Ходила младёшенька по борочку

Глава 11

Любушка уже вполне освоилась со своей новой ролью. Ей нравилось жить в доме доктора Иноземцева, где всё дышало достатком и благородством. Красивая мебель, изысканная посуда, книги, которые ей было позволено читать, – это была совсем иная жизнь, нежели та, к коей девица привыкла. Особенно нравилось, когда Любовь Васильевна садилась за рояль, и дом наполнялся чарующими звуками. Малышка тут же поднимала вверх пальчик и говорила шёпотом:

– Мама музицирует!

При этом слово «музицирует» из детских уст звучало весьма забавно, и нянька улыбалась в ответ на её «мусисиюит».

Иногда у Иноземцевых собирались гости, и хозяйка исполняла романсы под собственный аккомпанемент. Люба с Софьюшкой в это время обычно играли в детской комнате, но нежные мелодии были слышны и там. Любаше нравилось заниматься с девочкой, которая быстро к ней привязалась и шагу ступить не желала без своей няни. Да и хозяйка была довольна Любой. Одно смущало бедную девицу – пристальные взгляды доктора, которые были тем откровеннее, чем дальше от него находилась в этот момент супруга. Бывали дни, когда Любовь Васильевна уезжала навестить кого-нибудь из своих приятельниц или родственников и брала с собой дочку, а няня могла в это время отдохнуть. Обычно она садилась с книгой в саду или помогала Серафиме по дому. Доктор в ту пору бывал в госпитале, а хозяйские сыновья – на учёбе.

В один из таких дней Любаша отправилась с Раисой на рынок. Повариха как раз собиралась пойти туда за пряниками да баранками, а Любушке надо было присмотреть каких-нибудь гостинцев для своих близких, вот она и воспользовалась случаем. Любовь Васильевна строила планы навестить на Ильин день своего брата, который живёт в Орулихе и имеет там какую-то должность на платиновом прииске. Она обещалась взять с собой и Любушку. Пока хозяйка с дочкой гостят у братца, Кузьма свозит её до родного завода, там всего-то вёрст двенадцать пути. И хотя до этого радостного события было ещё достаточно времени, Любаша уже с нетерпением готовилась к нему.

Они шли мимо лавки шорника, когда из неё вышли два мужика.

– Нет, не нужна мне такая уздечка, – сказал один, и Любаша вздрогнула, услыхав этот голос. Она узнала бы его из тысячи.

– Ну, тогда я не знаю, – ответил второй. – Давай ещё поищем.

И этот голос она тоже узнала. Её охватил ужас, в голове всплыл тот страшный вечер, она снова ощутила запах ветхого мешка на лице, боль затёкших рук и животный страх перед близкой смертью. Девица осторожно глянула на мужиков. Тот, что постарше, был черняв и бородат. Насупленные брови под надвинутым на них картузом сходились на переносице, колючий взгляд карих глаз остановился на Любаше. Она посильнее надвинула шляпку на лоб и ускорила шаг. Второй, что помоложе, вдруг окликнул сзади:

– Раиска! Ты, что ли?

Любашина спутница повернулась:

– А, Власушка! Здравствуй, братишка! Давно мы с тобой не виделись!

Пришлось остановиться и Любаше. Сердце её отчаянно колотилось, когда Влас подошёл к ним. Это был молодой мужчина невыразительной наружности. Его круглое бесцветное лицо расплылось в щербатой улыбке, непонятного цвета глаза прищурились. На левой щеке выделялись три вертикальных шрама, уже затянувшиеся, но довольно чёткие.

– Ой, Влас, это кто так к тебе приложился? – воскликнула Раиса. – Неужто жена поцарапала?

Люба напряглась, ожидая, что тот ответит. А он лишь со злостью сплюнул, видимо, этот вопрос ему уже изрядно надоел. Любаша заметила, как сильно брат с сестрой похожи. Если ему на нос посадить бородавку, их с Раисой было бы не отличить. В другое время эта мысль могла Любу повеселить, но только не сейчас. Будь её воля, бежала бы отсюда без оглядки. Но теперь-то как быть? Тут Любушка заметила галантерейную лавку и сказала своей спутнице, направляясь к двери:

– Я пока сюда зайду, не теряй меня.

Голос предательски дрожал. Повариха кивнула ей в ответ и снова обратилась к брату. Люба пошла и, пока не скрылась за дверью, спиной чувствовала тяжёлые взгляды мужиков. Неужели они узнали её? И что же теперь будет? В лавке учтивый продавец сразу спросил, чего барышня желает, а она не знала, что ответить, пыталась рассматривать товар, но ничего не видела перед собой. Её била мелкая дрожь, и не давала покоя одна-единственная мысль: «Что делать?»

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем в лавку вошла Раиса. Любушка облегчённо вздохнула, и они отправились домой. Попутчица молчала, и это показалось Любе странным, обычно она болтала без умолку. Наконец повариха спросила:

– Ты раньше-то где жила?

– Дома, с родителями.

– Я спрашиваю, в каком заводе?

– Ааа, в Нижнетуринском, – почему-то солгала Любаша, назвав другой завод вместо своего.

Раиса снова замолчала.

– А когда хозяйка тебя подобрала, как ты на дороге очутилась?

– Дак, жениху отказала, вот он меня и выкрал, – сочиняла на ходу Любаша, нутром чуя, что нельзя сейчас говорить правду – неспроста ж Раиса этот допрос учинила.

– Сам выкрал-то? Али нанял кого? – не унималась та.

– Сам! Но я потом вырвалась и убежала, а Любовь Васильевна меня и подобрала, спасибо ей!

Раиса подозрительно покосилась на Любушку. И эта подозрительность пугала её. Ведь, когда она рассказывала свою историю хозяйке, в комнате при том находилась Серафима. А вот могла ли Серафима поделиться этой историей с Раисой? А почему не могла-то?! Это же событие в доме – хозяйка подобрала полуживую девицу, которую хотели убить. И наверняка все слуги о том судачили. А если повариха всё знает, значит, и злодеям сказала, кто она такая. А коли этим супостатам известно, где она живёт, то они могут снова напасть, например, когда она с Сонечкой гулять выйдет. Или ещё чего удумают, выманят из дома под каким-нибудь предлогом через ту же Раису или Серафиму.

Любаша сидела в своей комнате и размышляла. Она понимала, что сейчас мужики должны её бояться, а не она их. Ведь, по сути, они преступники, и уверены, что теперь девица непременно донесёт в полицию. Предлагала же Любовь Васильевна сделать это сразу. Но тогда Люба не знала злодеев. Сегодня ей стало известно, что один из них – Раисин брат. Следовательно, его быстро отыщут. Но страх не отпускал. Мысль же при этом работала быстро и чётко. Едва ли они подадутся в бега – у них тут семьи, дети. Им проще избавиться от своей бывшей пленницы, пока она не сдала их с потрохами – это было ясно, как Божий день. И чем скорей они это сделают, тем лучше для них. Возможно, уже сейчас злодеи строят свои страшные планы. Значит, она должна придумать, как себя защитить. Может ли Раиса стать им помощницей в этом деле? А почему бы и нет? Ради спасения брата такое вполне возможно. Значит, оставаться в этом доме Любе небезопасно. Может статься, что и хозяева не успеют её защитить. Выходит, она сама должна о себе позаботиться. Но как? Надо срочно что-то придумать! Бежать? Это первое, что пришло ей в голову. Но куда? В родительский дом? Или к коконьке? Но может ли Люба быть уверена, что, выйдя из этого особняка, тут же не попадёт в лапы злодеев? И хозяйки, как нарочно, до сих пор нет. Может, она бы что-то посоветовала?

Вошла Серафима и пристально глянула на Любу.

– Чего это ты пригорюнилась, Любаша? – спросила она участливо. – Я хотела тебя в сад на качели позвать, пока хозяев нет.

– Не до качелей мне, Сима! – вздохнула Люба. – А скажи-ка лучше, знает ли Раиса мою историю, которую я поведала, когда меня хозяйка привезла в этот дом?

– Знает, конечно! Я сама же и сказывала ей. Вот и сейчас она пошто-то про неё вспомнила, вопросы всякие задавала.

– Какие вопросы?

– Ну, про мужиков тех, знаешь ли ты их, не знаешь ли. Видела ли лица, запомнила ли?

– И что ты ей ответила?

– А я почём знаю? Ты мне про это не сказывала. Так и ответила.

– Симушка! Беда у меня опять! И помощь мне нужна. Ты умеешь тайны хранить?

Та согласно закивала, и Люба решила ей довериться, больше-то всё равно не с кем поделиться. Она шёпотом рассказала о неожиданной встрече на рынке, и о том, что злодеи узнали Любушку, а Раиса, похоже, готова им помочь. Серафима ахнула от ужаса, поднеся ладонь к губам.

– Чего делать-то теперь будешь? – прошептала она в ответ.

– Исчезнуть бы мне надо как-то, – вымолвила Люба. – Но пока не знаю, как.

– Может, хозяевам рассказать? Они люди добрые, помогут! – предложила Серафима.

– Я бы рассказала, кабы была тут Любовь Васильевна, но её же нет, а мне надо опередить супостатов, уехать прямо сейчас. Да и неловко мне втягивать хозяев в свои дела, они и так хорошо мне помогли.

– А, может, того парня попросить? – воскликнула Любушка. – Ну, который тогда на рынке с тобой разговаривал! Ты ещё поклоны своей родне через него слала.

– Николку? Дак, кабы он здесь был… – начала Люба.

– Здесь он! Здесь! – перебила её Сима. – Покуда вы с Раисой на рынок-то ходили, он тут возле дома вертелся. Я узнала его и вышла, поняла, что он тебя высматривает, вот и сказала, что на рынке ты, он туда и направился.

Загоревшиеся, было, глаза Любушки тут же и потухли. Раз он ушёл, значит, не найти его теперь. Не бежать же следом на рынок. Да и опасно ей из дому-то выходить.

Тут в дверь негромко постучали, и на пороге появился Пётр Яковлевич. Он попросил Серафиму оставить его наедине с Любушкой, и та нехотя вышла. Любаше совсем не понравились смеющиеся глаза доктора. Ей сейчас было не до смеха, и потому она глянула на него исподлобья.

– А чего это Вы хмуритесь, сударыня? Вашему прекрасному личику это совсем не идёт, – начал доктор, глядя на неё поверх пенсне.

– Жизнь у меня такая, Пётр Яковлевич, не до веселья мне, – сурово ответила Любаша. Игривый тон хозяина был ей неприятен.

– Разве Вам у нас плохо живётся, Любушка? Или работа не по сердцу? Вроде, Любовь Васильевна Вами довольна, а Софьюшка так вообще души не чает в новой няне.

– Беда у меня, – серьёзно сказала Люба, – помощь мне нужна.

– А это моя работа – оказывать помощь страждущим, – опять попытался шутить хозяин.

– Не до шуток мне, доктор! – строго сказала Люба. – Может, моя жизнь висит на волоске!

Пётр Яковлевич вмиг сделался серьёзным и попросил Любашу немедленно рассказать ему обо всём. Та, надеясь на его помощь, откровенно поведала о сегодняшнем происшествии и завершила рассказ, выразив желание уехать из этого дома и лучше бы подальше от Тагильского завода.

– Подальше, говоришь? Хорошо! Увезу тебя подальше! В Екатеринбург, у меня там сестра живёт, только никому в доме не говори, куда мы едем! – решительно проговорил доктор и велел ей собираться, а сам вышел, сказав, что он сейчас отыщет извозчика и вернётся за ней.

Любушка мигом собрала свои нехитрые пожитки. Завязала в узелок кое-что из белья, гребень, шпильки, ленты и прочие мелочи. В дверь тихонько проскользнула Серафима. Любаша шёпотом сообщила, что хозяин вызвался ей помочь и теперь увозит её в Екатеринбург, но велела держать это в секрете и, не дай Бог, не проговориться Раисе. Сима ответила, что повариха ушла куда-то, не сказавшись. Горничная душевно обняла Любу на прощанье и наказывала быть осторожнее с доктором. Не стоит, мол, забывать про слабость-то его пагубную к женского полу. Любушка ответила, что у неё нет выбора, и она вынуждена принять его помощь, а если что, она сумеет за себя постоять. Вскоре явился Пётр Яковлевич и велел Любаше следовать за ним.

Серафима смотрела вслед отъезжавшей коляске, когда к дому подошёл тот же парень, что и прежде.

– Вернулась ли Любаша? – спросил он.

– Вернулась, да снова уехала, – ответила горничная. – Не будет её тут больше, не ищи.

– Как не будет? – недоумевал он.– Мне надо обязательно встретиться с ней!

– Ты ведь Никола? – спросила Сима.

Тот кивнул.

– Так вот, Никола! – понизив голос, заговорила она. – В беде твоя Любушка, а хозяин наш вроде как выручает её из этой беды. Да только боюсь я, как бы он её в другую беду не ввёл. Так что ты поезжай-ка следом, да выручай девицу. Не велела она говорить, куда её везут, но тебе скажу, вижу, что парень ты надёжный, и сама она тебе доверяет. Кабы пришёл ты чуток пораньше, так, может, и с тобой бы она поехала-то. В общем, в Екатеринбург они направились. Так что, нанимай, парень, извозчика да гони следом. Может, и успеешь.

Глава 12

Любушка сидела в коляске, которая увозила её в неизвестность, и не знала, радоваться ей этому или огорчаться. Ей нравилась её работа, так неожиданно свалившаяся на неё, и было жаль её терять. Это, конечно, печалило девицу. Но она спасалась от неминуемой погибели, и тут уж выбирать не приходилось. Ей хотелось уехать из Тагильского завода как можно скорее и как можно дальше. Но ведь она бежала вдаль и от родного дома, и это её печалило. Одно утешало – в Екатеринбурге живёт тётушка Нюра Смирнова, сестра отчима, и можно будет остановиться у неё. Из рассказов Василки, который прожил у тётки долгих четыре года, пока учился там, она знала, что дом Смирновых стоит на улице Уктусской, вот только номер дома Люба забыла. Но это ведь не беда, всегда можно спросить у людей. В их заводе, например, все друг друга знают и легко покажут, где человек живёт. Значит, и там так же. К тому же ей известно, что недалеко находится красивая церковь с чудным названием Большой Златоуст. Это она тоже запомнила из рассказов Василки. Ей сейчас главное – добраться до Екатеринбурга, а там уж она сыщет своих родственников, и они ей обязательно помогут. В их семье всегда все друг другу помогают. Но Петру Яковлевичу она не сказала про родню тамошнюю, пусть он думает, что она едет с ним к его сестре. Любаша не смогла бы объяснить, почему умолчала об этом, просто чувствовала, что так будет лучше.

Вот уже заводское кладбище осталось позади, и дорога устремилась прямо в лес.

– Поспешай, любезный, – обратился Пётр Яковлевич к ямщику. – Нам бы дотемна успеть добраться до Невьянского завода.

– Как будет угодно, барин, – отозвался мужик и хлестнул лошадей.

Люба встрепенулась, выходит, что в Невьянском заводе они остановятся на ночлег? Об этом она как-то не подумала. Она ведь не так глупа, чтобы не понимать, что Пётр Яковлевич неспроста поехал с ней. К тому же, Сима активно намекала ей на это. Но Любушка готова постоять за себя, в свою котомочку она положила небольшие ножницы – единственный острый предмет, какой был в её комнатке. Защищая свою честь, она на всё пойдёт.

– О чём задумалась, Любаша? – спросил Пётр Яковлевич, слегка подвинувшись к ней, и осторожно погладил её по руке.

– Да вот, думаю, что же случилось с той няней, которая до меня в вашем доме работала, – тихо произнесла она, выдернув свою руку, и дерзко глянула в лицо доктору.

– А ты не так проста, лапушка, как кажешься на первый взгляд! – удивлённо проговорил он.

– Я Вам не лапушка! Извольте извиниться, сударь! – сказала Люба серьёзно, удивляясь сама себе.

– Ну, прости, прости! – миролюбиво проговорил доктор и, смеясь, добавил:

– А ты интересная барышня, оказывается! Ты меня постоянно удивляешь!

– Чем же? – спросила Любаша.

– Непредсказуемостью. В тебе удивительно сочетаются трогательная наивность и одновременно с тем откровенная дерзость. Ты можешь быть холодна и отстранённа, но стоит тебя тронуть, и ты мгновенно вспыхнешь жарким пламенем.

– Так не трогайте, господин доктор, не то обожгу!

Пётр Яковлевич рассмеялся:

– Уже обожгла! Твоё прекрасное личико говорит мне, что в жилах у тебя течёт цыганская кровь, а это так романтично! Цыгане – народ горячий. Я уже представляю, насколько ты можешь быть горяча, душа моя!

Говоря это, он подвинулся ещё ближе к Любаше.

– Осторожно, доктор! Со мной шутки плохи! – сквозь зубы прошипела она, и мгновенно вынутые из котомки ножницы острым концом направились на него. – Ещё одно движение, и Вы горько пожалеете о нём! Боюсь, что Вам самому тогда понадобится доктор.

Пётр Яковлевич растерялся. Он не ожидал такого отпора и тут же отодвинулся от Любы. Но это только сильнее раззадорило его. Чем недоступнее лакомый кусок – тем он притягательнее. Ничего, он подождёт, так даже интереснее. Доктор закрыл глаза и сделал вид, что задремал, а сам в это время сквозь опущенные ресницы наблюдал за Любушкой, которая не переставала его удивлять.

А перепуганная девица обдумывала, как бы ей избавиться от своего навязчивого спасителя. Она ему, несомненно, очень благодарна, но та плата, на которую он рассчитывает, ей не по душе. И никто её не спасёт, если сама она об этом не позаботится. Может быть, когда они доедут, ей стоит выскочить из коляски и броситься к первому встречному с мольбой о помощи? Но не примут ли её за сумасшедшую? Или обратиться к полицейскому? Но встретится ли он на их пути? Можно прямо сейчас броситься в лес. Но и там её ждет верная погибель.

Солнце уже начало закатываться, когда впереди показались избы Невьянского завода, а она так ничего и не придумала. Повозка остановилась у постоялого двора, и доктор пошёл узнать, можно ли тут остановиться на ночлег. Любаша поняла, что другой возможности избавиться от своего попутчика у неё может не быть, и осмотрелась. Сердце неистово колотилось.

– Дяденька, миленький, – обратилась она к извозчику. – Давайте уедем отсюда, покуда доктор не вернулся! Нельзя мне тут с ним оставаться! Увезите меня в Екатеринбург!

– Нет, в ночь я никуда не поеду! – повернулся к ней возница.– Опасно ночью в лесу. К тому же, барин мне ещё не заплатил. А с тебя чего взять? Поди, и денег-то нет. Вот заплатит мне барин вперёд и скажет, куда тебя свезти – тогда другой разговор, завтра с утра и отправимся.

И он снова отвернулся. Любушка готова была разрыдаться. Ну что же ей теперь делать-то?

Вдруг посреди дороги остановилась повозка с пожилой монахиней. Кучер спрашивал у прохожего, как проехать на какую-то улицу. Любушка соскочила с коляски и бросилась к ним:

– Умоляю Вас, матушка, спасите меня, возьмите с собой, иначе погибель мне грозит через моего спутника.

Та внимательно посмотрела на девицу и молча указала на сиденье напротив себя. Люба юркнула в повозку, и кучер тронул лошадей. Они уже поворачивали в проулок, когда девица увидела, что Пётр Яковлевич возвращается к своей коляске.

– Спасибо Вам, матушка! Сам Господь послал мне Вас во спасение! – перекрестилась Любушка.

– Куда путь держишь, странница? – спросила монахиня.

– Вообще-то я ехала в Екатеринбург, но куда привезёте, там и ладно. Главное – я избавилась от неминуемой беды.

– Мы в Екатеринбург и едем. Но только завтра. Сейчас мне надобно навестить одного мастера, а потом остановимся на ночлег у моей старинной приятельницы. Если тебе некуда пойти, то можешь остаться со мной.

Любушка искренне поблагодарила свою спасительницу.

– А имя твоё как же? – вновь обратилась к ней монахиня.

– Люба я.

– Любовь, значит? – усмехнулась старуха. – Уж не от любовей ли все твои беды-то, странница?

Люба пожала плечами. Наверное, монашка права.

В это время коляска остановилась возле какой-то избы.

– Подожди меня тут, я скоро! – распорядилась старуха.

– А можно мне с Вами? – с мольбой в голосе обратилась к ней Люба, ей было страшно оставаться одной, а вдруг доктор Иноземцев мчится следом за ними? Любе казалось, что рядом с монахиней она будет под её защитой.

– Ну, пойдём! – ответила та. – Видать, сильно тебя напугали-то, горемычная.

На стук им отворил невысокий бородатый мужичонка. Поверх рубахи на нём был повязан фартук из плотной материи, сплошь заляпанный какими-то разноцветными жирными пятнами.

– Здравствуйте, матушка Феофания! – приветствовал он старуху, а, увидав Любушку, кивнул и ей. – Добро пожаловать!

– И тебе доброго здравия, Глебушка! – ответила монахиня, входя.

Любушка поклонилась хозяину и последовала за своей спасительницей. Они вошли в просторную избу, где остро пахло красками и чем-то ещё. Любаша осмотрелась и поняла, что это иконописная мастерская. Кругом лежали сохнущие иконы, иные были не дописаны, а какие-то уже стояли у стены на столе, готовые к продаже. Любушка перекрестилась на образа. Тут же она увидела приготовленные к письму доски, которым ещё предстояло стать иконами. На некоторые из них была наклеена льняная паволока¹³, другие ещё не обработаны. В мастерской находились двое парней в таких же фартуках, как у хозяина, и девица в монашеском одеянии. Все они поприветствовали вошедших, а молодая монашка при виде гостей радостно всплеснула руками. Пока старая монахиня беседовала с хозяином, Любушка медленно двинулась по мастерской. Один из парней покрывал доску поверх паволоки белым грунтом, другой в это время смешивал зелёный порошок с какой-то жидкостью. Рядом лежала яичная скорлупа. Увидав, как заинтересованно Любаша смотрит на его действия, парень слегка улыбнулся и сказал:

– Краску делаю. Из малахитового порошка.

И он кивнул на чугунную ступку, из которой подсыпал порошок. Заметив, что Люба остановила взгляд на скорлупе, добавил:

– На яичной эмульсии замешиваю.

Люба благодарно кивнула ему. Тут же лежали небольшие камушки. Показав на зелёные камни, парень продолжал:

– Это малахит, из него зелёный порошок делаем.

Любаша опять кивнула.

– А это лазурит, из него голубой, – добавил он, указав на голубые камушки, а сам в это время внимательно разглядывал гостью.

Любашу, уже привыкшую к пристальным мужским взглядам, на сей раз почему-то покоробило такое откровенное внимание парня. Это казалось неуместным здесь, среди множества взоров, обращённых на них с икон. Она поспешила отойти от него и приблизилась к монашке, которая тонкой кистью прорисовывала складки одеяния Богородицы. Любушка замерла в изумлении. Никогда она не задумывалась, как делаются иконы, хотя видела их постоянно, и в каждом доме, и в церквях. Обычно они притягивали её взор, и помимо воли девица пристально вглядывалась в святые лики, которые рождали в душе благоговейный трепет. Сейчас она смотрела, как ловко работает кистью монашка, и душа её обмирала от причастности к таинству создания образа Божьей Матери. Голос старой монахини вывел её из оцепенения:

– Сестра Макария, готова ли ты вернуться в обитель?

– Готова, матушка Феофания! – откликнулась иконописица.

– Тогда собирайся!

Когда все попрощались с Глебом и уселись в коляску, за ворота вышли оба молодых мастера. Любаша заметила, что сестра Макария при этом зарделась и потупила глаза. Лошади тронулись, и парни помахали путницам вослед.

– Ну, Макария, сказывай, не зря ли ты сюда приезжала, какие премудрости в иконописании вызнать тут успела? – начала пытать её мать Феофания.

– Усердно работают мастера, истово, – отвечала Макария, – тут уж ничего не могу сказать. Вроде и всё как у нас делается, а всё равно как-то не так выходит.

– Уж, не на раскольничий ли дух ты намекаешь, милая? Вроде, Глеб ещё мальцом был, когда отец его вместе с братом перешли в единоверие, иначе им бы не позволили мастерскую-то держать.

– Есть в их письме что-то такое, что мне трудно выразить словами, – задумчиво проговорила Макария.

– А что сумеешь выразить – такое есть? – наседала матушка, хитро прищурясь.

– Есть, – улыбнулась монашка, – краски у них насыщеннее, и позолоты много используют. Да и мастера они отличные – этого не отнимешь.

– Чай, заказчики-то у них купцы да золотопромышленники, народец небедный. Им и образа подавай поярче, да чтоб с позолотой, – усмехнулась старая монашка.

Любушка слушала этот разговор и чувствовала, что сегодня ей приоткрылся новый, неведомый доселе мир. Разве могла она предположить ещё утром, что вечером окажется в таком необычном обществе, да ещё и увидит воочию, как пишутся иконы?! День, насыщенный самыми разнообразными событиями, шёл к концу, и она вдруг ощутила жуткую усталость. Глаза Любаши то и дело слипались, и ей стоило больших усилий постараться не заснуть прямо в повозке, пока они добирались до ночлега.