Читать книгу: «Горизонт событий. Тёмное средневековье»

Глава 1. Тот, кто слышал лес

Вечер в Уэльсе опускался густым туманом. Казалось, сам воздух становился вязким, тянулся, словно паутина сна.

Лес дышал – шёпотом ветвей, треском старых сучьев, стоном корней в глубине.

Мальчик брёл один, насвистывая старую мелодию. Она была простой, но в её звуках слышалась древность – будто её знали ещё камни и реки. Его босые ноги мягко ступали по земле, напитанной дождём. Истлевшая накидка висела на плечах, и в её складки он складывал ягоды и грибы, дары леса.

Первые капли упали на его лицо – холодные, как дыхание горных источников. Но мальчик не замечал: он привык к сырости и ветру. Однако небо нахмурилось, и вскоре ливень обрушился, будто кто-то сверху мыл мир заново.

И именно тогда это случилось.

Голоса.

Сначала тихие, как далёкая река, потом многоголосые, громкие, чужие. Они звучали на непонятных языках – как звон колоколов и стук молний.

Боль пронзила виски. Мальчик вскрикнул и схватился за голову. Ягоды и грибы рассыпались в грязь, оставив красные брызги, похожие на кровь.

Он хотел бежать, но не смог. Что-то холодное схватило его за спину – сначала рывками, потом всё сильнее. В одно мгновение он оторвался от земли и взмыл в воздух.

Глаза его закатились и засияли мертвенным светом. Крик вырвался из груди, но лес молчал. Ни зверь, ни человек не услышал его.

Только дождь видел, как мальчика уносит вглубь чащи – туда, где скрывался круг каменных великанов.

Поляна открылась внезапно, будто вырезанная из мира.

Там стояли они – валуны, исполинские, с трещинами, как морщины на лицах старцев. Они образовывали круг, и воздух внутри звенел, будто был напитан невидимой силой.

Сила вознесла мальчика в центр. Самый большой камень, высокий и чёрный, светился изнутри. Эта мощь удерживала его, неподвижного, словно жертву перед древним богом.

И в ту же минуту время сломалось.

Сначала день сменил ночь. Потом ночь – день. Потом времена года закружились вихрем. Лес зеленел и умирал, рождался и снова умирал. Но тело мальчика не старело. Оно висело в сиянии, словно в колыбели, и невидимая река вливалась в него, наполняя магией.

Он начал видеть надписи, проступающие на камнях. Они текли, как огонь. Он начал понимать: внутри него просыпается сила.

Сначала пришёл сон.

Не тот, что закрывает глаза и уводит в забвение, а иной – странный, тягучий, где тело спит, но душа остаётся бодрствовать.

Мальчик увидел: его грудь больше не движется – дыхание застыло. Но он не умер. Он чувствовал себя.

Его голос сорвался в крик – и в то же мгновение он оторвался от тела.

Он парил рядом. Видел себя: хрупкое, неподвижное тело висело в каменном круге, залитое серебристым сиянием. А сам он был лёгким, прозрачным, сотканным из воздуха.

Сначала пришёл страх. Но затем он услышал лес.

Да, лес дышал.

Листва шумела – и он понимал её шёпот. Корни отзывались гулом из глубин. Птицы в кронах щебетали, и он знал каждую их мысль. Всё вокруг оказалось единым телом, и он стал его частью.

Из чащи вышел олень – высокий, с рогами, словно древо. Он подошёл к каменному кругу и взглянул прямо в мальчика. И мальчик понял: зверь видит его дух.

Он протянулся к нему – и очутился внутри.

Мир вспыхнул иначе.

Он видел каждой жилкой, каждой мышцей. Слышал сердце оленя, чувствовал запах травы и сырой земли, тепло капель дождя на шерсти. Сделал шаг – и копыта мягко ударили по земле.

Это было невообразимо: он шёл телом зверя, но сохранял разум человека. И слышал самого оленя – его осторожность, мудрость, трепет.

Когда связь оборвалась, мальчик вернулся в себя. Сердце билось громко, радостно, как барабан.

И вместе с восторгом пришло осознание: он может быть всем и каждым, но никогда больше не будет просто мальчиком.

«Я слышу лес. Я вижу зверей. Но слышит ли кто-нибудь меня?»

Лес ответил треском ветвей, журчанием воды, дыханием земли.

Он понял: не одинок. Его другом станет сама природа.

Годы текли, но мальчик не был пленником.

Он научился выходить из тела и скользить по миру. Люди его ещё не видели, но звери узнавали.

Он утешал волчонка, умирающего в капкане, погружая его в спокойный сон.

Он оборачивался совой и выводил путников из чащи.

Он становился медведем и разгонял разбойников.

Вороном или крысой крал награбленное и возвращал беднякам.

Он находил потерянных детей глазами сокола.

Он входил в китов и дельфинов, спасая отчаявшихся, бросившихся в море.

Люди не знали, кто помогает им. Но чудеса множились. И слухи шли от деревни к деревне.

В лесу есть хранитель.

Невидимый, но сильный.

Он стал дыханием дождя, тенью ветра, тёплым отблеском на камне.

Никто не видел его, но каждый, кто слушал тишину, слышал в ней отголосок его сердца.

Так мир обрёл своего первого мага —

не властелина,

а свидетеля жизни.

Глава 2. Владычица озера

Озеро спало под тяжестью ночи.

Туман скользил над гладью, словно дыхание мира, уставшего от боли.

Луна отражалась в воде и дрожала – будто сердце женщины, стоящей на берегу.

Её звали Вивиан.

Мир был к ней жесток. Муж отвернулся, когда дитя родилось мёртвым; мать умерла, отец спился.

Друзей и родных больше не осталось – будто жизнь сама отвернулась от неё.

С детства её дразнили ведьмой из-за рыжих волос – цвета огня, цвета проклятия.

Теперь она стояла у воды – бледная, почти прозрачная – и шептала самой себе:

– Пусть всё закончится…

Она ступила в ледяную воду.

Холод пронзил тело, как нож.

Но когда Вивиан сделала ещё шаг, над гладью прошёл лёгкий ветер – и в нём прозвучал голос.

– Не стоит, дитя. Вода утащит тело, но не боль.

Она замерла. Голос был тих, но в нём звучала древняя сила – не властная и не пугающая, а вечная, как сама ночь.

– Кто здесь? – прошептала она.

На противоположном берегу появился силуэт – высокий, в плаще, сотканном будто из серебряного дыма. Сквозь него просвечивала луна.

Он не касался земли – и всё же трава под ним тихо колыхалась, словно приветствовала.

– Я – Эмрис, – произнёс он. – Просто тот, кто остался между мирами, чтобы слушать.

– Призрак? – горько усмехнулась Вивиан. – Или плод моего безумия?

– Пусть будет так, – мягко ответил он. – Безумие, если оно удерживает тебя от смерти, – самый добрый из даров.

Она опустилась на колени, глядя на него.

Он не приближался – расстояние между ними оставалось непереходимым, как между сном и явью.

Но воздух вокруг стал теплее, и в груди у неё впервые за долгое время отпустило.

– Почему вы говорите со мной? – спросила она. – Я – ничто.

– Потому что даже ничто жаждет быть услышанным, – ответил он. – А я – тот, кто слушает.

Тишина. Только плеск воды и дыхание ветра над камышами.

Её голос дрогнул:

– Я устала жить.

– Нет, – сказал Эмрис. – Ты устала умирать каждый день.

Эти слова врезались в её душу.

Она опустила голову, и слёзы, наконец, потекли.

С тех пор он приходил каждую ночь.

Она не звала – он просто появлялся: то на берегу, то в отражении воды, то в шорохе ветра, что трепал её волосы.

Иногда он молчал, и этого было достаточно. Иногда говорил – и его слова лечили лучше молитв.

Прошли годы.

С каждым вечером боль Вивиан становилась тише.

Она начала слышать то, что раньше не замечала: шелест камышей, дыхание леса, трепет рыб под водой.

Иногда ей казалось, что озеро шепчет – и его голос похож на голос Эмриса.

И вот в одну из ночей, когда туман был особенно густ, она спросила:

– Почему ты всё ещё здесь, Эмрис? Ты ведь не из этого мира.

Он долго молчал. Потом рассказал ей о своей судьбе: о силе, что связала его; о каменных валунах, чьи символы складываются в пророчество; о вратах в иной мир, что однажды откроются; о чужаках, которые придут, чтобы уничтожить людей.

Когда Вивиан захотела увидеть его тело, он повёл её к тайному месту.

Величественные монолиты окружали круг; их надписи сияли, словно пламя.

В центре, связанный светом, висел мальчик – он сам, тот ребёнок, в котором остановилось время.

Вивиан не сдержала слёз. Он тихо сказал:

– Я прятал круг иллюзиями и отгонял зверями. Всё живое, войдя внутрь, погибает.

– Но… что будет, когда придут захватчики? – её голос дрожал.

– Мир уже не будет прежним, – ответил он. – А я погибну от их рук.

Сейчас я связан, но когда врата откроются, я обрету могущество богов. Для них я стану слишком опасен.

– Нет! – вскрикнула она. – Должен быть другой путь.

– Путь всегда есть, – тихо ответил он, – но не всегда мы имеем право его выбрать.

Она закрыла лицо руками.

– Я не хочу принимать это будущее.

– И не нужно, – произнёс он. – Я постараюсь что-нибудь придумать.

Молчание длилось долго.

Потом он заговорил вновь:

– Сегодня я показал тебе то, что скрывал века. Ты – первая, кто видел правду.

И, быть может, последняя, кто поймёт её.

Её голос был мягким, как вечерний дождь:

– Я благодарна тебе, Эмрис. Не за тайну… а за доверие. За то, что ты позволил мне увидеть твою боль.

Он словно улыбнулся. Его фигура начала растворяться в дымке, свет стал тускнеть.

– Я рад, что рассказал тебе то, что тревожило моё сердце, – произнёс он. – Теперь я спокоен.

Когда Вивиан подняла взгляд, перед ней уже не было призрака – только три животных, стоявших у кромки воды: рыжая лисица, белый ворон и чёрный олень.

Они молча смотрели на неё.

Лисица сделала шаг вперёд, будто приглашая следовать.

Она пошла за ними – через туман, по влажной земле, пока не увидела свой дом, укрытый под кроной старого дуба.

Когда она обернулась, зверей уже не было. Над озером стоял лёгкий пар, в котором на миг проступил силуэт Эмриса – прозрачный, светящийся, как рассвет.

Он кивнул, словно прощаясь.

И Вивиан поняла: он проводил её домой.

Через несколько дней он снова пришёл к озеру.

Вивиан ждала его. На её щеках блестели слёзы.

– Теперь я знаю, – сказал Эмрис с улыбкой, – это озеро появилось из твоих слёз.

– Скажи, удалось ли найти выход?

– Я не пророк, но многое могу предвидеть. И думаю, я нашёл решение. Но без твоей помощи мне не справиться. Я наделю тебя силой. И когда врата откроются, когда мне суждено будет пасть, я создам и передам тебе меч.

– Меч?

– Да. Калибурн. В нём будет сила богов. Я вложу в него две тайны – два слова, состояния души. Ты должна будешь передать его избранному…

– Я согласна, – твёрдо ответила Вивиан. – Но как я узнаю избранного?

– Он сам проявит себя. Сначала я создам иной меч, и лишь достойный сможет извлечь его из камня.

Эмрис медленно коснулся груди.

Его ладонь прошла сквозь плоть – без боли, как сквозь воду.

Свет начал струиться изнутри, словно дыхание сердца стало видимым.

На миг его глаза осветились изнутри – так светятся звёзды перед смертью.

Он вынул осколок – прозрачный, как капля, но внутри горел огонь, рубиновый и живой.

Свет дрожал, словно сам не хотел покидать его тело.

– Это часть меня, – сказал он. – Сердце, что помнит боль и прощение. Возьми его.

Вивиан не сразу осмелилась протянуть руки.

Воздух вокруг стал плотным, влажным, будто озеро поднялось из берегов.

Когда она коснулась осколка, мир вокруг замер.

Тишина стала слышна.

Даже дождь перестал падать.

Огненный свет перетёк из его пальцев в её ладони, а затем – в грудь.

Её волосы вспыхнули медным пламенем, как солнце под водой.

Вены наполнились светом – не жаром, а холодным, текучим сиянием.

Она чувствовала, как каждая капля крови становится волной,

как сердце бьётся в унисон с дыханием озера.

Она задыхалась, но не от боли – от полноты.

Земля под её ногами вздрогнула, и по глади воды пошли круги,

каждый – как кольцо вечности, расходящееся в бездну.

Голос Эмриса звучал откуда-то издалека, словно из самого сердца глубины:

– Теперь ты слышишь то, что я слышу. Видишь то, что я вижу.

Береги этот свет – в нём начало и конец.

Вивиан подняла взгляд.

Слёзы стекали по её щекам, смешиваясь с дождём,

и казалось, будто само небо плачет вместе с ней.

В каменном круге тело мальчика, связанное светом,

дрогнуло, словно вздохнуло после долгого сна.

Каменное сердце на миг осветилось —

и стало чуть темнее, будто утратило часть своей души.

– Ты забрал боль, – прошептала она, – и отдал мне силу.

– Нет, – ответил он, – я просто поделился тишиной.

В этот миг озеро засияло.

Вода поднялась лёгкими волнами,

и в них отражались два лица – его и её,

сливающиеся в одном мерцании света.

Так Вивиан обрела власть над водой.

Но вместе с силой – знание.

А вместе со знанием – печать судьбы.

Сначала она скрывала свой дар. Но вскоре люди догадались.

Её отец, сломленный смертью жены и утопший в пьянстве, стал использовать дочь: заставлял её предсказывать исход игр в кости и напёрстки.

Он любил её по-своему, но вино разъедало душу.

Вивиан понимала: жизнь несправедлива. Она не сердилась на отца. Но в сердце её крепло нежелание быть игрушкой в чужих руках.

Она ушла.

Озеро стало её домом. Её тело могло жить под водой, её душа сливалась с волнами. Так родилась легенда о Владычице озера.

Люди шептались о рыжеволосой ведьме, что слышит волю воды и знает будущее.

Те, кто взывал к ней в полнолуние, получали пророчества. Но помогала она лишь тем, кого сердце её считало достойным.

С Эмрисом же она говорила всегда. Он приходил к озеру, и только с ним она делилась своим одиночеством и надеждами.

И над водой рождался союз – союз, скреплённый судьбой, магией и предвестием грядущих бед.

Глава 3. Испытание камня

В ту ночь замковый город Камланн спал тревожным сном.

Но сон этот был неестественным – его навёл Эмрис.

Подняв руку, он прошептал древние слова, и по земле прошла невидимая волна.

Она коснулась домов и дворов, башен и стен.

Люди, звери и птицы погрузились в сон без сновидений: стражи уронили головы на копья, собаки замолкли, даже крысы стихли в подвалах.

Лишь один Эмрис шёл в этой тишине,

и казалось, что весь город дышит только его шагами.

Его облик был медвежьим – огромная тень с глазами, горящими нездешним светом.

Лапы, тяжёлые, как молоты кузнеца, оставляли следы в каменных плитах двора.

На плечах он нёс чёрный валун, гладкий и тяжёлый, словно кусок самой горы.

У главного фонтана он опустил ношу.

Камень глухо ударился о землю, и дрожь прошла по площади, будто сердце города изменило свой ритм.

Но никто не проснулся: колдовской сон крепко держал Камланн.

На следующую ночь Эмрис вернулся.

И снова волна сна легла на город: жители спали так же глубоко, как камень, а улицы были безмолвны.

Теперь он явился не в зверином облике, а как сияющая тень.

В руках его пылал осколок сердца – красный, словно необработанный рубин.

Свет от него был столь силён, что каменные стены дрожали, а в воздухе трещали искры.

Эмрис подошёл к валуну и ударил осколком в землю.

Воздух задрожал, словно колокол,

и из земли поднялась наковальня – тяжёлая, незыблемая, как сама скала.

В её середине вспыхнуло сияние,

и из камня, словно росток, медленно поднялся меч.

Клинок сверкал холодным лунным светом.

Эмрис смотрел долго, и в его глазах не было ни гордости, ни торжества – лишь тихая скорбь.

Он коснулся ладонью валуна.

Свет из осколка потёк по каменной плоти,

и на гладкой поверхности начали проступать буквы – будто сама скала заговорила.

Они горели рубиновым светом, пока воздух дрожал от силы заклинания:

«Кто коснётся меча не от веры, а от жажды – обратится в камень.

Лишь отчаянное сердце, не ищущее награды,

обретёт силу меча.»

С последним словом свет стих.

Надпись застыла, вплавленная в вечность.

Эмрис провёл по ней пальцами —

не проклиная, а благословляя тех, кто однажды поймёт смысл написанного.

– Пусть судьба изберёт достойного, – произнёс он. —

Остальные станут частью камня…

чтобы другие помнили цену желания.

Он положил осколок у подножия валуна и растворился в ночи.

А город спал, не зная, что на его площади родилась легенда.

С первыми лучами солнца чары сна рассеялись.

Камланн ожил: петухи закричали, собаки залаяли, женщины вышли к колодцам, дети побежали на улицы.

Но вскоре все шаги и голоса устремились к одной точке – к площади у фонтана.

Там стоял валун, на нём – наковальня, а в ней – меч.

Его клинок сиял так, что даже солнечный свет казался тусклым рядом.

На камне горела надпись, словно выжженная самой судьбой.

Толпа окружила его. Наступила тишина, будто весь город задержал дыхание.

– Чудо… – прошептала женщина, крестясь.

– Колдовство, – сказал старик.

– Это знак! – выкрикнул воин и шагнул вперёд.

Он схватился за клинок.

Раздался его крик.

Кровь, упав на землю, тут же каменела.

Руки почернели, трещины поползли по телу,

и вскоре воин застыл – обращённый в камень.

Толпа в ужасе отступила, но смельчаки всё же находились.

Один за другим они подходили к мечу,

и один за другим обращались в безмолвные статуи.

К вечеру вокруг меча стоял круг каменных фигур.

Их лица были искажены мукой и гордыней,

а глаза застыло в вечном крике.

Весь день площадь не пустела.

Люди толпились, спорили, молились, проклинали.

– Это проклятие, – говорили одни.

– Это испытание, – отвечали другие.

– Кто вытащит меч, станет владыкой Британии, – шептали третьи.

А ночью, когда город уснул вновь,

луна скользила по застывшим лицам,

и казалось – камни шепчут:

«Лишь отчаянное сердце найдёт путь сквозь камень.»

Так рождалась легенда.

Глава 4. Дева с глазами звезды

На окраине Камланна стоял дом, известный всем.

Там жила семья, что приютила сирот, от которых отказались родители – по бедности или по жестокости.

Иногда детей подбрасывали к порогу, иногда приносили со слезами и стыдом.

Но хозяева никого не отвергали.

Ферма их была невелика: несколько овец, пара коз и коров.

Но дом был полон голосов и смеха.

Шестнадцать приёмных детей звали их матерью и отцом.

Старший из братьев, Джулиан, был сильным и упрямым.

Его мечтой было стать рыцарем, и он часами тренировался с деревянным мечом.

– Когда я вырасту, – говорил он, – я вытащу этот клинок. И о подвигах моих будут петь.

А рядом с ним рос другой мальчик – тихий и незаметный. Его звали Уильям.

Он был хрупким, с кожей бледной, как молоко, и волосами белёсыми, словно лучи зимнего солнца.

Его глаза сияли небесно-голубым, будто отражали небо даже в пасмурный день.

Уильям был альбиносом.

Эта особенность делала его чужим.

Люди смотрели на него с тревогой, словно на предзнаменование; дети дразнили его «Мышонком», иные шептали – «проклятый».

Его белизна пугала, но он сам видел в ней иной знак: дар, а не проклятие.

Иногда он смотрел в зеркало воды и думал:

«Я другой… Но, может быть, именно поэтому судьба хранит для меня особую тропу?»

Он не любил крови и не участвовал в забое животных.

Вид боли и страдания заставлял его уходить прочь.

– Ты слишком мягкий, Уильям, – говорил Джулиан. – С таким сердцем не проживёшь и дня среди рыцарей.

Но младшие дети тянулись к нему.

Для них он был светом: всегда находил слова утешения, всегда делился последним куском хлеба.

Он не мечтал о славе и не думал о будущем.

Жил сегодняшним днём – тихо, будто боялся потревожить мир.

Но в глубине души он чувствовал: белизна его кожи и сияние глаз – это знак.

И однажды судьба потребует от него ответа.

Для Уильяма всё изменилось в тот день, когда он впервые увидел её.

Он гнал овец вдоль прибрежных холмов.

Морской ветер бил в лицо, принося запах соли и водорослей, а туман стлался по травам, словно скрывал древние тайны.

И среди этой белой мглы он заметил её.

У самого берега стояла девушка.

Она была неподвижна, как статуя, и лишь ветер колыхал её лёгкое платье из пурпура и белого шёлка.

Золотые нити переливались в лучах солнца, и казалось, будто сама утренняя звезда сошла с небес на землю.

Её глаза были закрыты, руки воздеты к небу, и всё вокруг – море, ветер, даже крик чаек – казалось частью её молитвы.

К ней поспешила свита в пёстрых плащах, и стало ясно: это дитя королевского рода.

Позже он узнал её имя – Изабелла, дочь короля Леодегранса из Камелиарда.

Юная, прекрасная, как звезда на рассвете.

Многие рыцари и князья добивались её руки, но все были отвергнуты.

Для Уильяма в тот миг не осталось ни земли, ни моря, ни солнца. Была лишь она.

«Я – тень, а она – свет. Но разве тень может существовать без света?»

Ни уговоры родных, ни горячие слова Джулиана не смогли отговорить его.

– Уильям, оставь эту безумную мечту, – говорил брат. – Она сияет, как солнце, и ослепит тебя. Даже я пленён её красотой. Но разве осмелюсь приблизиться?

Но Уильям не слушал. Его сердце уже сделало выбор.

Он отправился в Камелиард и устроился садовником во дворце Леодегранса.

Дни его были полны труда: он подрезал кусты роз, поливал цветы, ухаживал за клумбами.

На голове всегда была огромная соломенная шляпа, скрывавшая лицо.

Для всех он был лишь безымянным юношей.

Но его сердце знало только одно имя – Изабелла.

Прошло несколько недель, и наконец он увидел её снова.

Изабелла прогуливалась по саду, склоняясь к цветам.

Когда она приблизилась к кусту пышных роз, пыльца осела на её лице и золотила кончик носа.

Уильям тихо сказал это служанке, и та, смеясь, осторожно убрала пыльцу.

– Как ты внимательна! – заметила Изабелла.

– Это не я, госпожа, – ответила служанка. – Это садовник заметил. Вон тот, в большой шляпе.

– Стой, юноша! Подойди ко мне.

– Вы мне, госпожа?

– А ты видишь здесь другого?

– Нет, госпожа.

– Почему ты не сказал мне сам?

– Я не знал, дозволено ли мне.

– Сними шляпу. Я хочу видеть твои глаза.

Он подчинился.

И она замерла. Перед ней стоял юноша бледный, как снег, с глазами небесно-голубыми, прозрачными, как весенние воды.

Его волосы сияли на солнце так, что казалось – перед ней стоит существо из иного мира.

Изабелла впервые видела подобного человека.

В её памяти не было ничего похожего, и первое, что пришло на ум, – болезнь.

– Как тебя зовут? – спросила она.

– Уильям.

– Ты болен чем-то?

– Возможно.

– И что за недуг?

Он улыбнулся, и его слова прозвучали как клятва:

– Любовь.

С тех пор они встречались чаще.

Она приносила ему сладости со стола, он играл ей на флейте, ловил редких бабочек, рассказывал легенды о звёздах – о людях, превратившихся в светила.

Однажды, остановившись у кустов роз, Уильям сказал:

– Госпожа, вам нравятся розы?

– А тебе?

– Это мои любимые цветы.

– Почему?

Он улыбнулся и ответил:

– Хочу рассказать вам притчу.

Когда-то все человеческие чувства собрались у костра души: Страх, Ложь, Зависть, Лень, Вера… и Любовь.

Им стало скучно, и Сумасшествие предложило сыграть в прятки.

Любовь спряталась в кустах роз.

Сумасшествие нашло всех и, раздвигая розы, ослепило Любовь шипами.

С тех пор Любовь слепа, и Сумасшествие всегда рядом с ней.

Он замолчал.

В саду звенела тишина, наполненная пением птиц и ароматом роз.

Изабелла опустила глаза. Её сердце дрогнуло, будто лепесток от дыхания ветра.

«Слепа ли и моя любовь?.. И неужели рядом с ней всегда идёт безумие?»

С тех пор она знала: её сердце уже не принадлежит ей самой.

Но разум её сопротивлялся.

«Я дочь короля, – говорила она себе. – Мне суждено быть связанной узами ради власти, а не ради сердца».

Но когда он брал в руки флейту, вечерняя тишина расплеталась, и разум смолкал.

Их тайна не могла длиться вечно.

Король Леодегранс узнал. Его сердце воспылало яростью.

– Моя дочь – с простолюдином? – прогремел он. – Нет! Уберите его с её пути навеки.

И ночью стража схватила Уильяма. Его повели к морскому обрыву.

Он не сопротивлялся. Лишь тихо сказал:

«Если любовь слепа – пусть ослепну вместе с ней.

Пусть море хранит мою клятву.»

И пал в пучину, столкнутый чужими руками.

Вода встретила его ледяным ударом.

Тело сковала тяжесть, и сознание угасло.

Но ворон Эмриса кружил над морем.

А вскоре из глубины поднялся кит и унёс юношу прочь, к родным берегам.

Уильям очнулся на песке. Мокрый, дрожащий, но живой.

Родные обняли его, радуясь возвращению.

А через несколько дней Изабелла узнает, что он исчез.

Она ждала его в саду.

Ждала на следующий день – и снова напрасно.

– Найдите его! – приказала она. – Он где-то рядом.

Слуги переглянулись.

В зал вошёл старший из людей её отца.

– Вам запрещено искать его. Таков приказ короля.

Слуги опустили головы:

– Мы искали, госпожа, но не нашли. Следов нет.

Она поняла – они лгут. Лгут из страха.

Изабелла сжала пальцы, и ногти впились в ладони.

В её душе бушевал шторм.

Ночами он приходил к ней во сне.

Иногда стоял среди роз, глаза его сияли, как небо после дождя.

Иногда протягивал руки – и она просыпалась, прежде чем могла коснуться.

Иногда он тонул в волнах, и она бежала по берегу, крича его имя, а море глушило её голос.

Она просыпалась в слезах и шептала:

«Если он жив – пусть судьба вернёт его ко мне.

Если он мёртв – я сохраню его в сердце, пока сама не уйду из этого мира.»

И в тот миг, сама того не осознавая, Изабелла дала первую клятву своей любви.

С тех пор её взгляд изменился.

В нём поселилась тоска, смешанная со светом, который не мог принадлежать лишь человеку.

Люди стали называть её Девой с глазами звезды – потому что, глядя в эти глаза, каждый чувствовал: в них живёт тайна, которую не объяснить словами.