Личная земельная собственность по аграрной программе партии «Мирного Обновления»

I

Сходясь, как это было выше указано, в основных положениях довольно близко с «Союзом 17-го октября», партия «Мирного Обновления» однако существенно расширяет его аграрную программу в вопросе о принудительном отчуждении частновладельческой земли с целью наделения малоземельных и безземельных крестьян. «Союз» допускает принудительное отчуждение частной земельной собственности только в крайних случаях, как совершенно исключительную меру, указанную государственной необходимостью и могущую получить практическое применение только тогда, когда все остальные способы удовлетворения земельной нужды (добровольная покупка, переселение, расселение и проч.) оказались бы недостаточными. Нельзя не признать, что такая постановка вопроса заключает в себе некоторую неопределенность, и что самые слова «государственная необходимость» могут вызвать различное толкование. Этот недостаток может и должен быть устранен более точной формулировкой положения, что, мы уверены, будет сделано в среде самой партии. Но не меньшей, а скорее еще большей неопределенностью того же вопроса страдает партия «Мирного Обновления». В ст. 39 её аграрной программы^[1] без всяких ограничительных оговорок в числе подлежащих отчуждении земель указываются, наряду с казенными, удельными, кабинетскими, монастырскими, и частновладельческие земли в потребном для этого размере и в установленной постепенности. Как велик этот «потребный размер», и в какой степени должна ему удовлетворять частная земельная собственность? Должна ли она поступиться только известной, быть может очень незначительной, частью или раздробиться на мелкие хозяйства? – об этом не сказано ни единого слова. Хотя и говорится о каком-то максимуме землевладения, устанавливаемом для каждой местности, но нигде не сказано, должен-ли он выразиться в тысячах, сотнях или десятках десятин земли. Самое установление максимума землевладения для одного лица независимо от того, какой размер будет принят за максимальный, по нашему убеждению глубоко несправедливо и совершенно не нужно. Таким ограничением частного землевладения думают бороться с так называемыми латифундиями. Слово это в последнее время не сходит с столбцов наших передовых газет и превращается в разрывной снаряд, который они со всего размаха бросают в частную земельную собственность, а главным образом в ненавистных им «помещиков» (почему не просто землевладельцев?), которых во что бы то ни стало надо выжить из их имений как родовых, так и благоприобретенных. Надо же, наконец, уяснить себе: что же это такое русские латифундии, и какой собственно вред они могут в будущем причинить русскому земледельческому классу. «Latifundia perdidere Italiam atque provinciam», сказал в I веке по Р. X. Плиний Старший, и слово это пошло гулять по свету. Если уж perdedere не только «Italiam», но и «provinciam», значит латифундия что-то очень нехорошее, с чем необходимо, как можно энергичнее, бороться. Плиний совершенно прав, усматривая одну, но конечно не единственную, причину экономического упадка Римского государства в сосредоточении земли в руках сравнительно небольшого числа богачей. Рядом с этим процессом шло постепенное закрепощение всего сельского населения, превращение его из свободных людей в колонов, а постепенно и в рабов. Ничего подобного в современном государстве невозможно. Даже очень крупное землевладение вполне совместимо в нем не только с политической свободой страны, но и с её экономическим ростом. Одна девятая часть всей пахотной земли Германской империи, имеющей около 40 миллионов гектаров, распределена между 17-ю землевладельцами, из коих наименьший (князь Вид) имеет 110,000 гектаров, а самый крупный (князь Ватгенштейн) –1,220,000 гектаров.^[2] Принимая во внимание разницу в густоте населения в количестве и в стоимости земли в России и в Германии, нельзя назвать наших земельных богачей по сравнению с германскими иначе, как мелкопоместными. Точно также вся территория Англии разделена между крупными землевладельцами, и мелкой земельной собственности там почти не существует. Английский рабочий, скопивший своим трудом небольшой капитал, лишен возможности купить себе участок земли и поневоле должен помещать свои сбережения в процентные бумаги. И эта концентрация земельной собственности ни в Германии, ни в Англии не имеет сколько-нибудь заметной наклонности к ослабеванию. Тем не менее ни в законодательстве обеих названных стран, ни в программах парламентских партий не замечается тенденции бороться с этим явлением теми мерами, которые предлагаются у нас, а именно революционным, насильственным раздроблением земельной собственности и установлением такого порядка, который создал бы чисто формальные преграды её новому сосредоточению. Часто приходится читать и слышать, что в России, стране земледельческой и по преимуществу крестьянской, вопрос о возможно равномерном распределении, годной для сельского хозяйства, земли имеет гораздо большее значение, нежели в Западной Европе. Но если в настоящее время Россия имеет по преимуществу земледельческий характер, то следует-ли из этого, что она сохранит его навсегда? Законы издаются не на один год и даже не на десятки лет, а в особенности такие, которые в корне изменяют весь экономический строй государства. Ведь, еще очень недалеко то время, когда наши марксисты горячо доказывали необходимость скорейшего перехода нашего отечества к капиталистическому строю во всех экономических областях, не исключая и земледелия. В нем они видели единственное средство к улучшению благосостояния государства. В соответствии с таким взглядом они настойчиво рекомендовали государственной власти всеми мерами поддерживать фабрично-заводскую деятельность и крупное землевладение, хотя бы и в ущерб мелкому. Откуда же произошла такая резкая перемена во взглядах? Где гарантия её устойчивости и окончательного торжества нового взгляда над прежним, еще так недавним? А если такой уверенности нет, то невозможно и закреплять этого взгляда положительным и бесповоротным государственным законодательством. Мы вовсе не намерены защищать верность взгляда русских марксистов, но мы не видим и основания проводить диаметрально противоположный взгляд. Что же делать? На этот вопрос – ответ один: предоставить экономический процесс его естественному развитию. Он совершается на наших глазах, и только слепой может его не заметить. Он начался много лет тому назад, но в самое последнее время под влиянием наступившей смуты он особенно обострился. Частная земельная собственность у нас не только не сосредоточивается в руках капиталистов, но обнаруживает самую решительную наклонность к раздроблению. Причины этого лежат глубоко и в экономическом строе, и в народной психологии и сводятся главным образом к следующему: Во-первых, демократический характер русского народа решительно не мирится с принципом единонаследия, майората или минората и требует разделения наследства между сыновьями на основании полного равенства. Новое гражданское уложение еще более расширяет этот принцип, устанавливая равенство наследственных прав между лицами обоего пола. Во-вторых, сильное вздорожание земельных цен, начавшееся со времени освобождения крестьян и непрерывно продолжавшееся до самого последнего времени, сделало для очень многих крупных землевладельцев невыгодным держать в земле большие капиталы, с которых они получают сравнительно невысокий процент. Наконец, в третьих, все увлажняющиеся условия сельского хозяйства создают все большие и большие трудности как в административном, так в экономическом отношениях. Все труднее и труднее становится приискивать лиц по своим знаниям, такту и опытности способных удовлетворять с каждым почти годом усложняющимся отношениям к сельским рабочим и окружающему сельскому населению, и с другой стороны все больший и больший оборотный капитал приходится вкладывать в сельско-хозяйственное дело, а следовательно нести все больший и больший риск, и тем более крупный, чем крупнее предприятие. Естественным последствием такого порядка является дробление земельной собственности, что и замечается повсеместно в России. Сильный толчок этому движению дали недавние аграрные беспорядки. На западе, кроме майоратного права, такому дроблению противодействует возможность разделения крупного имения не только без ущерба, но и с пользою для него на участки, отдаваемые в долгосрочную аренду, у нас это почти невозможно. Фермерства в западно-европейском смысле у нас не существует; наши арендаторы совершенно не похожи на английских, немецких или итальянских. В отличие от последних, они не улучшают имения приложением к нему рациональных приемов хозяйства и капитала, но за весьма редкими исключениями самым хищническим способом ухудшают его, портя, а иногда и истребляя лесные насаждения, распахивая склоны, засоряя реки и источники и истощая почву посевами без всякого удобрения, часто хлеб по хлебу, – благо земля «выносит». Никто из сельских хозяев не станет спорить против того, что земля, находившаяся более или менее продолжительное время в аренде, в особенности у крестьян, нуждается в долгом «отдыхе» под пастбищем или сенокосом, или должна подвергаться в продолжение нескольких лет усиленному удобрению для восстановления хотя бы части своего прежнего плодородия. Другими словами: для восстановления её доходности в нее необходимо вложить новый капитал. Под давлением всех этих причин происходит непрерывное раздробление русской земельной собственности. В последние два года к ним присоединилась и та неуверенность в завтрашнем дне, та всеобщая паника, вызванная крестьянскими волнениями, поджогами и погромами усадеб. Надо надеяться, что это последнее явление лишь временное, что с наступлением умиротворения страны оно исчезнет. Но не подлежит никакому сомнению, что последствием переживаемого нами смутного времени будет широкая распродажа частновладельческих имений и исчезновение латифундий, столь ненавистных не только левым политическим партиям, но, как теперь оказывается, и центру.