Читать книгу: «Абсолют в моём сердце», страница 5

Глава 8. Дружба

Katie Melua – Nine Million Bicycles

К вечеру среды ёлочно-гирляндная эпопея, наконец, окончена!

Это мы с Эштоном так наивно полагаем, пока мама не заявляет, таинственно улыбаясь, что отсутствие новых ёлочных игрушек – плохая примета, проявление неуважения к Новому Году, а, следовательно, санкции со стороны фортуны.

Нам ничего не остаётся, кроме как договориться о встрече в даунтауне с целью заняться совместным шопингом, ведь начатое дело нужно же доводить до конца!

– Куда именно мы пойдём? – интересуется Эштон.

– Я люблю моллы, там всегда так празднично и весело, особенно перед Рождеством!

– Хм… Может Волмарт? Там то же самое можно купить, только дешевле.

– Нет, не то же самое! Вот ни разу не то же самое! И вообще я Волмарт ненавижу, он вгоняет меня в депрессию!

– Почему это?

– Сама не знаю, просто … просто я в молл хочу, – улыбаюсь ему, потому что вовремя не придумала достаточно веский аргумент против Волмарта.

Эштон расплывается в ответной улыбке:

– Окей. Молл, так молл. Девочкам надо уступать – так меня мама учила, – подмигивает. – Особенно маленьким!

И мы расстаёмся почти на неделю – до следующих выходных. Я считаю дни, часы, минуты до новой встречи с Эштоном, но они тянутся так долго, как ни одни дни и часы моей жизни до этого. Хуже всего в школе: мою потерянность заметили уже абсолютно все, а кто не заметил – тому донесли остальные. Кейси бесконечным потоком сыплет крамольные шуточки в мой адрес, так что мне приходится уже защищаться откровенной ложью:

– Кейс! Эштон мне брат! И именно по этой причине он не может стать объектом моих гормональных всплесков, это просто невозможно! Так что давай уже закрывай эту тему с моим первым сексом! Я скоро в школьное посмешище превращусь из-за твоих шуточек! Вот ей Богу!

Но подруга только смеётся в ответ.

Долгожданный день, наконец, приходит, и хотя с самого раннего утра я не сплю, верится всё же с трудом, что это всё-таки случится: мы увидимся снова, и не когда-нибудь, а прямо сегодня!

Выпрыгиваю из машины Стэнтона прямо на ходу, чем заслуживаю его нервные окрики и угрозы пожаловаться отцу, то есть Алексу, но мое состояние нервного перевозбуждения перед встречей с Эштоном граничит с откровенной невменяемостью. Без шапки и шарфа, с душой нараспашку обнаруживаю себя в полнейшем одиночестве на месте нашей предполагаемой встречи – у главной наряженной ёлки рядом с центральным входом.

Настроение моментально падает, но не до нуля, поскольку этот рубеж ещё впереди: после пяти, десяти, пятнадцати минут ожидания. Примерно на восемнадцатой я ощутила дно своего расположения духа, обиделась сперва на Эштона, потом на весь свет и даже на свою карму. На девятнадцатой мой пытливый ум посетила мысль, что мы, возможно, перепутали входы, и мой … в смысле, просто Эштон ожидает меня где-нибудь в ином месте, но версия быстро отпала сама собой в связи с наличием одной единственной ёлки в этом молле. На двадцатой минуте чёрный и лохматый «меняниктонелюбит» был достаточно убедителен с версией: «Эштон просто напросто забыл … или «забил» на тебя и весело попивает пиво со своей девушкой. Если не хуже. Всю двадцать первую минуту Эштон занимается сексом с противной рыжей девицей в моем воображении. Почему рыжей? Думаю, это наследственное – моя мать рыжих недолюбливает, и у неё есть причины. На двадцать второй, подозреваю, я бы увидела Эштона в брачном костюме и с младенцем на руках, если бы не его земная версия, несущаяся на всех парах по тротуару в мою сторону.

– Ещё раз прости за опоздание! – выпаливает мне прямо в лицо, буквально задыхаясь.

– Ещё раз?! – спрашиваю с трудно скрываемой обидой, негодованием, разочарованием и недовольством.

– Ну, я тебе сообщение отправлял ещё из автобуса, что он на двадцать минут позже приехал, и я могу опоздать!

– Из автобуса? Ты же говорил, что Алекс подарил тебе крутую тачку!

– Машина есть, прав нет. На следующей неделе у меня дорожный тест!

Я стою, открыв рот: сколько всего успела перебрать в своей голове, да просто целую жизнь прожила!

– Так нужно же было сказать! Мы бы со Стэнтоном заехали за тобой!

– Это лишнее, – отвечает с ухмылкой. – Я же не девчонка!

Я в ужасе от глупости истинной причины его опоздания, но и в радости одновременно: Эштон не забыл обо мне, не проигнорировал и уж точно не занимался сексом со своей девушкой в течение последних двадцати минут.

– Ладно, – говорю. С тебя мороженое. Итальянское, конечно же.

– Без возражений!

Эштон смотрит на меня в упор с хитрющей улыбкой, от которой я моментально таю и прощаю ему все прегрешения.

Stu Larsen – Going Back To Bowenville

Winter Aid – The Wisp Sings

Tom Francis – From Up There

Я выбираю себе фисташковое мороженое, Эштон – лимонное. Мы сидим на лавочке под натуральной елью, все ещё фантастически пахнущей лесом, горящей жёлтыми огнями, отбрасывающими свой мягкий тёплый свет на волосы и плечи Эштона. Я разглядываю его украдкой, стараясь не выпячивать свой и без того непомерный интерес, но в такие моменты как этот, околдовывающие своей простотой и очарованием, очень сложно бывает с собой договориться.

Волосы у Эштона немного вьются, поэтому его достаточно длинная челка совсем ему не мешает, подгибая свои концы ровно настолько, насколько нужно. Иногда мне приходится бороться с острым желанием запустить в них свою руку, натянуть и посмотреть, какая же на самом деле у них длина? Очень хочется! Но ещё больше хочется поцеловать его ямочку на щеке, появляющуюся всякий раз, как он улыбается…

Эштон определенно красив. И мне это становится особенно очевидным, когда проходящие мимо нас девушки широко улыбаются ему, не стесняясь показывать свои зубы. Даже взрослые женщины разглядывают его слишком подолгу и слишком пристально!

Эштон сегодня, как и всегда, одет в джинсы и серый батник – неприметную, простую одежду. Но в отличие от проходящих мимо нас заинтересованных дам, я знаю, что под ней скрываются смуглые плечи, крепкие руки, широкая грудь и потрясающе сексуальный живот, который мне уже снится по ночам…

Что происходит со мной? – задаюсь вопросом. Почему я не могу просто выбрать вместе с этим парнем новые ёлочные украшения, к чему все эти мысли о его плечах, ямочке, волосах? И почему мне так стыдно?

Внезапно замечаю, как взгляд Эштона скользит по моей щеке к губам, задерживается на них… Маленькая ямочка у его левой щеки выдаёт едва заметную улыбку, он немного наклоняется, приближая своё лицо к моему, и я… перестаю дышать!

Не знаю, чего я ожидала, буквально трепеща от нетерпения, но Эштон аккуратно и очень нежно вытирает своим большим пальцем мой подбородок:

– Ты такая замарашка! – заявляет непринужденно. – Посмотри, как ты вымазалась!

Ловлю завистливый взгляд проходящей мимо брюнетки с явно приклеенными ресницами, и мне хочется плакать оттого, что ей, глупой, не известно то, что стало для меня уже очевидным: Эштон видит во мне только младшую сестрёнку, не более. Я смогла максимально приблизиться к нему, несмотря на отсутствие у нас общей крови, в отличие от Лурдес и Аннабель, лишь потому, что я больше всех старалась, и потому что в силу возраста у нас, как ни крути, более общие интересы.

***

Обожаю предрождественскую иллюминацию в магазинах, лавках, парках, скверах или просто в окнах обычных людей – дух и настроение праздника повсюду! Но в моллах – просто сказка! Повсюду ёлочные инсталляции, небольшие заснеженные опушки, а Санта Клаус и вовсе сидит в дремучем еловом лесу – подходи и фотографируйся в обнимку!

С небольшим, но усилием, мне удаётся убедить Эштона сделать фото на память.

– Ох-хо-хох! Какая прелестная влюблённая парочка забрела в мой лес! – заявляет бородатый дед, вгоняя меня в краску цвета своей шубы.

– Мы вовсе не парочка! – почти выкрикиваю. – Мы …– и долго не могу сообразить, кто же мы друг другу…

– Друзья! – помогает мне Эштон с мягкой улыбкой.

– Да! – тут же соглашаюсь. – Мы просто друзья!

– Эх-хе-хе-х! – заявляет дед, подергиваясь от смеха. – Друзья, так друзья!

Мы улыбаемся фотографу, а я долго пытаюсь понять, зачем вставила наречие «просто», соглашаясь быть Эштону другом. Что? Разве бывают не просто друзья?

В молле мы долго петляем по этажам и уровням, успеваем ещё разок поесть итальянского мороженого, сфотографироваться с почти настоящим Дартвэйдером на память, купить мне новую юбку, потом симпатичную белую блузку, опять мне, пока, наконец, не находим магазин сувениров. Весь в праздничных золотых огнях, он манит меня как мёд сладкоежку своей красотой и длинными рядами полок с милыми, причудливыми безделушками. И именно в этом месте мы находим то, что искали – потрясающий набор ёлочных игрушек в виде планет солнечной системы, самого солнца, луны и галактик. Я влюбляюсь в него с первого взгляда и едва ли не визжу от счастья, потому что такая находка – большая удача!

Эштон наблюдает за моими всплесками радости со снисходительной улыбкой на губах, лишь предлагая взглянуть ещё на премилейших белочек, набор цветных колибри и семью белоснежных Северных медведей: папу с синим шарфом, маму и медвежонка.

Верчу украшения в руках:

– Слушай, а … твоя девушка не будет злиться, что ты так много времени с нами проводишь?

– Девушка?!

– Хм… ну да, твоя…

– Почему ты думаешь, что она у меня есть?

– Ну как же… ты же пострадал в неравном бою, отстаивая честь своей дамы…

– А, это… Было дело, но она не моя вовсе.

– Папа сказал вроде, что твоя…

– Так это была информация для его ушей, чтобы не ругался слишком сильно. Там девчонка глупая, конечно, но обидели её зря, а защитить некому. Знаешь из этих, из «ботаников», – улыбается. – Пить не умеет, на вечеринке перебрала и уснула прямо на столе. Кто-то пустил нехороший слух о ней, очень нехороший. Её бедную заклевали уже все с этой историей.

– Да ты прям рыцарь, смотрю. А если то, о чем говорят, правда?

– Неправда, это точно. Я лично отнес её в свою машину, почти сразу, как она вырубилась – как чувствовал, что это нужно сделать. Поэтому честь осталась при ней, а вот слухи всё же поползли.

– А что за слух-то?

– Это не для твоих ушей – маленькая ещё!!!

С этими словами Эштон легонько щёлкает меня по носу.

– Да не маленькая я! И тоже на вечеринках бываю, мне же нужно знать, чего опасаться!

– Уверен, ты и так это знаешь. Алкоголь в больших количествах – это зло, особенно для девочек.

– А для мальчиков?!

– Для всех, но нас хотя бы не могут … эмм… чести лишить, как вас!

– Изнасиловать, что ли?

– Да. Я просто этого слова не знал на английском.

– Это преступление! За это в тюрьму сажают!

– Вот поэтому и нельзя напиваться до беспамятства, как Филиппа!

– Её Филиппа зовут?

– Да.

– Вы дружите?

– Не то чтобы дружим, но после инцидента стали ближе общаться.

– Общаться или встречаться?

– Я ж сказал, мы не пара, никакой романтики нет, и не было. Так, пару раз кофе выпили вместе.

– А говорили про что?

– Сонь, тебе не кажется, что ты слишком любопытна?

– Нет! Я сейчас как психоаналитик, прощупываю твою ситуацию. Просто парни слепы как кроты и часто вообще не понимают, что происходит вокруг них. Вот я бы на месте той девочки уже точно влюбилась бы в своего рыцаря. Уверена, твоя Филиппа в тебя влюблена или на подходе, а ты и ухом не ведёшь!

– Ну, не знаю! Я сделал, что должен был, и что считал нужным, а дальше уже…

– А дальше?

– А дальше посмотрим.

Эштон забирает у меня из рук коробки с украшениями и расплачивается на кассе. Но избавиться от темы разговора ему не удастся:

– Она тебе нравится?

– Ты это спрашиваешь как сестра? Как психоаналитик или как кто-то ещё?

– Как сестра, конечно. Психоаналитик тоже подходит. А что ты имеешь в виду под кем-то ещё, я не знаю.

– Ну ладно, если как сестра, то немного да, нравится.

– Она красивая?

– Нормальная.

– Блин! Ну вот что это за ответ?! Неужели нельзя решить, красивая или нет?

– Ну а откуда мне знать какие у тебя критерии красоты? Обычная девушка: две руки, две ноги, голова тоже есть.

– Какого цвета волосы? Глаза?

– Шатенка она, глаза… эмм, не знаю, кажется, зелёные… А может и нет…

– Ну ты даёшь! Полезть в драку из-за девушки и даже не знать цвет её глаз!!!

– А что, по-твоему, нужно было сперва цвет глаз узнать, а уж потом за честь её впрягаться?

– Ой, ну всё уже, проехали! Посмотри, какое кафе классное! Давай зайдём?

– Давай.

Мы садимся на мягкие диваны у окна с видом на залив, день подходит к концу, и на горизонте, сквозь небольшие трещины в серости облаков просачивается оранжевый свет заходящего солнца.

Мы оба любуемся закатом, и Эштон опять улыбается, так мягко и едва заметно, мечтательно…

В кафе почти никого нет, кроме нас, несмотря на предпраздничную суету, и этот факт вносит свою неожиданную лепту в интимность и комфорт нашего уединения.

Я заказываю себе кофе с молоком, Эштон повторяет за мной.

– Может, ты голоден? – спрашиваю. – Парни обычно заказывают себе пиво и картошку с наггетсами.

– Какие ещё парни?! Тебе же только шестнадцать! – деланно возмущается мой гиперпереживательный брат.

– Мой брат Лёшка, например! – быстро соображаю, что ответить и тут же жалею, потому что ни одной даме толика загадочности и намеков на популярность у мужского пола ещё не мешала!

– А! Брату можно!

– А ты что, можно подумать, в шестнадцать ни с кем не встречался?

– Я – парень, это совсем другая история.

– Почему это другая?

– Да потому что! Маленькая ты ещё, чтобы посвящать тебя в эти вопросы!

– А папа так не считает! Мне всё давно уже известно: у вас типа потребности, и вы с ними носитесь как со священной коровой, – подмигиваю ему, стараясь казаться взрослее и умнее, чем он думает.

– Ну, раз ты все знаешь, зачем же тогда спрашиваешь? – отвечает невозмутимый Эштон, потягивая кофе из своей чашки.

Решаю, что лучшим решением в сложившейся ситуации будет смена темы беседы.

– Так может, всё-таки закажем еду и пиво?

– Только если ты хочешь есть, а я не голоден. А пиво пить в компании дамы – плохой тон.

– Мама научила?

– Конечно. Больше учить было некому.

Во взгляде Эштона мгновенно появляется жёсткость, он сжимает губы в тонкую линию и словно весь ощетинивается. Какой-то частью своего мозга я соображаю, что данный эффект вызван нечаянно затронутой темой отцовства.

– Эш? – зову его негромко, и от этого непривычного сокращения он вдруг смягчается, взгляд его делается теплее, ласковее.

– Да, Софи?

– Ты когда Алекса впервые увидел, сразу узнал его?

Эштон поднимает вопросительно брови.

– Ну, в смысле, сразу понял, что он – твой отец?

– Сразу.

– И что ты почувствовал?

– Шок.

– Почему?

– Сходство действительно потрясает. Внешнее, я имею в виду. Странно увидеть собственное лицо на двадцать пять лет старше.

– Ты не знал, что вы похожи?

– Мать говорила мне, но я не представлял, что настолько…

– А… у тебя были какие-нибудь фотографии?

Эштон долго молчит. И мне становится холодно. Чем дольше он смотрит на залив, в уже опускающуюся темноту, тем дискомфортнее мне находиться с ним рядом.

– У матери было только одно фото, и подозреваю, когда она делала его, ей и в голову не могло прийти, что я его увижу.

Молчу, ожидая продолжения, и Эштон открывается больше:

– Мне не показывали ту фотографию – я сам её нашёл. И на ней… он просто спит. В постели. Больше ничего. Потом, когда мне было шестнадцать, мать случайно наткнулась на фото вашей семьи в журнале, и так мы узнали, где он и как живет.

– Значит, два года назад?

– Значит.

– Почему ты не приехал раньше?

– Я сделал это сразу же, как появилась возможность.

И снова в голосе металл и обжигающий холод.

– Слушай, давно хочу спросить, но не решаюсь… Зачем ты работаешь?

Эштон напрягается ещё сильнее.

– Ну, я в том смысле, что папа… Алекс… он ведь достаточно денег тебе даёт?

– К хорошему привыкаешь легко, а лишиться всего можно в одно мгновение.

– Чего, например?

– Да всего этого. Квартира, машина, бесконечные карты: банковские, клубные, куча вещей, одна дороже другой. Моей матери понадобилось бы работать лет пятьдесят и при этом ничего не есть, чтобы накопить подобную сумму. Хотя, может и этого не хватило бы. Подозреваю, кондо, в котором я живу, стоит больше миллиона – в этом случае ни у меня, ни у моей матери совсем нет шансов. Совсем. Поэтому я стараюсь не привыкать. В любой момент… всё может закончиться так же быстро, как и началось.

– Что заставляет тебя так думать?

Эштон какое-то время молчит, и я уже почти теряю надежду получить его ответ, как вдруг он выдаёт то, что причиняет боль даже мне, не говоря уже о родителях:

– У меня нет никаких доказательств, что он мой отец. Что, если нет?

– Самое большое доказательство – твоё лицо. Никто из тех, у кого есть глаза, не имеет ни малейших сомнений в том, что у вас общие гены! – я буквально выплёскиваю на него своё негодование.

– А что, если однажды вдруг он захочет проверить? И результат окажется не тем?

– Ты так ничего и не понял, Эштон! Наша семья УЖЕ приняла тебя, ты УЖЕ вошёл в сердце каждого из нас! Неужели ты смог бы так просто развернуться и уйти, поверив каким-то цифрам на листке бумаги?

Эштон молча отводит свой тяжёлый взгляд в сторону, словно боясь повредить им меня, а я от эмоций не могу усидеть на месте:

– А Алекс? Он полжизни растит чужих детей, заранее зная, что мы ему биологически никто, и не просто растит, да простит меня Бог, он лучший отец, чем мой настоящий, хотя и тот любит меня безмерно, но их даже сравнивать нельзя… Это не сравниваемые… планеты!

– Вы – дети любимой женщины…, – Эштон произносит эти слова так тихо, что я едва могу расслышать их.

Мне сложно понять, что творится у него в душе, а что на уме – и подавно, но во мне горит обида за Алекса, и я уверенно вещаю свои соображения:

– Алекс никогда бы не отказался от тебя, это первое, а по поводу теста на отцовство я лично однажды спросила его, и он ответил, что никогда в жизни не совершит подобную жестокую бестактность по отношению к тебе, твоей матери и самому себе – это второе. Он УЖЕ принял тебя! Принял раз и навсегда! И будет любить тебя любым, запомни это, любым!

Эштон делает глоток из своей чашки, но прекрасный вид из нашего окна его больше не интересует, он смотрит мне в глаза, и постепенно его губы растягиваются в улыбке. Я понимаю, что больше мой собеседник ничего о себе не расскажет. Лимит искренности исчерпан.

– Расскажи лучше, кто именно обижает тебя в школе? – внезапно заявляет.

– Зачем это?

– Ну так я с ним разберусь! На правах старшего брата!

В один момент напряжение между нами лопается, мы оба смеёмся, шутим, делимся историями из школьной жизни и не замечаем, как этот чудесный вечер, подаренный нам судьбой, незаметно подходит к концу.

Прощаясь, я обнимаю Эштона и с ужасом обнаруживаю, как тяжело мне оторваться от него: ни одни родственные объятия ещё не приносили мне такого удовольствия…

Глава 9. Ожидание

Nelly Furtado – All Good Things (Come To An End) (US Version)

– Я видела его, – сообщает недовольный голос Кейси вместо приветствия.

– Кого?! – сонно переспрашиваю.

– Эштона твоего!

Мой организм просыпается почти мгновенно, сознание быстро заполняет школьный шум и гам, глаза различают ядовито-розовый цвет йога-штанов подруги, сидящей на подоконнике. Не без удивления отмечаю, что она опять сняла весь свой пирсинг, который ещё вчера делал ее похожей на новогоднюю ёлку.

– Отец опять дал тебе денег? – вырывается вопрос.

– Нет. Я же говорю, видела твоего брата и…

– И…?

– И это имело своё влияние на состояние моего внутреннего мира: он расцвёл. Сейчас в моей душе – весеннее цветение сакуры, поэтому внешние атрибуты потеряли актуальность!

– Серьёзно?

– Абсолютно. Поэтому у меня к тебе дело. Когда ты увидишь его в следующий раз?

– Кого?

– Эштона, разумеется!

– Ну… он обещал прийти к нам на Рождество, то есть примерно через неделю.

– Тогда я заявлюсь к вам в гости. Можно?

– Нет! Ты опять будешь строить глазки Алексу! Ты не понимаешь…

– Всё я понимаю! Твоя мать – мудрая женщина, поверь, до таких мух как я ей и дела нет! Это просто игра, невинный флирт! Жизнь невыносимо скучна, и такие вещи делают её всего лишь менее однообразной! Кроме того, твой секси-папочка меня больше не интересует, есть кое-кто получше! – Кейси многозначительно мне подмигивает.

– Если ты об Эштоне… – до меня вдруг доходит суть происходящего. – А где, кстати, ты его видела?

– В молле. Вчера.

– Мы там вместе были!

– Да, пили кофе в Хортоне. Я видела.

– Почему не подошла?

– В шоке была. Ты когда сказала, что он красивый, не уточнила, насколько! Я вчера спать не могла… Это не парень, подруга, это ходячий секс!

– Фу, какая ты!

– Короче, ты определяйся уже давай, брат он тебе или не брат, и если нет, то держи меня подальше – я невменяема, во мне разом проснулись все инстинкты, а вместо крови гормональный коктейль! И знай, когда я в таком состоянии, как сейчас, на такие пустяки как женская дружба мне наплевать! – подруга многозначительно поднимает кверху свой указательный палец.

– Кейс, мне он нравится, сильно. Это не шутка. Я никогда не видела и не увижу в нём брата. И он первый, в ком я подозреваю мужчину, похожего на моего. Поэтому, прекрати свои игры, пожалуйста!

Кейси достаёт сигарету, медленно закуривает её, с чувством затягивается, и я уже знаю, что сейчас мне придётся выслушивать её философствования:

– Видишь ли, дитя моё…– как всегда издалека начинает она. – Жизнь очень жестокая штука. Ты, правда, веришь в любовь до гроба, начавшуюся в шестнадцать лет?

– Мне далеко ходить не нужно – родители перед глазами!

Кейси смотрит некоторое время на меня, обдумывая мои слова, ведь она в общих чертах знает историю моих родителей и именно в связи с этим всё ещё верит, что её отец, прославленный адвокат, продолжает тайно разыскивать свою первую любовь – мать Кейси.

– И ты всерьёз рассчитываешь, что он женится на тебе вот прямо сейчас в восемнадцать, и вы будете вместе до конца жизни?

Теперь моя очередь подвиснуть в раздумьях. По правде говоря, так далеко я ни разу ещё не заглядывала. Предел моих мечтаний на сегодня – это поцелуй. Я даже о сексе с парнем ни разу не думала, не то чтобы о семейной жизни!

– Со свадьбой мы пока подождём! – уверенно заявляю.

– Минимум лет десять. Минимум. А скорее всего – двадцать. В наши дни мужчина созревает для семьи годам к сорока – это статистика, детка. И за эти годы, до его сорокалетия, я имею в виду, ему не раз захочется свеженького! Так что, мой тебе совет – не влюбляйся в него. По крайней мере, слишком сильно.

– Разве это можно контролировать… – отвечаю, задумчиво глядя в окно.

Правда, разве можно? Можно запретить себе или приказать полюбить кого-либо?

This Never Happened Before – Paul McCartney

Мой телефон брякает очередным сообщением от Эштона: он никогда не интересуется как у меня дела или самочувствие словами – просто шлёт мне картинки. Не совсем обычные, все они – до ужаса смешные! Иногда настолько, что я не могу сдержать свой смех и давлюсь им прямо в классе. Ещё немного и учителя начнут жаловаться родителям!

Подготовка к Рождеству ещё никогда не была для меня такой основательной. Я только платье своё выбирала недели две, что уж говорить об остальном!

– Не припомню, чтобы ты так усердствовала перед праздниками! – ехидничает мама.

– У тебя просто память плохая! – отвечаю.

– Раньше не замечала! – улыбается ещё шире.

– А она имеет свойство с возрастом портиться, мам!

– Ну вот, Лерусь, – вмешивается Алекс, – нас с тобой уже и в старики записали!

– Неправда! – восклицаю. – Плохая память – это ещё не старость!

Алекс смеётся, обнимая меня за талию, целует по своему обыкновению в макушку и заявляет:

– Я видел твоё платье!

Мгновенно замираю, потому что Алекс – единственный человек в нашей семье, кто хоть что-то понимает в хорошей одежде.

– Оно потрясающее! Думаю, для выпускного бала в школе нужно будет выбрать такой же красный оттенок.

– Уверен?

– Абсолютно. Он подчёркивает красоту твоих волос и идеально подходит к цвету кожи. Ты как мороженое крем-брюле в клубничном джеме! – подмигивает мне, улыбаясь. – То, что нужно, согласись!

И я расплываюсь в улыбке – никто не умеет так искусно повышать мою самооценку, как отец! Вот совсем никто!

Утром двадцать пятого декабря в доме суматоха – все несутся к ёлке проверять подарки, коих под ней всегда горы – отец обожает выбирать и дарить всякие особенности, готовит их обычно задолго до праздника, продумывает все детали, привозит или заказывает из-за границы. Но в этом году моё сердце трепещет вовсе не из-за них, а потому, что вечером я увижу, наконец, Эштона!

Эштон… Каждая буква в этом простом имени кажется мне самым прекрасным, волшебным звуком на земле…

Я закрываю глаза и вижу его лёгкую улыбку, глубокий карий взгляд, ямочку на щеке… Так хочется обнять его, прижаться, ощутить его силу, согреться теплом, раствориться в безмятежности…

– Сонь! Ты чего в облаках-то витаешь? Подарки открывай! – моя разлюбезная сестра Аннабель стучит мне по голове подарочной коробкой и жуёт какие-то заморские сушёные фрукты – она их страсть как любит, и Алекс об этом, конечно же, очень хорошо знает.

– Не видишь, что ли? Она ж влюбилась! – вопит на весь холл Лурдес, измазав губы и щёки в шоколад своих любимых конфет. На ней уже надето просто невероятное платье из нежнейшего полупрозрачного шифона ментолового оттенка, таких у нас не купишь!

– Боже! Откуда у тебя это платье? – восклицаю не в силах сдержать свой восторг.

– Под ёлкой было! – отвечает моя средняя сестра, набивая рот очередной порцией конфет.

– Алекс, а помнишь, в юности у тебя была футболка такого же оттенка? – мечтательно тянет мама. – Ты в ней такой был… ми-и-илый!

– По правде сказать, не очень помню, – признаётся отец и тут же лезет к маме целоваться.

Я сразу отворачиваюсь, чтобы не мешать им.

– Ну как не помнишь?! Когда ты жил в своей крутой этой квартире в Кишинёве, ты в ней всегда … эм… в неё переодевался!

– Припоминаю… Кажется. Слушай, ну и память у тебя!

– Это ж первые впечатления, мужчина! Из них складывался твой образ в моей голове!

– Ах, образ… Если мне память не изменяет, то в мою квартиру ты попала, когда мы уже…

– Так, всё, проехали! Не помнишь и не надо! Надо будет купить похожую и напялить на тебя. Освежить память!

– Так купи! Я только её и буду носить, если кое-кто находит меня таким «ми-и-илым» в ней!

The Clientele – (I Can't Seem To) Make You Mine

Я открываю свои коробки: в них платья, не хуже, чем у Лурдес, арабские духи, бельгийские трюфели, французские безделушки из антикварного магазина, которыми я обожаю украшать свою комнату. Наконец, разворачиваю самый маленький подарок и в коробочке от Cartier нахожу просто потрясающий серебристый поясок с изящным бантиком, украшенным камнями, похожими на бриллианты. Я не в силах сдержаться:

– Боже, Алекс, не могу поверить! Неужели это мне?!

Папа, натягивая очередной связанный мамой голубой свитер, отвечает:

– Конечно, Соняш, тебе!

– Не слишком ли дорого? – вопрошает маман с очевидным недовольством в голосе.

– А при чём тут я? Все вопросы к Санте! – отвечает ей Алекс, смеясь.

Мама только качает головой, распечатывая коробочку, предназначенную ей, и вынимает из неё браслет с сердечком. Лурдес мгновенно пеленгует его и поёт медовым голосом:

– Ма-а-ам! Если тебе не нравится твой браслетик, то я бы с удовольствием его приютила!

– Во-первых, мой браслетик мне нравится, и я никому его не отдам, во-вторых, железное правило никто не отменял – до шестнадцати никаких бриллиантов.

Отец обречённо разводит руками: я, мол, тут ни при чём!

Лурдес выпячивает нижнюю губу и, уже запустив режим слёз, клянчит:

– А Соньке можно, да?! У неё там на пояске точно не стекло!

– Соне уже исполнилось шестнадцать лет, дорогая! Все правила соблюдены, так что не устраивай дискуссий! Мне такое платье в мои двенадцать лет и не снилось даже!

Папа обнимает Лурдес, приговаривая:

– Всего четыре года осталось, доченька! И как только тебе стукнет волшебное число, вот мы с тобой оторвёмся!

Мама недовольно ворчит:

– Алекс! Сколько можно уже повторять: не балуй их слишком сильно!

– Девочек обязательно нужно баловать! И целовать, и обнимать побольше! – тонкий намёк матери на недостаток ласковости.

Обменялись любезностями. Фактически, это почти ссора у родителей, максимум разногласий и выяснения отношений. На большее они не способны.

Мама снова качает головой, выражая своё недовольство:

– Девочки! За работу! Вечером придут гости, нам с Эстелой нужна помощь на кухне.

– А Эштон придёт? – интересуется Лурдес, и я чувствую явную конкуренцию с её стороны.

– Да, придёт. Обещал, по крайней мере, – отвечает ей отец.

– Может, заедешь за ним? – спрашивает мама.

– Посмотрю, как управлюсь с делами. Но постараюсь! Он, кстати, получил водительскую лицензию вчера!

– Ну, Слава Богу! – с выдохом восклицает мама, улыбаясь. – Но ехать к нам ему далеко и небезопасно – опыта ведь ещё нет серьёзного!

– Смотрите, смотрите! Снег пошёл! – пищит во весь голос Аннабель.

– И правда, снег! И хлопьями! Чудеса… – глаза у отца загораются детским восторгом.

– Ну надо же! Прямо в Рождество снег пошёл! Как никогда… Это подарок, дети! Этот год должен быть замечательным! – наша мама – самая большая оптимистка в доме.

Мы всей толпой выбегаем на террасу, ловим снежинки ртом и руками, пока они не перестали сыпаться, ведь снег в наших краях – это почти чудо!

Снежные хлопья тихо ложатся на уставшие улицы моего города, скрывая пёстрое, модное, неприглядное и уродливое под первозданным в своей белизне покровом. И это, надо сказать, самое умиротворяющее зрелище из всех возможных – снегопад в Рождество!