Двойня в подарок-2. Семья

1

Тимофей

Дождь отчаянно барабанит по лобовому стеклу. Дворники разгоняют потоки воды сначала в одну сторону, потом в другую. Вглядываюсь в свинцовое небо, и на душе становится тревожно. Аж сердце останавливается от безысходности.

«Скоро. Уже скоро», – стучит оно, предвещая беду.

Решительно обрываю глупую панику. О чем волноваться? Лера и дети рядом. Друзья катят сзади. Ничего не предвещает. Но мне это чувство отлично знакомо. Екает в груди тревожный звоночек. Словно предупреждает. Так иногда бывает перед совершенно провальными процессами.

«Забывай», – советует здравый смысл. А рука инстинктивно ложится на Лерину коленку.

– Принесла же их нелегкая, – намекая на родственников жены, отряхиваюсь я от грустных размышлений.

– Они не уедут, – вздыхает Лера, поворачиваясь ко мне. Смотрит жалостливо, словно сама виновата.

– Не думаю, – отмахиваюсь я легкомысленно. – Нашли тебя. Перед соседями отчитаются и забудут.

– Вы ошибаетесь, Тимофей Сергеевич. Мои родственники никуда не денутся. Вышла б я замуж за обычного человека, они бы с Ниной умотали первым же поездом.

– Может, их выслать под каким-нибудь предлогом? – вздыхаю я театрально.

– Они противные, – напоминает Лера, как будто я этого сам не знаю.

– Хорошо, что ты сбежала ко мне, – целую ее наспех на светофоре.

Лера отвечает таким же поспешным поцелуем. А когда машина трогается, проводит ладошкой по моему бедру. Жест немного наивный и детский. А моя жена – точно не умудренная опытом жрица любви. Но от простой ласки сердце выпрыгивает из груди.

Закричать хочется от счастья. Что там орут балбесы в таких случаях? Я самый счастливый человек в мире?

Но нельзя. Дочки спят.

Улыбаясь, вглядываюсь в зеркало заднего вида. Два идеальных пупса сопят в автолюльках. К моему плечу на короткий миг прислоняется голова жены. На автомате чмокаю в макушку.

Повезло!

Душу затопляет любовь. Но уже поднимает голову чуйка.

Не обольщайся, Морозов!

«Где я мог налажать?» – размышляю я, подъезжая к дому. Дело Анквиста подано в кассационный суд. И там мы выиграем без вариантов. Контора моя теперь переписана на Леру и работает в штатном режиме. Дети и жена здоровы. Что еще?

«Откуда прилетит?» – строго спрашиваю я интуицию. Но она молчит, зараза. Ну и ладно! Глупо переживать заранее.

Выдыхаю, стараясь не расплескать теплоту, переполняющую душу.

В доме мы с Лерой внезапно остаемся одни. Редкий случай. Обычно на первом этаже у нас полно народу. А сегодня вдруг тишина. И дочки спят.

– Иди ко мне, – прошу жену, шагнув почти вплотную.

Прижимаю к себе. Зарываюсь пальцами в длинные шелковистые волосы.

– Давай оторвемся, пока никого нет, – подмигиваю я заговорщицки.

– Сейчас Надя придет, – печально вздыхает Лера и добавляет негромко: – Я все думаю о маме и Нине. Они снова заявятся…

– А ты? – спрашиваю, проводя пальцем по кончику носа.

– Не хочу их видеть. Как будто что-то обломилось, – честно признается жена. Обвивает обеими руками мою шею. Тянется с поцелуем.

Крышу сносит капитально. Сейчас бы послать всех подальше и запереться в спальне.

– Если ты не хочешь, никто в этот дом не войдет, – заявляю я строго. А пальцы игриво пробираются под майку жены. – У нас есть свои границы, и мы не позволим их нарушать даже родственникам. Это понятно? – шепчу хрипло.

Жена слабо хихикает, старается держаться, но я же вижу, как она расстроена. И какой надо быть сволочью, чтобы бросить родную дочь в сложной ситуации. Не помочь…

– Не переживай, – утыкаюсь носом в макушку. Прокладываю по шее дорожку из мелких поцелуев. Осторожно веду пальцами по позвоночнику. Лера обвивает руками мою талию. Прижимается всем телом. Прячет лицо на груди.

Замираю, стараясь выровнять дыхание. Запереться в спальне сейчас не светит. Но от этой женщины меня вставляет не по-детски. Хорошо, я вовремя женился на ней.

– Ты лучше подумай о празднике. Можем устроить выездную церемонию в загородном ресторане, а хочешь, на недельку смотаемся куда-нибудь на острова, – предлагаю я, стараясь отвлечься.

– А тебя отпустят? – с надеждой поднимает голову Лера. – Правда?

– Ну не сейчас, конечно, – вздыхаю я, в который раз кляня себя за добровольно надетое ярмо. – А летом обязательно возьму отпуск. Мне по законодательству положен.

– А если не дадут, подашь жалобу в трудовую инспекцию? – улыбается жена. В глазах загораются озорные искорки.

– Вот именно! – выдыхаю я, целуя в лоб. И добавляю ворчливо: – Позвони Щербининой. Пусть задержится…

Лера послушно тянется за сотовым. А я, не теряя времени, дергаю шнурок на спортивных женских брюках.

– Тима, погоди, – смеется жена, убирая в сторону мою руку.

– Дай сюда, – тянусь я к Лериному телефону. Нужно дать Надежде сегодня выходной. У нас тут любовная терапия намечается.

Но в нагрудном кармане куртки дребезжит сотовый. И каждый вибрирующий звук смешивается с ударом сердца, заставляя трепетать от тревоги и безнадежности.

«Вот оно», – услужливо подсказывает чуйка.

Морщась, вытаскиваю айфон. Как дурак пристально вглядываюсь в знакомый номер.

– Да, слушаю! – роняю я резко и уже знаю, что услышу в ответ.

– Тимофей Сергеевич, мне очень жаль, – басит трубка и добавляет поспешно: – Вы можете приехать? Или мы пришлем представителя?

– Сейчас буду, – отрезаю я, отстраняясь от Леры. Бездумно таращусь по сторонам.

– Что? – вскидывается жена и добавляет решительно: – Тима, подожди. Я с тобой.

2. Мне бы так!

Тимофей

Мама… Что там говорит врач? Слушаю вполуха. Одно ясно, ее мучения закончились. А мне так и не удалось проститься с ней. Состояние было стабильное! Вот я и не подумал.

Выборы, семья, освобождение Феди Анквиста. Какие-то важные дела. Все это занимало меня больше.

А мама? Казалось, она будет вечно. Пусть даже старенькая и не в себе. Но я знал, что она есть.

А теперь…

– Что? – охает Лера и тут же добавляет поспешно: – Тима, подожди. Я с тобой.

– Мама умерла, – бросаю я порывисто.

И тут же жена кидается ко мне. Обнимает. Целует. И ревет белугой.

– Тимочка, мой дорогой. Как же так?

– Она болела. Отмучилась, – с трудом выдавливаю я из себя каждое слово. А сам еще до конца не осознаю, что все кончилось.

Кончилось.

– Ты в больницу? Я поеду с тобой, – взволнованно тараторит Лера. – Сейчас Наде позвоню, пусть придет побыстрее.

– Оставайся дома с детьми, – прерываю я нервирующую трескотню. Мне бы сейчас в тишине побыть. Подумать. Повспоминать.

Жена смотрит на меня ошалело. Даже замирает на месте от неожиданности.

– Ни к чему лишние хлопоты, Лер, – замечаю я миролюбиво. – Я сам съезжу в клинику. Подпишу бумаги и обратно. Толку тебе сидеть в коридоре?

– Ну если так, – грустно улыбается Лера. Смотрит виновато. – Я думала…

– Пока одна канцелярия. А завтра все остальное решим.

Осторожно целую жену в лоб. Простой, ничего не значащий поцелуй. Вдыхаю ставший привычным запах чистых волос и примешанный к нему аромат цитрусового шампуня.

На короткий миг прижимаю Леру к себе, грубым наскоком впечатывая в себя тело жены.

– Лера, Лерочка, – шепчу я, изнемогая от боли.

Тонкие пальчики проворно бегут по моей спине, шее. Оглаживают затылок.

– Тимочка, родной, – тихонечко скулит Лера. Приподнявшись на носочки, тянется с поцелуем.

Накрываю ее губы своими. Грубовато вторгаюсь в рот. Мне бы сейчас…

Отрываюсь неохотно.

Там мама. А я о всякой фигне думаю.

– Я поехал, – роняю я, отстраняясь. И добавляю нехотя: – Да не волнуйся ты так. Итог был предсказуем. Только я надеялся на хоть какое-то просветление. Хотел с дочками познакомить…

– Жалко, – печально тянет Лера, обнимая себя обеими руками.

– Ляг отдохни, – киваю я напоследок.

И скатившись с лестницы, в коридоре сталкиваюсь с Богданом.

– Ты чего такой? – изумленно спрашивает друг.

– Мама, – бросаю я негромко. Только одно слово. Но Дан все понимает правильно.

– Я с тобой, – заявляет он решительно.

Киваю, натягивая куртку. И обернувшись, натыкаюсь на Леру, стоящую посреди лестницы. Вытянувшись по струнке, жена застывает лишь на секунду. В карих глазах плещутся недоумение и обида.

«Как маленькая девочка, честное слово», – морщусь я мысленно.

Наши взгляды встречаются на один короткий миг. И Лера, вспыхнув как спичка, разворачивается и несется наверх.

– Детский сад, блин, – бухтит Богдан, выходя из дома.

Понурив голову, иду следом.

Вот чего обиделась? Да еще в такой момент!

Но разбираться нет времени и сил. Потом все равно скажет, не вытерпит.

– Помнишь, твоя мама про нас говорила: «Куда конь с копытом, туда и рак с клешней»?

– Она много чего говорила! – улыбаюсь я через силу. Щелкаю брелком, открывая Крузак.

– Я поведу? – предлагает Дан.

– Не-а, я сам, – мотаю головой. – За рулем мне лучше.

Печально оглядываюсь на дом. Его для матери построил отец. Замечаю в окошке жену. Подняв руку, машу на прощанье. Лера в ответ шлет воздушный поцелуй.

«Моя крепость», – размышляю я, цепляясь взглядом за резной конек мансарды. Рассматриваю панорамные окна первого этажа.

«Наша крепость», – поправляюсь поспешно. Никому не позволю навредить моим жене и дочкам.

Перед глазами тут же появляется расплывшееся в улыбке лицо тещи. Или кем она там мне приходится?

«Тоже мама. Только Лерина», – размышляю я дорогой.

– А помнишь, как тетя Роза нас ругала, когда мы в лес пошли за земляникой?

– Ага, – киваю я, улыбаясь. – Да она просто ангел… была, – добавляю с горечью. – Сколько нам тогда исполнилось? Пять или шесть?

– Вот и я о том же. Это ж надо додуматься, удрать из детского сада и пойти в лес!

– Я бы сдох, если б мои красавицы такое откололи, – выдыхаю я чистосердечное.

– Ты, я смотрю, образцовымпапашей заделался, – усмехается Дан. – Выиграешь приз «Отец года».

– Почему, собственно, года? – хмыкаю я самодовольно. – На всю жизнь!

– Ты же обещал матери, что никогда не женишься и детей не заведешь, – фыркает Богдан.

– Наврал, ваша честь, – усмехаюсь горестно и добавляю со вздохом: – Они теперь там и видят нас.

Поднимаю палец вверх и чувствую, как захлестывает острая боль утраты.

Стискиваю зубы, смаргиваю подкатившие слезы. Сжав руль покрепче, вспоминаю родителей.

Будто снова вижу их наяву. Молодых, красивых, счастливых.

Если вдуматься, люди прожили вместе больше сорока лет. Не изменяли друг другу. Как попугаи-неразлучники, были зациклены друг на друге. Жили, строили, не замечая людской зависти и козней.

«Мне бы так!» – думаю мечтательно. И сам себя ловлю на странной мысли.

Любви не существует? Правда, Фей?

3. Мы вместе?

Лера

Сжав губы, смотрю в окно, как муж с Даном усаживаются в Крузер.

«Мне велел оставаться дома и спать, а сам поехал с Даном. Получается, его выбрал. Не меня!» – с головой захлестывает обида. И жгучая ревность. А плечи опускаются от отчаяния.

Муж выбрал не меня.

Я привычная к такому повороту. Но сейчас нестерпимо больно. Все-таки надеялась, что в собственной семье я у мужа на первом месте.

Нет, я, конечно, все понимаю! Они – друзья с детства. И Богдан хорошо знал Розалию Тимофеевну. А я даже не была с ней знакома.

Но мне хотелось быть рядом. Как там в старых брачных клятвах: «В горе и в радости». Осекаюсь, вспоминая наше «волшебное» бракосочетание. Какие клятвы и церемонии? Морозов поступил так, как ему взбрело в голову.

А теперь отверг.

Где-то внизу хлопает калитка, а затем входная дверь.

– Лера! – негромко зовет Надежда.

На ватных ногах спускаюсь вниз.

– Давай чаю попьем, – предлагаю ей.

– Не хочу, – мотает она головой. Отряхнув клеенчатый плащик, вешает его на дверь в кладовку. – Я дома поела, – добавляет, будто оправдываясь, и замечает печально: – Ужасная новость.

– Ты уже знаешь? – охаю я в изумлении.

– Шанск – город маленький, – усмехается Надя, обувая пушистые тапки. И поясняет, как маленькой: – Дан с дороги написал.

– А-а, – тяну я, заходя на кухню. На автомате открываю холодильник. Выуживаю оттуда вчерашние пироженки, сыр, мясную нарезку.

– Посиди со мной, – прошу я Надежду. – Малышки спят. Кормить их нескоро.

– Хорошо, – вздыхает она и, усевшись за стол, жалобно тянет: – Рано ушла тетя Роза. Могла еще пожить. На девчонок полюбоваться…

– Да, конечно, – соглашаюсь я на автомате. Смотрю на еду, расставленную на столе, и кусок не лезет. От волнения сводит внутренности в тугой узел, а горло запечатывает ком, сотканный из обиды, ревности и отчаяния.

Мне бы сейчас к Тимофею. Обнять его. Сжать ладонь. Просто быть рядом. Но он решил иначе.

Дрожащими руками кладу ломтик запеченного мяса на кусок ржаного хлеба. Наливаю чай из пузатого чайника. И с ужасом смотрю на еду.

– Не могу есть, – честно признаюсь я Надежде.

– Давай, – кивает она на мою тарелку. – Тебе надо девчонок кормить.

– Тяжело, – вздыхаю я невольно.

– Тиме сейчас тяжелее, – понимает мое признание по-своему Надежда. – Ты должна его поддержать, Лера.

«Я не нужна ему!» – хочется закричать.

«Одна поездка – еще не повод», – напоминает здравый смысл.

Откусив бутерброд, жую на автомате. Даже вкуса еды не чувствую.

– Надо, значит надо, – кисло улыбаюсь я Надежде. И осекаюсь, когда в коридоре приглушенно звякает домофон.

– Ешь, я открою, – подскакивает она с места. С кем-то переговаривается негромко. Открывает калитку.

«Как у себя дома», – думаю раздраженно. И выглянув в окно, замечаю, как по дорожке спешат расстроенные соседи.

Вот только сейчас не хватало наплыва скорбящих знакомых!

В доме новорожденные дети. Наверняка кто-то чихает и кашляет. Надя должна понимать…

– У нас так принято, – оправдывается она. – Народ переживает.

Киваю, но внутри просто взорваться готова.

Люди! А я нет? Да и Тимофею сейчас полный дом гостей просто необходим.

– Вот интересно, – роняю я, включая чайник. – Если бы у среднестатистической тети Дуни кто-то помер, все бы точно так же пришли? Или только к мэру города?

– Не злись, тебе не идет, – печально улыбается Надежда. – Тут только свои. С нашего квартала. Ты их тоже знаешь. У нас так принято…

– Понимаю, – вздыхаю я тихо. Наблюдаю, как дом постепенно заполняется соседями. Меня обнимают, тормошат, рассказывают какой-нибудь эпизод из жизни покойницы. А мне ничего не остается, как поить народ чаем, печально кивать и помалкивать.

Не нравится мне это! Сейчас бы лучше в тишине побыть. Мне и Тиме. Возиться с дочками, неспешно беседовать.

– А это еще кто? – настороженно крякает сидящий напротив дядя Коля. – Надюш, посмотри. Вроде не из нашенских.

– Лер, твои, – обескураженно роняет Надежда и добавляет скороговоркой: – Видимо, кто последний заходил, калитку не захлопнул.

«И что теперь делать?!» – стараюсь не заорать я. В ужасе гляжу, как озираются по сторонам мама и Нина. Не проходят, но и не отступают.

Выйти к ним? Объяснить, что не звала в гости? Так уже через пять минут весь Шанск будет знать, какая злыдня жена у мэра! Родную мать на порог не пустила.

Но и общаться не хочется. Это все равно как змей приютить.

Но и сделать ничего не могу. Ситуация безвыходная!

Нехотя бреду в коридор. И накинув ветровку, выхожу навстречу.

– А мы к тебе, Лерочка! – ласково сообщает мама. Но на меня не смотрит. Жадным взглядом окидывает дом, качели, кусты смородины.

– А ты тут хорошо пристроилась, – пыхтит недовольно Нина.

– Проходите. Будьте гостями, – бросаю я, стараясь соблюсти приличия. Пытаюсь не обращать внимания на выпады сестры.

Сейчас из кухни за мной наблюдают несколько пар глаз. И не успею я войти в дом и сказать хоть слово в свое оправдание, как сплетни снежным комом понесутся по Шанску.

– А где Морозов? – требовательно спрашивает Нина, семеня вслед за мной на высоких каблуках.

– Уехал по делам, – роняю я, не оборачиваясь.

И войдя в дом, киваю на полную народа кухню:

– Проходите.

– А что тут у тебя происходит? – недовольно интересуется Нина. Но мама ее незаметно одергивает.

– Чай? Кофе? – строго спрашивает появившаяся в дверях Надежда.

Мама растерянно улыбается. Садится на краешек табуретки.

– Водички, если можно, – просит жалостливо.

– А вы кто будете? – по-свойски интересуется дядя Коля.

– Моя мама. Ольга Владимировна, – представляю я поспешно. – А это Нина, моя сестра…

– Родня, значит. Самая близкая, – подытоживает дядя Коля. – Это хорошо. Особенно сейчас.

Сжимаю губы, стараясь не ляпнуть лишнего. Да кому какое дело, какие у меня отношения с родственниками? Но бесцеремонность посторонних людей меня бесит.

Может, Тимофею они родные и близкие. Но мне-то чужие!

– Молодцы! Сразу пришли поддержать, – кивает толстая Анжелика Акимовна из дома наискосок.

– Да, конечно, – кивает мама.

По глазам вижу ее растерянность. Она понятия не имеет, что произошло. Но так правдоподобно поддакивает. Рядом грациозной статуэткой застыла сестра. Аккуратно пьет чай из сервизной чашки. Молча оглядывается по сторонам.

Красивые. Почти идеальные…

Но у меня по поводу Нины нет никаких сомнений. Она обязательно отберет у меня то, что ей понравилось. Так всегда было. И будет!

«Погоди, – останавливаю саму себя. – Не паникуй по глупости. Ну запала она на Тимофея. Ну и что? Ты – его жена. И любит он тебя!»

«Ага, любит, – ною от безысходности. – А ехать со мной не захотел. Зато с Даном сразу же согласился…»

От едкой горечи, скопившейся в душе, чуть не реву от отчаяния. Прислонившись спиной к косяку, обнимаю себя за плечи, стараясь не выплеснуть кипящий шквал негодования. Чувствую, как в позвоночник упирается деревянная лутка. Словно напоминает.

Ты жива. Просто дыши.

Ловлю свое отражение в зеркальной горке. Бледная, испуганная, печальная.

«Где ты, Тима?» – мысленно зову мужа. И хочу только одного. Уткнуться сейчас в широкую грудь любимого. Прижаться всем телом. Ощутить кожей его дыхание. Почувствовать, как крепкая ладонь ложится на мой затылок. А губы сминают мои в поцелуе.

«Где ты, Морозов?» – вздыхаю я от безысходности и в который раз за сегодняшний вечер хочу убедиться в самом главном.

Мы любим друг друга. Мы вместе!

4. Хозяйка дома

Лера

В кармане двойным плачем взрывается радио-няня. Отлепившись от косяка, несусь наверх.

– Лерочка, я помогу, – слышится сзади мамин голос.

– Нет! Я сама! – отрезаю я, не замедляя шага. – Надь, останься тут… – кричу нашей няне, подорвавшейся следом.

Переодевание и кормление много времени не занимает. Я уже привыкла управляться сама. Мне несложно. Наоборот, здесь, с дочками, спокойнее и лучше Маленькие принцессы улыбаются радостно.

И подхватив малышек на руки, усаживаюсь на диван.

– Тихо, котятки, – прошу я, перекладывая их рядом. Быстро задираю майку, расстегиваю лиф.

«Экспресс-метод кормления двойни», – улыбаюсь невольно, когда два маленьких ротика, как по команде, одновременно захватывают соски.

А я, прикрыв глаза, пытаюсь унять навалившийся невесть откуда страх. Мать и сестра заявились к нам домой неспроста. А значит, нужно быть готовым к сплетням и гадостям.

«Ну предположим, Тима им не поверит, – отмахиваюсь я легкомысленно. – А остальные – неважно!»

Где-то неподалеку слышатся шаги. Неужели мама или сестра? И выдыхаю, когда в детскую входит Тимофей. Усталый и бледный.

Сейчас бы кинуться к нему. Обнять. Но девчонки еще сосут требовательно, и я не могу сдвинуться с места.

– Странный метод кормления, – пыхтит недовольно муж и тут же интересуется раздраженно – Что за нашествие у нас в доме? Нафиг ты напустила столько народу, Лера? – А сам, застыв в дверях, даже шаг навстречу не делает.

«Я еще и виновата!» – вспыхиваю я мгновенно.

– Я? – охаю я, шелестя одними губами, и добавляю поспешно: – Это Надя!

– Но хозяйка здесь ты, а не Щербинина, – холодно отрезает муж, выходя из комнаты. – Должна понимать…

«Даже не спросил, чем помочь», – вздыхаю я горько. Инстинктивно прислушиваюсь к каждому движению Тимофея. Вот зашел в санузел. Вот хлопнул дверью в гардеробной. А когда раздаются шаги на лестнице, уныло опускаю голову.

Так и не вернулся к нам.

– Как вы тут? – слышится от двери бодрый голос Надежды.

– Побудь с девочками, а я спущусь к Тиме, – прошу я няньку.

И уложив дочек на коврики с игрушками, бегу вниз. А там, в коридоре, Тимофей уже прощается с соседями.

Застываю в сторонке, как вкопанная. Но крепкие руки мужа выдергивают меня из толпы. Сгребают в охапку.

Прижавшись к теплому боку, чувствую, как отступают прочь тревоги.

«Интересно, а где мама с Ниной?» – думаю я, осматриваясь по сторонам. И натыкаюсь на темный от злости взгляд сестры.

«Ну и глазей! Тебе тут точно ничего не обломится!» – сообщаю ей мысленно.

Вполуха прислушиваюсь к разговорам.

– Послезавтра в час дня, – вещает соседям Тимофей, технично выпроваживая их из дома.

А когда народ расходится, берет мою ладошку в свою лапищу.

– Покормишь? Устал как собака, – признается он в сердцах. Вглядываюсь в понурое, осунувшееся лицо. В глазах плещется боль, а губы сложены в тонкую складку, придающую Тимофею отстраненный и жесткий вид.

«Ты не такой!» – хочется закричать от отчаяния и страха.

– Согреть борщ или курицу с пюре? – уточняю я несмело.

– Да что дашь, – лениво тянет Тимофей и добавляет со вздохом: – Очень тяжело, Лерочка.

Поддавшись сумасшедшему порыву, целую ладонь мужа. Затем покрываю быстрыми поцелуями лицо.

– Тимочка, мой дорогой! – тараторю я, обхватывая небритые щеки ладонями.

Легкая щетина немного щекочет кожу, словно напоминая.

Жизнь продолжается. Мы – вместе.

Муж увлекает меня в темную гостиную. Один рывок – и я тут же оказываюсь прижатой к широкой груди.

Яростным поцелуем Тимофей сминает мои губы. А затем, услышав голоса, отстраняется.

– Экстренная реанимация в условиях цыганского табора, – усмехается он невесело. – Пойдем. Люди ждут.

А на кухне уже согрет борщ. Расставлены тарелки. Богдан хозяйничает как у себя дома. И мама, надев мой фартук, моет посуду после вселенского чаепития.

Идиллия!

Вот только мне становится не по себе. Трясущейся рукой наливаю борщ по тарелкам. Сперва Тимофею, потом Богдану.

– Там у нас вроде оставались соленые огурцы, – тянет тот, поднимаясь. Ленивой походкой идет к холодильнику и торжественно оповещает всех собравшихся: – Моя мать передавала…

– В судке на верхней полке, – отвечаю на автомате.

Сажусь рядом с мужем. Любуюсь, как он жадно ест. И отодвинув пустую тарелку в сторону, внимательно смотрит на мою мать.

А та уже самозабвенно вытирает чашки. Ставит их на поднос.

– Вы надолго в Шанск, Ольга Владимировна?

Дергаюсь инстинктивно. Я их друг другу не представляла. Да и маму по имени-отчеству не называла никогда в разговоре. Значит, мой великий и ужасный Морозов наводил справки. Собирал досье. А мне даже словом не обмолвился. Да еще у меня выспрашивал. Вопросики задавал. Наверняка сверял полученную информацию.

Противно! Как же противно, когда близкий человек ведет двойную игру.

– Так мы к Лерочке приехали, – весело тараторит мама. Улыбается, словно безумно рада нашей встрече. – Мы с Ниной помочь хотим. С малышками пообщаться. Надеюсь, не стесним…

«Да ну?!» – хочется заорать мне. Но рука мужа ложится мне на коленку. Пальцы легонько сжимают кожу, словно предупреждают.

Молчи. Я сам.

– А где вы остановились? – сумрачно интересуется Тимофей. Тянется к тарелке с огурцами. Выуживает самый маленький.

– Хрустят, – откусывая, улыбается он Богдану. – У тети Гали все засолки суперские.

– Мы только сегодня приехали, – встревает в разговор Нина. – В полицию шли, когда на вас в парке наткнулись. Эта красавица, – кивает на меня недовольно, – с Моторной переехала, а телефон отключила. Вот ищи ее потом по всему городу…

В голосе сестры слышится плохо скрытое презрение. Но хуже всего, что она пытается призвать Тимофея в союзники.

Мерзкая гадина. Ненавижу ее!

– Минутку, – выставляет ладонь Тимофей, коротким жестом пресекая разглагольствования Нины. – Я вас не спрашивал, Нина. Ольга Владимировна? – буравит мать взглядом.

– Ниночка все правильно говорит, – охает та, натыкаясь на равнодушный взгляд моего мужа, и добавляет, спохватившись: – Мы примерно на месяц рассчитывали…

Замечаю изумленное лицо сестры. Но Нине удается совладать с собой, натянув резиновую неискреннюю улыбку.

– Да, да, – кивает она.

Но даже мне понятно. Перед нами разыгрывается спектакль. Немного домашних заготовок, а остальное – импровизация.

– С жильем в Шанске вы еще не определились? – уточняет Тимофей, внимательно оглядывая мою родню.

– Есть кое-какие варианты, – театрально вздыхает мама. – Но со своей семьей всегда лучше… В тесноте, да не в обиде, как говорится.

«Она точно решила поселиться здесь!» – охаю мысленно. Перевожу обалделый взгляд на мужа.

– Ну я понял, – усмехается он криво и, повернувшись к Богдану, командует невесело: – Что у нас на Моторной, Дан? Ты клининг вызывал? Квартиру убрали?

– Ага, там все пучком, – не отвлекаясь от тарелки с борщом, рапортует, жуя, Столетов.

– Тогда после ужина отвези туда Ольгу Владимировну и Нину, – замечает Тимофей и лениво поясняет моим родственницам: – Квартира там хорошая. Три комнаты. Вам будет удобно. А к нам милости просим в гости. Надеюсь, такой вариант всех устроит.

– А здесь нам места нет? – с театральной горечью роняет мама. Откладывает в сторону полотенце. Демонстративно оглядывает кухню, которая по размерам не уступает квартире родителей.

Тимофей задумчиво смотрит, будто видит мою мать впервые. Улыбается светски холодно.

– Вы совершенно правы, – кивает он коротко. И всем своим видом дает понять, что разговор окончен.

А я почему-то жду продолжения.

«Уезжайте, – прошу мать и сестру. – Сейчас самое время обидеться, возмутиться плохим приемом и уехать!»

Но мама довольно улыбается и произносит приторно-ласково:

– Спасибо, Тимофей Сергеевич… А то от Леры нашей не дождешься.