Читать книгу: «Кто бы мог подумать», страница 2

Глава II
Транслокация

 
Летят перелётные птицы
Ушедшее лето искать…
 

Выбитые смерчем революции из привычного мирного русла жизни, Давид и Софья мечтали лишь пережить этот ураган и его последствия. Однажды он уже коснулся их дома, когда она заболела. И теперь продолжал нависать над семьёй, как дамоклов меч.

Всё ещё слабая и истощённая, с коротко остриженными волосами, Софья понимала, что её муж в большой опасности. Ведь он всё время находился посреди смертоносного педикулёза толпы. Её постоянно мучила мысль о том, что он может заболеть и что она может потерять его. И тогда вместе с сыном она останется один на один с непредвиденными испытаниями. Вокруг была тьма таких трагедий из-за эпидемий, голода и еврейских погромов. Её семье было необходимо избежать подобной участи любым путём. Но как?

Вот бы куда-нибудь подальше уехать и переждать весь этот водоворот. Но как, куда?

В первый же день, когда она осмелилась выйти одна на улицу, вдруг кто-то решительно схватил её за запястье. Испугавшись, Софья мгновенно остановилась. Перед собой она увидела улыбающуюся молодую цыганку, блестящим чёрным взглядом впившуюся в её лицо. Софья вздрогнула. Подчиняясь инстинкту и страху, она попыталась высвободиться, однако цыганка крепко держала её левой рукой, а правой нежно поглаживала. Ошеломлённой Софье хотелось только убежать. Между тем цыганка ей что-то нашёптывала, настаивая на чём-то, что не доходило до её ещё замороженного сознания. И Софья молча рассматривала её. Наряд девушки отличался от одежды большинства русских цыган. На ней были широкая юбка в цветочек и приталенная красная шёлковая блузка, подчёркивающая тонкую изящную талию. Её блестящие чёрные волосы были убраны назад в две толстые косы. На голове красовалась шёлковая косынка с вшитыми по краю золотыми монетами. Они спускались на смуглый открытый лоб и обрамляли чётко очерченные брови. Губы в улыбке обнажали крепкие белые зубы. На ногах было что-то вроде турецких туфель. Несомненно, цыганка была молода и красива. Её внешность неожиданно успокоила Софью, расположила.

– Драгоценная, послушай меня. Я должна рассказать тебе всё, что вижу. Я скажу тебе твою судьбу. Только правду скажу. Поверь мне, красавица, – шептала цыганка.

Софья попыталась отказаться, но цыганка уговаривала, разжимая её сжатую в кулак руку.

– Смотри, милая, я должна тебе что-то сказать, что-то очень важное. А чтобы ты мне поверила, я расскажу, что ты уже знаешь, что уже было.

– Не говори мне, что ты знаешь хотя бы моё имя, – насмешливо возразила Софья.

– Я не знаю твоё имя, красавица, но скажу, что оно начинается на С или М. Так?

– Ну… Оно действительно начинается с одной из этих букв, – немного смутившись, промямлила женщина.

– Тогда скажу ещё. Ты и твой муж счастливы, и есть у вас ребёнок… Маленький. Так?

– Хм. Что ещё?

– Скоро вы все уедете очень далеко. И это хорошо.

– Ах да? Я бы очень хотела. Но дальше Киева вряд ли уеду.

– Ты уедешь, моя прелесть. Поверь цыганке. Ты уедешь далеко, через воду, много воды, может быть, море или два. Ты будешь там, в чужом краю, несколько лет. У вас там всё будет хорошо. Вы будете обратно нескоро, но будете.

– Я не верю этому. Мне некуда уезжать. Не думаю, что я смогу даже выехать из Одессы.

– А вот я вижу, что ты уедешь, золотая. Это написано на твоей тонкой белой ладони.

– Сомневаюсь. А что ещё там написано?

– Ну… Много чего… У тебя всё будет хорошо. У тебя будет ещё двое детей. Подожди… Я вижу, что один из детей…

Цыганка замолчала, как бы сосредоточившись.

– В чём дело? Почему ты замолчала? – неожиданно рассердилась Софья.

– Я говорю только правду. Но не знаю, говорить ли тебе…

– Я не просила тебя гадать мне. Ты сама настояла на том, чтобы рассказать мою судьбу. И я не дам тебе ни копейки, если не расскажешь мне всё. Но не волнуйся – я всё равно этому не поверю.

– Не сердись, красавица. Я сразу не увидела. Я лучше уйду.

– Ну нет. Теперь ты должна рассказать всё.

Цыганка явно была в замешательстве. Потом она глубоко вздохнула.

– У нас говорят: «Нагадай, цыганка, счастья. А беды не надо».

– Какая ещё беда? Я не верю ни одному твоему слову. Но хочу услышать, что там тебе открылось в моей руке, – глумливо возразила Софья.

Цыганка пристально вгляделась в её лицо.

– Хорошо. Раз ты сама хочешь…Что ж… Ваш сын… Я думаю, второй… Он долго не протянет. Его судьба короткая. Так говорит Ваша рука.

– Это ты так говоришь, мерзкая цыганка. Ты птица дурного знамения. Я не хочу больше слушать твоё карканье.

Сунув цыганке в руку монету, Софья вырвалась и поспешила прочь.

Но забыть этот инцидент оказалось непросто. Глубоко в душе оставалась заноза. Она бередила воспоминание о видении – трёх детях, средний из которых был окровавлен, искалечен.

Спустя несколько дней Давид пришёл домой раньше обычного. Он услышал, как жена напевает у кроватки маленького Арика старинную русскую песню. Её голос, обычно приятный и сочный, теперь звучал приглушённо и грустно:

 
Ох ты доля, моя доля,
Доля горькая моя.
И зачем ты, злая доля,
До Сибири довела?
 

Давид вошел в спальню.

– Что-то случилось, родная?

– Нет… Вернее, да. Мне не удаётся избавиться от того, что сказала одна цыганка.

Давид застыл с вопросом на лице.

– Да. Представь себе, она угадала букву моего имени, что я замужем и что я мать маленького сына. Затем она рассказала, что я уеду далеко-далеко, что я пересеку моря, что у нас будет ещё двое детей… Но один из них, видимо, средний, умрёт.

Софья закрыла лицо руками.

– И ты поверила ей, поверила в ложь цыганки? – недоверчиво воскликнул Давид.

– Не то чтобы я ей поверила. Но ведь это странно совпадает с тем видением. Помнишь? То, с тремя детьми? Я говорила тебе о нём.

– Да, да, я помню. Но это было всего лишь видение. Согласна?

– Да, я так думала. Но теперь цыганка сказала мне то же самое.

– Успокойся. У нас ещё даже нет этих детей. Только Бог знает, будут ли. Я не могу поверить, что ты, умная образованная женщина, позволила запугать себя предсказанием какой-то неграмотной цыганке.

* * *

Мало-помалу время запорошило те опасения.

Теперь Софью занимал вопрос, как выбраться из опасного социального хаоса. Если бы только можно было куда-нибудь уехать на время. Может, всё немного успокоилось бы, как-то прояснилось. Но куда? Как обезопасить семью?

Решение пришло само собой. Совершенно неожиданно Софья встретила в центре города свою давнюю подругу по гимназии. Они не виделись несколько лет и теперь обменивались новостями, всем, что случилось за это время. Софья поделилась своими волнениями. И тут подруга рассказала ей то, о чём сама узнала недавно: исключительный вариант – Аргентина приглашала людей на разные работы. Необходимо было проверить этот шанс. И Софья проверила.

Всё выглядело реально. Но как же страшно было даже подумать об этом. Впрочем, интуиция подсказывала, что их маленькая семья не должна упустить эту возможность уехать в Америку, пусть даже в Аргентину. Но всё же она сомневалась – извещать ли об этом мужа. Наконец решилась. Когда Давид узнал новость, его глаза сначала расширились, а потом затуманились.

Ведь, помимо наших собственных сомнений, известие заставит нас обоих столкнуться с критикой и страхами как моих провинциальных родственников, так и семьи Софьи.

Именно так всё и было воспринято родителями и родственниками:

– Абсурдно и слишком рискованно отказываться ото всего и отправляться в далёкую и неизвестную страну ни с чем. Ведь никто из вас даже не говорит на этом языке. К тому же переезжать так далеко с маленьким Аркадием? И кто может гарантировать, что вы найдёте там что-то получше? Разве это не полное безумие?

Уж будто Софья и сама не видела, насколько опасен этот проект! Но она также понимала, что он сулит им пусть отдалённое и туманное, но всё же будущее. Спустя почти два года после революционного «крестового похода всех против всех», измученная болезнями и несчастьями, Софья больше не колебалась. Хотя потребовалось время, чтобы окончательно решиться. И тогда, перед двумя семьями, она наконец рассказала о своём выборе.

– Да, я тоже не знаю испанский. Но я надеюсь, что поначалу мы сможем пользоваться французским, на котором я говорю. В любом случае, пока мы живы, мы должны предпринять эту единственную попытку, воспользоваться этим шансом. Ведь для покойников шансов не бывает.

Обе семьи, особенно провинциальная семья Давида, были сражены её аргументами. Её сочли сумасшедшей. Но она настояла. На родине ей надоело преследование за то, что она «богата, образована и еврейка». Это были три «вины», из которых реальными теперь оставались только вторая и третья. Как велика была её радость и какой ужас она испытала одновременно, когда муж и оба её деверя наконец согласились с ней! Решено было ехать тремя семьями. Именно угроза смерти от голода, от эпидемий или от погромов огнём выковала их решение покинуть родину. На кон было поставлено всё. Но выбор был сделан.

* * *

Спустя много лет, как в тумане, Софья вспоминала об этом: приготовления, прощания и нехарактерное для неё самозабвение. Она почти не разговаривала, даже с Давидом. Возможно, это была цена сохранения в силе своего решения перед лицом разлуки со своей большой семьёй, друзьями и всем тем, что окружало её в годы замужества в первом собственном доме. Выбор оказался дорогостоящим. Гнездо, которое создавали они с такой надеждой и любовью и которое затем ей пришлось делить с совершенно незнакомыми людьми… Но теперь это всё казалось самой желанной частью её прежней жизни, от которой уже оставалось так мало. Когда пришло осознание, что придётся всё это оставить, Софью вдруг охватила глубокая печаль. Но теперь нельзя было падать духом. Интуиция подсказывала, что этот путь они должны будут пройти, чего бы им это ни стоило.

А путь оказался долгим и отчаянным. Особенно тяжело далось путешествие через океан. Посреди этого огромного неизведанного пространства пустота овладела их душами. Внезапно обоим стало ясно, что вдали от привычного окружения, оторванные от своих корней и родственных связей, они перестали быть самими собой и вообще кем-то. Они напоминали осенние листья, ветром сорванные с родного дерева и брошенные в шквал судьбы.

Давид казался убитым горем, словно на нём лежал огромный груз вины. Он редко открывался для разговоров.

– Я не хочу противоречить тебе, но я всё меньше уверен, что, оставив нашу родину и всё остальное, мы поступили правильно. Кто может гарантировать, что в Аргентине мы найдём то, что ищем? Я даже не знаю, найду ли работу.

– Ты – врач, я – бухгалтер. Думаю, нам есть что предложить. Не понимаю, почему ты так сокрушаешься? К тому же что у тебя, вернее, что у нас там оставалось?

– Надёжная работа, которая нас содержала, и жильё.

– Хм, работа, которая в любой момент могла стоить тебе жизни, и дом, в котором отсутствовало самое главное – личное пространство.

– Ты права, не всё было идеальным. Но у нас был дом. А что у нас будет на новом месте?

– Я этого не знаю. Знаю только, что нам нельзя было дольше оставаться, потому что мы постоянно находились в опасности. Я не могла больше так жить. Ты понимаешь это? Я хочу верить, что мы достигнем того, к чему стремимся. Ведь говорят же: «Что ни делается, всё к лучшему».

– Я очень надеюсь на это. Мне хотелось бы знать, что ждёт нас в Аргентине. Я хотел бы иметь твою уверенность и твою стойкость.

– Давид, я верю только в то, что Бог не оставит нас и что он не зря дал нам эту возможность. Пожалуйста, ты тоже поверь.

– Я стараюсь, но это совсем не просто.

После таких разговоров Давид замолкал на два-три дня. Теперь он казался ей другим человеком, немного чужим. Он замыкался в себе, иногда переставал даже есть.

О Боже, пожалуйста, не дай ему заболеть сейчас! Только не он и не Арик. Я выдержу всё. Я просто молюсь, чтобы мы вместе достигли того, к чему так стремимся. Это всё, о чём я прошу.

И вот свершилось. Три семьи ступили на незнакомую аргентинскую землю. Софья навсегда запомнила прибытие в огромный дом, где их сначала поселили. Было очень жарко, и было сложно привыкнуть к этому. Жара посреди зимы? Как они могли себе такое представить? Но тут всё только начиналось. Несоответствие между жизнью, которой они наслаждались когда-то, и условиями на новом месте было сродни контрасту между украинскими степями и аргентинскими пампасами. Однако эта страна предлагала им мир и работу – два самых ценных условия, которых они так жаждали в последние годы. И Софья не позволяла себе даже думать о возвращении. Путь назад был отрезан. Просто нужно было приложить столько усилий, сколько требовали обстоятельства.

Боже, дай нам терпение и силу!

Это было то, о чём молила Софья, просила больше всего за Давида. Ведь её муж продолжал находиться в душевном упадке. Её утешал лишь маленький сын, который, казалось, не реагировал на перемены. Арик легко привык к новой пище, объедался фруктами. Он хорошо спал и вообще был в отличном настроении. Пока родители изнуряли себя ожиданием, он знакомился с окружением и окружающими. Вскоре у него появилось несколько друзей, с которыми он охотно играл. По крайней мере, у него всё было хорошо. И его мать была благодарна за это.

Время шло. Аргентинцы не торопились. Субсидии хватало на еду. Но уживаться в одном, хотя и большом, доме трём семьям было непросто. Софье было нелегко со своими провинциальными родственниками, которые перед лицом новых обстоятельств часто оказывались не на высоте. Ведь в жизни трёх семей не было ни желанной свободы, ни необходимой материальной обеспеченности. И добиться этого было трудно. Софья верила, что всё может быть достигнуто, но лишь через постоянство их собственных усилий. А оба её деверя и обе невестки этого не понимали. Они заставляли Софью чувствовать себя почти виноватой в том, что оказались на чужбине. Как будто это было не их собственное решение и не их ответственность за свои поступки.

А что, если и Давид начнёт винить меня в этом? Сколько ещё трудностей нам придётся пережить, прежде чем всё наладится? Удастся ли нам это?

Наконец, после долгих раздумий, оба брата решили переехать в провинцию, ближе к земле. Софья и Давид предпочли столицу, хотя у Давида всё ещё не было разрешения на врачебную практику. Для этого нужно было выучить испанский язык и сдать профессиональный экзамен, а это было то, чего он больше всего боялся.

* * *

– Скоро у тебя будет работа, – сказала ему однажды Софья, пытаясь подбодрить.

– У меня будет работа? Когда? Я не имею права работать. Ты знаешь, что мой медицинский диплом не признают.

– Когда-нибудь его признают. Всё, что тебе нужно сделать, так это сдать экзамен по языку.

– Только? Тебе это кажется малым? Но как я смогу это сделать, если не говорю по-испански?

– Ты уже учишь его, как и я. Скоро ты им овладеешь.

– Жизнь моя, пожалуйста, не говори этого. Разве ты не видишь, что у меня ничего не получается? Я не смогу выучить его, по крайней мере, не смогу так быстро, как это нужно. И что мы будем делать всё это время? Жить на подачки? – в голосе Давида звучала горечь.

Мы не можем не добиться того, за чем приехали. Но ничего! У меня настойчивый, трудолюбивый муж. Я лишь прошу вооружить его силой и терпением. Как там говорил его дед? Ах, да: «Терпенье и труд всё перетрут». Почему Давид больше не придерживается этого девиза?

Испытание душило Давида, заглушая любой проблеск надежды на новую жизнь.

Мы не должны продолжать жить вот так, на эту жалкую ссуду, в чужом доме. Моей семье нужно уединение, своё пространство. Если мы этого не получим, то что за жизнь сулит нам эта страна? Мы проделали такой долгий и тяжёлый путь ради стабильности, пожертвовав всем. Я обязан обеспечить достойную жизнь жене и сыну. Но что я могу здесь сделать, не зная языка, не имея разрешения на работу по моей профессии?

Впервые Давид заметил, что его привычный девиз, который так помогал ему в прошлом, совершенно не действует. Не то чтобы он чувствовал себя побеждённым. Но он был обезоружен тем, что не мог предложить своей семье ничего лучшего. А без этого не стоило и эмигрировать. Однообразная реальность выбивала его из колеи. Его темперамент не привык к длительному отдыху, мешал его работоспособности. Это вынужденное безделье было невыносимым, потому что он не мог его контролировать, не мог даже рассчитать его продолжительность. Между тем он чувствовал, что самые близкие ему люди ждут от него решительных действий. Софья не поучала его. Напротив, она была его опорой. Обычно импульсивная и динамичная, сейчас она старалась быть сдержанной, понимающей, даже готовой пойти на всё. Но было так унизительно видеть, как она проводит весь день в стараниях устроить быт, чтобы они втроём могли вкусно поесть и опрятно одеться. Её любимые занятия – чтение и игра на фортепиано – теперь казались миражом. Её прежде нежные руки теперь были иссушенными, потемневшими и шершавыми. В этой чужой стране он не знал, как вернуть ей нормальную жизнь.

Софья тоже прекрасно понимала, как сильно её семья нуждается в собственном доме. Но больше всего в этом нуждался Давид. Она с болью наблюдала, как его поглощает бездействие.

Он – человек труда, ему нужно срочно найти себе какое-нибудь занятие, хотя бы для начала. Боже мой, испытай меня; я готова заплатить любую цену! Я буду помогать мужу во всём, чтобы наш сын рос в достатке. Мы должны идти вперёд. Иначе зачем нам было покидать нашу землю? На этом я настояла. Значит я должна найти выход из этого затруднительного положения.

* * *

На лице женщины впервые за долгое время сияла улыбка удовлетворения.

– Давид, я много с кем беседовала в последнее время. Знаешь, мне это удаётся.

– О, да! А мне нет.

– Мне посоветовали открыть аптеку. Для этого даже не нужно специального разрешения, и, тем более, не нужно доказывать, что ты врач.

– Мне не нужно будет доказывать, что я врач. Но придётся доказать, что я фармацевт. Мы с тобой не являемся таковыми, Софа.

– Подожди, дорогой. Это не нужно. Я уже изучила вопрос. Всё, что нам нужно, так найти человека, лишь найти аргентинского фармацевта, который поручится за аптеку.

– Кто же захочет это сделать, дорогая?

– Тот, кто захочет, чтобы ему платили за его незначительные усилия.

– Ты знаешь, Софа, что я никогда не соглашался зависеть от кого-либо, даже от своих родителей, когда был студентом. А теперь ты хочешь, чтобы я зависел от кого-то другого и чтобы этот человек отвечал за меня? Ты этого хочешь?

– Я просто хочу, чтобы ты вернул себе возможность получить работу, чтобы ты снова чувствовал себя полезным, освободился от «подачек» государства и смог обеспечить свою семью. Разве не этого ты хочешь больше всего? – с ноткой лёгкого раздражения ответила женщина.

– Да, этого я хочу больше всего. Но если я потеряю свою автономию…

– Давид, это временно, это только начало. Нужно же с чего-то начинать. Я узнала, что были люди, которые начинали именно так, а потом становились самостоятельными.

– Не проси меня об этом, Софа. Не мучай меня больше, – отказался Давид.

* * *

Время шло неумолимо. В отличие от жены и трехлетнего сына, Давид не делал особых успехов в испанском. Это было препятствием, которое не давало ему покоя, угнетало. И тут произошло нечто необычное.

– Давид, смотри, к нам в гости зашёл Альберто. Это двоюродный брат нашей соседки Марии. Он что-то хочет обсудить с тобой, – сказала однажды Софья и ввела в комнату высокого коренастого мужчину.

Избегая смотреть мужу в глаза, женщина удалилась под вполне уважительным предлогом – приготовить мужчинам чай. Издалека она слышала, как убедительный голос Альберто что-то внушает Давиду. Когда через полчаса она принесла им чай и закуску, её муж радостно улыбался. Давно она не видела его лицо таким расслабленным. Произошло ли это потому, что этот весёлый здоровяк Альберто был аргентинским фармацевтом? Или потому, что он неожиданно предложил Давиду стать его партнёром, помочь, именно помочь в открытии новой аптеки? Непостижимо, но Давид согласился. Не без трепета, конечно. Ему пришлось смириться с «вынужденной и временной зависимостью». После нескольких дней лёгкой обиды, первой за годы их совместной жизни, Давид тихо поблагодарил свою Софью за «случившееся». Так началась их первая дружеская связь в Аргентине, которая длилась потом много лет.

* * *

Через несколько месяцев упорной работы благодаря фармацевтическим знаниям Давида и бухгалтерским навыкам Софьи супруги смогли позволить себе аренду небольшого дома. Со свойственной ей изобретательностью Софья создала в нём семейное гнёздышко. Это был первый дом, который они обрели за пределами своей родины. Он также стал колыбелью для их второго сына, Бориса. Если Аркадий был похож на мать, то этот мальчик был копией отца, его вылитым портретом. Как же они радовались его появлению! Этот ребёнок, казалось, пришёл им на помощь. После его рождения оба наконец почувствовали, что удача вернулась в их семью.

И они не ошиблись. Спустя несколько лет у них в Буэнос-Айресе были уже три аптеки и собственный просторный дом. Постепенно вернулся и их прежний социальный статус. Как и ранее, Софья вела бухгалтерию аптек, но оставляла себе время для постоянного общения с детьми, а также для чтения книг и игры на фортепиано. А позже им даже удалось устроить детей в лучший столичный колледж. Однако, скорее для воспитания, чем по необходимости, они также приобщали сыновей к участию в семейном бизнесе. Конечно, детям поручалось выполнение только посильных для каждого заданий.

– Арик, ты уже отнёс пакеты заказов, которые я тебе указал? – спрашивал Давид старшего сына каждый день после его возвращения домой из школы и заслуженного семейного обеда.

– Нет, папа, я отнесу их, как только закончу делать уроки.

– Ты знаешь, сынок, что первое – это доставка пакетов. Ведь это то, на что мы живём. Когда закончишь разносить, вернёшься и сделаешь домашнее задание. И если у тебя останется свободное время, ты сможешь поиграть с друзьями или почитать. Это уж как решит мама. Хорошо? – Голос Давида звучал спокойно и уверенно.

– Хорошо, папочка. Но пусть Боря тоже пойдёт со мной.

– Конечно. Ты как старший приучай его к выполнению доставок, сынок.

Семьи трёх братьев, хотя и жили на расстоянии, но держались вместе. Они виделись редко, но знали друг о друге всё. И главным было то, что каждая по-своему, но все три семьи преуспели.

Через несколько зим после рождения Бориса в семье Давида родилась долгожданная дочка, Ракель. И тогда супруги почувствовали себя на вершине блаженства. У них теперь было всё, чего они хотели, семья стала уважаемой и благополучной. Наконец-то тепло приёмной родины растопило внутренний лёд эмиграции. Разве не об этом они мечтали, когда покинули свою землю?

И всё же ностальгия делала своё дело. А мольбы оставшихся в России родственников, перекинувшись через степи, моря и пампасы, звучали всё громче.

«Дорогие дети, мы так давно не получали от вас известий, кроме того, что вы здоровы. Поэтому я не могу упустить этот неожиданный случай. Катя и её муж Илюша уже едут к вам. Я уверена, что ты помнишь их, Софочка. Она твоя двоюродная сестра. Раньше они жили в Харькове и несколько раз приезжали к нам. Так вот, они решили эмигрировать, потому что его сестра там хорошо устроилась и позвала их к себе. Они оба очень помогали нам здесь. Я думаю, что было бы хорошо, если бы вы с Давидом предложили им то же самое.

У нас всё хорошо, как сейчас принято говорить. Но ваш отец всё больше и больше устаёт. Я думаю, из-за возраста. Ведь он намного старше меня.

Мне очень жаль, но я вынуждена сообщить вам и одну плохую новость. Твой свекор недавно скоропостижно скончался от сердечного приступа. Не знаю, Софа, как ты скажешь это Давиду. Но твоя свекровь попросила меня сообщить вам, что она осталась одна. Бедняга, но такова жизнь.

Я в ужасе от того, что твой отец тоже становится всё слабее и слабее. Столько перемен и трудностей мы пережили за эти годы… Постепенно старею и я. Ох как мы с отцом молимся, чтобы с нами не произошло того же, что с вашим свёкром. Мы не хотели бы закрыть глаза, так и не увидев вас всех и не познакомившись с нашими новыми внуками. А ведь мы не виделись уже много лет. Слава Богу, что вы устроили свою жизнь там. Но ваш отец говорит, что нехорошо, когда дети находятся вдали от родины, родителей, бабушек и дедушек. Ты согласна с ним, дочка?

Не подумайте, что мы жалуемся. Твои сёстры заботятся о нас обоих. С тех пор как твой отец заболел, твоя сестра Паша с мужем и сыном переехала жить к нам. Наша семья также стала больше. У вас есть новые зятья и племянники, и вы не знаете никого из них. Если бы ты знала, Софочка, как твои сёстры скучали по тебе на своих свадьбах. Бедняжки, ни одной из них мы не смогли сыграть такую свадьбу, как у тебя. Но у них хорошие мужья и прекрасные дети. Это уж точно. Нам не хватает только вас, наших дорогих.

Надеюсь, что Бог не позволит нам с отцом уйти, не увидев вас рядом, на этой земле, которая принадлежит вам. Пусть жизнь здесь не самая лучшая, но жить можно и у вас будет работа. Может быть, не очень хорошо оплачиваемая. Но работа есть у всех. Давид смог бы снова лечить людей. Я продолжаю верить, а сейчас в старости даже больше, что главное – быть всем вместе. Подумайте над этим и решите, что для вас лучше. Мы же по-прежнему будем с нетерпением ждать встречи с вами.

Дай Бог, чтобы вы нашли способ переслать нам ответ на это письмо. Если сможете, пришлите нам также несколько фотографий, чтобы мы могли хотя бы увидеть новых внуков. Наши искренние соболезнования Давиду. Целую тебя и моих дорогих внучат.

Привет от тех, кто вас так любит и о вас всегда помнит.

Ваша мама и бабушка

Роза»

Эти редкие грустные письма усиливали тоску по родным, которая и так не утихала. За хлопотами с тремя детьми Софье удавалось стоически её сдерживать. Но Давид уже не мог этого выносить. Его грызло чувство вины за то, что в последние минуты он не был рядом с отцом. Кроме того, его мать была стара и осталась совсем одинокой. Как знать, сколько она ещё проживет и придётся ли ей увидеть троих своих детей и всех внуков.

Бесспорно, Софья была со всем этим согласна. Но снова отказаться от всего достигнутого? Ох как тяжело было к этому прийти. Ещё раз вернуться к началу? В этом она не была уверена. Они неоднократно обсуждали сложившиеся обстоятельства с двумя другими семьями, откладывали и снова обсуждали. Наконец все три брата приняли решение вернуться. На этот раз Софья не могла перечить. Она смирилась, надеясь на лучшее.

* * *

На просьбу о репатриации правительство СССР ответило положительно и даже гарантировало всем работу и жилье.

Так началось всё сначала – болезненная беспомощность адаптации и горькая пилюля новых разочарований.

Во-первых, тут уже не было частного предпринимательства. Поэтому устроиться, как когда-то в Аргентине, они не могли. Однако, так как ничего другого не оставалось, пришлось предложить свои услуги «государству и народу». Двое младших детей вынуждены были пойти в государственную школу, так как других не было. Аркадий же, успевший закончить национальный колледж в Буэнос-Айресе, через два года после возвращения пошёл по стопам отца, поступил в медицинский институт в родной Одессе. К тому времени его русский был уже не так плох, хотя некоторые экзамены сначала потребовалось сдавать на латыни. С этим не было проблемы. А вот новый круг общения стал для него неожиданным открытием. Он столкнулся здесь с молодёжью, совершенно не похожей на его друзей в Буэнос-Айресе. Оказалось, что многие из его новых приятелей были из бедных семей. Он был поражён их откровенностью и преданностью идее строительства новой родины, а также открытостью к обмену житейским опытом. Они заразили его своим энтузиазмом, своей верой, что рабочие и крестьяне могут добиться достойной, комфортной и счастливой жизни. Прирождённый лидер, он вскоре вступил в студенческую семью, потом в комсомол. Со всем пылом юности он включился в новую жизнь.

Софья и Давид не смогли так же быстро освоиться в новых условиях. Конечно, они получили от государства возможность иметь работу и новые отношения «в коллективе», но с некоторым скептицизмом относились к этому «эксперименту» века. Тем не менее всё было не так уж плохо. Пользу переезда прежде всего уловил Давид.

– Софочка, милая, ты помнишь, как тяжело я работал, чтобы оплатить своё медицинское образование?

А теперь – посмотри! Нашему сыну не нужно ничего платить, он просто учится и получает университетское образование. Ему ещё платят и даже дают бесплатно из библиотеки учебники на каждый семестр. Невероятно. Я помню, с каким трудом мне доставалась покупка своих книг.

– Это правда. Но они были твоими навсегда, Тебе не нужно было их возвращать, в отличие от Аркадия.

– Да, но я ведь оставил их все в Одессе перед нашим отъездом в Аргентину. Ты помнишь это?

– Верно. Хорошо, что они тебе не очень понадобились там… Не для наших аптек.

– Даже не напоминай мне об этом. В Аргентине я так никогда и не смог работать врачом. Никогда. А здесь мне вернули должность и дали работу по моей профессии.

– Конечно. Но какую работу! Глядя на твою зарплату, можно считать, что ты работаешь бесплатно.

– Возможно, но я не плачу за обучение своих детей в университете и в школах. Ты помнишь, во что нам обходилось всё это в Аргентине?

Хоть и с трудом, но постепенно их семейное гнездо стало обрастать необходимыми удобствами, конечно, более скромными, чем те, что остались в Буэнос-Айресе. Но больше всего радовало, что они снова были близки к своим корням и что дети росли в их лоне: говорили на родном языке и жили по укладу своих родителей. Так же, как старшие поколения, семья была убеждена, что «дерево сильно жизненной силой своего потомства».

Древо семьи