Государство Двоих, или Где соединяются параллели

– Сможете. Здесь вы будете проводить время с семи утра до четырёх дня. Остальное время вы можете тратить на что пожелаете.

В итоге проблема была решена: он устроился на вечерние амбулаторные акушерско-гинекологические приёмы четыре дня в неделю. Три четверти зарплаты должны были покрывать страховку, оставшаяся четверть предназначалась для Тани и Майкла. Все утра он проводил в операционной госпиталя. Так всё устроилось, и ему самому больше ничего не было нужно.

Профессор Роуди был одним из самых талантливых онкологических и реконструктивных хирургов на Западном побережье. Юре, безусловно, стоило пойти на такие жертвы, чтобы попасть в святая святых этого мастера – в операционную. Роуди творил настоящие чудеса, и изумлённому взгляду доктора Вольмана (Юра поменял фамилию себе и домочадцам при получении американского гражданства) каждый день являлось искусство бережного и вдумчивого обращения с тканями человеческого тела. Юра овладевал всё новыми приёмами, он научился не только глазами, но и руками чувствовать анатомию каждого органа, каждой связки, костного выступа, сосуда или нерва. Он перестал испытывать страх перед кровотечением, ранением соседних органов. К нему пришло завораживающее и освобождающее чувство, столь знакомое хорошим хирургам – он имел контроль абсолютно надо всем, что происходит в операционном поле, всегда знал, что именно он будет делать дальше. Он уже не был подобен студенту последнего курса консерватории, научившемуся, наконец, безукоризненно исполнять чужую музыку. Он, постигая тонкости, изобретённые великими мастерами до него, уже и сам мог импровизировать, а подчас и позволял себе корректировать партитуру. До композитора ещё следовало расти, но и эта роль была не за горами.

Юрин ярко выраженный перфекционизм, в сочетании с упорством и невероятным трудолюбием сделали своё дело – через два года, вручая Юре документы, профессор Роуди обнял его и с большим чувством сказал, что испытывает великую грусть, расставаясь с талантливым своим учеником – любимым учеником, превзошедшим учителя. Да, за эти годы Роуди воистину стал для Юры Учителем и непререкаемым авторитетом. И трудно было бы придумать лучшую путёвку в жизнь, чем эти слова, сказанные Учителем.

В Университете Юра не остался, несмотря на привязанность к профессору. Не стал он подавать документы и в другие университетские клиники – слишком сложная и неоднозначная царила обстановка в академических учреждениях. Во многом она напоминала отношения между кафедральными сотрудниками в Новосибирске – много сил следовало здесь отдавать налаживанию политических связей, что требовало особых личностных качеств, которыми Юра и в юности не мог похвастать. В свою очередь частная практика открывала, казалось, безграничные возможности для самосовершенствования, предоставляла долгожданную свободу и высокий доход.

Юра с семьёй перебрался в пригород Сан-Франциско и там открыл собственную специализированную клинику. Он быстро приобрёл прекрасную репутацию среди страховых компаний и врачей, направлявших к нему пациентов. Он брался за любые, самые сложные, случаи и почти всегда находил решение. Многие врачи, даже те, которые сами занимались реконструктивными операциями, оценив уровень Юриной квалификации, наиболее сложных пациентов направляли к нему.

И Юра справлялся с любой задачей. И не просто справлялся, но и совершенствовался изо дня в день. Особенности оперативной техники, способы выкраивания лоскутов и их расположения, обдумывание доступов и формы игл-проводников стали его делом, которым он жил и которым горел. Юра стремился к снижению частоты рецидивов и осложнений. Как перфекционист, он не мог уйти из операционной, зная, что можно было выполнить что-то лучше. Он не искал себе оправданий. Любая операция должна быть выполнена идеально, и то, что хирург что-то не умеет или даже просто не уверен в том, что справится, по мнению Юры, не могло служить поводом для выбора более простой методики. На выбор доступа и метода операции должны влиять только соображения блага пациента и ни в коем случае квалификация врача. Лишь доведённая до совершенства техника могла освободить хирурга от необходимости идти на подобные компромиссы. И Юра без устали свою технику совершенствовал, причём не только в операционной, но и дома, выкраивая вечерами лоскуты, пытаясь на компьютере, в трёхмерных графических программах добиться их правильного расположения между виртуальными органами и тканями, а нередко и просыпаясь среди ночи от мысли, посетившей его во сне.

Каждые три года частнопрактикующий врач должен демонстрировать некоторые аспекты своей работы признанным экспертам штата в соответствующей области медицины. Эта система носит название practoring. Врач-эксперт даёт заключение о том, как работает доктор и насколько соответствует его практика общепринятой в данном регионе. Когда пришло время, подобный эксперт посетил и Юрину клинику. Он весь день присутствовал в операционной, наблюдая за ходом операций. Как выглядело официальное заключение эксперта, уже не имеет значения после тех слов, которые он произнёс вслух сразу по завершении операций: «Today I realized, that all my life I’ve been butching my patients» («Сегодня я понял, что всю свою жизнь я был мясником для своих пациентов»).

Неудивительно, что в Юриной семье появился и долгожданный высокий доход, что жили они теперь в прекрасном доме в одном из престижных пригородов Сан-Франциско, что появились и друзья из круга преуспевающих людей. Да что там говорить! За годы жизни в Америке все то, о чём он когда-либо мечтал, постепенно трансформировалось в реальность. И, казалось бы, счастье во всей его полноте никогда не было так близко и осязаемо.

Почему же в те дни, когда Юра показывал Вере с Сашей «самое лучшее в лучшем штате», Веру не покидало чувство, что он не столько им, сколько самому себе показывает свою жизнь? Возможно, потому, что он не мог пользоваться этими благами ежедневно, что роскошную калифорнийскую природу он созерцал преимущественно через лобовое стекло своего автомобиля по пути на работу, что оба дома его были куплены в кредит, который ещё много лет предстояло выплачивать, что случались дни, когда его в буквальном смысле выносили из операционной в одиннадцать ночи и Таня вынуждена была приезжать за ним в госпиталь, так как он не мог управлять машиной от головокружения и парализующей усталости.

Вне всяких сомнений, Юру одолевало желание показать вершины, которых он достиг благодаря своему упорству и труду, желание продемонстрировать, что он может в любой момент протянуть руку и прикоснуться к этим благам; хотелось рассказать, что эта страна с её почти «безграничными возможностями» стала его страной, что он достоин её, а она по достоинству оценила его. И сам факт жизни в этой стране уже является достаточным основанием для того, чтобы и дальше продолжать свой изнуряющий, нескончаемый, кабальный труд. Демонстрируя свою жизнь друзьям с бывшей Родины, Юра словно и себе хотел показать всё это.

Но не сразу Вера поняла во всей полноте, как следует трактовать Юрины старания при организации «лучшего в их жизни отпуска»; не разобралась она и с двойственностью своих собственных впечатлений от калифорнийских каникул. Всё это обрело некую форму только через два года, в Петербурге. Тогда же стало ей ясно, почему, несмотря на победоносное шествие по своему жизненному пути, на шестнадцатом году жизни в Америке появились у Юры совершенно новые мысли о том, как этот жизненный путь всё же следует изменить.

Ответ был прост и напоминал приговор: Юра увидел «потолок». Мечты, лелеемые в «той», прошлой жизни, в «этой» постепенно исполнились, и с каждым новым достижением всё сложнее и сложнее было находить новую цель.

Он знал, причём лучше многих, как следует оперировать пациентов, чтобы в разы снизить частоту осложнений и рецидивов, и теперь ему хотелось поведать людям о своих изобретениях. Но его многочисленные попытки «продать» идею производителям медицинской продукции не находили у крупных компаний желаемого отклика (им необходимо было сначала окупить затраты на те проекты, которые опередили Юрины если не по качеству, то по времени выхода на рынок), а у небольших компаний с маленьким бюджетом, но подвижным менеджментом провоцировали страстное желание «украсть» идею. Юра бился в закрытую дверь и описал несколько замкнутых кругов в своих поисках.

Кроме того, он знал, когда и при каких условиях он выплатит все кредиты. Несложный подсчёт порождал леденящую мысль, что до этих счастливых дней можно и не дожить. Да что там говорить! Даже неделя отпуска приводила к простою клиники, что сразу же снижало депозит на его кредитном счёте, баланс уходил в минус различной глубины, и требовалось потом недели две-три, чтобы снова вернуться к нулю. А ведь от него зависело благополучие не только членов семьи, но и пяти сотрудников, к тому времени работавших в клинике.

Юра явственно ощущал, что необходим переход на иной уровень как мышления, так и организации дела:

– Я люблю оперировать, и это моё призвание, но я хочу это делать не за деньги страховых компаний, а за «просто так», причём в тех частях земного шара, где моя помощь была бы особенно нужна. Я не хочу зависеть от страховых выплат, не хочу чувствовать себя ремесленником. И не хочу зарабатывать драгоценными часами, отнятыми от своей не такой уж и длинной жизни. Тем более, освободившись от механической работы, я смогу принести гораздо больше пользы людям. Медицинская деятельность должна быть свободной и приносить чистое удовлетворение, как удовлетворение от искусства.

Не быть «наёмным рабочим», а самому создавать работу для других людей, причём работу интересную и нужную, основанную на новых, перспективных идеях. Идей этих у Юры было несколько, причём одна перспективнее другой. И Верина роль в их реализации оказалась на удивление осязаемой. Было это связано с возможностями российской стороны, которая могла дополнить американскую как в вопросах инвестиций, так и в освоении никем пока не занятой ниши рынка.

Прорабатывать концепцию они принялись тут же и занимались этим всё время между осмотрами достопримечательностей и приёмами пищи. Взаимопонимание, наступившее между ними, было настолько полным, а темп синтеза мыслей и обработки информации настолько похожим, что в этих беседах они незаметно, но неминуемо оказались наедине друг с другом. Близкие махнули на них рукой и занялись чем-то своим, предоставив Юре с Верой разговаривать на своём языке.

Идеи, высказываемые Юрой, были настолько увлекательны, просты в решении и очевидны, что буквально тут же захватили всё Верино существо. Это было подобно вспышке факела, вмиг осветившей новым, неведомым светом её сознание.

Да и само сознание начало меняться. Произошло что-то странное: с появлением в её жизни Юры жизнь больше не могла продолжаться так, как прежде. Все попытки вернуться в то состояние психологического комфорта и счастливой уверенности в правильности своего пути, в котором она находилась совсем ещё недавно, оказывались неудачными. Порой, когда ненадолго отступала эйфория, Вере начинало казаться, что её разум отравлен Юриным мировоззрением, его личностью, его вулканической, завораживающей энергией.

Стоило ли следовать за ним? И куда вёл этот путь? Был ли это её путь? Или же Юра в одночасье перенёс её к некоему распутью своей, а вовсе не её жизни, в то время как ей следовало брести до собственного распутья ещё много лет, в результате чего она, может, и не дошла бы до этой точки или дошла бы до какой-то иной? Ответа она не знала. Как не знал и Первый Человек, вкусивший от яблока познания: покидая рай, он не ведал, что ждёт его там, куда он уходил. Кто знает, может, и боялся он чего, но уже не в силах был противостоять сладостному действию отравленного плода, открывшего ему путь в новую жизнь.

10

Несмотря на то, что приготовленный Юрой ужин был феерическим, у Веры почти не было аппетита. От дороги, горячего душа и вина кружилась голова, и в ней по-броуновски мельтешили обрывки мыслей.

Вера наблюдала за Юриными движениями, слушала его речь, и в сердце её вливалось благостное чувство: ей казалось что она добралась, наконец, до дома, причем вовсе не чужого, а своего, и что вот он – отдых после бесконечно долгой дороги. Вслед за пространственными стали стираться и временные границы: сколько она находилась в этом кресле? Час? День? Полжизни? Дольше ли, чем ждала этого момента?

– Да ты совсем устала, – донеслось до неё откуда-то издалека. – А я тебя всё мучаю.

Вера открыла глаза: видимо, она стала засыпать, и Юра это заметил.

– Пойдём, я тебе покажу твою комнату. Тебе надо ложиться. Да и мне тоже.

Они прошли через холл и оказались в полутёмной комнате. Почти всю её занимала огромная кровать, оставлявшая лишь узкие проходы вдоль стен.

– Так, я забыл постелить белье, – сообщил Юра. – Постой здесь, я сейчас приду.

Через минуту он вернулся со стопкой постельного белья. Узкий проход между стеной и кроватью не позволял свободно разойтись. Вера вынуждена была прижаться к стене, чтобы пропустить Юру. Он прошёл совсем вплотную, создав своим движением лёгкий ветер, и принялся ловкими и быстрыми движениями застилать постель. Вере её наблюдательная позиция вдруг показалась неловкой. Может, имеет смысл выйти в коридор? Глупости. Конечно же нет: мужчина застилает ей постель, а она тут стоит сложа руки, а если она выйдет в коридор, будет совсем нехорошо.

– Юра, я ведь могу и сама с этим справиться, – улыбаясь, сказала она.

Юра посмотрел на неё:

– Ты хочешь мне помочь?

– Давай, я сама.

– Нет, вместе ловчее.

Юра крепко держал одеяло за два угла. Взглядом он приглашал Веру последовать своему примеру. Вера взялась за противоположный край, и они вместе подняли одеяло и встряхнули его. И всё то время, пока постель медленно выдыхала из себя воздух, длилась необъяснимая пауза. Как будто непременно следовало дождаться, чтобы одеяло закончило оседать. Но вот оно замерло, как усталое животное, а их глаза снова встретились.

– Из тебя получился бы неплохой ассистент в операционной, – сказал Юра, улыбаясь одними глазами.

Чтобы выйти из комнаты, ему вновь предстояло пройти между невозмутимо занимавшей всё пространство кроватью и стеной, прислонившись к которой, стояла Вера. Дойдя до неё, Юра остановился.

– Ну, кажется, теперь я всё приготовил. Или чем-нибудь ещё могу помочь?

Он стоял совсем рядом, не делая попыток продолжить свой путь. И как всегда, лицо его было чуть ближе, чем следовало. Нет, не как всегда. Сейчас оно было особенно близко.

– То, что мне осталось сделать, уж точно не требует мужской помощи, – попыталась пошутить Вера.

– То есть как мужчина я больше не нужен? – засмеялся Юра. Он всё ещё не уходил и пристально смотрел Вере в глаза. Возникла короткая пауза, которая заполнилась диким, чёрт знает откуда взявшимся сердцебиением. Оно испугало Веру сначала своим появлением, а затем мыслью, что может так же внезапно прекратиться, как и началось. Придавленная этим двойственным чувством, Вера прошептала:

– Знаешь… Наверное, всё-таки есть одна вещь, которую ты можешь для меня сделать.

Ей показалось, он ждал именно такого ответа.

Его губы оказались мягкими и жадными. Прикосновения его рук обожгли её. Густая, горячая волна унесла усталость… вместе с рассудком.

От бури поцелуя у неё перехватило дыхание. Ноги предательски подкашивались. Они словно чувствовали близость спасительной кровати и отказывались поддерживать тело. Но на пути к кровати находился он – сильный и энергичный. «Почему он не садится и не предлагает сесть мне?» – едва успела подумать Вера, как вдруг почувствовала, что теперь уже в буквальном смысле теряет сознание от адской смеси возбуждения и усталости, и сделала отчаянную попытку развернуться так, чтобы за её спиной оказалась кровать вместо стены.

Когда ей это удалось, она обнаружила себя наполовину раздетой, сидящей прямо напротив ремня его брюк. Одного взгляда было достаточно, чтобы оценить его желание. И всё, что от неё требовалось, – это освободить его, разрешить ему и себе пойти у него на поводу. Но вместо этого Вера предоставила Юре право действовать самому: она откинулась назад и осталась лежать с закрытыми глазами, не прикоснувшись ни к его внезапно освободившимся рукам, ни к брюкам. Она просто легла на спину и закрыла глаза, нестерпимо желая новых прикосновений…

Позднее, пытаясь разобраться в том, что произошло дальше, она не могла понять двух вещей: первое – почему она сама поступила именно так – не дотронулась до него в тот момент, когда они оба этого желали, и второе – правильно ли он воспринял её движение, когда она отстранилась.

А ведь больше всего ей хотелось вплести руки в его густые волосы, почувствовать, как он прикасается к её коже, хотелось нового поцелуя, ещё более жаркого и дающего разрешение пойти дальше. И ведь не было сомнений, что после такого начала, единственно возможным мог стать только этот сценарий.

Мог… Но не стал. Сценарий оказался иным. Юра тихо произнёс: «Спокойной ночи, Верочка. Отдыхай. Завтра увидимся». После чего по освободившемуся проходу направился к двери. Он вышел не обернувшись, не дав обещания или хотя бы надежды, что их будет что-то ждать в этом самом завтра.

Вера осталась в комнате одна. Сколько лежала она на кровати в той же позе, не шевелясь и почти не дыша? Может быть, минуту, может быть, полчаса. О чём она думала? И зачем продолжала лежать? Наверное, какое-то время ей казалось, что сейчас он вернётся (мало ли о чём он вспомнил – должен ведь был приехать Майкл, а может, он услышал телефонный звонок, – да мало ли что ещё?). Но он не возвращался. Ожидание это по мере осознания его бессмысленности трансформировалось в физический дискомфорт и стыд. Вере стало холодно, она чувствовала себя униженной и в какой-то степени обманутой. Само положение её было нелепым, но ещё нелепее – полное непонимание того, что только что произошло. Неужели это восемь лет жизни с единственным мужчиной сделали её такой непонятливой?

Вера с трудом поднялась с постели и вышла в коридор. Дверь в Юрину комнату была приоткрыта. Но Юры там не было. Ванная оказалась свободна. Вера включила душ на полную мощность и села под жёсткую струю. Вода хлестала её по голове и спине, разлеталась в стороны и бурным потоком стекала по лицу и груди. Но не освежала. Вера сделала душ прохладнее, но и это не помогло. Так она провела несколько минут, не в силах погасить возбуждение и боль и собрать воедино свои разгромленные мысли, волю и чувства.

«Нет, это какое-то недоразумение», – было единственное, что приходило на ум. Мысль эта, говоря откровенно, была абсолютно бессодержательной и не приносила облегчения. Зато придавала некоторую решимость. Вера выключила воду и стала вытираться. Тело горело изнутри и снаружи. Душа тоже горела. Обычные движения полотенцем казались странными и непривычными, как, наверное, бывает у людей, пытающихся восстановить после инсульта самые простые навыки.

Накинув халат, она вышла из ванной и определила, что положение двери не изменилось. Значит, Юры в комнате по-прежнему не было. И тут с нижнего этажа донеслись звуки ударов пальцами по клавиатуре. «Не я его оттолкнула, не мне и идти к нему», – говорила в её голове Вера разумная другой Вере – той, что потеряла рассудок. Но и у другой нашлись свои аргументы: «Но он-то подумал, что это ты его оттолкнула. Иди к нему и разберись, что происходит. Всё равно ведь не уснешь, причём не только сегодня, но и много ночей потом». Неудивительно, что последний аргумент в данную минуту показался ей убедительнее. И Вера принялась спускаться по винтовой лестнице в нижний холл, где располагался компьютер.

«Как же кружится голова! Главное, не упасть на этих узких закрученных ступенях…» – думала она, нащупывая ногами ускользающие доски и одновременно стыдясь каждого своего шага.

Юра был переодет в домашнее. Увидев Веру, он прекратил печатать:

– Ты почему не легла? Знаешь, я подумал, что не хочу завтра идти в офис. Мы лучше съездим с тобой куда-нибудь. Думаю, ты не будешь против. Сама выберешь, куда. Но для этого мне надо сейчас дописать несколько историй болезни. А ты иди отдыхай. Завтра решим, что к чему.

Его голос звучал неожиданно ласково, и он смотрел на неё, улыбаясь.

– Так может, завтра уже наступило? – спросила она, подыгрывая его тону.

У неё не было сил говорить, и любые его слова могли окончательно отнять решимость. Поэтому она подошла к его стулу сзади, прижалась к его плечам и обняла ладонями голову. Он сидел неподвижно, позволяя её рукам перейти с головы на плечи и двумя змеями скользнуть по груди и ниже, к животу. Он не шевелился, только его дыхание стало глубже и чаще. И лишь когда она позволила себе ещё большую вольность, он встал, вышел из-за стола и повернулся к ней лицом. Его руки в несколько мгновений повторили тот же путь, которые за минуту до этого на его собственном теле совершали её пальцы и ладони. Её халат больше не скрывал её тела. Он часто дышал и после каждого приступа ласк прижимал её к себе так, как будто боялся – то ли отпустить, то ли разрешить ей нечто большее. Словно всё, что происходило между ними, было не прелюдией любовного действа, а чем-то опасным или неведомым.

– Юра, а я ведь к тебе ехала, – прошептала вдруг Вера и взглянула ему в глаза, борясь со спазмом гортани и сердцебиением, не дававшими ей говорить.

– Да ну что ты? Не придумывай… – Он продолжал обнимать её. – Тебе только так кажется. Это минутное наваждение.

– Нет. Не может быть минутным то, что происходит уже несколько лет. Во мне изменилось слишком много… из-за тебя. Начало меняться… с той нашей встречи в Сан-Диего. И сегодня я поняла, что ехала к тебе, а Мексика и конференция – всего лишь предлог.

Он слегка отстранился, и во взгляде его Вера прочитала мольбу. Но о чём можно молить в такую минуту?

Она попыталась уйти от его взгляда, приблизившись, и вновь ощутила его дыхание на своём лице. Он прошептал:

– Вера, я не могу допустить этого здесь и сейчас. Прости. I just can’t do it. Через полчаса приедет Майкл, он уже звонил. Он всегда заходит ко мне перед сном. Что будет, если он застанет нас вместе? Послушай, мы не должны торопиться, – теперь уже он искал её взгляда, а она отворачивалась.

«Полчаса – это целая вечность», – думала она. Длившееся столько лет смутное ожидание вдруг прорвало плотину, которая сокрушала её разум и волю, стирая понятие времени. Годы жизни в этот миг показались ей ничем по сравнению с этими минутами. Но Юра был непреклонен:

– Послушай, я завтра действительно решил не ехать в офис. Дай мне закончить с документами. И у нас с тобой впереди вся Мексика, – добавил он.

– Вся Мексика, – медленно повторила Вера слова, которые призваны были, видимо, что-то изменить. И так же медленно отступила назад. Неужели таких вот гарантий не хватало ей, чтобы найти в себе силы завершить этот бесконечный вечер? Неужели?.. Разве так должно быть?

– Спокойной ночи, Юра. До завтра, – сказала она, поправляя халат и отступая.

Вере хотелось думать, что вот сейчас, вот ещё немного, и ей удастся унять дрожь, удастся что-то понять и как-то смириться. Однако ступени не стали шире и прямее, они ещё больше сузились и закрутились. И вдобавок стали расплываться перед глазами. Может, это потому, что спускалась она с надеждой, а поднималась уже без неё?