Беспощадные жернова

Капитализм – самое отвратительное

устройство общества. При нём самые

отвратительные качества человека делают

его внешне успешным. В СССР торгашей не брали ни в разведку, ни в КГБ,

потому что у торгашей нет Родины, у них

Родина там, где прибыль.

Михаил Задорнов

Валерий Бронников родился 1 апреля 1949 года в с. Заяцкий Мыс на южном берегу Белого моря. По образованию инженер-механик по самолётам и двигателям, работает по профессии более 50 лет и по настоящее время. Автор многих произведений прозы и стихов, а также детской литературы. Член творческого объединения «Вашка».

Беспощадные жернова

– Видать, кому-то так было очень нужно, чтобы всё быстро уничтожить под руководством иностранных советников. Распад СССР тоже оказался не случайным. Ситуация назрела, необходимым стал только толчок, а этим толчком оказалось бездарное правление ведущей партии в создавшейся сложной ситуации. Замыленный, неповоротливый, забюрокраченный механизм стал недееспособным, а фактически всё оказалось отдано в руки одному человеку, Анатолию Чубайсу. Под руководством американских советников он превратил нашу стройную экономику в хаос и привёл к распаду и уничтожению большинства предприятий. Создать он ничего не создал, кроме механизма грабительской приватизации. Мошенники и люди, имеющие в запасе какой-никакой капитал, пока простые люди разбирались, что к чему, успели за бесценок приобрести крупные предприятия, увеличив тем самым в десятки и сотни раз свои капиталы, – говоривший замолчал, а потом продолжил:

– Да и последователи оказались не лучше. Егор Гайдар, например, кроме того, что взял вместо одного подоходного налога два, в экономике больше никак не преуспел, а лечить «шоковой терапией» решил не себя, а общество, которое в отличии от него совсем ничем не болело.

Седеющий бригадир Александр Греков, выполняющий техническое обслуживание самолётов, занимал далеко не последнее место в своей службе. Сейчас он просто сидел в курилке, ничего не делая, как, впрочем, и все остальные техники, собравшиеся от безделья в курилку. Александр положил свои рабочие руки на стол. Загрубевшая в ссадинах кожа выглядела совсем чёрной от въевшегося мазута. Бригадир не курил, поэтому он просто сидел за столом с остальным коллективом. А многие техники интенсивно курили, не спрашивая разрешения у коллег, отчего в помещении витал сизый дым, отравляя, как самих курильщиков, так и всех окружающих их людей. Сажа от постоянно витающего дыма оседала на всём, что имелось в технической комнате, отчего в помещении преобладал серый цвет. На это абсолютно никто не обращал внимание. Некурящие техники привыкли к тому, что их постоянно окуривают, дышали этим же дымом. Переполненная окурками специфическая авиационная пепельница всегда находилась на рабочем столе на самом видном месте.

Работа имелась, но выполнять её никак и никому не хотелось. Заработная плата стала не заработной платой, а какой-то составной частью непонятного механизма, работающего на то, чтобы людям ничего не платить. Заработанные деньги исправно начислялись в ведомость на зарплату, но на этом всё и заканчивалось. Скудный доход предприятия почти весь уходил на уплату налогов, которые росли, как снежный ком. Часть денег перепадала руководителю и главному бухгалтеру. Для остальных работников денег в кассе не оставалось.

Мало того, растущая на глазах инфляция съедала копившиеся деньги, причитающиеся к выплате. Этот грабительский механизм никто не мог остановить и не мог на него никак повлиять.

Руководитель предприятия с началом развала экономики уволился, собрал вещи и уехал, а возглавивший предприятие после него Хусаин Джанибеков, действуя строго по новым инструкциям, работникам заработную плату не платил совсем, стараясь выплачивать превысившие все мыслимые нормы налоги, которые на один заработанный рубль начислялись в размере более ста процентов.

Вот люди и сидели. А кто будет работать бесплатно? Коммунизм, который обещали, так и не наступил, а то общество, в котором сейчас люди жили, больше походило на зарождающийся абсурдный капитализм, чем на коммунизм. Но и это оказалось не общество, а та надуманная субстанция, которую создали новые бездарные правители под руководством импортных консультантов, да вылезшие невесть откуда различные проходимцы, пройдохи, спекулянты, называвшие себя новыми русскими. На местах в руководящие органы пролезли бандиты и всякие бездарные людские отходы, ждавшие в тени своего часа и теперь воспользовавшиеся стремительным появлением вакантных должностей на руководящих постах.

«А какой же нормальный человек будет работать на налоги, не получая заработную плату?» – так думал Александр, так думали и его коллеги.

На самом деле всё российское общество жило и работало по старым законам, по тем законам, по которым привыкло жить, а всё, что лезло новое, никак не вписывалось в привычный уклад жизни, тормозило, запутывало, обезличивало и, в конечном итоге, обворовывало.

– Нам хоть бы аванс выдали, но не дают вообще ничего, уже полгода, – тихо подтвердил худощавый рядовой инженер-контролёр Юрий Семёнов, который хотел работать, но не работал по той причине, что готовая продукция в виде отремонтированных самолётов сейчас отсутствовала, – Детей кормить не на что и нечем. Пятый месяц приходим домой после получки с пустыми карманами!

Детей у Юрия ещё не было. Он пришёл на предприятие не так давно после окончания института, пришёл подготовленным грамотным специалистом, готовым на трудовые подвиги, а про детей он сказал просто так, к слову, подразумевая, что дети имелись у многих специалистов. Он, как и все, хотел за свой труд получать честно заработанные рубли, но их-то как раз и не было!

Хусаин Джанибеков взялся руководить только по той причине, что ему необходим трамплин для ухода на большую технику и для карьерного роста. Он и сам понимал, что сделать ничего не может против той машины, которая запущена на уничтожение предприятия. Физически предприятие никто не уничтожал, а, наоборот, новые директивы предоставляли исключительные права руководителю по повышению заработной платы, по уменьшению ограничительных рамок.

Новая реальность подразумевала, что люди, поставленные в новые условия хозяйствования, сами себя съедят и уничтожат, но это подразумевалось только мысленно, а вслух высказывалось редко. Предприятие считалось планово-убыточным и работало за счёт своего существования в огромной единой отрасли, называемой «Аэрофлот», который стал на глазах таять и превращаться в отдельные мизерные хозяйства, стремящиеся отделиться и получать свои доходы, не делясь ни с кем – это стало похоже на сказку про веник, который распался на отдельные слабые прутики. А прутики, как известно, сломать очень легко и без приложения каких-либо усилий.

– Работать не будем, пока нам не выдадут аванс! – заявил Александр Греков своему руководителю, начальнику авиационно-технической базы Чехину, который только что получил «наверху» головомойку и пришёл к техникам восстанавливать рабочий процесс.

– Это, Саша, саботаж! Пришёл на работу, надо работать! – сказал Чехин.

– Я заключил с предприятием договор, по которому мне причитается за выполненную работу заработная плата, а я её в руках не держал почти полгода! Вы же знаете, что мы работали хорошо и качественно, когда нам платили, а сейчас Вы деньги не платите, значит, мы не будем работать!

– Ты за всех не говори, а только сам за себя. Не будешь работать – пиши заявление об уходе по собственному желанию.

– Чтобы меня уволить, необходимо прежде всего выплатить заработную плату.

– Я её не выдаю, есть руководство.

– Вот и я о том же: все кивают друг на друга, а денег нет. У нас семьи голодные, дети. Жёны так и говорят: «В кровать ко мне не ложись пока не принесёшь заработную плату! Я супружеские обязанности бесплатно выполнять не нанималась!» Мы разве должны бесплатно работать? Работать не будем, пока не начнёте выдавать деньги!

– Не будете работать, скоро не на чем будет летать, тогда никаких денег не будет совсем.

– А их и сейчас нет! Самолёты летают, зарабатывают, а деньги уходят в неизвестном направлении. Точнее, направление известно: кормятся за наш счёт главный бухгалтер и руководитель.

– Ты же видишь, что творится в стране!

– Разве я создал этот хаос? За страну мы не в ответе. Есть руководитель, пусть руководит, как положено, или освобождает кресло.

– Не я решаю эти вопросы.

– Тогда и разговаривать больше не о чем. Мы хотим работать и зарабатывать. Капитализм мы не заказывали. Если он кому-то нужен, пусть они выращивают его на свои деньги, а не на наши!

– Сейчас ты занимаешься призывом к саботажу и неподчинению – это уголовно-наказуемое деяние.

– Я своё мнение могу сказать кому угодно и не надо меня обвинять во всех грехах, которые я не совершал. Рыльце в пушку не у меня, а у тех, кто строит на наших костях капитализм!

– Ладно, не будем обсуждать эту больную тему, – сдался Чехин, – Я схожу ещё раз в контору и попрошу выдать аванс.

– Это другое дело: как только получим деньги, мы приступим к работе! – сказал Юрий Семёнов.

Денег никто не дал. Чехин принёс совсем другую новость: Хусаин Джанибеков намерен уволиться и уехать.

– А кто вместо него? – почти в один голос спросили подчинённые.

– По слухам Гермак Василий Геннадьевич.

– Ну, этот наруководит! – воскликнул Александр Греков, – Он в начальники рвался с тех пор, как начал работать, но умные люди старались его притормаживать, чтобы не наломал дров, а теперь он остался, видать, без вожжей. Все тормоза исчезли, поскольку пилоты, которые его придерживали, бегут, кто куда может. Теперь держитесь! Не видать нам своей заработной платы!

– Может, всё образуется, – несмело возразил техник Иванов по прозвищу «Дутик».

– Что образуется? Если ему не позволяли быть начальником, значит, он им быть и не должен, а теперь он остался без тормозов, образования высшего не имеет, руководитель никакой. Что тут может образоваться? – и Александр сам ответил:

– Образуется в руководстве нами дыра. Теперь мы денег не увидим точно. Оттого, что руководящее кресло не будет пустым, деньги не появятся. Он пилот неплохой, но руководить его не пускали и должность выше, чем командир звена не давали, ни по партийной линии, ни по человеческой. А теперь, когда кресло освободилось, препятствий для него никаких нет.

Дутик сказал:

– А мне всё равно, кто будет руководить, лишь бы платили вовремя зарплату!

– Тебе конечно всё равно, – ответил ему чернявый худощавый техник Малетин, – Ляжешь под хвост самолёта, пивнёшь из-за пазухи и отдыхаешь там целую смену, делая вид, что занимаешься колесом. Красота, а не работа!

– Ладно, мужики, вы не цапайтесь. Я думаю, что пока деньги не дадут, работать не будем ни под хвостом, ни на хвосте. Начнём работать, тогда никаких денег точно не увидим. Профсоюз на нашей стороне, в обиду не даст. С работы мы не уходим и приходим на неё вовремя, уволить нас не могут. Так и передай это, господин Чехин, новому руководству. Извини, что я тебя обозвал господином, но говорят, что теперь товарищей нет, все стали нищими господами. Комсомольцев и коммунистов тоже упразднили одним махом, – Александр Греков глубоко вздохнул, затягивая в свои лёгкие клубы сизого дыма, висящего в технической комнате.

К дыму от папирос, который на перекуре заполнял всю комнату, он привык, как и некоторые другие некурящие техники – на это никто никогда не обращал внимания.

– Не по душе мне эта перестройка, – сказал Чехин, – Но я повлиять никак на ситуацию не могу, и вы тоже. Вся эта гадость идёт сверху, на основании новых издаваемых законов, против которых мы бессильны. Николаевич, – обратился он к пожилому технику, – Ты чего сегодня дремлешь, жена не давала спать?

Техник приоткрыл глаза, окинул сидящих мутным взглядом, остановив его на бригадире:

– Я забыл уже, как жена выглядит. Без денег домой можно вообще не приходить, вот я и дремлю. А где же ещё поспать, как не на работе? – возмущённо и в то же время шутливо спросил он.

– Ты, пожалуй, прав, – сказал бригадир, – Наступили времена, когда на работе других дел нет. У нас пока ещё хорошо, можно спать на работе, а по телевизору говорят, что с предприятий увольняют рабочих сотнями и тысячами, им на работе уже не поспать!

– Подожди, ещё не вечер, – сказал Дутик, – Скоро и у нас работы не станет. Новое руководство оставит нас вообще безо всего.

– Ладно, я пойду получать руководящие указания, – промолвил начальник АТБ, не склонный обсуждать начальство и вышестоящие структуры, – А вам советую всё же работать, иначе денег у предприятия не будет совсем.

– Мы их всё равно не видим, пусть их лучше не будет совсем, – сказал ему вслед Малетин.

На самом деле никто, ни руководитель, ни подчинённые, не знали, куда направляется осколок некогда большой страны, называемой Советским Союзом. До окраин доносились отголоски того, что происходило в центре, в столице. Генеральное направление на капитализм со старыми законами, инструкциями, приказами и указаниями никак не стыковалось и не вносило никакой ясности в происходящий хаос реформ. Границы уничтожены, армия осталась без средств к существованию. Образование и здравоохранение в точно такой же ситуации; да ещё развязанная война в Чечне, куда, как в мясорубку, отправляли воевать детей, которые вообще не понимали, что происходит. Они-то наивные думали, что раз у родителей здесь всё плохо, значит, они, уехав туда, сделают хорошо и что-то исправят. Но, к сожалению, многие не доезжали, попав под обстрел ещё по дороге к своему новому месту жительства и месту службы.

Младшие дети, школьники и дошкольники, видя, как рушатся предприятия, тоже старались всё крушить и рушить: заборы, сараи, брошенные склады. Они оказались предоставлены сами себе, пока родители разбирались в происходящем хаосе реформ. А ещё новый лозунг «Всё разрешено, что не запрещено!» подливал масла в огонь – это разрешение больше напоминало снятие рамок на ограничения и запреты по разгулу различных безобразий – дети так это и понимали. Они у грамотных родителей оказывались политически грамотными и подкованными, смотрели телевизор и слушали, что говорят взрослые. А взрослые вечерами, собираясь на маленькое застолье, говорили много и много обсуждали новые веяния, до конца не понимая, что происходит.

Чехин и другие здравомыслящие специалисты видели, куда катится вся экономика, но ничего поделать не могли. Новые веяния действовали, как нектар, на шайки воров, проходимцев, разбойников, тунеядцев и лентяев, бездельников. Появилось огромное число потомков «Шариковых», вдруг вышедших из тени и оказавшихся на переднем крае разрушительных реформ, пожиравших своим руководящим авторитетом всё, что до этого было создано человечеством.

Василий Геннадьевич Гермак прочно занял руководящее кресло, убегающее от него раньше, как чёрт от ладана. Сейчас никто ему не мешал, никто не ограничивал, не нажимал. Сверху действовало только одно главное указание: платить вовремя налоги. Всё остальное: заработная плата, методы руководства, полёты и многое другое находилось в руках руководителя со снятыми рамками ограничений. Этим он и воспользовался, заручившись для себя единственным правилом: себе побольше, другим поменьше.

Василий Геннадьевич восседал в руководящем кресле, как царь на троне, а перед любым входящим человеком, особенно посторонним, делал вид, какой он ответственный и незаменимый руководитель, не обращая внимания на то, что на самом деле у предприятия финансовый крах и оно катится в бездну.

– Я и тут, я и там, – объяснял он очередному посетителю, не жалея на эти объяснения своего рабочего времени, – Разве я могу успеть везде один? Одному это не по силам. Мне надо и с руководством решать стратегические задачи, и отчётностью заниматься, и за снабженца работать, и перед налоговой отчитываться. Нет, наверно мне надо сходить в отпуск! На отпуск руководителю, я думаю, предприятие деньги найдёт, как считаешь? – спрашивал он посетителя, который возражать не смел, понимая, что в этом случае словесный поток не прекратится вообще, а ещё больше усилится.

Гермак отвечал попутно на звонки, не забывая объяснять каждому абоненту, какой он ответственный и незаменимый руководитель, а потом продолжал монолог с посетителем, не давая ему передышки, чтобы изложить свою просьбу или жалобу.

В этих длительных монологах проходил рабочий день. К концу дня уставал у руководителя, пожалуй, только язык.

Многие работники, которых на предприятии ничего не задерживало, потянулись в родные места в поисках лучшей доли. Чтобы этот процесс происходил быстрее, руководитель сказал:

– Я никого здесь не задерживаю. Всем, кто желает, я подпишу заявление на увольнение. А, чтобы этот процесс шёл быстрее, обещаю полный расчёт. Те, кто остаются работать, будут пока без зарплаты. В первую очередь, все имеющиеся средства пойдут на выплату окончательного расчёта тем, кто решил уволиться.

Люди, как утопающий за соломинку, поверили в эти слова и потянулись со своими заявлениями об уходе по собственному желанию, но много оставалось таких работников, кто увольняться не желал. Работники «прикипели» душой к предприятию, к своему месту жительства. Они терпеливо ждали свою заработную плату, надеясь, что после очередного увольняемого работника останутся деньги и они наконец-то получат, если не зарплату, то хотя бы аванс. А денег, как правило, никогда не оставалось! Всегда находились какие-то уважительные причины, чтобы финансы не попадали в руки работников.

А уважительные причины появлялись сами по себе, выскакивая из царившего в стране всеобщего хаоса, организованного новыми русскими и их иностранными консультантами: и те, и другие стремились развалить существующую экономику и создать свою, капиталистическую, где всё продаётся и покупается.

Гермак вызвал к себе одного из своих старших инженеров:

– Григорий Фёдорович, – сказал он инженеру Морсакову, возглавлявшему отдел технического контроля, – Списывай самолёт!

– Как это: списывай? У нас негодных самолётов нет!

– Но у нас их много! Мы сейчас столько держать не можем. Налоги платим за лошадиные силы, а их в каждом самолёте тысяча штук! За каждую «лошадь» с нас дерут три шкуры. Списывай! Готовь приказ на создание комиссии и будем от них избавляться.

– Списать никаких проблем нет, бумаги я оформить сумею.

– Вот и оформляй. Не мне же этим заниматься! Я и так тут один за всех!

Далее Василий Геннадьевич опять повёл речь о том, какой он незаменимый руководитель.

Морсаков замолчал, заведомо зная, что только этим можно остановить поток бесполезных и ненужных слов новоиспечённого Генерального директора.

– Мы будем рубить сук, на котором сидим, – не удержался и возразил Морсаков после некоторых раздумий.

– Ничего, люди увольняются и самолётов нам столько не надо. Будем экономить на уволенных работниках и основных средствах.

– История нам этого не простит!

– Плевать на историю! Нам разрешено всё! Нас душат налогами, а мы им сократим за это лошадиные силы; нам не дают возможность получать заработную плату, а мы будем увольняться; нас гнут к земле, а мы будем выпрямляться. Да не мне тебя учить! Ты сам всё лучше меня знаешь, списывай, с бумагами лучше тебя никто не справится! И потом: ты умеешь работать на компьютере, а у нас таких пока только двое.

– Полученное указание я выполню, хотя в корне не согласен с такой постановкой вопроса. Директора и вышестоящие руководители приходят и уходят, а мы-то остаёмся, нам тут жить и работать!

– Иди и работай, займись бумагами, а стратегические вопросы буду решать я, Генеральный директор.

Морсаков ушёл, подумав:

«Моё дело выполнять, что прикажут. Я согласен, что брать налоги за лошадиные силы с самолётов, которые не летают и ничего не зарабатывают – это по меньшей мере вредительство. Этак любого можно сделать нищим! Куда страна катится? Неужели в верхах не понимают, что творят? Скорее всего, не хотят понимать. Запущен какой-то механизм, который работает независимо от воли и желания, перемалывая всё на своём пути».

Встретившийся ему на пути Чехин спросил:

– Ты собираешься списывать самолёты?

«Быстро же распространяются слухи», – подумал Морсаков, – «Я только вышел из кабинета!»

– Я буду готовить бумаги, а списывать как раз будешь ты. Я, правда, тоже в комиссии.

– Готовь. Я знаю, что ты получил такое указание. Не знаю, куда катятся Россия и наша транспортная отрасль, но указания надо выполнять, дисциплину никто не отменял. Мне самолёты очень жалко, они почти новые, летать бы на них и летать! Генеральному директору виднее, хотя, я знаю, наш Генеральный вряд ли видит стратегию на ближайшие годы. Он боится, что его могут оштрафовать за неуплату налогов. А по мне так лучше бы платил зарплату, налоги могут и подождать. Ну, оштрафуют одного человека, скинемся ему на штраф, какие проблемы! Я боюсь уже заходить к техникам, будут опять задавать один и тот же вопрос, на который у меня ответа нет и ни у кого нет. По всей России предприятия становятся банкротами, не только у нас. Нас упорно заталкивают в развитой капитализм, хотя вряд ли кто-нибудь представляет, как он выглядит. Шагнём из коммунизма в капитализм и штаны порвём! Лично я хочу работать и зарабатывать. У нас не столица, чтобы заниматься переустройством жизни и политикой.

– Хорошо говоришь, но мы с тобой ничего не решаем. Пойду писать бумаги, а ты давай мне номера самолётов на списание.

– Бери по порядку, любые. Они все исправные и пригодные для полётов! Чувствую, Генеральный директор опять придёт в расходную кладовую!

– Что, часто ходит?

– Да каждый день! К техникам не заходит, а идёт прямиком по закуткам, присматривает что-нибудь для личного хозяйства. Ты знаешь, фантазия его безгранична! Некоторые детали лежат годами, они даже для самолёта не дефицит, а он каждой находит применение в домашнем хозяйстве, причём всё объясняет толково и грамотно. У меня всё в руках, но для дома я ничего не увидел, а он всё видит. Вот бы его фантазию для производства, цены бы не было такому руководителю! Жаль, что его фантазия работает только в одном направлении. Уходит каждый раз с полными карманами, я это знаю, но помалкиваю, какой-никакой, а руководитель, мой непосредственный начальник!

– Не можешь сказать?

– Он старается приходить, когда меня близко нет, а кладовщик отказать руководителю не смеет. Мне потом всё техники рассказывают… Они-то знают, что он уходит с полными карманами, от них ничего не скроешь. Между собой обсуждают, но ведут себя тактично, сор из избы не выносят. Опять же и кладовщика боятся ненароком обидеть. Его дело выдавать, а не обсуждать.

– Я этого и не знал, – сказал Григорий Фёдорович и направился к себе в кабинет заниматься рутинной работой с бумагами.

В пришедших методических указаниях по списанию основных средств он разобрался быстро. Характеристики самолётов он также знал, а также, где взять данные по агрегатам и откуда их списать. Наибольшую трудность представляла распечатка документов в нескольких экземплярах. Григорий Фёдорович засел за допотопный компьютер и стал заниматься несвойственной для него работой, которую могла выполнить любая машинистка. Беда заключалась в том, что машинистки делают ошибки и опечатки, особенно, если много цифр, а их потом надо находить и исправлять, что отнимает ещё больше времени. «Сделаю всё сам», – думал он, – «Так быстрее».

Две скучавшие без работы из-за отсутствия полётов соседки по кабинету на него посматривали, но ничего не говорили, делая вид, что тоже работают.

Их работа заключалась в обработке полётных документов, которых в последнее время имелось катастрофически мало.

Одна, наиболее шустрая девушка, «висела» на телефоне, обзванивая подруг и выпытывая последние новости, поглядывая иногда на дверь, чтобы её случайно за этим занятием не застукало начальство. Морсакова она не боялась, понимая, что сор из избы он наружу не вынесет. Другая девушка скучала, перебирая лениво бумаги и поглядывая на часы в ожидании обеда.

Ей Григорий Фёдорович недавно уступил свой стол у окна, чтобы она могла созерцать природу и суету на перроне, когда с рейсового самолёта выходят пассажиры.

Он на соседок не обращал внимания, углубившись в сотни цифр и названий агрегатов, пытаясь не ошибиться.

– Хорошая у тебя работа, – сказала Марина, закончив очередной трёп по телефону.

Григорий Фёдорович понял, что эти слова относятся к нему и спросил:

– А у тебя разве плохая?

– Мы заняты, а ты сидишь и перебираешь бумажки, – она не собиралась соблюдать субординацию и дисциплину, понимая, что сосед по кабинету всё проглотит и не обидится.

– Я вижу, что вы очень заняты, поэтому уткнулся в бумаги и на вас не смотрю, чтобы не мешать и не смущать случайным взглядом.

– Мог бы и посмотреть! На кого тогда ты смотришь, если нас боишься смущать? – обиделась соседка.

– На работе я не смотрю ни на кого, а у тебя есть муж, который может в любую минуту зайти. Он и будет смотреть на тебя.

– Он дома с детьми, не бойся! – сразу сказала Марина.

– Я не боюсь, но приличие соблюдаю.

– Какой всамделишный! Тут две женщины страдают, а он смотрит только в бумаги!

– Страдает сейчас только одна – это я вижу. Оставь свои страдания до обеда, который будет через полчаса. А сейчас думай о том, чем накормишь мужа и детей, и не забудь в обед выполнить супружеские обязанности.

– Сами накормятся, – почему-то обидевшись, сказала Марина и взялась снова набирать номер очередного абонента.

Другая соседка Нина в разговор не вступала. Ей пустой разговор не нравился и разговаривать она не хотела. Через десять минут они тихо снялись со своих мест и пошли на обед.

Почти сразу зашёл Гермак, как будто ждал, когда девушки уйдут на обед.

– Фёдорович, ты сколько самолётов списываешь? – спросил он.

– Пока два.

– Надо больше.

– Я не машина, с этими двумя провожусь несколько дней.

– Имей в виду, что надо списать примерно половину, иначе налогами нас задавят совсем. Люди не работают. Для самолётов работы нет. Чем будем платить налоги?

– Про налоги я ничего не знаю. Мне нужна моя зарплата, которую я не получаю, а должен получать её каждый месяц.

– Будет зарплата. Люди уходят, их рассчитаем и начнём выплачивать деньги тем, кто остаётся.

– Плохо верится! – ответил Морсаков, – Пока работаю, самолёты к списанию готовлю, но кушать всё равно хочется.

Гермак ушёл, а Григорий Фёдорович, оставшись один, погрузился в свои невесёлые думы. Его брали сомнения, что заработную плату когда-то выдадут. Люди покидали предприятие один за другим, подаваясь в свои родные края, откуда когда-то давно приехали, надеясь там у себя по приезду нормально устроиться и работать. У многих накопились значительные неиспользованные отпуска. Заработная плата с компенсационными выплатами составляла внушительные суммы. Все скудные средства из кассы уходили на эти выплаты, а те, кто работал, ничего не получали, даже авансов.

Жаловаться стало некому. Общественные организации стали недееспособными; руководители исчезли или поменялись; вышестоящие организации оказались на таком же распутье, что и рядовые предприятия; суды и правоохранительные органы исполняли те законы, которые вновь появлялись на свет, также не сознавая в полной мере, что происходит и что будет завтра и впереди.

Посидев так ещё полчаса и ничего для себя не решив, Григорий Фёдорович также отправился на обед, мысленно сознавая, что дома его ждут не просто на обед, а с зарплатой.

Старший сын заканчивал школу. В школе творился такой же хаос, как и везде. Учителя ходили на работу, но заработную плату не получали или получали жалкие крохи от того, что должно быть. Инфляция съедала всё, что попадало в руки. Цены росли, как на дрожжах. Продавцы в магазинах не успевали менять на товарах ценники.

Школьники шалили и не слушались ни учителей, ни родителей, видя их беспомощность в происходящем. А в добавок ко всему стало разрешено всё, что не запрещено. Потёк рекой алкоголь, который стал разрешённым для частной торговли и доступным по цене для населения.

Люди отмечали всё: вынужденные выходные, потерю работы, исчезновение предприятия, размножающиеся праздники и прочие маленькое радости и огорчения.

Правдами и неправдами Григорий Фёдорович помог сыну поступить в авиационное училище, из которого не брали в армию. Армия стала опасной и непредсказуемой. Разгоралась война в Чечне, в которую, как в мясорубку, отправляли всё новые и новые порции новобранцев, переправляя обратно на малую родину цинковые гробы.

Григорий Фёдорович прекрасно понимал, что в развязанной войне не будет победителей и побеждённых, где каждый отстаивал свою правду и, где активно орудовали иностранные спецслужбы, чтобы поддерживать незатухающий костёр на фоне творящейся в стране неразберихи.

– Вам деньги дали? – услышал он вопрос жены, только перешагнув порог.

– Какие деньги? – постарался он перевести всё в шутку.

– Я знаю, у вас Семёновы и Растягаевы получили.

– Так ты не равняй, они увольняются, а уволенным выдают в первую очередь.

– Разве работающим не должны выдавать?

– Наверно плохо работаю, – опять пошутил Морсаков.

Далее последовал обычный словесный поток, где виновный фигурировал только один – это Григорий Фёдорович. Он, не вступая больше в диалог, быстро поел то, что нашёл и отправился обратно на работу.

В кабинете он ощущал себя спокойнее. Донимали временами от безделья соседки, но это он терпел, чаще не вступая с ними в диалог. Он знал, что с поставленной задачей он справится и справится быстро, так, как привык всегда работать и отвечать за порученное дело. В его душе «скребли кошки», ему было жаль самолёты, которые кормили предприятие и, без которых коллективу в этом предприятии не выстоять.

«Пусть над этим думают Чехин и Гермак», в конце концов, – подумал он.

Числящиеся в предприятии сорок три самолёта АН-2 стояли исправные и пригодные к полётам. Один из них находился в ремонте на заводе. Завод доложил о выполненной работе и требовал самолёт забрать. Он занимал заводскую стоянку и находился на попечении завода, что не входило в планы этого предприятия. Телеграммы сыпались одна за другой, но Гермак их полностью игнорировал, понимая, что средств на перегон самолёта за счёт предприятия нет никаких.

Григорий Фёдорович постарался в уме прикинуть, сколько же надо платить за лошадиные силы налога с сорока трёх самолётов. Получались астрономические цифры. Он перестал подсчитывать, видя всю бесполезность этого труда.

После обеда Фёдор Николаевич Чехин зашёл к Гермаку.

– Василий Геннадьевич, – обратился он к своему начальнику, – Я дал указание заниматься списанием техники, но сам с этим не согласен. Мы рубим сук, на котором сидим. Спишем самолёты, а самим потом что делать? Без самолётов мы будем здесь не нужны.