Читать книгу: «Меченый», страница 4

Я перехватил посох рукой, которой придерживал взваленную на плечо баронессу, потянулся к перевязи с ножами и… тут же выскочил на задний двор – за спиной мордастого нарисовались еще два арбалетчика.

Дорога от черной двери и до лестницы, ведущей на боевую галерею, оказалась устлана трупами. Воины, пробравшиеся в замок, не щадили никого. И пластали они не только воинов и слуг, пытавшихся защитить замок своего сюзерена, но и детей, которые только начали ходить!

«Не армия и не Серый люд… – взбегая по ступенькам, подумал я. Потом вспомнил мечи, схожую технику ведения поединка у всех, с кем мне пришлось сражаться, и на мгновение остановился: – А кто еще?»

– Вот он! На галерее!!!

По двору заметались тени, и мне стало не до раздумий – я преодолел последние три ступеньки, вылетел на галерею, уронил на лаз тяжеленный деревянный щит и ногой задвинул засов. Потом добежал до юго-восточной башни, опустил баронессу на каменный пол и вернулся на стену. Искать ту самую веревку, по которой на стену залезли нападающие.

Увы, найти ее мне оказалось не суждено – то ли она была закреплена на зубцах другой стены, то ли ее успели поднять. Поэтому, когда со стороны лестницы раздались частые удары топоров, я решил уходить по-другому – нашел доску, с помощью которой во время осады защитники замка перебирались на осадные башни, выдвинул ее за стену и закрепил предназначенным для этого металлическим прутом. Потом дошел до края, посмотрел вниз и криво усмехнулся – благодаря непрекращающимся дождям воды во рву было предостаточно…

Удар о воду выбил из меня дух. Поэтому я потерял ориентацию в пространстве и первые несколько мгновений после того, как пришел в себя, плыл куда угодно, но не к поверхности. Наконец, сообразив, что плыву не туда, я выдохнул половину воздуха, дождался, пока ноги коснутся дна, покрепче прижал к себе безвольное тело леди Мэйнарии и оттолкнулся.

Увы, дно рва оказалось заиленным – я чуть было не потерял сапоги…

Вынырнул. На одном упрямстве. Борясь с желанием вдохнуть воду, с тяжестью тела баронессы и с посохом, привязанным к спине и здорово мешающим плыть. Но, вдохнув чистый и донельзя сладкий воздух, вдруг почувствовал такую слабость, что, доплыв до края рва, не смог найти в себе силы, чтобы за него зацепиться. Пришлось вбивать в землю метательный нож, виснуть на его рукояти и переводить дух.

Перевел. Потом кое-как выбрался из воды, выволок за собой баронессу и… понял, что она не дышит!

Потряс. С трудом сообразил, что тряска тут не поможет. Кое-как перевалил ее через колено и принялся размеренно стучать кулаком по спине. Так, как когда-то учил Круча.

Не сразу, но помогло – из ее рта толчками полилась вода, а минуты через полторы я услышал хриплый вздох, кашель и еле слышный шепот:

– Мама…

Я дал ей прокашляться и ударил по спине еще несколько раз.

Когда баронессу перестало рвать водой, она сжалась в комок и застучала зубами. Я, подумав, завернул ее в свой мокрый плащ: согревать он не согревал, но мог защитить хотя бы от холодного ветра…

Бледная, с синими губами и слипшимися волосами, она была так похожа на Элларию, что я сглотнул подступивший к горлу комок и пробормотал:

– Пришлось прыгать со стены… В ров…

Потом сообразил, что разговариваю с баронессой, и добавил:

– Извините.

Леди Мэйнария с трудом повернула голову и… обессиленно закрыла глаза.

Сердце резануло болью. Я скрипнул зубами, проверил, насколько хорошо закреплен посох, и поднял баронессу с земли:

– Я вас понесу.

Она еле заметно кивнула. Потом прижалась щекой к моей груди и… заснула!!!

К рассвету я окончательно выбился из сил. И, выбравшись на берег ручья, вломился в бор. Видимо, Двуликому я еще не надоел, так как буквально через три десятка шагов передо мной возникла небольшая полянка, со всех сторон окруженная вековыми елями.

Нырнув под ветви самой большой, я подошел вплотную к стволу, осторожно опустился на колени и положил баронессу на самое лучшее «ложе», которое можно найти в лесу – толстый слой слежавшейся хвои. Потом забросал ее таким же «одеялом» и… с трудом заставил себя встать.

«Я скоро», – мысленно пробормотал я и быстрым шагом двинулся обратно к ручью.

Небольшая деревенька, замеченная мною по дороге, как раз начала просыпаться – лаяли собаки, мычала скотина, изредка громыхали двери. Я добрался до крайней избы, перескочил через невысокий заборчик и тихонечко постучал в раму затянутого бычьим пузырем окна.

– Лапоть, ты, что ли? И чего ж тебе не спится-то, Двуликий тебя забери? – В женском голосе, раздавшемся из избы, звучала безысходность.

Я подошел к двери, перехватил посох левой рукой, снял с пояса кошель и достал из него золотую монету – остатки добычи, доставшейся мне «в наследство» от обидчиков предпоследней «зарубки».

Дверь скрипнула, открылась, и из сеней раздался угрюмый вздох:

– Ну, что встал-то? Заходи уже, окаянный.

Я пожал плечами и вошел в избу.

– Ой… Бездушный!!! Спаси и сохрани, Вседержитель! Спаси и сохрани!!!

Осенив себя знаком животворящего круга, заспанная тетка лиственей эдак тридцати вытаращила глаза, набрала в грудь воздуха, открыла рот и… сглотнула. Невесть как разглядев цвет монеты, лежащей на моей ладони.

– Сухую рубаху… а лучше две. Поесть… Кремень, кресало, трут… Пустой мех… – потребовал я.

Хозяйка избы несколько раз кивнула и, не отрывая взгляда от золотого, попятилась к стоящему рядом с печью сундуку.

Крышка с грохотом ударилась о стену, и тетка, выхватив из него какую-то беленую тряпку, негромко пробормотала:

– Мужнина, покойного ему Посмертия… Правда, боюсь, маловата тебе будет…

– Не мне… Пойдет… – буркнул я и в мгновение ока обзавелся парой нижних и одной верхней рубахой. Правда, все это было изрядно поношенным, но чистым. И, главное, сухим.

– Котомка есть?

– Есть! Как же не быть-то? – Тетка сорвалась с места, походя перевернула рассохшийся табурет и метнулась к полатям. – Вот! Держи.

Я положил монету на подоконник, затолкал рубахи в котомку и уставился на хозяйку:

– Поесть… Кремень, кресало, трут…

Та бросилась к печи, вытащила из нее чугунок и с грохотом поставила его на стол:

– Есть каша из бобов… Позавчерашняя… Еще кусок сыра и краюха хлеба…

– Возьму хлеб и сыр. Курицу или поросенка найдешь?

– Сейчас!!! – Тетка метнулась к выходу из избы и, не одеваясь, вылетела во двор. Там что-то грохнуло, потом раздался истошный визг и приглушенные проклятия.

Добравшись до полянки, я удостоверился, что леди Мэйнария все еще спит, быстренько разжег костер, разделал поросенка, нанизал куски мяса на прутья и пожарил мясо. Потом забрался под еловые лапы, присел рядом с баронессой и осторожно прикоснулся к ее ноге.

Ее милость тихонечко вздохнула, попробовала перевернуться на другой бок и шарахнулась локтем о корень.

– Проснулись? – спросил я.

– Кажется, да! – ответила она и села. Потом уставилась на свою рубаху, побледнела, молниеносно закуталась в плащ, а потом уставилась на меня.

Видеть ужас в ее глазах было невыносимо. Поэтому я опустил взгляд, развязал котомку и пододвинул ее к ней:

– Сухие рубашки… Переоденьтесь…

Леди Мэйнария промолчала.

Я пожал плечами, повернулся к ней спиной и выбрался из-под ветвей:

– А я пока нарежу хлеб и сыр.

Через пару минут из-за моей спины раздался тихий шорох хвои, а потом – все ускоряющийся топот…

Я вытер кинжал, вложил его в ножны. Потом встал, со вздохом подобрал посох и неторопливо побрел следом за беглянкой. Моля Двуликого, чтобы он не позволил ей сверзиться в какой-нибудь овраг и уберег от переломов и растяжений…

Глава 7
Брат Ансельм, глава Ордена Вседержителя
Шестой день четвертой десятины второго лиственя

Вылетев из метателя, пятиведерный⁶⁰ камень описал высоченную дугу и вдребезги разнес мощный четверик⁶¹. Тяжеленные бревна длиной в десять локтей разлетелись в разные стороны, а над остатками венца⁶² повисло облако из пересушенного мха и кусочков войлока⁶³.

«Ничего себе!» – удивленно подумал его преподобие. Потом прищурился, поймал ускользающую мысль… и с трудом удержался от довольной усмешки: его идея проверять слухи о деятельности всяких чудаков только что дала ему шанс распространить влияние Ордена на весь Горгот!

Тем временем брат Бенур, командовавший обслугой метателя, повернулся лицом к главной башне Обители, вскинул над собой десницу и демонстративно сжал ее в кулак.

«Отлично!» – подумал брат Ансельм, придал лицу подобающее случаю выражение и отошел от окна.

Все три иерарха, ожидающие, пока глава Ордена составит впечатление о метателе, были мрачны, как грозовые облака. А обвиняемый – сын кузнеца из Мартана по имени Кольер – бледен, как выбеленное полотно.

Добравшись до своего кресла, брат Ансельм сел, положил правую ладонь на символ солнца, левую – на Изумрудную скрижаль и вперил немигающий взгляд в переносицу изобретателя:

– Рассказ обвинителя соответствует действительности.

Юноша сгорбился и обреченно вздохнул.

– Брат Рон?

Брат Рон, исполняющий обязанности обвинителя, неторопливо встал, подошел к своей «жертве» и изобразил отвращающий знак:

– Братья во Свете! Как мне кажется, Кольер из Мартана одержим Двуликим, ибо, создавая это непотребство, он знал, что оно предназначено исключительно для убиения детей Его. Поэтому он заслуживает Великого Отлучения. И семи лиственей Воздаяния на серебряных рудниках…

Изобретатель побледнел и зажмурился – видимо, знал, что даже самые здоровые мужчины, попав на рудники, выдерживали там не больше года!

«Ну!!! – нетерпеливо подумал брат Ансельм. – Шевелись!»

Изобретатель шевельнулся: закрыл лицо руками, сгорбил плечи и, наконец, вспомнил о «совете» брата Бенуара – повалился на пол и вытянул скованные руки по направлению к главе Ордена Вседержителя:

– Ваше преподобие, это какая-то ошибка: метатель создан, чтобы защищать! Защищать города, замки и монастыри от тех, кто служит Двуликому! С его помощью можно сохранять жизни мирных жителей, не позволяя убийцам уносить их в Небытие…

«Молодец! – подумал брат Ансельм. – Давай дальше…»

– И я совсем не одержим, ибо верую во Вседержителя! Верую всей душой и всем сердцем! И чтобы доказать это, я готов провести всю свою жизнь в каком-нибудь из монастырей Ордена. Дабы остальные мои изобретения появлялись на свет под присмотром служителей Бога-Отца.

«Задумчиво» посмотрев на обвиняемого, глава Ордена осенил себя знаком животворящего круга, дождался, пока все присутствующие повторят его жест, и шевельнул рукой, лежащей на символе Изумрудной Скрижали:

– Брат Рон?

– Да, ваше преподобие!

– Рвение, направленное на искоренение следов Двуликого, достойно уважения. Однако в данном случае ты слегка поторопился и нарушил одну из главнейших заповедей Вседержителя.

– «Нет ничего превыше справедливости?» – склонив голову, «догадался» обвинитель.

– Именно! Поэтому следующие два месяца ты проведешь в молитвах: будешь просить Бога-Отца ниспослать тебе ясность ума и остроту мысли…

Иерарх смиренно скрестил пальцы на животе, посмотрел в небо и «с душой» произнес ритуальную фразу:

– Благодарю тебя, о Великий, за то, что уберег меня от ошибки и не дал покарать невиновного!

Дождавшись, пока он договорит, брат Ансельм посмотрел на воспрянувшего духом изобретателя и добавил:

– Да, и еще! Я думаю, что будет справедливо, если первые шаги в Ордене брат Кольер сделает с твоей помощью. Думаю, что если ты проявишь достаточно старания, то он сможет еще больше укрепиться в Вере и направить свои помыслы в русло истинного Созидания.

Когда донельзя счастливого изобретателя вывели из зала и закрыли за ним дверь, брат Рон стер с лица благообразную мину и усмехнулся:

– Да-а-а… Как мало нужно для того, чтобы заставить человека добровольно отказаться от радостей жизни.

– И как здорово, что немногие это понимают, – в унисон ему добавил брат Ансельм. А потом посерьезнел: – Значит, так! Брата Кольера и его метатель отправишь в Парамскую обитель. Естественно, под хорошей охраной. Всех, кто имел отношение к созданию этого оружия и видел его в деле, – туда же… Тех, кто тверд в вере, привлечь к работам. Остальных… Остальные не нужны… Далее, ко второму травнику⁶⁴ вы должны собрать три десятка таких же метателей и подготовить соответствующее количество стрелков… Кстати, о стрелках – на эту должность отбирай только тех братьев, кто беззаветно предан Ордену… и лично тебе!

– Понял, ваше преподобие! – кивнул брат Рон.

– Что еще? Ах да: продумай, на чем будут перевозиться метатели в походах и кто их будет охранять и чинить.

– Понял, ваше пре…

– Не перебивай! – рыкнул брат Ансельм. Потом заставил себя успокоиться и продолжил: – И последнее: после того, как парамцы соберут первый метатель, отвези его к брату Малюсу в Берн – мне надо, чтобы он создал подходящую емкость под «Огонь Веры».

Иерарх вытаращил глаза:

– Спаси и сохрани!!!

Глава Ордена удовлетворенно хмыкнул и проворчал:

– Надо же, догадался!

Брат Рон почтительно склонил голову:

– В который раз поражаюсь вашему умению соединять несоединимое и использовать получившееся чудо на благо Ордена!

– Мне положено, – усмехнулся брат Ансельм. А потом повернулся к брату Фариду: – Какие новости из Вейнара?

Иерарх поднял взгляд к небесам, осенил себя знаком животворящего круга, сложил руки перед грудью и трагически вздохнул:

– Его величество Шаграт второй, Латирдан, отдал душу Вседержителю…

Увидев дурашливую улыбку, заигравшую на губах брата Фарида, глава Ордена почувствовал, что его охватывает гнев. И нехорошо усмехнулся:

– Скажи-ка, а с чего это тебе так весело?

Улыбка тут же исчезла. Уступив место легкой бледности:

– Латирдан умер именно так, как требовалось. То есть после того, как отправил письма своему сыну и вассалам. Все его сторонники, находившиеся во дворце, убиты, а сам дворец перешел под полный контроль графа Варлана и его сторонников. Далее, не без нашей помощи захвачены замки Фьорн, Ож, Саммери, Голон, Геррен…

Его преподобие чуть не задохнулся от бешенства:

– И это ты считаешь поводом для веселья? Скажи, принца Неддара уже убрали?

– Пока нет.

– А графа Мирдиана Улирейского?

– Н-нет…

– А графа Грасса Рендалла, барона д’Атерна и барона д’Ожа?

– Н-нет! Но…

– Королевство Вейнар – это не выживший из ума Шепелявый⁶⁵, а эти четыре его военачальника и принц Неддар! – прорычал брат Ансельм, потом запоздало сообразил, что окно башни открыто, а значит, его голос разносится по всей Обители, и продолжил в два раза тише: – Вейнарский Лев вырос среди хейсаров. Поэтому для того, чтобы начать им манипулировать, надо очень постараться. То есть подвести к нему человека, который умеет держать в руке меч лучше, чем граф Мирдиан и все остальные его военачальники… На это нужно время. А его у нас нет…

– Подвести такого человека крайне сложно. А подкупить или шантажировать тех, кто его окружает сейчас, почти нереально: девять десятых его окружения – это хейсары. А эти ненормальные помешаны на понятии «верность»… – неодобрительно покосившись на брата Фарида, хмуро пробормотал брат Рон. Потом подумал и добавил: – Но самое плохое не это: Вейнарский Лев верит не во Вседержителя, а в Бастарза. Поэтому, сев на трон и разобравшись с первоочередными проблемами, он очень быстро задумается о расширении королевства, попробует собрать армию и… сообразит, что излишнее миролюбие его вассалов – следствие влияния нашего Ордена!

– Именно! – кивнул брат Ансельм. – Поэтому он взбесится и выметет нас из Вейнара поганой метлой!

– Письмо от отца он уже получил, – виновато пробормотал брат Фарид. – И выехал из лагеря…

– Не меньше, чем с сотней хейсаров, не так ли? – с сарказмом уточнил глава Ордена Вседержителя.

– Да, ваше преподобие!

– И ты думаешь, что люди графа Варлана смогут справиться с таким количеством сумасшедших горцев, не боящихся ни Вседержителя, ни Двуликого?

– Да, ваше преподобие, уверен! Так как отправил им на помощь три сотни братьев из Иверской обители…

Три сотни монахов из сильнейшей обители Рагнара⁶⁶ были силой. Поэтому глава Ордена Вседержителя слегка успокоился и повернулся к брату Ламму:

– А что у тебя?

Иерарх пожал плечами и ослепительно улыбнулся:

– В Оммане все отлично. Король Ладвир⁶⁷ возжелал придать вере во Вседержителя статус государственной религии и уже назначил дату церемонии Воссоединения⁶⁸. Так что в первую десятину первого травника это королевство станет нашим. Кроме того, позавчера благодарный монарх отписал Ордену очередной лен…

– Какой именно? – заинтересованно спросил брат Ансельм.

– Графство Месс, ваше преподобие, – ухмыльнулся монах. И, отвечая на незаданный вопрос, добавил: – Карантин, объявленный там в конце четвертого снеженя, снят. По причине скоропостижной кончины его светлости графа Дарнеила Месса – увы, несмотря на старания лучших лекарей королевства, спасти беднягу не удалось. Да и членов его семьи – тоже.

– А что с женитьбой принца Бальдра?

– С этим чуть посложнее, – вздохнул брат Ламм. – Сваты уже в Белогорье. Но аудиенции пока не добились – Седрик⁶⁹ Белоголовый, видите ли, не представляет свою дочь замужем за Диренталем-младшим!

– М-да… Чувствую, с ним мы еще намучаемся…

– Справимся, ваше преподобие! – хором воскликнули иерархи. И, описав животворящий круг, добавили: – С помощью Вседержителя…

Глава 8
Баронесса Мэйнария д’Атерн
Шестой день четвертой десятины второго лиственя

Тщательно промыв порез в ледяной воде, я смахнула со щеки злые слезы и обессиленно опустилась на камень: ногу надо было срочно показывать лекарю. Или хотя бы перевязать.

Только вот лекаря поблизости не было. И перевязочного материала – тоже. Или… был?

Сообразив, что для перевязки можно использовать кусок подола, я вцепилась в него руками и рванула изо всех сил. Хрустнуло – и рубашка порвалась. По шву. Обнажив ногу до середины бедра.

Я густо покраснела, вскинула голову, чтобы оглядеться по сторонам, и… застыла: в нескольких шагах от меня стоял Бездушный! И угрюмо смотрел на мою стопу.

Увидев, что я его заметила, он неторопливо подошел ко мне вплотную, присел на корточки и усмехнулся!!!

Если бы у меня оставались силы, я бы точно вцепилась ему в глаза. Ибо смотреть, как он радуется моей беспомощности, было невыносимо.

Впрочем, сил не было. Совсем. Поэтому я обреченно смотрела, как он наклоняется к моей ноге, хватает ее за щиколотку, а другой рукой разводит края раны…

Когда стопу обожгло болью, я не выдержала и зашипела:

– Больно же!!!

А потом попробовала вырваться.

С таким же успехом можно было пытаться остановить реку или душить столетний дуб. Нелюдь не обращал на мои рывки никакого внимания. И осматривал ногу ровно столько времени, сколько считал нужным.

Осмотрел. Потом вытащил из ножен кинжал и… отрезал от моего подола кусок в две ладони шириной!

Мне тут же стало жарко – мало того, что насквозь промокшая рубашка липла к телу и не скрывала практически ничего, так теперь еще и ноги оказались обнаженными!

Пялиться на мои колени Меченый не стал. Видимо, потому, что они давно посинели от холода, были покрыты жуткими пупырышками и делали меня похожей на ощипанную курицу.

Я разозлилась еще больше и… вдруг поняла, что собиралась выходить из лесу именно в таком виде!

Меня бросило сначала в жар, а потом в холод: после такого позорища я могла забыть не только о хорошей партии, но и вообще о замужестве – привести в жены девушку, выставившую себя на всеобщее обозрение, побрезговали бы даже золотари.

Тем временем слуга Двуликого зашел по колено в воду, достал со дна горсть песка, зачем-то насыпал его на тряпку и принялся ее мять. Потом прополоскал ее в стремнине и вернулся ко мне.

Я тут же подтянула к себе пораненную ногу и закрыла рану ладонью:

– Не смей! Ты внесешь заразу!!!

Никакой реакции: присев на корточки, он снова поймал меня за стопу и перевязал. Потом встал, каким-то образом закрепил посох за спиной, без особого труда поднял меня на руки и вломился в лес.

Обратного пути я практически не запомнила – меня трясло. И не от холода – от груди Бездушного тянуло жаром, как от камина в моей спальне, – а от дикого, ни с чем не сравнимого ужаса перед тем, что меня ждет на поляне. Боясь пошевелиться, я с надеждой вслушивалась в окрестный лес, пытаясь уловить звуки охотничьего рога, собачий брех, лошадиное ржание или хотя бы перестук топоров, но, увы, в этот день Вседержитель смотрел не на меня. И единственное, что я смогла услышать, – это звук дыхания Бездушного и биение его сердца.

Кострище, прячущееся среди высоченных елей, возникло передо мной как-то внезапно: за мгновение до этого я пыталась убедить себя в том, что Бездушный потерялся и теперь топает наобум. А значит, думать о жертвоприношении еще рано. Но за высоченными елями появился просвет, и мы вышли на ту самую поляну.

Я задержала дыхание и приготовилась к самому худшему.

И поторопилась – Меченый снова посадил меня на свой плащ и пододвинул ко мне котомку:

– Сухие рубашки. Переоденьтесь.

В этот раз в его голосе прозвучали такие жуткие нотки, что у меня затряслись колени, а по спине потекли капельки холодного пота.

Догадавшись, что встать я не в состоянии, Бездушный рывком поставил меня на ноги, вытащил из котомки чистую рубашку и вложил ее мне в руки. Потом повернулся ко мне спиной и рыкнул:

– Жду!

Я зачем-то кивнула, судорожно скомкала ткань и… уткнулась носом в Посох Тьмы. Вернее, в тот самый Путь, о котором нам столько рассказывал брат Димитрий:

«Посох Тьмы – это средоточие душ, выпитых слугой Двуликого. Центральную часть такого посоха называют Путем. Путем к Темному Посмертию. Каждая зарубка на этом Пути – человеческая жизнь, лишенная Света. Чем больше зарубок на Посохе Тьмы – тем сильнее его хозяин. И тем ближе он к Двуликому…»

«Путь» Крома Меченого был покрыт зарубками практически целиком. Значит, Нелюдь стоял на грани Темного Посмертия… и давно разучился прощать.

«Молить его о пощаде бесполезно…» – с ужасом подумала я. Потом оторвала взгляд от Посоха Тьмы, зачем-то посмотрела на кострище и… с ужасом уставилась на прямую черту, начертанную рядом с ним.

«Будущая руна!!!» – догадалась я. И вспомнила то, что о них рассказывал брат во Свете:

«В день, когда Нелюдь отдает свою душу Двуликому, он получает в дар Посох Тьмы, умение убивать и… сильнейшую боль. Эта боль во много раз сильнее, чем любая другая, поэтому первые десятины и даже месяцы с начала служения Богу-Отступнику Бездушные выглядят подавленными и частенько не понимают, что с ними происходит. Однако стоит им первый раз забрать чужую жизнь – и к ним приходит понимание: чтобы избавиться от Боли, нужно отдать ее другому! И они начинают не просто убивать, а мучить…

Чем сильнее боль, которую испытывает жертва, тем длиннее передышка. Поэтому самые нетерпеливые слуги Двуликого вытягивают чужие души не просто так, а в процессе особого ритуала, называемого Испепелением Души: уводят жертву в безлюдные места, укладывают ее головой на север, вырезают на ней и вокруг нее перевернутые руны и начинают терзать ее плоть. Кстати, говорят, что во время Испепеления Души жертвы стареют на глазах и сходят с ума. А Бездушные, наоборот, молодеют.

Вы когда-нибудь видели Бездушного на второй день после появления на его посохе свежей зарубки? Нет? А я видел! И до сих пор вижу… в своих ночных кошмарах! Только представьте себе эту картину: на бесстрастном лице слуги Двуликого появляется счастливая улыбка, морщины на лбу разглаживаются, а в глазах начинают мелькать искорки безумного смеха! Они радуются дню без боли. И даже могут связно говорить…»

Рука Бездушного мелькнула перед моим лицом, а потом над ухом раздался его громоподобный рык:

– Переоденьтесь, застудитесь!!!

Я покорно кивнула и, не отрывая взгляда от той самой черты, кое-как сняла с себя мокрую рубашку. Затем расправила ту, которую он мне вручил, и, не разбирая, где зад, а где перед, натянула ее на себя.

То, что все это время Меченый, не отрываясь, смотрел на меня, нисколько не задевало: что мне было до какого-то там стыда? Ведь у меня вот-вот должны были забрать ДУШУ!

Оглядев меня с головы до ног, Кром влез в свою котомку, достал из нее вторую рубаху и зачем-то натянул ее на меня поверх первой. Причем задом наперед.

Я не сопротивлялась, ибо понимала, что противостоять Бездушному, вошедшему в полную силу, все равно не смогу.

– Разведу костер! – буркнул он, повернулся ко мне спиной и вытащил откуда-то кресало.

Я стояла неподвижно, как манекен для платьев, и безучастно смотрела на искры, вылетающие из-под его рук.

Вспыхнул трут. Кучка сухой хвои. Несколько мелких веточек. Горка веточек потолще и покрупнее. Заалел почти прогоревший уголек. За ним второй, третий, четвертый… Потом появился свет.

А в моей душе становилось все темнее и темнее. И в какой-то момент, поняв, что не ощущаю ни дуновений ветерка, ни холода, ни боли, я почему-то решила, что Вседержитель проявил ко мне милость, великодушно лишив способности ощущать!

Увы, это было только иллюзией – через вечность, когда я почти уверилась в том, что смогу умереть достойно, из разгоревшегося костра вылетел уголек. И пребольно обжег мне колено!

У меня подогнулись ноги, и я со стоном опустилась на землю. Прямо там, где стояла.

Бездушный тут же оказался рядом, подхватил меня на руки и перенес к костру. Потом посадил рядом с собой, снял с рогулек прутик с нанизанным на нем жареным мясом и протянул его мне:

– Кушайте.

Следующие минут пятнадцать я давилась мясом и пыталась понять, почему Меченый выбрал именно меня. Ведь мог же он пройти мимо Атерна и остановиться на ночь, скажем, в Геррене или Фьорне? Или прийти в замок тогда, когда в нем был отец? Мог? Мог! Но пришел к нам… Вернее, ко мне! И именно тогда, когда отец уехал в Аверон. А потом сделал первый шаг к моей душе, убив при мне несчастную «котобелку».

«Нет, все было не так! – поняв истинную причину моей беды, мысленно взвыла я. – Он пришел не ко мне, а в замок, то есть в место, где живет великое множество людей. И не конкретно за мной, а просто для того, чтобы найти жертву! А я сама заглянула в его глаза и тем самым сделала первый шаг в бездну Неверия…»

Тем временем Меченый расправился с очередным куском мяса, подкинул в костер дров и угрюмо посмотрел мне в глаза:

– Атерн захвачен. В столице – мятеж. Где вас могут приютить?

Я поняла, что ему надо! Поэтому закусила губу и отрицательно помотала головой:

– Нигде.

Нелюдь прикоснулся рукой к посоху, лежащему возле правой ноги, и ласково провел большим пальцем правой руки по Пути:

– У вас что, нет родственников? А у графа Корделла – друзей?

Намек был более чем понятен. Поэтому я зажмурилась и застонала: Бездушный устал. И хотел воспользоваться мной, как ключом к душам моих близких. Чтобы сократить себе Путь:

«…К концу своего пребывания на Горготе Нелюди настолько устают от боли, что готовы сделать все, лишь бы получить Темное Посмертие хотя бы на день раньше. Одни терзают свои жертвы по двое-трое суток, вторые убивают все, что дышит, а третьи, самые коварные, ищут того, кто сможет стать Проводником между ними и теми, кто верует во Вседержителя.

Проводник – это человек, единожды нарушивший одну из заповедей Изумрудной скрижали. Например, посмотревший в глаза Бездушному, выслушавший его или, что еще хуже, заговоривший с ним и… не покаявшийся! Сделав первый шаг к Неверию, он не успевает почернеть душой, поэтому кажется окружающим его людям чистым и безгрешным. И, привлекая к себе истинно верующих своим умом, красотой или обаянием, обрекает тех, кто слаб, на жуткую смерть в руках Бездушного…»

«Тех, кто слаб!!!» – мысленно воскликнула я. Потом открыла глаза и улыбнулась:

– Друзья – есть! Граф Грасс Рендалл…