При таких обстоятельствах естественно рождается вопрос: нужно-ли вообще вводить в законодательство какое-либо принудительное отчуждение части частновладельческих земель и формальным законом определить наибольший размер частного землевладения? Если мы взглянем вокруг себя, то мы увидим, что положительно вся Россия продается. Государственные кредитные учреждения завалены работой, и землевладельцы, заявившие свои земли в продажу, по целым месяцам ждут оценщика земельных банков. Если государство воспользуется, как должно, переживаемым сельским хозяйством кризисом, то можно, кажется, с уверенностью утверждать, что оно осуществит добровольно ту самую земельную реформу, совершить которую принудительно его так усиленно призывают наши радикальные партии. Всякое внешнее принуждение, от кого бы оно не истекало, от самодержавного или от конституционного правительства, в одинаковой мере противно гражданской свободе личности, одна из форм которой есть право собственности, понимаемое как право неограниченного приобретения и отчуждения её. А кажется никогда еще не говорили у нас так часто и так много о принуждении, как с того времени, когда мы вступили на путь освободительного движения. Едва-ли может быть в интересах не только политически-свободного, но и какого угодно государства запретить не стесняющую ничьего права и ничьей свободы гражданскую сделку относительно продажи и покупки участка земли между двумя лицами только потому, что у одной из договаривающихся сторон имеется в собственности земля в совершенно произвольно установленном максимальном размере. В таком случае на выручку явится конечно третье лицо, которое купит этот излишек, но при этом не упустит удобного случая извлечь для себя выгоду от устранения конкурента, и в результате получится только убыток для продавца и больше ничего. В том, что сделка состоится не между А и В, а между А и С местное население совершенно не заинтересовано, тогда как и гражданские интересы, и гражданское право как А, так и В будут существенно нарушены. Такой стеснительный закон представил бы благодарную почву для всяких ухищрений, всякого рода обходов в виде фиктивного перевода излишка земли на имя жены, детей, родственников, покупки земли чрез подставных лиц при помощи закладных или долгосрочных аренд, как это и теперь в широких размерах практикуется евреями в Западной России. Словом, для всякой недобросовестной изворотливости открылось бы широкое поприще, и с новым земельным законом, если только ему будет суждено осуществиться, может произойти то-же, что произошло с законом о ростовщичестве: он будет мертвой буквой. «Всуе законы писать, ежели их не исполнять» – это слово Петра Великого не мешало бы получше помнить. Разумеется, нет никакого основания искусственными мерами тормозить начавшийся процесс дробления земельной собственности, но в равной мере было-бы и неполитично и неправомерно принуждать к нему. Что-же касается вредного влияния неравномерности распределения богатств и не одних только земельных, но и всяких других, то современное государство имеет в своем распоряжении средства ослабить его путем как пропорционального, так равно и прогрессивного обложения не только доходов, но также и имуществ. А если все-таки, несмотря ни на что. там и сям по необозримому пространству русской земли сохранятся хорошо организованные, правильно эксплуатируемые и вооруженные достаточным оборотным капиталом имения, хотя бы и крупного размера, и даже (horrilile dictu!) с роскошными усадьбами, то никакого ущерба никому от этого не будет нанесено. Не останавливая общее дробление земельной собственности, они явятся наглядным примером проявления энергии, трудолюбия, знания, а такие примеры имеют громадное нравственное значение во всяком человеческом обществе, а тем более в русском, которое в них особенно нуждается.

Рассматривая проект принудительного отчуждения со стороны его практического исполнения, мы встречаемся с колоссальными, можно даже сказать, непреодолимыми препятствиями. По известному проекту Кутлера отчуждению подлежало бы свыше 40 миллионов десятин земли. Чтобы перевести эту громадную территорию из владения одних лиц во владение других, необходимо сделать её детальную расценку, составить планы, произвести отмежевание в натуре, исследовать земельную нужду окружающего крестьянского населения для правильного развертывания между ним земельных участков, словом, требуется произвести целый ряд и практических, и чисто административных работ. Каждое из этих действий может быть обжаловано как землевладельцем, от которого отчуждается земля, так и сельскими обществами, между которыми она должна быть распределена. Отсюда вытекает необходимость установления апелляционного срока, по истечении коего дело должно быть назначено к новому рассмотрению в высшей инстанции, которой часто придется выезжать для местных осмотров, по нашим климатическим условиям возможных не во всякое время года. При таких сложных условиях едва-ли удастся распределить более трех-четырех миллионов десятин в год, а помимо этих условий получилось бы не распределение, а простое расхищение земли. Таким образом вся земельная операция затянулась бы примерно лет на десять или пятнадцать, т. е. кончилась к тому времени, когда вследствие прироста населения и изменившихся экономических условий первоначальные расчеты оказались бы уже неверными. Между тем закон о максимуме землевладения, о пределах, порядке и очереди отчуждения для каждой местности империи должен быть конечно объявлен тотчас же по его издании. Оценка земли предполагается «справедливая» т. е. ниже рыночной, которая признается вздутой. Вознаграждение предполагается не наличными деньгами, а процентными бумагами по номинальной их цене, т. е. с потерею для продавца, вероятно, около 50 %. Уже теперь они стоят не выше 70 %, а при их ежегодном выпуске на сотни миллионов рублей курс их (равно как и всех остальных бумаг) должен неизбежно значительно понизиться. Было бы чересчур наивно думать, что землевладельцы не примут меры, чтобы уберечься от разорения. Это может не удаться лишь тем из них, с которых начнется эта беспримерная не только у нас, но во всем мире реформа. Попавшие же на вторую и следующие очереди успеют предотвратить ожидающую их экзекуцию распродажей подлежащей отчуждению части земли кому попало, отдельным лицам в размерах, не превышающих установленные максимум землевладения, или крестьянским обществам и товариществам, но, разумеется, только богатым и без всякой нормы трудовой или продовольственной, а кто сколько осилит купить. Действительно нуждающиеся останутся не при чем. А когда, наконец, чрез несколько лет дойдет очередь до их наделения землею, то легко может оказаться, что наделять их будет уже нечем. Ведь, отобрание земли у богатых сельских обществ не входит в намерение наших реформаторов. Мы видели, какие громы и молнии метали они в Стишинского и Гурко за высказанное ими предложение о таких последствиях реформы. Да и практически это было бы невозможно по той причине, что землю крестьяне не отдадут. А чтобы взять ее у них силою, пришлось бы прибегать к таким мерам, на которые едва-ли можно будет решиться. Остается одно средство: запретить лет, примерно, на пятнадцать во всей России какой бы то ни было переход земельной собственности от одного лица к другому путем наследства, дарения или продажи. Надо думать, что наши освободители не решатся закончить такой мерой своих освободительных экспериментов над нашей страной.