Читать книгу: «Два тревожных дня майора Ковалева», страница 4

И снова попытался отгородиться стеклом от странного собеседника. Однако это не удавалось, левая рука мужика давила на стекло слишком крепко. Владелец «жигулей» резонно решил, что от такого противодействия мог сломаться стеклоподъемник, и повернул ключ зажигания, намереваясь уехать. В конфликте с душевнобольным такое решение было не самым плохим, и даже движок, казалось, это одобрил. Он заурчал сразу и с готовностью, однако увезти своих пассажиров машина не успела. Мужчина молниеносно выхватил из-под куртки правую руку, и через неприкрытое окно вглубь салона уставилось черное пистолетное дуло. Девица испуганно завизжала, прикрывая руками голову, а парень дернулся было к рукоятке скоростей, и не успел. Его запоздалое движение прервал громкий короткий выстрел. Голова жертвы мотнулась вначале в сторону, обдавая все вокруг кровью и заставив девицу завизжать с удвоенной силой, потом откинулась назад, на подголовник, и лишь после этого парень повалился на руль. Это движение было последним в его прерванной жизни, не принимая во внимание сотрясавших тело резких судорог.

– В нашей жизни за все приходится платить, – философски заметил убийца, не рассчитывая быть услышанным за истошными криками, и снова плавно потянул спусковой крючок. Промахнуться с такого расстояния было просто невозможно, инстинктивная попытка девушки прикрыться руками была тщетной и бесполезной. Пуля попала ей точно в голову, прервав крики и заставив безжизненно упасть красивые ухоженные руки. Сама девушка так и осталась сидеть, испуганно припав спиной к дверце.

Щепа на секунду-другую задержался взглядом на кроваво-серой полосе на белом лбе убитой, и размеренным шагом, не показывая застывшей в ужасе толпе даже намека на торопливость, направился к своей машине. Никто из невольных свидетелей не кричал, не звал на помощь милицию, и этому безмолвию в немалой степени способствовал пистолет в руке безжалостного убийцы. Слишком уж демонстративно и недвусмысленно он им размахивал, удаляясь неторопливо в сторону двора и не обращая на пассажиров ни малейшего внимания. И это спокойствие лишало свидетелей голоса. Никто не сомневался, что любая попытка позвать на помощь прервется так же безжалостно, как и крик девушки в «жигулях».

Никто не стал кричать и после того, когда убийца остался без пистолета. У всех на виду он вытащил из пистолета обойму, засунув ее в карман, потом оглядел деревянный забор, отделявший от улицы двор, и повесил пистолет на торчавший гвоздь. И сделал это демонстративно и хладнокровно. Все толпившиеся на остановке завороженно смотрели на забор, за которым скрылся убийца, на висевший на нем пистолет, и ни о какой помощи не помышляли. Им самим, слава богу, можно обойтись без помощи, а находившимся в машине она уже не нужна.

Глава 6

Этот торжественный день бывший морской волк Михаил Прошин по прозвищу Сингапур ждал с большим нетерпением. Целых две недели корпел он над воплощением в реальность давнишней задумки оборудовать свой дробовик глушителем, каждый день докучал соседям по гаражу этой бредовой, по их мнению, идеей, и вот наконец-то задуманное свершилось, и будничному дню 25 октября суждено было стать знаменательным. Что ни говори, а испытания идеи, зародившейся в твоем собственном котелке и воплощенной в жизнь твоими же руками, проходят не каждый день. В этом торжестве мысли, в преподнесенном самому себе маленьком празднике все и заключалось, а бесшумность стрельбы Сингапура, в общем-то, мало интересовала. Он и на охоту-то ходил не ради трофеев, а просто отдохнуть на природе, и старенький дробовик брал разве лишь на всякий случай. В нынешнее время в лесу без ружья чувствуешь себя, прямо сказать, неуютно. Жизнь наступила такая, беспокойная.

Вероятность неудачи новоявленного изобретателя не пугала. В конце концов, недоработки если и выявятся, то навряд ли крупные, а что-то по мелочи можно будет устранить. В полное фиаско Сингапур не верил, однако после недолгих раздумий решил, что пробную стрельбу лучше все-таки произвести не на «штатном» стрельбище, в овраге за гаражами, а в лесу. Там и вольготно, и от друзей-зубоскалов подальше.

После обеда Сингапур засунул в рюкзак патронташ с двумя десятками патронов и водрузил сверху бережно завернутое в тряпку сотворенное «детище», представлявшее собой металлическую трубку с множеством разнокалиберных отверстий. Принцип действия самопального глушителя заключался в том, что внутри трубки были приварены еще две трубки диаметром поменьше, и воздушные прослойки между ними, сообщенные отверстиями, и должны были играть роль звукогасителя. Трубка накручивалась на ружейный ствол, удлиняя его на тридцать сантиметров, и это соединение и порождало сомнения скептиков. Ведь резьбу Сингапур нарезал на глазок, зажав ствол в тисках, и никто не верил, что в гаражных условиях можно обеспечить необходимую правильность соединения, чтобы глушитель стал единым целым со стволом. Одни говорили, что из такого ружья попасть в цель можно разве лишь метров с пяти, если ружье вообще не разорвется после первого выстрела, другие советовали использовать кривой дробовик для стрельбы из-за угла, третьи авторитетно признавали, что неопохмелившийся однажды Сингапур от не хрена делать взял и испортил хорошую одностволку.

В правильности решения наведаться в осенний лес Михаил убедился, едва колеса «макаки» коснулись густого лиственного покрывала. Нет лучше отдыха, чем наедине с природой. Вдали от городской суеты чувствуешь себя свободным и раскованным, забывая проблемы, забывая разные дрязги, ссоры, сбрасывая всякие стрессы. В лесу дышишь полной грудью и за час наберешься сил и бодрости на целую неделю, особенно в лесу осеннем, по-своему прекрасном.

Углубившись в лес примерно на полкилометра, Сингапур заглушил доблестную «макаку». В езде по лесу ей действительно не было равных. И прошмыгнет среди любых зарослей, и грязи не боится. В крайнем случае, самому можно из любой грязи вытащить, как велосипед.

Через полминуты дробовик был собран, глушитель надежно навинчен на ствол, и Сингапур задумчиво уставился на патронташ. От выбора патрона тоже немало зависело, поскольку ружье нуждалось в проверке не только на звук, а и на точность, дальность, кучность. Для этого и прихватил квадратный лист прессованной фанеры, на котором еще вчера вечером фломастером разрисовал мишень. Испытания предстояли полномасштабные, по всем правилам, как и положено. И условия к этому располагали.

После недолгого раздумья Сингапур извлек из ячейки красный патрон с цифрой 4, вложил в патронник и широкими шагами стал отмерять расстояние. Для начала надо будет бабахнуть метров с тридцати, а потом видно будет. Он насчитал до тринадцати, когда услышал звук автомобиля. Сингапур замер, прислушался. Да, машина. Звук раздавался со стороны окраины, причем машина двигалась в его направлении. Может, менты? Вряд ли, что им тут делать.

Появившаяся в поле зрения машина совсем не походила на транспорт из милицейского автопарка. Через кустарники к изобретателю приближался шикарный джип, марку определить было сложно, да и незачем. Сейчас главное не засветиться, мало ли кто пожаловал. Вдруг милицейские чины, а перед ними демонстрировать глушитель ни к чему, вряд ли похвалят. Скорее под статью подведут, оружие есть оружие, и любое его усовершенствование можно истолковать по-разному. Надо как-то выбираться.

Не выпуская из глаз иномарку, Сингапур где на карачках, где на полусогнутых вернулся к мотоциклу. Ему здорово повезло, что оставил «макаку» в кустах, находившиеся в машине видеть незадачливого изобретателя не могли. Кто же все-таки пожаловал на такой шикарной иномарке в осенний лес? Больно уж неподходящее время для отдыха, и пасмурно, и прохладно, дождик в любую минуту может начаться. С шашлыками в такую погоду лучше не затеваться. Решили с девицами на природе развлечься? Может быть, у этих «новых» свои причуды, хрен их поймешь.

Сингапур снова ошибся. В шикарном джипе, остановившемся метрах в ста от его убежища, девиц не было. Из машины вышли трое мужчин, возраст нежданных соседей на расстоянии определить было трудно, а вот по фигурам, по легкости движений все трое выглядели лет на двадцать пять – тридцать. На милицейских сотрудников они явно не походили, и Сингапуру от такого наблюдения не стало спокойней. Он понял, что жажда изобретательства и новых открытий подарила ему лесную встречу с парнями, встречаться с которыми страшно даже во сне. На какое-то время Сингапур даже позабыл про верный дробовик в руках, понимая, что в данной ситуации надеяться остается только на везение. Главное, остаться незамеченным.

Про дробовик изобретатель вспомнил, когда увидел, как один из парней открыл багажную дверцу и вытащил из салона большой сверток. Сверток походил на наполненный чем-то доверху огромный мешок, и был явно тяжелый, потому что в сторону от машины его понесли двое, взявшись руками за противоположные концы. Свою странную ношу они пронесли метров десять, и туда же с двумя тяжелыми канистрами пошагал третий. Сингапур видел, как он открыл канистру и стал поливать сверток. О содержимом канистр догадаться было нетрудно, очень уж аккуратно действовал их владелец, а напарники предусмотрительно отступили на шаг-другой. В канистрах был бензин. Они собирались что-то сжечь. Или кого-то?.. Если так, то рядом были бандиты. Вот это, блин, засада…

Сингапур похолодел. И вспомнил наконец-то про спасительный дробовик. Гадать не приходилось, если его заметят, то положат в один костер рядом с мешком, свидетелей в таком деле не оставляют. Стрелять первым Сингапур не думал и не помышлял, но ружье перезарядил и вместо патрона с четвертой дробью вставил патрон с жаканом. Для жакана пятьдесят метров не расстояние, разворотит как бумагу, никакая кожаная куртка не спасет. Попробуйте только подойти, гады, патронов на всех хватит.

Однако опасные соседи разгуливать по лесу, тем более к кому-то приближаться, не планировали. Они подождали, когда освободится вторая канистра, после чего в руках одного чиркнула спичка. Он дал ей немного разгореться и швырнул на пропитавшийся бензином мешок. Всполох яркого пламени заставил троицу отступить подальше, несколько минут они постояли поодаль, о чем-то переговариваясь, и пошагали к джипу. Больше в лесу им делать было нечего. Слава тебе, господи, кажется, пронесло.

Джип развернулся и прежним маршрутом удалился, страшным напоминанием о его пребывании в лесу остался ярко пылающий костер на небольшой полянке. Вскоре притихшему в ожидании Сингапуру показалось, что пламя стало постепенно утрачивать первоначальную яркость, от костра начинала исходить какая-то чернота, вроде горела резина. Еще он припомнил, что к машине все трое шли налегке, без канистр, и этот факт показался интересным. Бензиновые канистры в гараже еще никому не мешали, и не воспользоваться случаем будет просто глупо. Заслужил же он, в конце концов, хоть какую-то компенсацию за перенесенный страх. Сингапур окончательно пришел в себя, успокоился и, выждав пару минут, осторожно, стараясь не наступать на ветки, двинулся к костру. Черный дым почему-то не тянулся вверх, а стелился вдоль земли, словно норовя расползтись по всему лесу. Наверное, сказывалось атмосферное давление. Метров за тридцать до костра стал чувствоваться запах от горения – и с каждым шагом становился тяжелей и приторней. Сладковатый был запах. Горело мясо. От этой несложной, в общем-то, догадки Сингапур снова похолодел. В костре сгорало не просто мясо, а человеческий труп.

Обильная порция бензина сделала свое дело, тело сгорело почти полностью. Шокированный Сингапур в растерянности оглянулся по сторонам, в надежде обнаружить какую-нибудь ямку с водой и попытаться сбить пламя, ведь полуобгоревший труп может стать для следствия важной зацепкой. Однако канавок и ям с водой поблизости не было, времени на раздумья тоже, и Сингапур длинным стволом дробовика передвинул остатки тела подальше от места горения. Огонь воспротивился было стремлению помешать его буйству, колыхнулся несколько раз новыми всполохами и заметно приутих. Сингапур хотел было забросать чадивший очаг землей, но раздумал. Он и так задержался тут дольше положенного, пора брать ноги в руки.

К канистрам он не решился даже притронуться. Хоть и жалко оставлять новые емкости, но это были улики, вещдоки, как говорят менты, а от них лучше держаться подальше. Себе же спокойней будет.

Глава 7

Решение допросить арестованного месяц назад члена хановской группировки Шилова возникло у Ковалева неожиданно. Материалов по кудринской «бригаде», специализирующейся на убийствах, собралось достаточно, дело уже находилось в суде, и лишний раз возвращаться к малоперспективному разговору с подсудимым не было особой надобности. На всех прежних допросах Шилов не проявлял большой активности, ни о каком сотрудничестве со следствием не хотел даже слушать и «подкорректировать» таким способом срок заключения не желал. То обстоятельство, что соратники уже дали показания и от его молчания уже почти ничего не зависит, убийцу не волновало. Кое-что, правда, он рассказал, но во всех показаниях с абсолютной точностью повторил соратников-братков. Ни одного нового слова. В этом единомыслии явно сказывалась роль адвоката, имевшего возможность встречаться с каждым из четырех арестованных, и его деятельность наверняка предполагала координацию поведения подзащитных на допросах. Ничего не поделаешь, несовершенство нынешнего законодательства допускает подобное «совместительство», чем преступники и пользуются, и для облегчения участи попавших в беду соратников денег не жалеют и любую лазейку используют на полную катушку.

И все же мысль допросить молчуна Шилова не казалась майору бесполезной затеей. Через руки Шилова прошло много всякого оружия, и вполне возможно, что он мог иметь какую-то осведомленность и о партии автоматов с дефектными стволами. Не может быть, чтобы киллер пошел на исполнение заказа с непроверенным оружием, не убедившись в его надежности, и не может быть, чтобы поставщики умышленно скрыли от покупателей заведомые дефекты поставляемого товара. За такие накладки расплачиваться приходится не денежными купюрами, а жизнью.

На допрос Шилова доставили в ковалевский кабинет, и не потому, естественно, что майор вдруг проникся желанием предоставить бывшему киллеру возможность на пару часов покинуть камеру и подышать свежим воздухом. У Ковалева на этот счет были другие соображения, хотя надежды на желаемый результат, откровенно говоря, было мало.

Шилов за прошедшие после их последнего общения три недели мало изменился, разве лишь немного похудел, скулы на лице стали острее. От казенной пищи, употребление которой набором лишнего веса никогда и никому не грозило. А в остальном ничуть не изменился, и во взгляде прежняя ершистость осталась, и в движениях такая же сноровка и быстрота. Даже наручники, и те, кажется, ему не мешают. Как вьюн. Да, с характером малый, таких за месяц-другой нары не изменят.

– Наручники снять, товарищ майор?

Видимо, сержант охранник тоже не испытывал к доставленному на допрос убийце особого доверия. В ковалевский кабинет с подобными заданиями сержант наведывался не однажды и заприметил, что майор никогда не оставлял допрашиваемых в «браслетах». Эти железки полезны при транспортировке, чтоб преступникам мысли глупые в башку не лезли, а в разговоре, в общении, когда самым главным становится доверительный контакт между следователем и обвиняемым, держать собеседника закованным незачем. Убежать не убежит, потому что окна во двор выходят, драться тоже не кинется, потому что лишний срок намотает, а вот озлобиться может. А с озлобленным человеком какой разговор? Пустая трата времени.

Однако конвоир на этот раз ошибся.

– Не надо, – неожиданно жестко распорядился майор, – пусть в наручниках побудет, они ему идут.

Удивление сержанта подогревало то обстоятельство, что в кабинете майора находились еще двое оперативников. Сержант часто сталкивался с ними и здесь, в УВД, и в СИЗО, знал, что оба работают в группе Ковалева, потому и удивился. Неужели невзрачный с виду Шилов настолько крут, что наводит смятение на троих оперативников? Непохоже. Это просто несерьезно. Против каратиста-майора десяти Шиловых не хватит. Дело в чем-то другом.

– Слушаюсь, товарищ майор, – отчеканил конвоир и, не спрашивая разрешения, вышел в коридор, где на стареньком стуле примостился напарник. Сержант сел рядом, глянул на часы. В этом коридоре он провел немало времени, доставляя подследственных в один из располагавшихся здесь кабинетов, и хотя ожидания никогда не становились томительными или тягостными, поскольку работа есть работа, тем не менее сержант всегда пытался найти какое-нибудь занятие, чтобы отвлечься, и ради интереса пытался угадать продолжительность и результат допроса. Какая-никакая, а все разминка для ума, ведь для правильного вывода нужно угадать душевное состояние следователя и подсудимого, их настроение, а это непросто. И очень интересно. Особенно при допросах в кабинете майора. Результаты их предугадать несложно, потому что майор мог разговорить самых упертых, а вот время ни разу не довелось угадать. Даже приблизительно. Слишком уж он невозмутим, этот Ковалев, приглядывайся не приглядывайся, а определить его состояние все равно не удастся. Как маска.

В своих задумках сержант не был одинок, похожие мысли крутились и в голове подсудимого. Шилову тоже казалось интересным знать намерения детектива, и уже на пути в УВД он пытался определить направленность «разговора». И приободрился от вывода, что опасаться нечего, потому что никакие новые зацепки у майора не могли появиться, и он снова начнет вести базар вокруг да около. Короче, ублажать и уговаривать. Это можно, это на здоровье и хоть сто порций, если не убедился до сих пор в бесполезности сломить Шилу.

Однако распоряжение майора о наручниках не походило на желание вести разговор в доброжелательном ключе, и это сбивало с толку. Майор был настроен явно не дружелюбно, и уговаривать, тем более призывать к сотрудничеству со следствием, похоже, не собирался. И зачем-то двоих помощников привлек, будто эти юнцы могут помочь. И сидят-то как, чинно да благородно, как ни в чем не бывало, я не я и хата не моя. Артисты, право слово. Будто не знают, с кем тягаться вздумали. Эх, молодо-зелено, учить вас надо. Кишка тонка, чтоб против Шилы идти.

– Садись, Шилов, – разрешил майор, – в ногах правды нет.

Шилов не заставил повторять приглашение-распоряжение дважды. Сел на единственный свободный стул возле двери, положил стиснутые наручниками руки на колени и с каким-то непонятным разочарованием подумал, что разговор все-таки сведется к уговорам. Они его до сих пор так и не поняли и принимают за какого-то дешевого фраера. Впору обидеться, если б было на кого. На больных и на ментов не обижаются. Ну-ну, попытайтесь.

Его тонкие душевные переживания детективу были неведомы, он навалился грудью на стол, сцепив руки и не собираясь, похоже, ничего записывать, и наивно поинтересовался:

– Не догадываешься, зачем я тебя вызвал?

Шилов равнодушно пожал плечами:

– Какая разница? Не хватало над каждой ерундой голову ломать…

Майор перевел взгляд на помощников, словно призывая их в свидетели столь равнодушного отношения подсудимого к собственной судьбе, и вздохнул:

– Не получается у нас разговора, не хочет он меня слышать. А бог свидетель, сколько раз я пытался помочь этому человеку, сколько времени и нервов потратил, сколько здоровья потерял, а ему это все ерундой видится, призадуматься и то лень. Кремень, а не человек. Железобетон.

Это походило на насмешку, что вспыльчивому Шиле не могло понравиться.

– Зачем вызвал, начальник? – Он едва сдержался от соблазна сплюнуть, пренебрежительно этак цыкнуть сквозь зубы в сторону стола. – Есть тема – говори, нет темы – отправляй в камеру. Мусолить ни к чему.

Помощники майора к разговору прислушивались не без внимания, хотя участия в нем не спешили принять. Ждали, похоже, своего часа. Пока говорил только майор.

– Даю я тебе, Шилов, еще один шанс смягчить наказание, – поведал он, – последний и решающий…

Киллер осклабился в широкой ухмылке:

– Вот спасибо, начальник, вот уважил так уважил, век не забуду. Бля буду. А если не договоримся, что тогда будет?

Шилов действительно ничуть не изменился и с прежней болезненностью воспринимал каждое слово оперативника. Для него даже само общение с сотрудником силовой структуры было невыносимым испытанием, любой мент действовал на его психику как красная тряпка на быка, особенно менты, стремившиеся козырнуть своими высокими полномочиями. В кабинете, ясный перец, это нетрудно, здесь за их спиной сила закона. А у Шилова лишь «браслеты» на руках да суд впереди, теперь перед ним даже эти вот юнцы плечами играют. Что ж, мертвого льва может пнуть даже ишак.

– Ничего не будет, – майор выглядел немного уставшим, – кроме суда и приговора. По правде говоря, Шилов, я не очень рассчитываю на твою разговорчивость, но несколько вопросов все-таки задам.

Против нескольких вопросов Шилов не возражал. Лениво зевнул:

– Дело хозяйское. Валяй, начальник.

И отметил про себя, что начальник по-прежнему не собирался что-либо записывать. Странно.

– Ты знал, что ваша «бригада» получала бракованные автоматы?

Киллер хмыкнул:

– Старая песня, гражданин начальник. На самолюбии сыграть хочешь? Хочешь меня против поставщиков настроить? Не выйдет. Я сто раз говорил и еще скажу, что никаких поставщиков не знал и знать не хочу.

– Вполне возможно, – согласился детектив, – но идти на крутую разборку с бракованным оружием, согласись, очень рискованно. Так ты знал или не знал об этом?

– Я знал только одно, – киллер пожал плечами, – что оружие в деле никогда не подведет и что потом его надо будет выбросить. И все.

Негусто. Главное, логично. Идущему на дело киллеру и впрямь незачем загружать мозги лишней информацией. Спрашивать, от кого он получал оружие, тоже бесполезно, наверняка назовет покойного «бригадира» Кудрина, а с покойника какой спрос.

Ковалев потер ладонью лоб, словно сгоняя усталость, или что-то обдумывая. Глянул внимательно на Шилова, пробежался взглядом в сторону помощников и решился, признался:

– Скажу честно, Шилов, следствие не располагает большой информацией о поставщиках оружия, а бракованные автоматы и вовсе стали для нас новостью. Уж чего-чего, а такого никто не ожидал.

Сидевшие в стороне помощники кивнули головами. А вот с признанием руководителя о неосведомленности следствия оба категорически не согласились, при допросе, наоборот, нужно давить подсудимого своей осведомленностью, а не разводить беспомощно руками. Из Шилова теперь слова не вытянешь, его так и распирает от усмешек, того и гляди лопнет.

– Плохо, если не знаете, – с издевательской искренностью посочувствовал киллер, – жалко, помочь не могу.

Ковалев оставил без внимания издевательский тон подсудимого и посоветовал:

– Ты в первую очередь себе помоги, Шилов. У нас помощники и без тебя найдутся. Ты о себе подумай. Я еще раз серьезно говорю тебе про последний шанс, больше возможности у тебя не будет. Через час на этом самом стуле будет сидеть другой «хановец», потом третий, четвертый, пятый-десятый, и двое-трое обязательно проявят благоразумие. Смекаешь, о чем речь? А уже потом твоя информация гроша ломаного не потянет.

Шилов возмущенно фыркнул:

– Я не давал никакой информации, гражданин начальник, и давать не собираюсь.

Надо полагать, на этом разговор можно было считать исчерпанным. Важный свидетель Шилов не имел подходящего настроения, чтобы беседовать с оперативником. И чем быстрей тот это поймет, тем лучше.

Ковалев по части догадливости обделен не был, и настроение «собеседника» угадал достаточно быстро. И вроде даже расстроился, молча обдумывая сложившуюся ситуацию. Потом хрустнул сцепленными пальцами, потянулся всем телом и повернулся к помощникам:

– Берите ручки, бумагу и пишите.

Короткое распоряжение оказалось для Шмелева и Быкова неожиданным. Шмелев недоуменно спросил:

– А что писать, Вадим Михалыч?

Недогадливость помощников майора немало удивила.

– Как что? Что видели, то и пишите.

Друзья переглянулись. На этот раз за подсказкой пришлось обращаться Быкову.

– А что мы видели, Вадим Михалыч?

Молодежь продолжала удивлять своим тугоумием. Впрочем, вопрос наверняка оставался загадкой и для Шилова, интуитивно почувствовавшего, что странная и непонятная задумка майора направлена против него. Иначе зачем он тут? Так и оказалось.

Майор на помощников не рассердился, а доходчиво и подробно объяснил:

– А видели вы, уважаемые пинкертоны, вот что, – он глянул на часы, – в тринадцать сорок пять вы находились в кабинете майора Ковалева и обсуждали с ним… Что, кстати, мы обсуждали?

– Заявление гражданина Буркова, – бодро откликнулся Шмелев, доставая из папки исписанный от руки лист бумаги, – вот это, Вадим Михалыч. Перед самым вашим вызовом поступило.

В отдельные моменты они могли быть очень догадливыми.

– Годится, – одобрительно откликнулся майор. – Итак, мы обсуждали заявление гражданина Буркова, когда в тринадцать сорок пять в кабинет на допрос доставили Шилова. Доложив о подсудимом, сержант конвойной службы вышел в коридор, и в этот момент арестованный неожиданно бросился к окну. Догадавшись о его намерении выброситься со второго этажа на асфальт и тем самым покончить жизнь самоубийством, Шмелев попытался помешать, но, к сожалению, не успел.

Ковалев сделал короткую паузу, оценивающе глянул на сверкавшего гневными глазами подсудимого и заметил:

– За таким разве успеешь, он и в наручниках резкий, как понос. Верно, Шилов?

Шилов от бессилия скрипнул зубами. Казалось, дай ему волю, и от майора вместе с помощниками мокрого места не останется. Да, такого поворота событий он не ожидал, тем более от Ковалева. Не знает, сучара ментовская, что любой блеф нуждается в своих рамках. На испуг решил взять.

– Думаешь, тебе все дозволено, майор? Не много ли возомнил о себе?

Голос Шилова пересох от ярости, глаза метали молнии, он чуть не задыхался. В душе киллер не верил задумке оперативника скинуть его вниз головой на асфальт, хотя в ментовской практике применяются и не такие гадости, но это с другими подследственными, с разными там слизняками, а чтобы подобное проделать с Шилой… Да в отношении него даже слабенький намек на это звучит как смертельное оскорбление. Шилу нельзя пугать такими вещами, с Шилой надо вежливо разговаривать. Забыл, видно, мент поганый, с кем имеет дело. Ладно, придет время, напомним.

– Написали? – Майор не обращал на Шилова внимания. – Время не забыли указать? Ну, если указали, то больше тянуть нельзя.

Речь шла, как понял Шилов, о непозволительности затягивать с его прыжком вниз. После этого сомнений насчет серьезности ковалевской затеи заметно поубавилось, а когда майор решительно приблизился к киллеру и грубо, за шиворот, как нашкодившего мальца, приподнял со стула и подтолкнул к окну, сомнений и вовсе не осталось. Все сомнения вытеснила жгучая ненависть к майору вместе с его подпевалами, вместе с его кабинетом, и вообще со всем этим зданием. Не будь их, все сложилось бы по-другому. Шилов готов был плюнуть самодовольному майору в лицо, и он не отказал бы себе в этом удовольствии, если б не ссохшиеся губы. Выдохнул гневно:

– А если выживу, майор? Не боишься следом полететь?

Арестованный понимал, что его показания в случае благополучного приземления вряд ли будут чего-то стоить против показаний оперативников, потому уповал на более действенный метод воздействия, хотя и знал, что испугать Ковалева непросто.

– Не выживешь, – усмехнулся оперативник, – а если выживешь, я первый навещу тебя в тюремной больнице и лично перекрою кислород. – А сам уже открывал внутреннюю половину рамы, рассуждая: – Пожалуй, через двойную раму с закованными руками действительно непросто выскочить, и самоубийца в этом случае вряд ли решился бы на прыжок. Но у меня в кабинете, к сожалению, внутренняя створка окна была открыта. Виноват, не доглядел. Самоубийца это сразу заметил и поспешил воспользоваться. Получается, что мой недогляд послужил ему подсказкой для исполнения давней задумки. За такую халатность придется, видно, понести взыскание и забыть на время о второй звездочке на погонах. Жаль, конечно, ну да ничего, зато на земле одним убийцей станет меньше.

Хорошее утешение, ничего не скажешь, хотя самому Шилову с этим согласиться было трудно. Особенно со сравнением его жизни с ментовской звездочкой. До чего додумался, гад. Ну и гад.

Теснившиеся в голове Шилова гневные мысли уступили место смятению, когда майор помог ему взобраться на подоконник и с силой толкнул в плечо. Шилов навалился на стеклянный проем, стекло сразу же звякнуло, на пол и на улицу посыпались, зазвенели осколки. У Шилова исчезли последние сомнения насчет серьезности майора. Не блефует, сучара ментовская. И столкнет ведь, гад, точно столкнет. И оправдаться потом сумеет, у них это как два пальца обмочить. А если и не сумеет, ему-то какая разница?

– Что остановился? – Рука майора снова потянулась к «самоубийце», норовя подтолкнуть. – Страшно стало? Или инвалидности боишься? Не бойся, я постараюсь, чтоб ты головой приземлился.

Шилов представил, как через секунду-другую его голова врежется в асфальт, как хрустнет череп, разбрызгивая вокруг кровь вперемешку с мозгами, тут же захрустят позвонки, лишая тело опоры и превращая его в бесформенную массу… Хорошо, если он умрет сразу, мгновенно, а если не сразу? Что будет, если в теле и в сознании сохранится способность чувствовать боль? Наверное, он будет кричать от этой дикой боли, если вообще сможет кричать. Скорее всего, будет просто стонать. Или бессознательно звать на помощь, просить, умолять, пока не умрет. И все. И не будет больше Шилы… А ведь совсем недавно адвокат порадовал новостью об амнистии, закон о ней Госдума, можно сказать, уже приняла. Хановцы духом воспрянули, потому что все под амнистию подпадают. На освобождение в зале суда никто, ясное дело, не рассчитывает, но приговоры получат намного мягче. Не от «пятнашки» до пожизненного, а от шести до «червонца». А это совсем другой коленкор. После такого срока ему не будет и сорока, а в этом возрасте жизнь не заканчивается, радостей можно нахватать полную пазуху. И они все будут радоваться, кроме Шилы. Про него и не вспомнят, наверное. Разве лишь по пьяни обмолвятся парой слов. Может, даже с уважением припомнят, как он выбросился из ментовского застенка, чтобы никого не сдать. Про свои раскрытые на допросах «варежки» смолчат, гниды. А ведь давали показания, выторговывали у предстоящего суда пару годиков, не гнушаясь ради этого топить друзей. Помощники-осведомители, как сказал майор. И он прав, такие всегда найдутся.