, и он шагнул к трону, словно к змеиному гнезду.

III

В воздухе щелкнул хлыст, и его раздвоенный конец рассек кожу на спине мальчишки. Тот не закричал (хотя Атос хотел именно этого), а лишь охнул от боли, стиснув зубы.

Его пригвоздили к квадратной металлической рамке, словно мотылька: руки широко развели, привязав запястья к вертикальным прутьям. Голова мальчишки свесилась на грудь, пот и кровь стекали по лицу и капали с подбородка.

Ему было шестнадцать, и он не поклонился.

Атос и Астрид скакали по улицам Белого Лондона на белых лошадях, окруженные солдатами с пустыми взглядами, и наслаждались страхом и покорностью в глазах народа. Люди опускались на колени, низко склоняя головы.

А этот мальчик смотрел почти прямо. Позднее он назвал Атосу свое имя – Бэлок, – выплюнув его вместе с кровью. А тогда люди глазели на него и перешептывались. Это, конечно, был шок, но и изумление, граничащее с одобрением. Атос остановил коня и уставился на паренька, проявившего непокорность.

Конечно, Атос тоже когда-то был мальчиком и совершал нелепые, своевольные поступки, однако в борьбе за Белую корону усвоил много уроков, а завладев короной, усвоил их еще больше. Например, что непокорность – сорная трава, которую нужно вырывать с корнем.

Его сестра, сидя на скакуне, весело наблюдала, как Атос швырнул монету матери мальчика, стоявшую с ним рядом.

– Ёт воса риджке, – сказал он. «За убытки».

В ту же ночь пришли солдаты с пустыми взглядами, выломали двери домишка, где жил Бэлок, и вытащили на улицу брыкавшегося и вопившего мальчика. Его мать удерживало заклятие, накорябанное на каменных стенах, так что ей оставалось только причитать.

Солдаты приволокли мальчика во дворец и бросили, избитого и окровавленного, на сверкающий белый пол перед троном Атоса.

– Ай-ай-ай, – пожурил Атос своих людей. – Вы сделали ему больно. – Бледный король встал и презрительно взглянул на мальчика. – Это моя работа.