Государство Двоих, или Где соединяются параллели

8

Они познакомились четыре года назад в Сан-Диего – на конгрессе, посвящённом реконструктивной хирургии. Это направление в те годы только начало набирать обороты, и в России лишь немногие врачи – активные, владеющие английским языком и не брезгующие интернетом – стали кое-что узнавать про новые операции и малоинвазивные методы лечения. Новости и изобретения появлялись со скоростью, с какой растут грибы после дождя. Такой всплеск был вызван бурным развитием индустрии протезных и шовных материалов – биологических и синтетических, раскручиванием среди населения понятия о качестве жизни как о главном критерии благополучия, а также изучением прижизненной анатомии, что стало возможным благодаря внедрению в широкую практику магнитно-резонансной томографии.

Вера с головой ушла в новую сферу. Она активно собирала материалы и написала на их основании несколько статей. А потом пришла мысль о международной публикации. Она отправила тезисы на американский конгресс.

До этого Вера была на двух конференциях: во Франции и Швеции. Приглашёнными почётными лекторами на обеих выступали американские профессора. И ей уже тогда захотелось в Америку, которой явно принадлежало лидерство как в индустрии, так и в направлении базовой науки.

Чудо случилось: организаторы национальной американской конференции приняли её тезисы и предоставили возможность выступить в основной секции. Вера готовилась к докладу тщательно, упоённо и без устали. Даже в самолёте она занималась чтением и правкой. Саша тогда полетел с ней. Это было первое Верино международное выступление, и ей нужна была поддержка. В Америке жили старые Сашины друзья, и он организовал для себя несколько встреч. Он рассчитывал прощупать почву для возможного совместного проекта. Впрочем, на Верин доклад Саша пришёл и даже, нарушив запрет на видеосъёмку, записал на камеру её выступление.

…

Они познакомились за день до Вериного доклада. В отеле Grand Hyatt, где был устроен приём на палубе роскошного бассейна. Подсвеченный всеми цветами радуги бассейн располагался посередине, а вокруг были накрыты столы. Звучала тихая музыка, небольшими группами собирался народ – стояли между столов с бокалами в руках, почти все американцы, многие знали друг друга и возбуждённо беседовали, смеялись, кивали, похлопывали по плечу. Женское общество на вечеринке было представлено в основном жёнами присутствующих докторов, и их было, как всегда, значительно меньше, чем мужчин. Вера чувствовала себя одиноко: и по языковому, и по национальному, и по половому признаку.

Саша был с ней, но его мало интересовала собравшаяся здесь публика, поэтому он устроился в стороне с ноутбуком. Вера подсела к нему и некоторое время рассматривала присутствующих – незнакомых и совершенно далёких от неё людей. Несмотря на отсутствие в списке участников конференции российских коллег, Вера всё же надеялась кого-нибудь здесь увидеть. Но чуда не случилось. Может, это и к лучшему. Зато вчера она познакомилась с двумя американскими профессорами – председателями основной секции. Их статьи уже который год вдохновляли ее на научную работу. Подумать только! Она говорила с мировыми авторитетами! Разве это не чудо? Здесь, у бассейна, она снова перемолвилась с ними парой фраз. Они пробыли совсем недолго и ушли – их, наверное, увезли на VIP-ужин представители фарминдустрии.

На Веру вдруг нахлынуло странное чувство одиночества (и откуда оно только взялось?). Она стряхнула его с себя, попробовала пару блюд из буфета, осмотрелась. Но очень быстро поняла, что и любопытство, и голод её утолены.

– Мне кажется, мы уже можем уходить, – сказала она Саше. Саша оторвал взгляд от компьютера и посмотрел на жену:

– Может, ты хочешь ещё вина? Или десерт? Ты довольна?

– Да, вполне. Но завтра у меня доклад. Надо бы выспаться.

– Ну что ж, пойдём. Постой, смотри, какую красивую клубнику принесли, – обратил Саша её внимание на латиноамериканца в белом переднике, который вынес большой поднос с роскошной клубникой и установил его в нескольких шагах от Веры с Сашей. – Я бы попробовал.

– Ну давай.

Они подошли к подносу с разных сторон, взяли маленькие тарелочки и собирались положить на них по нескольку ягод.

– А lot of клубника… – проговорила Вера себе под нос и усмехнулась.

– Точно, a lot of клубника, – как эхо отозвался чей-то голос совсем рядом с ней. Вера посмотрела на Сашу, но он молчал и удивленно глядел куда-то вправо от Веры. Она повернула голову и рядом с собой увидела темноволосого мужчину. Его рука, как и у неё, была занесена с ложечкой над подносом, а прищуренные глаза улыбались, пристально рассматривая её. Кончики губ тоже улыбались.

– Вы говорите по-русски? – спросила Вера.

– Да, я говорю по-русски, – вновь, словно эхо, ответил мужчина, продолжая её рассматривать.

«Почему он вторит мне эхом и ничего не говорит содержательного?» – не успела озадачиться Вера, как мужчина поставил тарелку на стол, переложил ложечку в левую руку, а правую протянул Вере:

– Юрий.

– Вера, – ответила Вера, проделав те же манипуляции со столовыми приборами и протянув ему свою руку. Впервые эхо было разоблачено. Имена были разные, а мужчина был настоящий и, о чудо, говорил по-русски.

– Вы из России? Или отсюда? – спросил он.

– Мы из Санкт-Петербурга, из России.

– Чудесно! – обрадовался Юрий. – Рад познакомиться.

– А это Александр, мой муж, – сказала Вера и указала на Сашу.

– Здравствуйте, Александр, – обратился он к Саше, и они тоже пожали руки друг другу.

Юра тут же переключился на Сашу (хирургами чаще бывают мужчины, и он, видимо, решил, что Саша – его коллега):

– Как вам конференция? Что-то новое для себя услышали?

– Вы знаете, я не врач, – ответил Саша, практически перебив Юру. (Тот был уверен, что его вопрос риторический, и уже собирался продолжить свой монолог.) – Вот моя супруга – она доктор. А я приехал слушать её доклад.

– Как?! Вы делаете доклад? Когда? – спросил Юра, снова поворачиваясь к Вере и придвигаясь к ней чуть ближе, чем велит этикет делового общения. Его притягивала, видимо, собственная искренняя заинтересованность.

– У меня доклад завтра в четыре часа.

– Oral presentation? Oral poster?

– Oral poster. Больше всего я боюсь, что мне зададут вопросы, а я что-то не пойму.

– Вы-то не поймёте? Вы все поймёте, у вас прекрасный английский!

– Откуда вы знаете? Мы ведь по-русски разговариваем.

– И правда, по-русски, – рассмеялся незнакомец, – Ну, тогда, если хотите, я завтра вам помогу – могу вопросы перевести. Вы только подмигните мне, если что не поймёте. Я буду в зале в первом ряду. Во сколько, вы говорите, ваша презентация?

– В четыре часа.

– Прекрасно. Я запомнил. Придется, конечно, потом спешить – у меня самолет в шесть тридцать. Но все равно, должен успеть – заранее выпишусь в отеле. А теперь мне надо убегать, ребята. У меня ужин с людьми из «Джонсона». Здорово было познакомиться с вами. До завтра.

– До завтра.

И он ушёл быстрым шагом. Клубнику он себе так и не положил, как будто и не из-за неё вовсе подошёл к этому столику. Тарелочка осталась стоять пустая, а рядом лежала ложка.

Наутро, после завтрака, Вера спустилась в выставочный холл, где располагался её постер. Она хотела ещё раз просмотреть его, подготовиться к докладу и продумать возможные вопросы. Постер располагался сразу за углом у входа в зал, и она почти наскочила на человека, стоящего напротив него. Это было более чем странно – встретить здесь кого-то в это время, ведь заседания всех секций уже начались, и выставочный зал был до гулкости пуст. Когда она опознала в стоящем Юру, присутствие человека у её постера перестало казаться странным.

Юра начал, не поздоровавшись. Позднее она обратила внимание, что он нередко так делал, особенно когда чей-то приход прерывал его размышления – тогда Юра просто продолжал свою мысль вслух, и это следовало расценивать как то, что он обратил внимание на твоё появление.

– Смотри… Ничего, что я на «ты»? В Америке быстро отвыкаешь от «вы».

– Ничего, давайте на «ты».

– Хорошо. Смотри: ты пишешь, что для твоей операции ты выкраивала лоскут трапециевидной формы. Всё правильно, только почему ты его располагаешь вот так? Я обычно делаю по-другому. Вот гляди…

В руках Юры появился лист бумаги и карандаш, и он начал рисовать этапы операции, о которой шла речь в Верином докладе. Юра объяснил сначала анатомию данного участка, за три минуты изобразив в трёх проекциях операционное поле, затем перешёл к технике выкраивания лоскута, потом стал рассказывать о своей практике: сколько он делает операций, какие применяет методики, какие получает результаты. Вера слушала, затаив дыхание: всё, что он говорил, было безукоризненно верно и изложено абсолютно точно. Возникало вопросительное ощущение: как она сама до этого не додумалась? Почему она до сих пор что-то делала не так, как говорит ей сейчас этот незнакомый человек?

Тем временем в его речи стали навязчиво преобладать личные местоимения: «Я делаю», «Я оперирую», «Я придумал», «Мне сначала понравилась концепция такого-то, но потом Я переделал…», «Моя практика»…

«Прямо как в песне „I, Me, Mine…“ – я, мне, моё…» – подумала Вера.

– А вот эту операцию у вас делают? Нет? А я делаю, но мне не понравилось, как один из её этапов описан в руководстве Смита, и я придумал по-другому, – и так далее в том же духе.

Вера не знала, как реагировать. Вначале она пыталась вставлять свои комментарии, но вскоре бросила это занятие и вся превратилась в слух. Очевидно, что ничего нового она не могла сказать этому человеку, а вот он мог рассказать ей о многом. И она молчала и слушала, молчала и слушала… «Он либо самовлюблённый, самопоглощённый, надменный тип, либо действительно уникальный и даже гениальный хирург», – думала Вера, и чем дальше слушала, тем более склонялась ко второму варианту, несмотря на жизненный опыт, который подсказывал, что представители первого вида в природе преобладают.

Когда Юра закончил свой рассказ и впервые заинтересовался реакцией собеседницы (точнее – слушательницы), ему пришлось отстраниться от Веры на целый шаг, поскольку за время монолога он, увлёкшись, непозволительно близко придвинулся к ней. Вера не торопилась выразить свою реакцию. Больше всего ей хотелось взять Юру за руку и сказать «спасибо», а ещё сказать, что она никогда не встречала человека, столь компетентного, умного и понимающего в своей специальности. Вместо этого она произнесла:

– Это очень интересно. С лоскутом я, видимо, поменяю технику. Всё остальное надо обдумать, поскольку для нас это новые вещи, и мы их в практике пока не применяем.

– Конечно, не применяете. Даже в Америке их не применяют. Здесь тоже только единицы понимают, как и что следует делать. Но я тебе расскажу, как лучше, и ты будешь первой в России, кто будет делать всё правильно. А мне будет приятно, если у тебя будут лучшие результаты, тогда и пациентов будет больше, и денег сможешь заработать. У вас ведь зарплаты маленькие? Сколько ты получаешь?

Разговор менял русло каждую минуту. Вера обладала достаточной быстротой мысли и потому привыкла свою речь слегка притормаживать, чтобы собеседники поспевали за ней. В разговоре же с Юрой всё было наоборот: Вере приходилось напрягать свой мозг и учиться вовремя «переводить стрелку». Юра изливал на неё ушат за ушатом концентрированной информации. Вера едва успевала прийти в себя от предыдущего «окатывания», как нужно было принимать новую порцию. Удивительно, но при всей необычности происходящего Вере это невероятно нравилось. Нравилось всё: и темп, и интонации изложения, и точные, как будто по линейке вымеренные жесты, которые были особенно удивительны в сочетании с эмоциональностью речи, и то, как собеседник близко придвигал своё лицо к её лицу, как он сощуривал свои необычные, напоминающие восходящее солнце, глаза.

В то утро Вера узнала его судьбу. Тогда, в выставочном холле, Юра рассказывал о своём советском, а затем раннем эмигрантском прошлом около двадцати минут, а через год, когда они с Сашей приехали к нему в гости, рассказ занял четыре часа – как раз столько, сколько длится путь из Сан-Франциско в Squaw Valley. И это были четыре часа непрерывного, захватывающего по остроте сюжета повествования с коротким перерывом на заправку бензобака, во время которого Вера сидела оглушённая, думала о невероятности и многогранности Юриной судьбы и остро жалела, что она не писатель, чтобы изложить его рассказ в отдельной книге.

Юра пришёл за десять минут до Вериного доклада и сел в первом ряду. Вера вышла на трибуну и оказалась перед более чем тысячью

американских докторов, её сердце забилось так, что грудине стало больно от этих ударов. Предстартовое волнение из её спортивного прошлого не шло ни в какое сравнение с этим сердцебиением.

Саша расположился ближе к центру зала, и Вера сначала пыталась поймать его взгляд, но в полутьме не смогла этого сделать. Зато Юра был близко, и она знала, что он поможет. Он часто менял позу в кресле и явно волновался за неё. К счастью, Верины опасения насчёт презентации не подтвердились. Она не превысила временной регламент, слайды переключались исправно, на вопросы она ответила легко. И, боже мой, ей аплодировали! Причём Юра – громче всех, а когда она спустилась с трибуны, он пошёл навстречу и обнял её. Казалось, он радовался даже больше, чем она сама.

– Ты молодец. Ты просто молодчина! Прекрасно держалась. Я же сказал, что у тебя замечательный английский и всё пройдёт отлично.

– Напоминаю: сейчас ты мой английский слышал впервые.

– Всё равно – я уже и вчера это понял. Если такая девушка приехала выступать в Америку, она не может плохо знать английский. Вообще, русские редко приезжают на эти конференции.

Они подсели к Саше. Вера оказалась сидящей между двумя мужчинами. Юра перегнулся через её колени, чтобы его слышал и Саша:

– Слушайте, вы отличные ребята. И такие молодцы, что приехали. Очень рад знакомству. Вы тогда оставайтесь и слушайте доклады. Я смотрел программу – там есть пара стоящих: про стволовые клетки и про новый device. Жалею, что сам не смогу на них остаться, но вы мне потом расскажете, о чём тут говорили. О’кей? Так, что ещё? Мой e-mail и телефон вы найдёте в списке участников – вам его выдали в материалах конференции. Обязательно мне напишите. Я бы с удовольствием приехал к вам в Ленинград, и мы бы вместе пооперировали. А теперь я должен убегать, иначе я опоздаю на самолет. Бай!

И он ушёл, создав своим движением небольшой ветер в проходе зала.

Остаток дня они с Сашей провели, гуляя по городу, затем поужинали в мексиканском ресторане. Это был очаровательный южный город, действительно, с лёгким мексиканским оттенком, особым ароматом, исходящим от крупных цветов, тёплой и как будто лоснящейся от солнца мостовой, видимым почти отовсюду заливом и бесшумными трамвайчиками. С этого города, самого южного на Западном побережье и самого далёкого от России, в Верину жизнь начала проникать Америка. На следующий день у них заканчивалась виза, и в одиннадцать утра они улетали домой.

Поздно вечером в их номере неожиданно раздался телефонный звонок. Это был Юра. И, как всегда, никаких предупреждений и подготовок:

– Ребята, я уже дома, добрался хорошо и хочу пригласить вас к себе. Я всё узнал: вы можете в интернете поменять билеты и послезавтра вылететь, например, уже от меня, из Сан-Франциско. Вы теряете сто долларов на каждом билете, но я могу дать вам номер своей кредитки, чтобы вы не тратились. И я уже забронировал на ваши имена билеты на поезд досюда. Ехать из Сан-Диего четыре часа – недолго. Поезд отходит через час. Вокзал недалеко от отеля, и вы можете на него успеть. Билеты распечатайте с сайта. Я вас встречу на вокзале, и мы проведём пару дней вместе. Покажу вам город – уверен, вы останетесь довольны. Ну что?

В этом звонке был весь Юра. У него был особый дар – менять течение жизни, в том числе жизни других людей.

Стоит ли говорить о том, что ни в коем случае нельзя нарушать визовый режим, особенно при первом въезде в США? И что это не позволило Вере с Сашей принять его предложение, что их отказ расстроил Юру и их самих, и что он всё равно некоторое время пытался их переубедить.

Когда Саша повесил трубку, они ещё долго обсуждали, с каким необычным человеком свела их вчера судьба.

«Предчувствие влюблённости» – так можно было бы описать то состояние, в котором Вера покидала Сан-Диего. До настоящей, болезненной влюблённости в Америку, замешанной на тоске расставания, оно дозрело очень быстро – когда Вера выехала на Московский проспект Санкт-Петербурга, с его серо-желтыми многоэтажками и отвратительным выхлопом грузовиков в многополосном бестолковом питерском трафике.

9

В США медицинский диплом необходимо подтверждать. Для этого сдают три ступени сложнейших медицинских экзаменов: по базовым наукам, по клиническим дисциплинам, плюс практический экзамен. Вся система медицинского образования, а соответственно и структура сдачи экзаменов, в корне отличалась от советской. Необходимо было фактически заново учиться, да ещё на чужом языке. Этот Эверест покорялся далеко не всем отважившимся. Юра, разумеется, был наслышан о том, что люди тратят на это многие годы, причём половина из них экзамены так и не осиливает. Но подобный расклад был не для Юры: он хотел сдать все быстро, а вероятность неудачи и вовсе не рассматривал.

Юра подошёл к вопросу методически: вооружился необходимой литературой и наметил план подготовки к экзаменам. Начал он с того, что измерил время, которое уходило на прочтение и усвоение одной страницы научного английского текста, изложенного мелким шрифтом. Далее из двадцати четырёх часов он вычел время на сон, еду и прочие базовые потребности и получил четырнадцать часов в сутки на чистую учёбу. Разделив число страниц в своих учебниках на время, измеренное вначале, он вычислил, что для подготовки к первому экзамену ему потребуется полтора года. И это, разумеется, показалось ему слишком много.

Для сокращения расчётного срока имелось только два резерва: во-первых, убрать из своего недельного расписания запланированную под Таниным давлением половину выходного дня. А во-вторых, не повторять перед экзаменом прочитанного ранее. И Юра выработал способ запоминать текст с первого прочтения. Повторные расчёты показали, что можно уложиться в один год. Ближайшая же дата экзамена была через десять месяцев (экзамен по всей стране проводился централизованно).

Иными словами, надо было начинать готовиться и дерзать. И Юра приступил к подготовке. Тане оставалось только удивляться его работоспособности и мириться с двумя вещами: невыносимым характером и тем, что муж стал буквально «таять» на глазах. Причём первое не позволяло влиять на второе: любые замечания по этому поводу выводили Юру из себя. У него впереди была цель, он видел только её, и всё остальное было либо досадной необходимостью, либо назойливой помехой. Необходимое он выполнял второпях и с видимым неудовольствием, а от помех просто отмахивался. Самоотверженная Таня всё чаще стала ощущать себя чем-то вроде такой помехи. Хотелось верить, что это временные перемены, связанные с перенапряжением и неопределённостью.

Юра сдал первый экзамен в намеченный срок. Балл был проходной, хотя и не очень высокий. Последнюю часть материала он готовил бегло, поскольку времени не хватало. Да и материал базовых дисциплин был несравнимо сложнее дисциплин клинических: на изучение только пресловутого биохимического цикла Кребса ушло добрых три недели вместо запланированных трёх дней. Закипающий уже к тому времени мозг напрочь отказывался воспринимать сложнейшие химические формулы, названия ферментов, многочисленные варианты цепочек их превращений. Пришлось поменять систему. Юра записывал формулы химических веществ на картоне, вырезал карточки и целыми днями раскладывал их на ковре в разных последовательностях.

Вторую и третью ступень он сдал блестяще в течение следующего года: времени было достаточно, да и система усвоения материала была уже отработана.

Во время подготовки ко второму и третьему экзамену Юра, несмотря на Танины протесты, начал работать. Первая попытка устроиться санитаром в госпиталь не удалась. Юру не взяли по совершенно неожиданной причине – он был, оказывается, «overqualified» для подобной работы. Иными словами, врач, хоть и с иностранным дипломом, не должен был работать на должности, требующей значительно меньшей квалификации. При собеседовании в другом госпитале Юра предусмотрительно умолчал о своём высшем медицинском образовании, и его приняли. Как выяснилось потом, рекомендательные письма, полученные им из этого госпиталя, сыграли немаловажную роль при последующем прохождении собеседования для резидентуры. После сдачи экзаменов Юра с Таней взяли свой первый отпуск и поехали в Италию. Это, наверное, были счастливейшие три недели их совместной жизни, полные душевного спокойствия и построения самых невероятных планов на будущее.

Вернувшись из поездки, ознаменованной новым, ни с чем не сравнимым ощущением, что ты прибыл туда не с Востока, а с ещё более дальнего Запада, Юра подал документы в несколько госпиталей и университетских кафедр. Следующей Юриной целью стало попадание в резидентуру – трёх- или четырёхлетнее (в зависимости от специализации) постдипломное образование. Без прохождения резидентуры дипломированный доктор не имеет права получить лицензию и работать.

Работа и учёба в резидентуре подразумевает практически круглосуточное пребывание в госпитале. Распорядок дня типичного американского резидента выглядит приблизительно так: подъём в четыре утра, в пять тридцать он уже в госпитале. Полтора часа уходит на осмотр послеоперационных больных и написание историй болезни. Первая операция начинается в шесть тридцать. После операций – приём амбулаторных пациентов. Домой возвращаешься в восемь-девять вечера и сразу засыпаешь, едва успев добраться до кровати. Плюс четыре-пять суточных дежурств в месяц. А по истечение этих трёх лет – экзамен по специальности.

Но что удивительно, перспектива такой жизни не отпугивает людей. Напротив, за сомнительное удовольствие учиться в резидентуре борются ежегодно тысячи выпускников американских медицинских вузов и иностранцев-счастливчиков, сдавших экзамены и ухитрившихся раздобыть рекомендательные письма. Конкурс составляет шесть-семь человек на место. Легче попасть в резидентуру по внутренним болезням, сложнее по хирургии, неврологии, психиатрии и уже почти невозможно по гинекологии и урологии. Конкурс построен так: работает matching system, когда аппликанты подают документы в учреждения, в которые они хотят (а поразмыслив с долей самокритики – могут) попасть, а приёмные комиссии рассматривают эти документы и отбирают лучшие кандидатуры для собеседования. Иными словами, чем выше у тебя балл, чем более престижный университет ты окончил и чем больше рекомендательных писем ты имеешь, тем больше шансов попасть в престижные больницы по престижным специальностям. Список поступающих и учреждений, которые совпали в своем выборе, публикуется один раз в году в мае.

Юра из всех перечисленных достоинств имел неплохой для иностранца балл, а ещё, пожалуй, огромное желание. Но он отчётливо понимал, что этого будет совершенно недостаточно для попадания в резидентуру по акушерству и гинекологии. Поэтому он поступил дальновиднее – подал документы в резидентуру по внутренним болезням. И его пригласили на собеседование в небольшой муниципальный госпиталь. Юра проработал там год, получил желаемые рекомендательные письма и, главное, приобрел незаменимый опыт практической работы в условиях терапевтического отделения, где спектр патологии был чрезвычайно широк, а количество больных могло бы устрашить кого угодно.

В начале весны Юра разослал свои документы вновь – но уже в акушерские учреждения. И – о чудо! – на страницах газеты, публиковавшей в мае результаты matching system, он обнаружил своё имя напротив кафедры акушерства и гинекологии Чикагского медицинского университета. Он был единственным иностранцем в списке выбранных университетом кандидатур.

Такого праздника души у него ещё не было никогда. Он, кого хотели отправить интерном в посёлок под райцентром, кого не взяли на кафедру Новосибирского института и кому не нашлось работы по специальности в Риге, становился американским доктором в престижнейшем университетском госпитале! Это было настолько невероятно, что Юра просыпался в холодном поту ещё не одним утром от страшной мысли, что чудо это ему приснилось. Однако он постепенно привыкал к своему новому статусу, и вскоре очередные цели стали маячить на его вечно неспокойном горизонте.

По мере учёбы в резидентуре Юра узнал, что не все акушеры-гинекологи равны между собой, что у некоторых из них кровь «голубее». Как выяснилось, общая специальность давала не все возможности. Например, ты не мог лечить онкологическую патологию и делать реконструктивно-пластические операции. Точнее, ты в рамках общей практики иногда сталкивался с подобными пациентами и даже участвовал в их лечении, но признанными авторитетами в данных областях считались те, кто прошёл соответствующую специализацию в соответствующих центрах, и только они могли руководить введением в практику новых технологий и обучать других. И Юра захотел почти невозможного – войти в этот элитный круг, куда иностранцы практически не попадали. Его мечтой стал fellowship по урогинекологии и тазовой медицине.

В это время у Тани наступила беременность. Говоря откровенно, не запланированная (по крайней мере Юрой). Выходило так, что жизнь придётся менять, а потребности ограничивать. А жили они к тому времени уже неплохо. Собственная квартира на условиях не слишком кабального кредита, возможность иметь отпуск и покупать предметы не только первой необходимости. Однако всё это было почти полностью Таниной заслугой: Тане посчастливилось устроиться в Чикаго на работу более престижную, чем в Филадельфии, и бремя семейного бюджета легло на неё. Стипендия резидента мало что к нему добавляла. Теперь же получалось, что Тане вскоре придётся уволиться.

Ничего, на первых порах надо будет приспосабливаться к ограниченному доходу, «затянуть потуже пояс», а по окончании резидентуры Юра устроится куда-нибудь акушером-гинекологом. Первый пункт вынужденного плана – увольнение – решили максимально оттянуть. Это стало возможно благодаря тому, что Юра сам наблюдал Танину беременность и делал ей необходимые назначения. Это позволяло, во-первых, не платить за не предусмотренные дешёвой медицинской страховкой услуги, а во-вторых, до последнего момента скрывать факт беременности на Таниной работе.

Сын Майкл родился, когда Юра был на третьем году резидентуры. Для Юры мало что изменилось с рождением ребёнка, разве что он стал спать ещё меньше, да иногда был привлечён Таней побыть с сыном в выходной день, чтобы дать ей возможность куда-нибудь выбраться. Иными словами, каждому его дню, и так, казалось, не имевшему ни единого свободной минуты, пришлось ещё немного подрастянуться, дабы вместить в себя неведомые дотоле семейные хлопоты.

Но по мере приближения того дня, когда учёба наконец закончится, Юре все меньше хотелось становиться рядовым акушером-гинекологом, пусть даже и в Чикаго. И он, не говоря пока ничего жене, принялся изучать варианты fellowship. Это было удивительно приятное занятие: не надо было сдерживать своих притязаний, можно было смаковать и обдумывать каждый вариант спокойно и со знанием дела. И всё потому, что профессора из Чикаго давали ему самые лучшие рекомендации.

Юра выбрал Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе, где преподавал известный профессор Роуди.

В итоге Тане пришлось мириться сразу с несколькими вещами: первое – семейный доход становился совсем скудным, второе – можно было забыть о прекрасной работе, куда Таня планировала вскоре вернуться, третье – мужа она снова будет видеть лишь по выходным, и четвёртое – им придётся опять переезжать, причём на сей раз с маленьким ребёнком, продавая первую их американскую квартиру со всей её обстановкой, в которую столько вложено души и которая вполне могла бы прослужить им ещё долгие годы. А самое обидное – никто не предлагал ей участвовать в выборе их общего будущего. Оно уже было заранее спланировано её мужем, а она, и то тайно, в глубине души, могла выбирать между тем, следовать ли ей вслед за мужем на предложенных условиях или остаться в Чикаго одной с маленьким ребёнком.

Впервые Таня позволила себе не скрыть охвативших её эмоций. Юра был искренне удивлён и озадачен реакцией жены. С её слов выходило, что в будущем интересовала Юру лишь одна грань – светлая, и виделась она ему таковой лишь под собственным, сугубо эгоистичным углом зрения. Юра, ощущая нарастающее раздражение и недовольство, решил было дать жене отпор, но, к счастью для обоих, передумал. Во-первых, Танины доводы имели под собой почву, а во-вторых, Юра чувствовал, что гораздо большего добьётся иными способами. Отступать он был в любом случае не намерен, но тоталитарные методы могли дать обратный желаемому результат.

Однажды покорив свою жену чем-то ему самому неведомым, Юра и потом не потерял способности почти гипнотически воздействовать на неё. Зная все закоулки женской души (да и тела), он умел ловко нажимать на только ему известные сокровенные рычаги. В такие моменты Таня, разнеженная редкой, но всегда бурной и головокружительной лаской, на которую был способен только Он, была готова сделать для него ещё больше. Он был и оставался её кумиром, её талантливым, несравненным Юрой, которого ждала удивительная, редкая судьба и непременное признание. Да, Таня мечтала о признании его талантов и другими людьми, хотела через чужое признание ощутить и свою роль в его достижениях.

Так или иначе, через два месяца они переехали в Лос-Анджелес.

Учёба в fellowship не подразумевала стипендии. Это выяснилось только тогда, когда Юра пришёл подавать документы. Оказывается, с этого года были введены новые правила.

– Я готов работать бесплатно, – с готовностью заявил Юра.

– К сожалению, даже при этом условии мы вас не сможем принять. Необходима страховка вашей врачебной ответственности.

Перед Юрой встала почти непреодолимая стена: страховку надо было покупать. Для этого нужны деньги, и немалые. Деньги, как известно, платят за работу. Но за работу в fellowship никто ему платить не собирается. Исходя из этого, оставался лишь один способ решить задачу:

– А если я устроюсь параллельно в другую клинику на половину рабочего дня, я смогу выполнить программу fellowship?