Читать книгу: «Скелеты в шкафу благочестивого семейства. Роман», страница 3

Телефон неумолимо садил батарею. Ближе к вечеру, Игорь взял трубочку, достал зарядное и увидел двадцать пропущенных вызовов. Не успел он выпустить его из рук, как экран загорелся снова.

– Слушаю! – голос прозвучал сухо.

«Ты где пропал?!»

– И тебе добрый вечер, с дочерью все хорошо, мы гуляли, ели, спали. И вообще, я с дочерью, а вот где ты ш…. – Оборвал себя, решив не опускаться до ругани.

«Не придирайся к словам. Почему не звонишь?»

– А должен?

«Конечно, ты должен мне звонить!»

– Прости, если ты не знала, то поясню, я никому и ничего не должен. Кроме дочери. Перед тобой же, в особенности, у меня долгов нет.

«Дуешься? Я что, не имею права на отдых? – Игорь промолчал. – Ты чего молчишь, я с кем говорю?»

– Лера! Я тебя очень люблю. Но это не помешает мне сказать следующее: последние годы отдых стал для тебя работой! Это первое. Втрое – умерь пыл и измени тон, если хочешь со мной разговаривать.

«Да пошел ты…»

– Вот и здорово. – ответил Игорь потухшему экрану. – Значит, так тому и быть. – Нажал кнопку: – Жан! Вы дома?

«Подъезжаем. Есть новости?»

– Я принял решение.

«Увидимся через полчаса».

****

Утром, ограничив доступ жене к своим счетам, до приличного минимума в сутки, Игорь ехал в поместье и ждал ее реакции, и она не заставила себя ждать.

«Игорь! – не поздоровавшись, не спросив о дочери, заныла: – У меня что-то с карточкой».

– Что именно?

«Банкомат выдал копейки».

– Копейки? Ни в одном банкомате мелочь не выдают.

«Уууу! Ты же понял, о чем я говорю!»

– Если тысяча для тебя копейки, то я тебе не завидую. Я ограничил тебе доступ средств.

«Да как ты мог?!»

– Поверь, с трудом. Хочешь продолжать праздную жизнь, трать личные, или иди работать!

«То есть, на панель толкаешь!»

– Ну, это зависит от твоей фантазии.

«Сволочь! Какая же ты сволочь!»

– В первую очередь, я отец! Прости, мне пора укладывать Лину спать.

Недолго думая, Лера позвонила Эду, но тот сбросил звонок.

– И кто это тебе звонит в такое время? – прищурила Вел глазки.

– Лерка. Не хочу говорить, пусть задумается.

– Над чем? – Вел скривилась.

– Игорь заморозил счета.

– Да неужели?! Наконец мужской поступок. Пусть только появится, уж я с ней поговорю.

Однако звонка Вел, как, впрочем, и Ев, от Леры не последовало.

Глава 4

Лерка атаковала Игоря телефонными звонками еще два дня, а потом вообще перестала звонить. Жанну пришел отчет из банка, что она сняла немалое количество средств со своего счета и купила билет по безналу.

– Едет домой! – объявил он семье, когда все собрались в большой гостиной.

– Вот и хорошо! – за всех ответил Эд. – Пора решить этот вопрос.

Жан посмотрел на семью и, встретившись взглядом с женой, вздохнул, поправил ворот рубашки, словно тот ему очень мешал, и начал:

– Я попросил вас всех приехать, потому что хочу кое в чем признаться.

– Ты выиграл миллион! – усмехнулся Дэн.

– Не совсем. – тихо ответил на его шуточку Жан. – Я не знаю, с чего начать… Дело в том, что поступок Леры…

– Отец! – Эд решил ему помочь. – Это без вопросов, мы все в гневе, шоке и даже больше. Подобное поведение, без сомнения, надо пресечь!

– Эд, сын, не перебивай меня, пожалуйста. Я сам буду сто раз сбиваться. Именно она натолкнула меня на откровенный разговор. Скажу сразу, я хотел поговорить только с вами, так сказать, по-мужски, но вовремя понял – мы семья, одна, большая и дружная! Если я в чем-то виноват, то перед всеми.

– Жан, ты хочешь сказать, что Лерка умчалась не без твоей помощи? – спросила Вел, видя, как он волнуется.

– Нет, дочь, не это. – он прошелся, стал ровно посредине. – В общем так! – Жан взял себя в руки, выпрямил спину и смотрел на сыновей. – Дети, я был не совсем откровенен с вами, всю жизнь. Дело в том, что я пережил подобное, много лет назад. Мама Эдгара не умерла при родах, как я вам говорил. Она нас бросила.

– Что?! – не сдержался Эд, побелев, как полотно. – Ты хочешь сказать…?

– Да, она как Лерка, сбежала, когда ты был совсем маленьким. Просто собрала вещи и уехала, не сказав ни слова. Эд, прости, но…

– Жан, прекрати извиняться! – вставила Виен. – Ты действовал, оберегая детей.

– Да, но это не оправдание. Я бы может и не вспомнил об этом, если бы не поступок Леры. Теперь поздно оправдываться, я понимаю, но, несмотря на это, должен все рассказать. Она…

– Отец, подожди. – проговорил Эд, как-то резко осунувшись. – Я ей был не нужен? И она ни разу не вспоминала обо мне?

– Не могу сказать, что ею двигало, не знаю. Эд, тогда телефонов не было, а писем она не писала. Сын!

– Все! Оставим это, пожалуйста. – сказал Эд и уставился в пол. – Уехала и уехала. Значит умерла. Мог бы и раньше сказать правду. Но теперь все. Забудь! – он нервничал, кусал губы, ломал пальцы. Злился, не понимая на кого больше.

– Эд, я не хотел чернить ее имя. Прошу тебя, выслушай все до конца!

– Отец, разве ты не все сказал? Считаю, что и не стоило начинать этот разговор.

– Да как же вы не поймете?! – Жан заметил, что Дэн собирается поддержать брата и поспешил высказаться: – Вернее, не хотите понять и дослушать. Дайте мне пять минут. Я хочу, чтобы вы все знали.

Эд поднялся, собираясь покинуть комнату, Вел усадила его на место и держала за руку:

– Прости, но мы выслушаем Жана. А потом ты спустишься, истерзаешь грушу в клочья, до самого песка. Все равно надо покупать новую.

– Как скажешь. – безразлично ответил Эдгар и опустил голову.

– Вот и ладненько, вот и славно. – Вел погладила мужа по плечу и подняла глаза к свекру: – Жан, сам понимаешь, такое не каждый день слышишь. Ты говори, мы больше перебивать не будем.

– Да, я понимаю. – Жан выпил воду, смачивая пересохшее горло. Виен провела по его руке, улыбнулась и присела в уголке, подальше от всех. Жан, словно боясь потерять ее поддержку, прошел следом, поцеловал ее руку и став за ее спиной, положив обе руки ей на плечи, словно она давала ему силы, продолжил: – Ее не было года полтора, точно сказать не могу. В один из зимних вечеров я поздно возвращался домой, она стояла у ворот, замерзшая и совсем синяя от холода. Не знаю, может Ольга не пустила, может сама не решалась постучаться. «Жан!» – позвала она и я повернулся. Мне было больно ее видеть, в нашей глуши, в темноте, на морозе. И я подошел.

– Приехала? – она лишь пожала плечами. Сил ругаться, доказывать, выяснять что-либо, не было. Я открыл дверь: – Входи!

– Нет. – замотала она головой и сделала шаг назад. – Я не могу войти, там семья.

– Семья. Вся. Кроме…

– Не надо сейчас об этом. Я виновата, хочешь – прогони, я пойму. Хочешь – четвертуй.

– Что ты хочешь?

– Кусок хлеба и переночевать. У меня совсем закончились деньги… – Она замялась, и я тогда подумал – стесняется спросить о сыне. Она, словно услышала мои мысли. – Как сын?

– Растет. Можешь переночевать в домике, там тепло и есть чем подкрепиться. Деньги?

Я, глупец, достал все, что было, и отдал ей, тут же:

– Это все, что у меня есть с собою. Где твои вещи?

– Вот. – Показала она на небольшой саквояж.

– Пойдем. Утром встретимся, когда ты выспишься и согреешься, поговорим.

Она пошла за мной, больше не сказав ни слова. Михаил встретил ее не приветливо. Даже более чем, но ушел, оставив одних. Разговор не клеился и я, извинившись, оставил ее одну. Шел в дом, думал, надеялся, идиот, что она увидит сына, как тот вырос, какой стал… и опомнится, останется. Мало кто не ошибается. Ну, сорвалась, нервы, с кем не бывает.

– Ужинать будешь? – спросила меня мать, и я по взгляду понял – знает.

– Спасибо, не хочу.

Эд спал в кроватке, у меня в спальне. Я долго любовался им и всю ночь думал о ней. Утром, отдав сына няньке, первым делом пошел в сторожку, но ее не было. Сердце словно оборвалось.

– Михаил, где она?

– НЕ знаю, я зашел растопить, а тут пусто.

– Ты и не видел, как она выходила?

Я ему не поверил, честно говорю – не поверил.

– Нет! – ответил он. А я бросился в комнату, где она должна была ночевать. В надежде, что он не заметил, ошибся, или на крайний случай, она оставила записку.

– Жан! Я видел следы экипажа у двора.

– Спасибо! Бог с ней.

Закрывшись у себя в комнате, я первым делом стал вспоминать, сколько денег я мог ей отдать и надолго ли ей хватит. Затем корил себя, что не сказ ей всю правду о себе и тут же радовался, что не сделал этого. А летом, этого же года, Эд увидел ее, гуляя у моря с няней. Ольга сразу мне сообщила, что она явилась. Я как скаженный помчался, мечтая об одном – забрать сына! Не подпускать ее к нему. Дать ей денег, сколько захочет и что бы мы ее больше никогда не видели в нашей жизни. Эд с нянькой гуляли, а она тихонько так, сидела в стороне и любовалась им, как же она смотрела на него! Сколько нежности и раскаяния было в глазах! Я успокоился и медленно пошел к Эду. Ты, сынок, набирал песок в кулачки и пересыпал его горкой, поглядывая на нее. Я присел рядом, уже не торопясь тебя уводить. Не знаю, чего было больше в моей душе – гордости за тебя, или желания сделать ей больно. Да и пугать тебя не хотелось…. А ты все косил глазки в ее сторону. Как-то неожиданно пошел к ней, говоря: «мама, мама» …. Как же мне хотелось выть! Бросится, забрать тебя, увести как можно дальше, но я сидел и ничего не делал. Ты подошел к ней и так нежно проговорил: «Мама! Идем домой. Ты будешь с нами жить». Твои ручки кольцом сомкнулись на ее шее. Ну не смог я оторвать тебя от нее. Ты взял ее за руку и тянул: «Будешь мамой, будешь с нами» ….

Она смотрела на меня, глазами побитой собаки.

– Идем! – это было все, на что меня хватило. Взял тебя на руки, она пошла следом. Сидела тихо, пока тебя, сын, кормили и укладывали спать.

– Я посплю. – сказал ты ей, еле выговаривая половину букв. – Ты будешь ждать?

– Буду! – ответила она и расплакалась.

Потом мы долго с ней говорили, не хочу вспоминать всего, что наговорил ей. Она соглашалась, кивала, не оправдывалась, не пыталась оспорить обвинения. Ольга вошла на средине разговора, заявила: «Пусть остается»! Сразу же ушла.

– Прости, прости, прости! – запричитала она. – Я была глупой. Хочешь, буду прислугой, нянькой, посудомойкой!

– У сына уже есть няня, очень хорошая и преданная. – Возможно, мои слова прозвучали жестоко. Я не смотрел на нее, мне было больно ее видеть. – Живи. Мне даже интересно, сколько выдержишь.

Старался с ней не встречаться. Так прошло около полугода. Мы постепенно начали общаться. Вроде все стало налаживаться. Сам не знаю почему, но я ей опять поверил. Ольга уехала, не высказав ни мне, ни ей своего мнения, оставила нас одних. Я тогда даже рад был, ни сомнений, ни влияний, ни поддержки. Да и не прислушался бы я к словам матери. Мне же тогда казалось, что твоя мать, Эд, стала лучше, чем была до…. – Жан сделал паузу, все заметили, что он нарочно не упоминает имени. Вот только почему, у женщин были разные предположения. Ев думала – боль возродилась. Вел, что ненависть проснулась с новой силой, а Жан, таким образом, пытается ее погасить. И только Виен не предполагала, она точно знала – это обида. Но не за себя, за сыновей, что сейчас, по прошествии стольких лет им приходится узнавать правду, да еще горькую. Тут Жан снова вздохнул и продолжил: – Все-таки я ее любил, раз был настолько слеп. Мы опять стали семьей, только уже никуда не выезжали, постоянно жили в имении, втроем. Ты, сын, любил ее. Не отходил, следовал за нею всюду, словно хвостик и, как маленький джентльмен, ухаживал за ней. Скамеечку подашь, чашечку отнесешь, цветочек найдешь, ей несешь. Привезу тебе сладостей – ты ей в первую очередь даешь, а затем уже сам кушаешь….

Однажды она мне сказала:

– Я тебя прошу только об одном, не говори Эду, что я его бросала. Лучше скажи, что его мама умерла, а я новая.

– Зачем? – не понял я, – он же еще маленький, не помнит. – Сказал, а с плеч, словно груз упал. Ведь мы никому не говорили, что она …, весь Род знал о смерти моей жены. Вернее, говорили, что она тяжело больна, подстраховываясь. Ольга была против, но я уговорил, отец поддержал. Почему так решил? Да много было причин и одна из них та, что я не мог признать себя слабым, показать всем, что совершенно не умею разбираться в людях. Я! Сын Ольги. Скорее всего, это тоже было не маловесной причиной, почему Ольга согласилась врать. В общем, как бы там ни было, а жизнь пошла своим путем. Она сильно изменилась и в первую очередь внешне. А в связи с тем, что ее мало кто видел, вполне можно было говорить о новом браке. Ну, похожи. Да в те времена все старались быть на кого-то похожим, чтобы не выбиваться из общего плана. В общем, я принял ее предложение и не смог сдержать эмоций, она это заметила:

– Что улыбаешься? Я предложила то, что давно уже сказано? Вельможи Гаи не смогли признать, что никчемная женщина осмелилась бросить завидного мужа? Не злись, я не хочу тебя обидеть. Давай, признавайся.

– Почти. Ты же знаешь нашу большую семью…

– Не поясняй, это даже лучше. – отмахнулась она от дальнейших моих слов. – Меня мало кто видел, а кто видел, вспомнит ли, какой была на свадьбе. Ох, как вспомню, самой смешно, я же тогда была увешана накидками, как матрешка. Нет, правда, я не зря тебе предложила, самой легче – не будут коситься, ваши напыщенные барышни, и тыкать пальцем, мол, как благородно, Гаи простили и приютили!

А в скором времени меня постиг новый шок. Примчалась Ольга, как ураган, набросилась на меня, даже не обратив внимания, что я в комнате не один:

– Что ты делаешь?! Ты начнешь когда-нибудь думать головой?! Хочешь опять остаться один? – орала она.

Я сидел, хлопал глазами и не понимал, что мать хочет от меня. Помню меня так задел тон, что я резко поднялся и повернулся, собрался силой вывести мать и серьезно поговорить наедине, а… твоя мать, Эд, в ноги:

– Прости, собиралась сказать, не успела. Думала, ты будешь счастлив. Да оттягивала, хотела сообщить как-то по-особенному!

По-особенному и получилось. Ольга тогда много еще говорила, так конкретно, с крепкими словами. Мальчики, я, правда, был на седьмом небе от счастья, что у меня будет еще один сын. И то, что она решилась подарить мне тебя, Дэн, говорило только о том, что ваша… мать… исправилась! Что хочет семью, хочет загладить первую неудачную ошибку. А я ни о чем плохом даже думать не хотел…. Как же мы с тобой Эд ждали братика. Какими подарками засыпали, с каким рвением выполняли все просьбы. А она принимала, так кротко глядя в глаза, благодарила, словно ей все это не важно. Фантазировала, как мы, вчетвером, будем выгуливать «подарки» … Да, да Эд, ты почему-то сразу решил, что у тебя будет братик.

Помню, как-то к нам приехали гости, Стафан с семьей, и удивились:

– Ты женился?! И нам ничего не сказал?!

Посыпались поздравления, умиления, как моя новая жена сошлась с Эдом. Ольга только бросила на нас свой взгляд, взяла их под руки и уводя, громко так объясняла:

– Простите! Боялись афишировать, временно. Вы же помните, каким трагическим был у Жана первый брак!

Ох, как я разозлился на мать! А она обняла меня и тихо так, убаюкивающее, проговорила:

– Видишь, как все хорошо сложилось. Я же говорила, что меня никто не узнает. И для твоей матушке так лучше.

И вот настал долгожданный день, родился Дэн. Такой ангелочек! Беленький, глазки ясные синие как василек. А она в истерику:

– Прости, мне плохо, можно я его завтра возьму.

Слезы, обмороки.

Хорошо у нас в доме, у одного из слуг жена недавно родила, стала Дэну кормилицей.

Пять дней она болела, жар не спадал ни на минуту, я уже просил Ольг дать ей эликсир, та отказала, довольно убедительно, пояснила отказ. Правда, не обмолвившись ни словом о грехе, о том, что та собирается сделать. Сидела с ней днями, оставляя мне ночи. Я сначала и не замечал ни выражения лица матери, ни того, что она делает, чтобы поднять больную на ноги. Жар спал, а лихорадка и истерики не прекращались. Я опять к матери, мол, неделю страдает. Опять заговорил об эликсире, мать же рассмеялась:

– Неужели ты такой слепец? Да притворяется она, нагло врет!

– Как ты можешь такое говорить? Посмотри на нее.

– Я-то вижу, а вот ты глаза то открой! Эх, сын! Устала я быть ее сторожем. Решил второй раз на те же грабли, отлично, наступай. Авось прозреешь.

И ушла, совсем ушла, больше на нашу половину не показывалась. Ночь я провел без сна вообще, а на утро опять к матери, но уже не просить, а требовать.

– Хорошо, – говорит, – дам! Только у меня условие. Три дня, всего три дня подожди, в таком-то состоянии нельзя, сгореть может.

– Ладно, подожду. – Ушел, как же я был сердит на жадность матери, на недоверие, на то, что не умеет прощать. Но, недолго злился. Пока я говорил с матерью, … взяла немного вещей, все драгоценности и все деньги, что были у меня на этот момент дома.

– Подожди! – взорвался Эд, прервав рассказ отца. – Но я хорошо помню, как она умирала и как мы ее хоронили.

– Да, сын, она умерла в нашем доме. Где-то в конце декабря, я нашел ее замершей у наших ворот. Пришла ли на заре, или провела ночь на улице, мне неведомо. Лечили ее. Ольга даже сама принесла капли, думаю, чтобы избавить ее и нас от мучений. Она пришла в себя на третьи сутки, позвала меня:

– Прощения не прошу, мне нет прощения. Я очень тебя люблю, уважаю родителей. Но я такая. И я не мать! Я умираю, мне недолго осталось, но и сейчас я не хочу их видеть. Просто дайте мне с миром умереть.

– Выпей! – поднесла Ольга ей стакан. – Тебе станет легче.

– Нет, не буду. Я же знаю, что ты хочешь меня отравить.

– Ты хоть сама себя слышишь?! Только что ты просила дать тебе умереть и тут же боишься выпить лекарство.

– Да, я умру, но не буду убита тобой! Я знаю, это ты виновата во всех моих бедах. Ты меня невзлюбила. Но я не ты, я не дам тебе согрешить.

Смех Ольги прозвучал как гром, она повернулась ко мне, всунула в руки стакан и кивнула на флакон на столе:

– Держи! Делай, как знаешь. Мало того, что она КУКУШКА, так еще и полная дура!

Больше Ольга к нам не входила. Я все же уговорил выпить травы, заваренные Ольгой, даже смог накапать несколько капель, пока… спала. И ей стало лучше. Но случилось непредвиденное. Эд пробрался в комнату, когда с ней рядом никого не было, принес Дэна. Положил на кровать, сам сел рядом. Я услышал крик и вбежал в комнату. Она сидела, забравшись в дальний угол кровати, глядя со страхом в широко открытые глаза Дэна, его курчавые волосики, как лучики, светились от огня в камине. Нянька сидела в стороне и испуганно смотрела на эту картину.

– Унесите! – истерически орала … – Унесите!

– Зачем вы принесли? – спросил я няньку, схватив обоих мальчишек и уводя с глаз.

– Но это не я! Это Эд. Они так тихо сидели, пока госпожа спала.

Естественно, дети испугались, разрыдались, я не знал, за что хвататься. Вас бросил на няньку, говоря:

– Идите милые мои, дорогие! Мама очень больна.

Признаюсь сразу, я с большим трудом, уже тогда назвал ее мамой, но я не знал, как вас, сыновья успокоить. А ночью она умерла. Вот это ты и помнишь.

Только после ее похорон, мы решились на то, чтобы сделать вторую могилу. Мы не смогли похоронить ее в склепе, это было бы кощунством по отношению к фамилии, но табличку с именем повесили, а ее похоронили на городском кладбище, как положено, пригласив Род.

Вот так и получилось, что из-за своего стыда, я всем говорил, будто мои обе жены скончались после родов.

Жан замолчал, остался стоять, опустив голову, боясь смотреть в сторону детей. Ев первой проявила свое отношение к повествованию свекра. Поцеловала Дэна, всхлипнув, обняла Жана:

– Не кори себя, ты все сделал правильно.

– Простите, я не мог поступить иначе.

– Конечно, не мог! – поднялась со своего места Вел, все еще держа за руку мужа, подошла к Жану. – По мне, так ты дважды совершил подвиг. Тогда – уберегая мальчиков от боли и сейчас, решившись открыться. Жан, ты лучший отец, ты вырастил таких сыновей, один! Ты сделал из них настоящих мужчин, любящих и уважающих женщин! И они это понимают. Спасибо, дорогой мой Жан. Ты не травмировал их юный мозг. Я почти уверена, узнай они это в детстве, могли бы возненавидеть женщин. И у меня бы не было такого замечательного мужа, а у Славок лучшего отца. – поцеловала Жана и сжала руку Эда, подталкивая сказать отцу пару приятных слов. Эд освободился от нее, не смотря отцу в глаза, произнес:

– Спасибо. Правда, ты все сделал правильно. А сейчас, простите, мне надо побыть одному.

– Эд, брат, подожди!

– Нет! Не говори со мной сейчас, Дэн, пожалуйста! – Эд был на взводе и каждую секунду мог сорваться на крик. Все это видели, а Виен слышала то, что клокотало и разрывало его изнутри. Он уже почти вышел, когда почувствовал руку брата на своем плече. Сбросил. – Это не тебя, а меня бросили дважды. – не оглядываясь, ушел. Дэн так и остался стоять, растерянный и взъерошенный. Он еще не осознал всей глубины сказанного братом и очень боялся за него. Затем повернулся к отцу:

– Все эти сложности мне не понятны. Но ты, наверное, был прав. Тогда, в далеком прошлом. Но мы – то, давно выросли. Я не знаю, как бы поступил сам, и предполагать не берусь. Почему, почему ты не сказал нам раньше? Не пришлось бы так краснеть. – Он собрался уйти, пряча глаза от Ев, почему-то стыдясь ее, словно жена могла из-за этого с ним разорвать все отношения. Опять остановился. – А знаешь, одного не могу понять, о чем ты, все-таки, думал в первую очередь – о своем лице, о чести семьи, или о детях? Да, теперь это уже не важно. – Дэн махнул рукой. – Ты поступил, как посчитал нужным. И сейчас мне все равно. Да, мне все равно, бросили меня, или нет. Вот так. – Он собрался уходить, Ев, отпустив Жана, окликнула его:

– Дэн, подожди! Прошу, пойми хоть ты, Жан думал только о вас! Ему параллельны все остальные. Это только кажется, на первый взгляд, что он боится осуждения со стороны. Но я-то знаю, и ты знаешь, что он все делает, только для нашего благополучия! Дэн! Услышь меня. Вы же ни разу не думали о том, что вас не любили! Это намного тяжелее, чем вы сейчас надумали себе. Вы были маленькими, он уберег вас от боли, страха, да, в конце концов, чувства ненужности! Вы же жили полноценной жизнью!

– Да, любовь моя, я тебя услышал. Женщины бывают разные. Мне, нет, НАМ – повезло! Прости, пожалуйста, там Эд и ему хреново!

Ев смотрела на опустевшую дверь, приподняв бровь:

– Что же это такое? Что за реакция?

– Этого я и боялся. – ответил Жан. – Всю их юность намеревался признаться, но так и не смог. Они меня возненавидят.

– За что? – Не унималась Ев.

– Я их учил и требовал, всегда и во всем, быть честными, откровенными и как бы там ни было, не преступать правды. А сам? Сам же все перечеркнул.

– Да все правильно ты сделал. – Вел подошла к двери и прислушалась, стараясь понять, где делся муж. – Ты лучше, чем я думала. Восхищаюсь! Они поймут, все поймут. Жан, родителей не выбирают, но я знаю одно, мне было бы все равно, благодаря кому я появилась на свет. Главное, кто подарил мне тепло и заботу, кто был рядом. Жан! Они придут в себя и оценят, по достоинству, твой поступок. Я пойду, ладно? Устрою ему промывание мозгов.

– Вел. – попытался вставить Жан.

– Да не переживай ты за Эда, он большой мальчик, выживет, правда.

Ев так же поцеловала свекра, подмигнула и убежала говорить со своим муженьком. А Виен, покопавшись немного в головах каждого и поняв, что трагедии не ожидается, подошла к мужу:

– Я конечно и не ожидала такого. Слышала твои воспоминания, но они были не столь негативные, как есть на самом деле. Жалеть тебя не буду, ты у меня крепкий, как кремень. Тебе не нужна жалость. Если честно, я бы так же поступила. Зато я теперь понимаю поведение Ольги. Все стало на свои места. Да…. Теперь понятно, почему она опасалась, что я так же возьму и испарюсь. И твое поклонение ей, стали ясны. А эта тайна – пустяк! Иногда скрывая нечто, мы сохраняем доброе имя о человеке, пусть мелком, даже никчемном. Гораздо хуже, когда ни за что поливают грязью. Сохранить доброе имя намного сложней. Я так люблю тебя! И мальчики тоже. Все образуется.

– Думаешь?

– Уверена!