Читать книгу: «Узнай цену лжи», страница 4

Вот он, конец…

На ЧАЭС взрывы должны были прозвучать: справа и слева в шахтах опускных трубопроводов, прочно плотного бокса, справа и слева в помещения барабанов сепараторов, в пароразделительном коридоре под самим реактором. В этот момент в БЩУ4 никто не знал, что происходит, Акимов решил, что взорвался бак аварийной подачи воды СУЗ, реактор цел, нужно подавать воду. Вот они: ещё одни ошибочные действия, из-за которых радиоактивная вода шла под реактор, добавляя еще больше проблем.

Валерия Ходемчука накрыло обломками после взрыва, возле блока Б, там он и нашёл свою могилу. Владимир Шашенок получил множество ожогов, одним из первых был доставлен в Медсанчасть, где и скончался в шесть часов того же дня.

Горит кровля машзала, активная зона обнажена, но знают ли об этом работники станции? Вероятно, они в курсе лишь о том, что горит крыша, по их словам, реактор цел, подаём воду…А что же о радиационной обстановке? Дозиметры на 2000 рентген были в помещении, которое уже навсегда засыпано обломками. Измеряли прибором на 3,6 рентген, он зашкаливал. Так и доложили до Москвы: радиационная обстановка 3,6 рентгена, работать можно 5 часов…

Вызвали пожарных, но никто не сообщил о реальной опасности, хотя никто и так не знал. Первым прибыл караул лейтенанта Правика. Поэтому их силы были направлены на тушение крыши машзала. Несколько позже прибыл Кибенок со своей командой, им нужно было производить ликвидацию огня в реакторном отделении. Там пламя бушевало на разных отметках. В 5 местах горело в центральном зале. На борьбу с огнем туда бросились Кибенок, Ващук, Тищура, Титенок и Игнатенко, тот самый муж Людмилы, с которой они заключили свой брачный союз. Все приказы отдавал Телятников. В момент, когда его не было, всю работу по ликвидации огня взял на себя Правик. Неоднократно подходил к реактору, взбирался на крышу блока Б, чтобы лучше рассмотреть ситуацию. Как только появился Леонид Телятников, Правик стал его правой рукой. После того, как в реакторном отделении пожар был потушен, караул Кибенка бросился тушить пожар у самого эпицентра взрыва- у реактора. Но никто и не знал, что враг- не огонь, этого врага не видно, это- радиация. Пытались затушить радиационный поток активной зоны, но обычной водой этого не сделать…

Одним из первых стало плохо караулу Кибенка и Правика, к 5 часам утра был потушен пожар, а пострадавшие с радиационными ожогами были доставлены в припятскую медсанчасть. Людмила, узнав, что случилось с её мужем, сразу побежала к нему. Казалось бы, беременная женщина, идёт на свою же смерть, но представляла ли она это?

ИЗ РАССКАЗА ЛЮДМИЛЫ ИГНАТЕНКО:

«Они лежали на 4 этаже. Вася одно меня просил: «Уезжай! Уезжай отсюда! Пожалуйста, уезжай к родителям, я позвоню тебе. Не надо тебе оставаться здесь, в городе…». Но как тогда я могла его оставить? Я думала: «Ну как же так, он будет в больнице, в тяжелом состоянии, а я должна буду уехать.» Я говорю ему: «Мы с тобой поговорим об этом попозже. Поправляйся главное, а потом посмотрим.» Но все равно он настаивал, просил: «Уезжай, пожалуйста! Я тебя очень прошу!» …Им было очень плохо, они сильно рвали… На лице, на руках были видны отёки. Врач мне объяснил, что они отравились газами, радиоактивными… Но радиация в тот день, по-моему, не вспоминалась. Говорили. Что именно они отравились газами…С балкона видно было, как пламя было на атомной, что самолёты летали над атомной станцией, сбрасывали какие-то мешки. Потом я уже узнала, что мешки эти были с песком. В чем дело? Что произошло, ну, мы знали, что какая-то авария случилась, но что за авария? Почему моют дороги? Дети играли, обыкновенно играли, бегали в песочнице. Свадьбы шли. Город жил. В магазинах покупали люди, шли, действительно этот хлеб несли. Без пакетов, без ничего, в руках. 27 днем их отправили в Москву. И вот ребята: Толя Надюк, Миша Миховский постарались, помогли мне, провели меня на станцию железнодорожную, посадили в электричку. С трудом было сесть, народу было много, причём пустили только одну электричку.В московской клинике лежал Вася на 8 этаже… Ну, пускать не велено никого. Но после долгих уговоров, после долгих упрашиваний все-таки я вошла туда, они меня пропустили. Мне объяснили, что идти, как. И вдруг по коридору я встретила Гуськову. Она говорит: «Девушка, вы куда? Вы к кому? Я объяснила ей, она говорит: «Пройдемте со мной». Вот тогда-то она меня и спросила: «Кто вы? Что вы?» И спросила меня сразу: «У вас дети есть?» Я сказала «да». Но почему я сказала да, я не знаю. Либо почувствовала я что-то, что она меня не пустит, или ну почему я, я даже сама не могу сказать. Она говорит: «Сколько детей?» Я в ответ: «Двое». Она вслух просто сказала: «Ну ладно, тогда не рожать». Когда я пришла, Вася сидел с ребятами, играли в карты, смеялись. Они были уже облучены, но более-менее здоровы. Мы зашли с Ангелиной Гуськовой, и Вася сказал: «О, и тут нашла». Когда врач ушла, мы с ним остались вдвоём, конечно, обнялись, поцеловались. И когда мы остались в палате с ним, он мне говорит: «Ну что, попали в Москву? Хоть по такому горю, но попали!» Каждый час, каждую минуту он менялся на глазах… Менялась кожа, менялось тело… А первого мая Вася дал деньги медсестре и попросил, чтобы она купила цветы. Был салют, вечером, в Москве. Он положил их под подушку. Когда я зашла к нему, он говорит: «Открывай окно, сейчас будет салют. Я обещал тебе показать московский салют». Я открыла окно, он подходит сзади, обнял меня и подарил мне 3 гвоздички. Это был последний его подарок… А Вася уже был не в обычной палате, а в барокамере, под плёнкой. Медсёстры старались не пропускать, говорили, чтобы я уходила. Но я понимала, что я так не могу, чтобы не сидеть возле него, не быть рядом с ним. Где-то 3 мая, 4 он уже не смогу подняться. Хотя пытался, просил: «Давай, подними меня! Помоги мне подняться». Ему настолько трудно было это делать, потому что кожа отставала, трескалась, появлялись раны, тело кровило…»