Ходила младёшенька по борочку

Глава 7

– Чё с девкой-то делать будем, Назар? – сквозь пелену боли донеслось до Любочки.

Она с трудом разомкнула веки, но ничего не увидела. Какая-то грязная тряпица неприятно касалась лица, голова гудела. Судя по толчкам, Люба поняла, что она лежит в телеге, которая быстро катится по ухабам. Пахло конским потом и углем.

– А я почём знаю? – раздался другой голос. – Кто тебя просил по башке-то её бить с такой силой? А ну, как она не оклемается теперь? В тюрьму захотел?

– Ты чё, Назар?! Какая тюрьма? Старик ведь сказал, что её никто не хватится, приезжая она. Ещё и царапучая оказалась, цыганское отродье! На башке мешок, а она царапается! Вон как щёку мне распластала, я со злости и треснул ей хорошенько. Зато всю дорогу лежит да помалкивает, даже кляп не нужен.

Тревога и страх навалились на Любочку, она старалась лежать тихо, не шевелиться. Пусть злодеи думают, что она до сих пор без чувств.

– А где ты видел, Влас, чтобы цыганки в сарафаны рядились? – снова послышался второй голос. – Нееет, не похожа она на бродяжку, обманул нас старик, какой-то у него расчёт был, не иначе.

– А какая нам разница, чего он там удумал, если щедро заплатил? Может, бросить её тут, в лесочке, да и уехать? Пока она очухается, мы уже далеко укатим!

– Молодой ты ишо, Влас, безголовый совсем! Она очухается да и вернётся обратно, а ещё хуже – в полицейский участок заявится. Старика-то тряхнут – он и сдаст нас с потрохами! Нет, надо свезти её подальше от этих мест, чтоб не скоро вернулась. А самое надёжное – чтоб совсем не вернулась.

– Дак она и не вернётся! Пока очухается – её уже и звери задерут. Руки-то связаны! И на голове мешок! Нас она не видела, мы сзади подкрались. Даже если и оклемается, никогда нас не опознает.

– Меня, может, и не опознает, а тебя-то – наверняка! – расхохотался мужчина, чей голос был грубее, он явно принадлежал человеку постарше. – Дивно она тебе морду-то распластала! Меченый ты теперь!

– Тьфу, ты, окаянный! Весело ему! – парень в сердцах плюнул. – А у меня кровища так хлестала, что всю рубаху измарал, не девка, а кошка дикая! Жене-то чё я теперь скажу?

– Вот про кошку и расскажи ей! – снова раздался смех Назара. – А я погляжу, как супружница тебе другую щёку распластат!

Любаша попробовала пошевелить руками, но они были крепко связаны. Она лихорадочно соображала, что же ей теперь делать. Надо как-то спасаться. Но как? Судя по голосам, мужиков было двое. Того, что постарше, зовут Назар, а молодого – Влас. Что она может против них, да ещё со связанными руками?

– Может, нам её это… добить? – шёпотом спросил Влас.

– А другой дороги у нас и нет, вот только стемнеет чуток, – сурово ответил Назар, а потом рассмеялся:

– А мы сначала попользуем её, прямо тут, в лесочке, на мягкой травушке! Может, ей понравится, дак ещё и благодарить нас станет!

Мужики дружно загоготали.

Любушка замерла, внутри у неё всё похолодело. Она понимала, что спасти её теперь может только чудо. Молить злодеев о пощаде – бесполезное занятие, этим она их только раззадорит.

Страх сковал её, слёзы полились из глаз. Стало так горько, что она всхлипнула от отчаяния.

– Слыш-ко, никак оживает девка-то наша! – раздался голос Власа.

Любаша замерла.

– Дак сунь ей кляп-от в рот, чтоб не заблажила, не дай Бог, – глухо отозвался Назар.

– Сам и сунь, раз такой умный! А с меня уже довольно!

– Боишься девки? – громко засмеялся мужик. – Дак ты морду-то ей больше не подставляй!

В это время позади послышался звон колокольчика.

– Знать-то едет кто-то! – испуганно сказал Влас. – Не дай Бог, эта дура блажить начнёт!

– А ты там попридержи её! – строго наказал ему Назар.

Влас наклонился над Любашей, совсем рядом послышалось его дыхание, сквозь мешковину были видны очертания его головы. Он процедил сквозь зубы:

– Лежи тихо, молчи, коли жить хочешь!

Девица попыталась приподнять голову и застонала от боли.

– Цыц! – злобно прошептал Влас и накрыл ей рот ладонью. Грязная мешковина прижалась к Любиным губам.

Девица уже уразумела, что ей всё равно не жить, хоть молчи, хоть не молчи. Звон бубенцов всё приближался, и она понимала, что это её единственная надежда на спасение. Она разомкнула сжатые губы и, что есть силы, впилась зубами в палец Власа. Тот взвыл от боли и отдёрнул руку от её лица. Люба стремительно повернулась на бок в противоположную от мужика сторону, приподнялась всем корпусом и перевалилась за невысокий бортик телеги, почти под ноги приближающейся тройке. Она сильно ударилась плечом и головой, но выбирать не приходилось: либо жизнь, либо ушибы. Уже теряя сознание, Любушка услышала, как Влас заорал:

– Гони!

И телега загромыхала, удаляясь.

Очнулась Любаша в повозке. Рядом сидела миловидная дама в широкополой шляпе, из-под которой видны были белокурые локоны. Васильковые глаза её смотрели на девушку с участием.

«Совсем, как у Василки», – подумалось Любушке.

– Очнулась, милая, – проговорила дама приятным голосом. – Ох, и напугала же ты нас с Кузьмой!

Как бы в подтверждение её слов, кучер обернулся и кивнул.

– Мы уж было подумали, что ты убилась, – продолжала дама. – Что же с тобой такое приключилось, бедняжка?

Любаша хотела ей ответить, но оказалось, что у неё совсем нет сил, вместо слов раздался лишь слабый хрип.

– Молчи-молчи, милая, не напрягайся, потом расскажешь! – спохватилась дама. В это время они остановились около какого-то дома. Отворились широкие ворота, и повозка въехала во двор. Кто-то помог Любушке сойти на землю, голова её закружилась, и она начала было падать, но чьи-то крепкие руки подхватили девицу.

Любушка открыла глаза и в недоумении огляделась. Она лежала на кровати в незнакомой комнатке с низким потолком. Утреннее солнышко пробивалось сквозь небольшое окно, освещая круглый столик, накрытый льняной скатертью, и крепкий стул возле него. Рядом с кроватью на другом стуле сидела девушка и внимательно смотрела на Любашу.

– Где я? – спросила Любушка.

– В доме доктора Иноземцева, вас барыня вчера привезли, – пояснила девушка. – Они вас по дороге подобрали. Доктор меня к вам приставил, я горничная, Серафимой меня звать. Можно просто Сима. Доктор велел вам вот эту микстуру пить, как очнётесь. И строго-настрого запретил вставать! Сказал, чтоб лежали, пока он не осмотрит вас вдругорядь.

Девушка взяла в руку ложку и налила в неё какую-то жидкость из тёмной склянки.

– Давайте немного голову приподымем. Вот тааак, – продолжала Серафима, вливая лекарство в рот Любаше. – Теперь лежите, а я рядом посижу.

Люба проглотила горькую жидкость, поморщилась и закрыла глаза. Разговаривать с бойкой горничной не было ни сил, ни желания.

Но та не унималась, поднесла к её губам стакан с водой. Любушка с удовольствием сделала несколько глотков.

Вскоре в каморку заглянула вчерашняя дама. Горничная вскочила, уступив ей стул:

– Присаживайтесь, Любовь Васильевна!

– Ну, что? Как себя чувствует наша гостья? Вижу, что тебе уже получше, – начала разговор хозяйка.

Люба слабо улыбнулась и тихо проговорила:

– Спасибо Вам, Вы вчера мне жизнь спасли. Я уже и не надеялась, что жива останусь.

– А звать-то тебя как, девица? – спросила дама.

– Люба я, – ответила Любаша коротко.

– Так значит, тёзки мы! Ну, выкладывай, тёзка, что же такое с тобой приключилось?

И Любаша кратко рассказала свою ужасную историю. Умолчала только, что у коконьки она жила в ссылке, что есть у неё большая семья.

– Наверное, надо бы сообщить твоей тётушке, что ты жива, да в полицию заявить, – сказала Любовь Васильевна, – только я не разглядела, кто там был в телеге, уже смеркалось.

– Я тоже лиц их не видела, – ответила Любаша, – только голоса помню.

– Сейчас тебе поправиться надо, а там уже и решать будем, что дальше делать, – сказала она, уходя.

Потом больную осмотрел доктор. Это был худощавый мужчина с седой бородкой клинышком и весёлыми глазами, скрытыми за стеклами пенсне, сидящего на его слегка заострённом носу. Он представился Петром Яковлевичем и во время осмотра постоянно шутил и улыбался.

– Как тебя разукрасили-то, красавица! – присвистнул он, разглядывая Любушкино лицо. – Ну, ничего, синяки сойдут, главное, что нет ран, а, значит, и никаких шрамов не останется.

Доктор долго наклонял голову Любаше то вправо, то влево, то вперёд, то назад, и всё время спрашивал, где ещё болит. Прощупав плечо и руку, сказал, что кости целы, просто сильные ушибы. Он дал Серафиме склянку с мазью, которой велел смазать все ссадины и синяки, и заключил осмотр словами, что, в общем-то, ничего страшного нет, надо только отлежаться несколько дней. Уходя, он весело глянул на больную поверх своих очков и заверил, что до свадьбы всё непременно заживёт.

Только Любушке было не до веселья и уж вовсе не до свадеб. Голова кружилась всякий раз, как только девица пыталась слегка приподняться. Облегчённо вздохнув, когда доктор оставил её в покое, она опять провалилась то ли в сон, то ли в забытьё. Так прошло несколько дней. Серафима ухаживала за Любой, как за малым дитём, кормила её с ложки, поила, слегка придерживая больную голову. Когда Любаше стало получше, она наконец смогла разглядеть свою сиделку. Это была высокая крепкая девка, про каких обычно говорят «кровь с молоком». Лицо её, изъеденное оспой, вид имело неприглядный, к тому же, левый глаз слегка косил. Но душа её, несомненно, была доброй, ведь столько сил Серафима потратила, выхаживая Любушку. Та же чувствовала себя неловко перед этими людьми, проявившими о ней такую заботу, добровольно принявшими участие в её судьбе. Она знала, что докторам полагается платить за работу, и с ужасом ждала того часа, когда с неё потребуют плату за лечение и кров. Денег-то у неё совсем не было. Она сильно скучала по своему дому, по сестре и братьям, по матери с отцом, по деду с бабкой и по коконьке, которая, наверное, теряется теперь в догадках, что же приключилось с Любашей. А может, она решила, что Любушка сбежала от неё? Ей совсем не хотелось выглядеть такой неблагодарной. Вспомнилось, как дружно они жили вдвоём, как много рассказывала ей о своей жизни тётушка Пелагея долгими вечерами. А всё этот рыжий кержак, будь он неладен! Всю жизнь Любушке порушил он со своим сумасшедшим дедом. Но думать о плохом ей не хотелось. Не хотелось и вспоминать, что она пережила, лёжа в чужой телеге с грязным мешком на лице.

Словоохотливая Серафима с удовольствием отвечала на все вопросы Любушки, ведь та поначалу даже не знала, где она находится. Оказалось, что в Тагильском заводе. Любовь Васильевна подобрала её, когда возвращалась от какой-то своей дальней родни, которую ездила навестить. В общем, хозяева – люди сердечные, в беде всегда помогут. И к слугам они не слишком строги. Работать у Иноземцевых – великое счастье, не в каждом доме так вольготно живётся. Жалованье платят исправно, слуг кормят лучше, чем в иных-то домах. Нельзя сказать, что они сильно богаты, но люди зажиточные и не скупые. В семье трое деток: два мальчика-гимназиста и маленькая дочка, три годика недавно ей минуло. У доктора большая практика, и потому он редко бывает дома. Правда, ходят слухи, что не только поэтому. Живут они недалеко от базарной площади, вот Люба выздоровеет, и Серафима непременно сводит её туда. Любаша улыбнулась – что ей делать на базаре, если у неё ни гроша за душой? И что, вообще, ей дальше делать? Это был главный вопрос, на который она пыталась найти ответ. Домой возвращаться нельзя, её ведь отправили из дому, значит, туда она ехать не может, да и к коконьке ей дорога заказана – не хотела бы она снова встретиться с теми злодеями. Остаётся одно – положиться на судьбу и ждать.

Глава 8

Вскоре Любушка стала выходить на воздух в сопровождении Серафимы. Накормив больную завтраком, горничная вела её в садик. Здесь росло несколько кустов крыжовника и смородины, старая черёмуха да пара диких яблонь. Дорожки между ними были засыпаны речным песком, а в центре лужайки стояла небольшая беседка. Теперь Любаша каждое утро проводила в ней, наслаждаясь щебетом птиц и ласковым утренним солнышком, которое тепло касалось её лица. Усадив девицу в беседку, Серафима сказала:

– Подожди тут немного, я сейчас за дочкой хозяйской схожу и вернусь. Нянька её вдруг замуж вышла да уехала в другой завод, вот барыня и поручила мне за малой приглядывать.

Люба согласно кивнула и подставила лицо косым лучам утреннего солнышка, которые настойчиво пробивались в беседку. Днём они, наверное, станут жгучими и беспощадными, а сейчас ещё теплые и необыкновенно нежные.

Закрыв глаза, Любаша думала о своём. Головная боль уже так сильно не мучила, но тяжкие думы по-прежнему не давали ей покоя. Надо срочно решать, что делать дальше, куда теперь направляться.

– Ты кто? – раздался рядом детский голосок.

Девица открыла глаза – перед ней стоял ангелочек в пышном платьице нежно-розового цвета. Милое личико обрамляли белокурые кудряшки, а пронзительно-голубые глаза с интересом разглядывали Любашу.

– Я Люба, а ты кто? – ответила она девчушке.

– А я Софья Петровна! – почти по слогам проговорила девчушка.

– Доброго здоровьица Вам, Софья Петровна! – с улыбкой произнесла Любаша, с интересом разглядывая девчушку, которая была абсолютной копией своей матери. И опять эти васильковые глаза. Совсем, как… Эх, Василко-Василёк!

Любаша вздохнула.

– А чем ты тут занимаешься? – малышка с прищуром разглядывала Любу.

– Ничем, просто сижу.

– А сказки ты знаешь?

– Конечно.

– А про кого? Про бабу Ягу знаешь?

– Конечно, знаю!

– Расскажи! – приказала девчушка, усаживаясь рядом с ней и доверчиво глядя ей прямо в глаза.

И вспомнилась тут Любушке младшая сестрёнка Ася, которая когда-то вот так же требовала от неё сказок. Вспомнились братики: непоседа Стёпка да маленький Сашенька, который по возрасту был немногим старше этой малышки – и сердце накрыла тёплая волна. Люба обняла девочку и неспешно начала:

– В некотором царстве, в тридевятом государстве, среди дремучих лесов и гнилых болот жила-была баба Яга.

– А какая она была? – тут же вставила вопрос малышка.

– А была она седая да костлявая, хромая да вертлявая…

Тут Любаша подняла глаза и увидела, что на них с улыбкой смотрит Любовь Васильевна. Девица смутилась, она не слышала, как подошла хозяйка.

– Мамочка! – радостно защебетала девочка. – А Люба мне сказку сказывает!

– Интересную? – улыбнулась мать.

– Очень! – воскликнула малышка. – Я Симу просила-просила, а она сказок не знает, а Люба знает! – А можно мне тоже послушать? – по-прежнему с улыбкой спросила мать.

– Конечно! – щебетала девочка. – Сейчас будет страшно! Да, Люба? – посмотрела она на Любашу.

Та тепло улыбнулась и продолжила сказку. Любовь Васильевна внимательно слушала и с интересом разглядывала Любушку. Когда та закончила, Сонечка потребовала:

– Ещё!

– Довольно, Софьюшка! – строго сказала Любовь Васильевна. – Любе отдохнуть надо, она ещё больна, а ты поиграй-ка пока с Симой.

– Да что Вы, Любовь Васильевна, я прекрасно себя чувствую, мне даже в радость беседовать с Сонечкой. Она у Вас такая прелесть! – начала было возражать Любаша.

– Вот об этом я и хочу поговорить с тобой. Давай пройдём в дом, – хозяйка поднялась и направилась к особняку. Любушка последовала за ней.

– Как ты себя чувствуешь, Люба? – спросила хозяйка, войдя в гостиную и указав девице на стул, а сама села напротив.

– Спасибо, уже намного лучше. Наверное, мне пора покинуть ваш дом, я и так много хлопот вам всем доставила. Даже и не знаю, как я смогу отблагодарить Вас за всё, Любовь Васильевна.

– Не спеши, Любушка, – хозяйка подняла вверх ладонь, как бы останавливая её. – Как раз об этом я и хочу с тобой поговорить. Сейчас я наблюдала, как ты занималась с Софьей, и вижу, что у тебя неплохо получается ладить с детьми. Ты когда-нибудь работала няней?

– Нет, Любовь Васильевна, я не работала, но мне довелось нянчить младших братьев и сестру.

– Это хорошо! – довольно проговорила хозяйка. – Значит, опыт у тебя есть. И сердце доброе. Мне срочно нужна няня для Софьюшки. Не хочется искать человека на стороне, а тебя я уже немного знаю, да и вижу, что детей ты любишь. И если ты согласишься, я сегодня же нанимаю тебя на работу. Это ненадолго, потом мы подыщем гувернантку, которая будет ещё и обучать её многим вещам, начиная с хороших манер и заканчивая разными науками. А пока что довольно и няни.

Любаша растерялась, предложение прозвучало неожиданно, она к нему не была готова.

– Я не тороплю с ответом, можешь немного подумать, – продолжила Любовь Васильевна. Если тебе есть куда вернуться и ты рвёшься домой, то я не стану препятствовать. А коли ты дашь своё согласие, то я переселю тебя в спальню бывшей няни, она находится рядом с комнатой дочки, положу тебе жалованье и куплю одежду на первое время.

И тут до Любаши дошло, что ей предлагают то, что может сейчас разрешить её проблему. У неё будет кров и работа! А ещё и время, чтоб решить, что же делать дальше: вернуться ли домой или же продолжать жить без родной семьи. Она подняла глаза на хозяйку и смущённо проговорила:

– Спасибо Вам, Любовь Васильевна! Я буду стараться.

– Вот и хорошо! – обрадовалась та. – Скажи-ка для начала, обучена ли ты грамоте? Читать-писать умеешь?

– Умею, я в церковно-приходской школе училась.

Хозяйка подала ей свёрнутую вчетверо газету:

– Прочти-ка, что тут написано.

Любушка бойко начала:

– «20 мая сего года в Москве открылась Всероссийская художественно-промышленная выставка…»

– Довольно! Молодец! – остановила её Любовь Васильевна. – Считай, что я наняла тебя на работу. Пойдём, я покажу тебе твою новую комнату.

И хозяйка направилась вверх по лестнице, Любушка – за ней. Она уже довольно долго жила в этом доме, но, кроме своей коморки и садика, никуда не ходила. Комната, в которую привела её хозяйка, была немного просторнее, чем прежняя, и гораздо светлее. Она сообщалась с детской, где жила Софьюшка. Далее располагалась комната её братьев, Антона и Дмитрия. Тут же, наверху, были и хозяйские спальни.

В комнатке няни глазам Любушки предстала высокая кровать, небольшой столик, два стула и шкаф для одежды, подле которого стояла небольшая фигурная ширма. Большое зеркало на стене делало комнату ещё светлее. Окно выходило в сад, на ту самую лужайку, где стояла беседка. Любовь Васильевна открыла шкаф и вынула оттуда форменное платье серого цвета с белым кружевным воротничком. Поверх платья был надет белый передник.

– Вот, Любаша, это платье я недавно заказала специально для няни. Но та его так и не надела ни разу, оно совершенно новое. Размер у вас, я думаю, одинаков, так что оно должно тебе быть впору.

Любушка приложила наряд к себе и подошла к зеркалу. Оттуда на неё смотрела незнакомая девушка. Белый воротничок слегка оттенял её смуглую кожу, лицо после болезни немного осунулось, синяки под глазами из лиловых стали уже слегка желтоватыми, а непослушные локоны торчали во все стороны.

– Попроси Симу собрать твои волосы в узел, чтоб они не мешали. Пусть она тебя научит, как это делается. Никто не должен видеть тебя растрёпанной и неопрятной – это обязательное условие.

Любушка согласно кивнула.

– Но прежде, – продолжала хозяйка, – пусть она нагреет воды и поможет тебе помыться. Потом подойдёшь ко мне, я расскажу тебе распорядок дня дочки.

Любаша опять кивнула.

– А теперь ступай вниз к Серафиме, пусть она Софьюшку ко мне приведёт, а сама тобой займётся.

Любаша поклонилась и вышла из комнаты.

Когда она, помытая и причёсанная, надев свой новый наряд, вошла в гостиную, где ждала её хозяйка, та только руками всплеснула:

– Да ты просто красавица, Любаша! – и тень сомнения вдруг промелькнула на её лице.

– Люба-Люба! – запрыгала вокруг неё Софья, теребя за подол. – Сказку! Хочу сказку!

Любушка с улыбкой погладила малышку по голове, а Любовь Васильевна сказала, обратившись к дочери:

– Люба отныне будет твоей няней, Софьюшка, и ты должна её слушаться. Иди в свою комнату и ожидай там, пока мы закончим разговор. Потом няня расскажет тебе сказку.

Девчушка надула, было, губки, но обещанная сказка подействовала на неё благотворно. Соня улыбнулась Любаше и послушно побежала к себе.

Любовь Васильевна дала подробные указания Любушке. От неё требуется соблюдать режим, следить за питанием и сном малышки и развлекать девочку, ограждая её при этом от бед. Прогулки, игры, сказки – всё это совсем несложно, сложнее с самыми простыми манерами, которые Любаша должна сразу прививать малышке. А поскольку сама она им не обучена, то хозяйка тут же преподала ей небольшой урок. Девочка уже сейчас должна знать, как и когда приветствовать людей, вовремя говорить слова благодарности, уметь пользоваться столовыми приборами. Хозяйка обучила Любушку делать книксен и попросила забыть о поклонах. Сказала, что постепенно в процессе жизни в этом доме и общения с семьёй, она сама разберётся, что к чему. Да и Любовь Васильевна при случае ей подскажет.

Весь день Любаша занималась с Соней. Доверчиво прижавшись к Любе, девочка слушала её сказки и с интересом училась считать воробьёв, усевшихся на ограду садика. Вместе они пеленали тряпичную куклу и пели ей незатейливые колыбельные песенки. Любовь Васильевна неотступно следила за ними и, похоже, осталась довольна своей новой няней. Вернувшийся вечером Пётр Яковлевич удивлённо вскинул брови, увидев Любушку рядом с дочкой.

– Папенька! У меня новая няня! Любочка! Она мне сказки рассказывает! – затараторила девчушка, бросившись к отцу.

– Ах, ты, моя шалунья! – подхватив дочь, отец подбросил её вверх, отчего та громко рассмеялась.

– А теперь и Любу так же подними! – закричала она.

Любушка смущённо улыбнулась.

– Боюсь, что у папеньки сил не хватит на Любашу! – сказала подошедшая Любовь Васильевна и сверкнула на мужа глазами. Потом улыбнулась Любаше и, взяв мужа под руку, повела его наверх.

Уложив свою подопечную спать, Люба решила выйти в садик. День был очень насыщенный, и ей захотелось посидеть в тишине. Она расположилась в беседке, любуясь на освещенные закатным солнцем крыши. На земле уже лежала тень сумерек, а крыши ещё отливали розовым огнём. Картина была просто завораживающей. Вскоре к ней присоединилась Серафима.

– Ты это, девонька, с хозяином будь поосторожнее, уж больно охоч он до красивых барышень.

Люба с недоумением смотрела на горничную.

– Мне тут Раиса, повариха, сказывала, – продолжала та, – что няню-то не просто так уволили, и вовсе не замуж она вышла, а госпожа её выгнала, похоже, у неё с Петром-то Яковлевичем роман приключился, вот барыня и распорядилась удалить её.

Любаша вздохнула, уж она-то знала, что это значит – пострадать из-за мужского интереса.