Читать книгу: «Три ноты на самом краешке Земли», страница 23

5. Пожар

I

Хмурый денек. Такси мчало их по зимнему городу, который спасался от норд-веста за толстыми стенами и теплыми шубами. Казалось, вот-вот выглянет солнце – и разгонит низкие тучи, но сердитый муссон не сдавался, у него их орды, понимающие, что воруют у людей не что-нибудь, а само светило.

Вика прижалась к нему и притихла, будто не желая ничего слышать: не он, она металась без устали по городу в поисках того, кого не должно было быть на берегу, если не верить в чудо. Вблизи она казалась такой родной и простенькой, а всего минуту назад вышагивала по улице как дорогая и недоступная фотомодель. Голосом, разомлевшим от тепла – или счастья? – она спросила:

– Вон с того автомата позвоню своим, чтобы запустить… свадебную карусель, да?

Машина резко притормозила на углу у телефонной будки.

– Я – Миша, – представился вдруг водитель, где-то отыскав обаятельную улыбку. – коль мой лимузин превратился в свадебный, то на востоке это делает нас почти родственниками…

– Может быть, и орден полагается? – спросила Люда.

Смеялись дружно, Кимыч чуть не до икоты… Видимо, Вечный Праздник, встреченный ими на воде, все-таки распростер над ними благотворные крыла…

Вика с одного звонка помирилась родителями, убедила в нескольких словах, как она их любит. И они помчались дальше, на самый краешек Земли, к самым истокам надежд…

* * *

– Э-эй! Ты проскочил бараки, – глядя на часы и не веря глазам, закричал Снайпер.

– Сейчас вернемся, – хладнокровно парировал Миша. – Уж больно бухта у вас красивая, хотел добежать до берега…

У блок-поста, визжа тормозами, развернулся: море глянуло на них бурливым глазом Адониса и тихим – Обманной… Кажется, все увидели их машине – с дота, от караулки, кто-то у КПП лаборатории стоял у самых ворот… А блок-пост кого-то быстро спрятал в своих темных неживых глазницах… Снайпер тихонько оглянулся в заднее стекло машины – никого, только там, у пирса, опять какое-то скопление машин.

– Ты опять проскочил!..

Завизжали тормоза, девчата захохотали, а Снайпер не выдержал:

– Шеф, ты с утра соображал лучше!..

– Но крайний от моря нежилой!.. Заброшен, вижу…

Хотел сдать назад, но офицер остановил:

– Мы здесь выйдем, – высадив девчат и прикрывая дверь, поправил с горечью: – Слова колючие – «заброшен»… А внутри?

Девчата обернулись, поджидая, а он стоял, держась рукой за машину. Ему было отчего-то бесконечно обидно, что они проскочили барак. И этого не объяснить никому. Он посмотрел на огромный замок на двери «замка» Лолы, потом на море, сиявшее необычной для зимы синью… А внутри что-то дрожало: а что если и вправду – «заброшенный», и тогда все вчерашнее было зря или приснилось, и это не поправить никакой свадьбой, никаким счастьем…

Что же было в ветхих стенах, что хранили они? отчего их «заброшенное» тепло он не променяет на блеск и комфорт, на рай заморских островов…

* * *

– Успели! – улыбнулась Люда в коридоре, обнаружив только ей понятные признаки присутствия за дверью людей…

– Вы успели к главному! – перехватив их у двери. прошипела Дианка, приложив палец к губам. Она восхищенно оглядывала всех поочередно: кажется, они заставили и ее поверить в чудеса.

– Спит? – удивленно спросил Кимыч.

– Сочиняют песенку, чудики. Уже раз пять прибегала, читает наизусть – получается у них! – а вот улыбка радости у мамы не получалась, будто она не решила, радоваться всерьез или считать пустячной игрой. – «Море, море, твои бури и грозы, слезы мои…»

Кимыч восхищенно открыл рот, быстро опомнился и подал Диане бумажку…

– «Бракосочетание… Виктории Ивановны…» Вика, ты, что ли? В 14.30? А где ты платье возьмешь? Я тебя только в джинсах и видела… Лучше моего нигде не найдешь, оно у меня в коробке – у тебя моя фигура…

А Вика, будто не слыша, присела у детских вещей у порога, взяла в руки маленькие ботиночки:

– Неужели и я носила такие… Они холодненькие!

Снайперу хотелось вернуться и посмотреть в лицо Вики. Но он уже был у двери в смежную комнату, замер, прислонившись к стене… Узкая щель явила кусочек картинки, который мгновенно разворачивался в полотно во весь восток. Лейтенант сидел перед столом, грудью опершись на него, а Мари прямо на столе, на тетрадях, лицом к окну, за которым море сливалось с небом. Спиной опиралась на руку Николая, а второй он тихонько гладил и расправлял большой синий бант в праздничной прическе. Старенькая настольная лампа, ненужная, но изогнулась услужливо, сердобольно заглядывая в лица сочинителей…

– Где сейчас? Там?

– Нет! уже ближе.

– Какой корабль? Сильно большой?

– Да! Огромный! Форштевень-нос у него выше той скалы. Мы идем с ним на встречных курсах. Я так и крикну ему: «Большеголовый! У тебя в экипаже служит папа девочки Мари! Это совсем маленькая девочка! она живет на самом берегу океана и ждет папу… Она просила передать ему рисунки дельфинов. Пусть папа подойдет к большому смотровому прибору!»

– А как передашь?

– Мыслью! И дельфины помогут… Как почтальоны.

Девочка сникла под грузом мечты, опустила голову с бантом на ладонь, и в окно полетели ее тихие слова ко всем стихиям сразу: «Море, море, я с тобою, это даль моя…».

Замершего у двери Снайпера вдруг осенило: здесь сердце бухты Спящего Бога и душа мироздания. В маленькой головке рождается песня-мечта о бескрайней воде, а ладонь моряка открывает окно в далекий простор… Они утишают грозы, умеряют хаос, видимые только им. Они куют зовы, облекают их в стрелы слов и пускают, предупреждая силы тьмы… Возможно, все минет, все сгинет, пока спит Бог. И даже погаснет Солнце… Останется их песня, эта ладонь, охраняющая маленькую радость, и другая, с необыкновенной нежностью, как солнечный зайчик, скользящая по голове ребенка… Останется! А значит, где-то в далекой точке Вселенной обязательно загорится новое Солнце, соединяя любящие море души…

* * *

Снайпер, пятясь, отошел от двери, со страхом посмотрел на часы… На вопрос в грустных глазах Дианы приложил руку к сердцу: «Ни в каком кино такого не увидишь…». Обнял ее, маму, не понимающую своего счастья, сгреб и подошедшую Вику, скомандовал им «железно»:

– У нас пять минут, девоньки! Люда, заманивай Колю и Мари в плотный абордаж, у тебя получится. Я – в машину, ее что-то не видно… Одевайтесь шустро, миленькие…

Водитель такси сразу рассказал, куда слетал. Его огорошил прохожий страшной новостью: ночью с пирса упала в море иномарка с людьми, никто не спасся.

– Говорят, сдуло, гололед ночью был. Машину обследуют, ручник снят, в порядке… Водолазу плохо стало от увиденного… Четыре трупа!

– Молодые?

– Девки – да. А ребята, не юнцы…

Снайпер оглянулся на бухту: не унималась бесноватая, цепляет жестоко, и свадьба опять меркла, без того иллюзорная от скороспелости… Непросто, видать, отойти от края-краешка, куда заглядывать тяжело, а быть рядом надо. Лейтенант давно учуял заразу… масштабы айсберга.

– Дорогой не говори об этом, Миша… Остатков праздника жалко…

Люда не подвела. Как под конвоем появилась из «заброшенного» барака вся пестрая компания: золото погон играло с пурпуром курточки Мари, сидевшей на руках офицера, как на троне, а небесно-голубой бант ее, развивался вымпелом. Солнце выглянуло к ним на минуту! Расфуфыренная Диана плыла за ними. Вика шла золушкой, но улыбалась беззаботно и сразу за всех: свадебное платье примерила! не надо искать другого.

Люда быстро закрыла дверь барака, и чуть не строевым подошла к Кимычу, хлопочущему у машины. Он попросил парадного Лейтенанта на переднее сиденье, остальных советская прима-машина спокойно приняла на заднее. Огненная блонда оказалась жениху соседкой, и он, усаживаясь, объявил ей благодарность, тихонько напомнив о незабываемом брудершафте. А она ему в ответ – вводную, как командир:

– У нас полчасика, заедем ко мне, нельзя лететь как на пожар, подправим платье, есть пельмени из белуги… В загсе, я знаю, график приблизительный…

– А где твоя Лола-соседка? У нее большой замок на дверях! – Петр вдруг обернулся к Диане, показывая на второй барак.

Сидевшая в другом углу чопорная «леди» дотянулась до него знакомыми пальчиками и постучала прямо по темечку:

– До свадьбы меньше часа, а он интересуется профи-искусительницей. Неисправимы вы, мореходы! Съехала рано утром! Боится всяких ЧП… Думай о главном, рыцарь ты наш!

Они обменялись длинными взглядами. Сегодня Диана напоминала ему цыганку, которая поклялась навсегда быть честной…

* * *

Загс… церковь… кафе «Нептун… Ее родители побывали только в загсе, и больше он не видел ни тестя, ни тещи. Зато навсегда перед глазами их большая «китовая» семья, в центре которой Вика в платье из морской пены… Плывущая в нем и ищущая его глазами – не забыть и… не предать! Рядом мелькал бант Мари. Малышка ловко научилась управляться с длинными волнами платья. Впопад и невпопад она вдруг «представляла» Лейтенанта подошедшим: «Он знает, где мой папа!» У всех в глазах читалась святая вера: случай, соединивший молодых, не был случаен, он связан с морем и… вечностью.

В кафе Лейтенант смешался с другими моряками, которых командир корабля делегировал для официального поздравления от экипажа, и – чтобы свадьба была веселее и громче… «Только водицу! неразбавленную! И ту в меру!» – наказ любимого начальника.

Но именно к Лейтенанту подошел рассыльный, когда столы еще ломились, и бутылки лишь початы… Словно ток прошел по лицам и спинам в военных сюртуках. Правда, они не все разом встали… Некоторые решили поднажать на блюда и закуски, которых в кают-компании не бывает…

Через считанные минуты свадебный зал зиял дырами, будто крики «горько!» кто-то понял буквально и спешил на свежий воздух… Увы, никто не возвращался, чтобы присоединиться к песням и танцам…

В фойе рассыльный отдал женатику записку от командира, в ней поздравление «семьянину-альбатросу!» и персональное разрешение вернуться на борт завтра. «Ждем к подъему Флага…». Рисковал, конечно, брал на себя ответственность перед штабом.

Он вернулся в банкетный зал, но свадьбы прежней не увидел. Только «китовая» компания встретила его ликующими возгласами и взглядами: «Жениха пока не украли!». Показал записку Вике, но она и без нее все понимала, затаила грусть в глубине глаз. Примета жен военных… А что прячут в глазах сами военные, если в любой момент на счастье семьи может наехать форштевень корабля, будто требуя права ночи, хоть и не первой. Не беда, тоже часть семьи – если на форштевне гюйс, а не штандарт «высокого» произвола.

Не думал молодожен, что в такой вечер опять невольно вспомнится «малый собор» и стычки на нем, нешуточные, как предгрозовые раскаты… Ничего хорошего они ему (а теперь и ей) не предвещали, если объявилась реальность, в которой корабль добыча в игре, ломающей судьбы.

Сразу перестроили планы. Первую брачную ночь они проведут в гостиничном номере этажом выше, зато пирс недалеко… Особист Мамонтов, последний из украшавших праздник военной парадной формой, передаст командиру корабля их адрес и ответ-заверение: по первому звонку и слову, в готовности нескольких минут…

В десять часов вечера с небольшим Пара уже провожала и самых близких – Диану с сонной малышкой, Люду, тоже решившую ночевать в бараке: «не выдержать одиночества среди бури событий». Таксист Миша, как родной человек, хлопотал при посадке и достал откуда-то подушечки, чтобы маленькая в дороге поспала. Он казался самым счастливым среди них…

II

…Петр возвращался на корабль под утро в состоянии, близком к желанию перевернуть мир. Сонный город был весь во власти бескрайнего моря… Распирало чувство радости, что дотянулся до чего-то чистого и светлого – и удержался, как на скошенном бимсе: «Ох, как хорошо!» Ничто не ушло далеко: бандюги, напуганная девчушка в бараке, пьяная мать на перепутье, поднявшийся в рост старшина, прикрывший его… Но глядя в светлеющую даль Востока, он видел в неясных огнях улиц и портовых кранов, как тонкая и сильная фигура девушки играет в мяч, и искры от ее прикосновений не отлетают от мяча, а отплывают и набрасываются на нее, щекоча и лаская…

Как легко Она дотянулась до его волшебного шара, вернула к земле. А кроны их переплетались высоко-высоко, они были выше любви. Любовь? Темное, замаранное слово, расчлененное похотью, потерявшее связь с чувствами… Не может быть любви без любви к морю и его Создателю. Море не даст быть слабым, не даст предать себя. Оно всегда в тебе, оно твое – ты не погрешил против чистоты… У тебя есть фундамент, и корабль, который требуется спасти…

Стуча каблуками по долгой лестнице, он напевал любимую песенку: «Крутится-вертится шар голубой…» и видел как плотски ухмыляются рожи, они замарали «голубое небо» и голубое море»… Род лукавый и прелюбодейный, сказал бы Лейтенант, и понятно, к какой пропасти его ведут. Морской фундаментализм и есть последний рубеж, как приказ, ни шагу назад, не пустить нечистое к святым понятиям и чувствам, смывать его солью моря!

С диким азартом выплескивалось из него невольно: «Как хорошо! Как все хорошо!»…

* * *

…С набережной Снайпер заметил, что на одном из пирсов что-то неладное. Суеты большой не было, но в такой час ее вообще не должно быть! А там… Свет мощных прожекторов, пожарные машины… Учение?

То, что он увидел вблизи, было похоже на продолжение его «помешательства» от стремительного бракосочетания. С носа на его корабль насел весь сияющий, разукрашенный до безобразия буксир-спасатель, сердито урчащий и мощный, с огромной надписью во всю надстройку – «СС-20». Пожарных машин было четыре(!), но шланги они уже сворачивали. От спасателя тянулась уродливо-толстая кишка-шланг и входила в иллюминатор ниже верхней палубы, в районе правого шкафута ближе к носу. Дыма не было, но сильный запах гари и лужи воды, не успевшей замерзнуть, говорили о беде…

– Выгорела дотла, и само все потухло! – кричал кто-то из пожарников.

– Могло и дальше пойти! Остудили вовремя…

Вахтенный офицер с флегматичным лицом, пританцовывающий на юте, на вопрос «Что горело?», едва губы разжал, глядя свысока и будто гордясь происходящим:

– Каюта офицерская… Не ваша! – и добавил, давая понять, что узнал новичка, но не изменив равнодушного выражения лица. – Комиссия скоро вернется…

Лейтенант не спал. Он сидел с ногами на койке, с подушкой под боком, рядом кипа листов… Вместо ответов на вопросы Петра, достал миниатюрный диктофон и, включив, положил на стол.

Кто-то сморкался и канючил въедливым голоском с паузами, видимо, на протирку носа и лысины: «Я таких пожаров повидал, но у вас целый ком предпосылок к самым тяжелым последствиям… Аварийная партия опоздала… сначала прибежали без ИПов, убежали, прибежали с противогазами, но включаться в них быстро не могут… Каюту своевременно не обесточили… Кто-то включил вентиляцию «Пассад», хотя никого лишних в отсеке не должно было быть… Вы что?»

– Откуда он столько знает? – тихонько спросил Снайпер, присев на койку.

– Заместитель начальника техупра, единственный из комиссии, кто задержался на борту… «Попал» в состав аварийной партии. Каково? – Николай говорил устало, а сам все всматривался в новичка с немым вопросом: а интересно ли ему это знать после первой брачной ночи. – Вечером столько штабных на борту! Они сломали весь порядок дня, вымотали экипаж построениями и тревогами… Корабль у пирса под проверкой, сам знаешь, праздник для крючкотворов. В итоге, где-то замкнуло…

– Ты совсем не спал? Выглядишь опять воспаленным… Когда загорелось?

– Тревога в два ночи… У нас в посту можно было покемарить, пока маслопупы отдувались в аварийных партиях. Как сам-то? В такой ситуации у тебя и жена! Не развоюешься, она пострадает первой…

– Наивный ты в иных вопросах…

– Да. И не могу понять, как так своевременно случился пожар… настоящий. Прямо перед штабом! У них теперь все козыри, чтобы держать корабль на закатных углах. Возгорание – вина проживающих, но пожар такой силы… Захочешь опять на свои острова… Командир, наверняка, предъявит всему экипажу эту марсианскую картинку!

…Лейтенант оказался прав. После подъема Флага командир приказал всему экипажу по одному пройти через выгоревшую каюту. «Как по своей возможной братской могиле – детонацию боезапаса никто не отменял!»

Процессия получилась впечатляющей… Как огромный змий растянулся экипаж по палубам и коридорам для зализывания горелой раны.

– Это он? Лысый? – хмуро спросил Снайпер, глядя из печального строя, как быстро и молодцевато слетел по сходне капитан 2 ранга и запрыгнул в черную «Волгу» со штабными номерами. Лейтенант улыбнулся вслед отъезжавшей машине:

– Да, пожары – его работа… из дыма пользу извлекать. У него одна из лучших квартир в городе. Он подтопит все эти посудины за одну свою прихожую…

– Кажется, я его знаю… припоминаю… Твои определения кажутся плевками и бредом, а потом… подводная скала прямо по курсу! Все составные части научного коммунизма у тебя вполне заменяет один морской фундаментализм. И не оставляет шанса воровству…

– Ирония на твоей совести. Патлатый ошибся: эксплуатация человека человеком, замазанная экономическими отношениями, верхушка айсберга тотального воровства, замазанного дурью чиновников. И только морякам гнус противопоказан в любом виде. Отлыниваешь, стучишь на товарища, воруешь котлеты – вредишь себе, и корабль долго терпеть не будет.

Замыкая ломаную колонну БЧ-2 (штурмана отстали), опальные альбатросы покинули верхнюю палубу с ее пронзительным холодом бледного утра и чудесным видом на просыпающийся город. В тепле, чтобы не сморил сон на ходу, они продолжали тихую беседу на тему, на первый взгляд, далекую от пожара.

– Сейчас я отгружу тебе немного от моего помешательства в эту дивную ночь, и ты поймешь, что мне не до иронии, – голос Кимыча звенел неподдельным волнением. – Где-то здесь… может быть, на этом самом месте, в двадцатые годы, началась ее история… С одного из здешних причалов бабка ее отца, с младенцем на руках, проводила в эмиграцию – в вечность – своего молодого мужа-офицера. Вика показывала мне прабабкины письма к нему и несколько писем от него. Она их носит с собой. Стопка – тоненькая – желтых листков… с твердым мелким почерком. Жалость вызывают… Я прочел их! «Нас привязали к трону, и мы украли у себя и у страны будущее…». «Между человеком и Родиной, человеком и Богом – никого не должно быть. Рано или поздно посредник окажется вором…»

Лейтенант взял за локоть товарища и, сдавливая его как клешней, придержал:

– Вот где объявились корни наших бед… Народ искусственно и искусно довели до взрыва в семнадцатом, как провокацией вывели декабристов на Сенатскую… Украли расцвет России! Нам, морякам в зоне риска, суждено прервать традицию тотального воровства. По образу службы мы ближе к богову, чем к кесареву, мы ходим по воде…

– Да! Но нужны и те, кто ходит по земле. На уровне Сережи Мамонтова мы все единомышленники, а те, кто повыше? И мне не нравится слово зона, сразу вспоминаю уродов из барака, они убивают, а мы их жалеем… И в приходе Иоанна не наберется и десятка с глазами Марсюкова.

– Монастыри еще скажут свое слово… И Сергей вырастит из штанишек-пут, станет Мамонтом. Он так рад свадьбе… Поговори с ним, оцени… Острые темы гвалтом ему не нравятся!

– Уже оценил. Вчера мы с ним за столом пооткровенничали! Вика и ему рассказала о письмах прадеда. Там еще строки, которые жгут больно: «Мы уходим, но обязательно вернемся. Если есть любимая женщина, и она ждет, то и Бог где-то рядом, чести мы не уроним, милая…» Мамонтов – отрезвевший! – твердо посмотрел на нас и удивил пафосным ответом: «Ушли, а воровство оставили. У воров нет Родины, чести нет, значит, и Бога нет». Он прав, Коля!

Снайпер с тоской смотрел на страшную в тесном коридоре колонну, замедлившую ход перед зевом сгоревшей каюты, как на похоронах. Вскоре и они стояли, как перед черной дырой. Вчера блистательная каюта, где размещались два молодых офицера из аппарата «политрабочих»… Переступить порог нельзя без легкого замешательства и отвращения. Тяжелый запах едкой гари. Так выглядит, наверное, уголок преисподней, где поджаривают особо упрямых грешников, – взгляду не на чем остановиться, только черная копоть и чад, отшибающий память и способность соображать.

Снайпер, не обращая внимания на черную жижу под ногами, подошел к иллюминатору, открытому навстречу ветру, и уставился на огни города, сиявшие безмятежно, как во сне. Похоже, он забыл о процессии позади, где почти каждую минуту в двери появлялось новое лицо, робко переступало комингс и вскоре исчезало… Все вокруг может стать выгоревшей каютой, а ему было легко, он распознал, в чем его реальность! Взгляд в иллюминатор, туда, где может показаться родная рука в прощальном взмахе, и память о соединенных кронах, – они оживляют пустыню. Мираж? но какая в нем прочность!..

Лейтенант в несколько взмахов нарисовал на гари переборки небольшой тюльпан, склоненный к иллюминатору.

– Ох, как хорошо! – воскликнул своим мыслям Петр.

Кто-то из вошедших шарахнулся от него, Лейтенант улыбнулся, но Снайпер был уверен, что все поняли его возглас.

– Коля, ты угадал! На самых простых чувствах оттачивается верность любви к морю, твоему морскому фундаментализму. Нежность к ней, уверенность, что мы очень близки! Не буду вором, значит, рядом с ней Бог, и над нашими кронами солнце…

III

Лейтенант дернулся, но сказать ничего не успел. В черную и мокрую каюту, как к себе домой, ввалились командир БЧ-5 и командир дивизиона движения, по-хозяйски оглядывая результаты работы аварийной партии и спасателей.

– Ну, если Лейтенант тут задержался, значит, будем копать до истины! – воскликнул каптри Яковенко, широколицый хохол. – Учуял чего, Никола? Или фейерверк так восхитил молодожена? Поздравляем…

– Нет, Егорыч! – рассмеялся негромко язвительный командир ДД черноусый и чернобородый каплей Вознюк, поддерживая шуточный тон своего начальника. – Они клятву дают на пепелище: сгореть на службе дотла.

Но «рогатые» не приняли натянутых смешков «маслопупов».

– Скажи, милый человек, – с неожиданной доверительностью обратился Снайпер к командиру дивизиона движения, которого видел, наверное, впервые. – У тебя вот с юмором все нормально, значит, искренен бываешь. А сколько горела эта горе-каюта?

– А хрен его знает, товарищ майор… извините, каплей. Если считать от тревоги, то…

– Честнее, честнее, милый, – будто пробовал паутинку Снайпер, дружески улыбаясь.

– Да не меньше получаса!

– О! – защелкал языком Снайпер, вводя в заблуждение даже Лейтенанта, а командир БЧ-5 делал вид, что слушал разговор вполуха. – Каюта горит полчаса! Знак, что занялось сразу хорошо.

– Я им никакого материала не дам! – неожиданно сурово заявил командир БЧ-5. – Пусть восстанавливают, как хотят.

И нервно поглядывая по сторонам, двинулся было к двери, но, услышав следующий вопрос шутливого новичка, остановился.

– Горела проводка, будто бы… заливали плафон… – Снайпер вдруг усмехнулся. – А кто-то побывал здесь раньше аварийщиков. Кто?

И каплей Вознюк тотчас выпалил в ответ:

– Может быть… Разведчик сказал, что лючок двери был выбит до него.

– Что?? – к комдиву подскочил командир БЧ-5 и подтолкнул к двери. – Иди-ка ты!.. Мне подготовь доклад полный… А то вы все руками размахиваете да языком… Полный анализ действий аварийной партии!

И они ушли, независимые, как все «маслопупы» – боги энергии и движения… но – обмаранные чужими грехами.

– Видишь? – ткнул пальцем в переборку Снайпер, не повернув и головы вслед осерчавшим офицерам. – Скорее всего, здесь и загорелось, и горело хорошо!

На уровне повыше стола металл переборки выгорел небольшим пятном до белизны, и Лейтенант, уже почуявший необычный поворот в обычном пожаре, ждал продолжения. И пахнущий свадьбой блистательно свернул свою дипломную работу сыщика.

– Здесь стоял нештатный трансформатор. Тот, кто это знал, еще до тревоги опередил всех. Он выдернул шнур из розетки – предварительно обесточив каюту, чтобы остаться в живых, а потом снова подал ток в горящий дом… С подобным пожаром я уже сталкивался… Но не с таким наглым поведением в защиту… своего лица.

– И вентиляцию «Пассад» тоже включил он – по ошибке? – спросил Лейтенант, тыкая в почти насквозь прожженную переборку пальцем.

– Идем на воздух, а потом бы успеть покемарить полчасика, – вместо ответа предложил Кимыч. – Насчет «Пассада» у меня другие соображения… совсем крамольные.

Но до своей каюты они дойти не успели, хотя очень жаждали увидеть свои коечки невредимыми – пещерку уюта среди холодного металла. Помешали колокола громкого боя – «Учебная тревога!»…

* * *

В боевой пост Лейтенант «свалился» по отвесному трапу, наверное, одновременно с первым шагом на борт зама НШ флота. Или несколькими минутами позже… Зато прием ему был оказан несравненно ярче. Разве истошный крик вахтенного офицера «Смирно!» и вся прочая пунктуальная чехарда сравнится с возгласом как в одну глотку: «О-о!» А потом и «Смирно!», и официальный доклад, смех и радость без намека на ограничение.

Особенно ликовал лейтенант Чепурнов – бледнолицый здоровяк, служба у которого никак не складывалась. Вахту отстоять, в коррпост сходить – это с великой охотой и в любом количестве. Но артбашня, но боевой пост, но кубрик и задиристые подчиненные – нагревали его молодую психику до красна, нередко исторгали сплошной истеричный крик, мат… Подспудное желание прыгнуть за борт, спасаясь от службы, надолго испортило его добродушное лицо. Ему бы самому получить больше теории и практики артиллериста, а должность уже обязывает к роли учителя.

Никто не знает, что нужно, чтобы хотеть учиться! Здесь – загадка. Исключение сделано лишь для карьеристов, тех, кто хочет стать «адмиралом» любой ценой, любит власть и всласть… Но то учеба другая, с прицелом на начальника. У артиллеристов стрельбы редки и чаще всего формализованы. Никто не знает главного вектора службы: пушка или «портянки» подчиненного, вахты или какие-то работы, совсем не связанные с морем… Теряются офицеры и покрепче Чепурнова.

– Ванин! – гаркнул Лейтенант в тон всеобщему возбуждению, воцарившемуся в посту. – Доложи книжку «Боевой номер», представь заведование!

– Я! – смешно тараща глаза, рявкнул в ответ старшина 1-й статьи, один из тех, кому увольняться весной. В минуту-другую доложил все. Знания и действия его всегда образец. На ответственных стрельбах заменял Чепурнова, потому что вводил корректуры, когда тот еще был курсантом.

– Откуда у тебя, Юра, стержень-нержавейка в службе, от звонка до звонка?

Старшина, улыбаясь, притих, косясь на товарищей, которые тоже не совсем понимали, всерьез или в шутку вопрос.

– Потому что моряк, парус на всю жизнь, товарищ Лейтенант, – ответ с хитринкой: знал, чего ждал командир расчета.

– Ишь ты… А на гражданке?

– Море не забуду… Работа работой, а служить можно только Морю.

– А на работе можно, значит, на… накалывать?

Хохот не выходил за тесные пределы поста, спрятанного глубоко в чреве корабля, за перегородками и люками. Чепурнов аж пришлепывал ладонями по столику, поглядывая на Ванина, моряка, оказывается, по убеждению.

Лейтенанту было все-таки не до веселья, без плавного перехода приказал:

– Всем! Даю полчаса – проверить друг друга по корабельным расписаниям и заведованиям. Отвечать четко, как Ванин! Подозреваю, что экипаж сдает сейчас первую курсовую задачу. Нам не доверяют и азов!

Лейтенант подошел к молодому матросу Дыхно из Литвы и положил руку плечо.

– Старшина, вот его два раза прогони по всем пунктам, ничего не пропусти. Он будет тебе сменой, внук героического деда, погибшего в Отечественную…

Сам занялся с Чепурным по теории стрельб.

…Убедившись, что у подчиненных прочные знания азов и получив доклад, что голова комиссии застряла в ПЭЖе и ЦАПе, Лейтенант откинулся в кресле… Он знал, что морячки так и ждут момента узнать о свадьбе из первых рук. Уж очень потряс экипаж офицер-новичок своей женитьбой с «первого касания» со стенкой.

– Приборщик успел спрятать ваши тома? – разведал настроение норовистого командира Ванин.

Радотин шутливо погрозил ему кулаком:

– К сожалению, они-то адмиралов совсем не интересуют. А жаль.

– Мы в большом городе, они нас заперли как в зоне, – «заплакал» Ванин, – с какого бока к девчонке подойти – не сразу вспомнишь дома…

– А зачем с бока? Подходи сзади, – усмехнулся молодой матрос Сомов и чуть было не получил тумака: Ванин не дотянулся…

Чепурнов вдруг посмеялся своим мыслям:

– Неужели он и в самом деле женился в два дня, наш новый ракетчик?

Лейтенант рассказал, как мог проще, о пути островитянина к своему счастью. О гибели Паши, о том, как каплей Шевелев бросил Диане перед венцом то ли упрек, то ли отметку на всю оставшуюся жизнь: «Мы с Викой плыли навстречу друг к другу по слезам твоей дочурки…». В посту завила тишина, но Чепурнова, видимо, очень волновала семейная тема… только с одной стороны.

– Рискует. Поход длительный на носу! Я знаю случаи, когда в экипаже треть офицеров разводились после одного похода. Проблема не в морском воздержании… Есть ситуации пострашнее. Когда родная жена мужу отказывает раз, другой, третий… А то и холодна, сам не захочешь… А потом и не сможешь. И нет семьи. Так же, товарищ командир?

– Не знаю. У меня жены пока не было… У тебя – десяток их, тебе лучше знать.

Смеялись громко, зная, что Чепурнов получает письма только от родителей и сестры.

– Зря хохочете, скоро плакать будете. Останетесь без баб. Был я у друга в Питере, обычная офицерская общага… Сидим, пивом обложились – человек шесть. Вдруг вбегает еще один, в белой расстегнутой рубашке, глаза шальные – Миша его звали – и с порога: там баба – у меня в комнате! Кто-то не понял, кто-то растерялся, а моего друга как ветром сдуло. Потом он рассказал мне продолжение… в красках. В комнате полумрак… а она зовет томно: «Миша, Мишенька!..» Он к ней… хотя звали его Костя. И все получилось в лучшем виде и не раз. Он не знал за собой таких способностей. Говорит, она так звала, таки ждала… Жена мужа так не ждет! Вот где собака зарыта! Жены должны ждать и звать мужей. Друг-то мой уже был в разводе и мог сравнивать.

– Никто над этим не смеется, так и есть, – с серьезным выражением лица подтвердил старший матрос Женя Сафиуллин. – На Востоке издревле в откровенном танце женщина показывала свое желание близости, и мужчина заходил в спальню, если его ждали… А если спальня не одна, где ждали сильнее…

– Вот секрет силы восточного мужчины, у него хороший нюх! – поднял палец вверх лейтенант Вася Чепурнов, расплываясь сладко. – А ракетчик наш новый знает только запах топлива, поэтому…

Лейтенант наклонился к столу, в темном экране стрельбовой станции он видел почти всю свою команду, специалистов-асов, попадающих уже третьей «соткой» в катер на расстоянии трех миль… Моряки без изъяна! Их режет надвое проблема берега, острая, как расхожая присказка: «Артистка не жена, моряк – не муж». Выпученные глаза и вытянутые носы перед Чепурновым… Ждали продолжения вечной темы, замызганной, как и слово «любовь»…