Читать книгу: «Искривление пространства», страница 5

Осколки моей души

Словно слёзы. Забыт восхитительный, радостный смех,

Тонких радуг сплетённые туго цветные косицы…

Поцелуй на прощанье. Упавшая капля с ресницы.

Ты на той стороне, я на этой…. Вдали ото всех…

Светлая печаль

Я сидел и насвистывал популярную песенку, – и солнце светило, и радуга цвела. Всё было, всё было, и любовь была…

Радоваться жизни получалось не особенно убедительно. На самом деле я прокручивал в голове второй или сотый десяток вариантов диалога с Эльзой – девушкой, с которой мы скоро десять лет катаемся на скрипучих эмоциональных качелях.

За это время мы десятки или сотни раз стремительно разлетались в разные стороны и столь же пылко воссоединялись, давая друг другу заверения и клятвы.

Инициатором того и другого состояния неизменно была она, девушка, которую я любил и ненавидел одновременно.

Не удивляйтесь, так бывает. Во всяком случае, я живу в таком ритме, локально конфликтуя с самим собой в затяжном режиме. Преодолеть парадоксальный диссонанс болезненной чувствительности мне никак не удаётся.

Сколько раз давал себе зарок – никогда больше не связываться с Эльзой.

Ага! Кто бы подсказал, как это возможно реализовать в реальности.

Виртуально я рвал с ней неисчислимое число раз, причём делал это убедительно и твёрдо.

Тысячи вариантов сюжетных миниатюр, гениальные сценарии визуализированных до мельчайших деталей диалогов, способных уничтожить что угодно, не говоря о таких хрупких материях как интимные чувства.

Я старался быть глубокомысленным, ироничным и твёрдым, даже записывал особо удачные варианты развития событий в особую тетрадь, которую озаглавил “Shards of my soul”*, хотя испытывал стойкую неприязнь к иноземным языкам.  Иногда дополнял сценические декорации остроумными деталями, чаще редактировал стилистику, исходя из новых условий бесконечной иронической пикировки и эволюции наших странных отношений.

Каждый раз, когда она возвращалась, а делала это легко и непринуждённо, словно мы не расставались вовсе, Эльза вела себя так буднично и непринуждённо, будто никаких истерических выпадов в отношении меня, конфликтных провокаций, драматических диалогов, провоцирующих очередное тягостное расставание, не было.

Девочка пришла с работы, из магазина, библиотеки, ужасно устала….

Какая, мол, разница, откуда вернулась! Вот она я – перед тобой: живая, здоровая, готовая ради тебя и любви на любой подвиг.

Любовь имеет миллионы оттенков, столько же разновидностей: страстная, взаимная, безответная, пылкая.

Своим чувствам к Эльзе и её отношения ко мне я не мог найти аналоговых эпитетов. Наша интимная связь была сумбурной, сумасбродной, суетливой, противоречивой и непостоянной, как Броуновское движение в колбе исследователя.

Мы дрейфовали в локальном, закольцованном пространстве гравитационных волн злосчастной по отношению к ней и ко мне судьбы параллельным курсом. Болезненно, мучительно сладко сталкивались, после чего старательно зализывали кровоточащие раны. После опять слипались в единое целое, поскольку объекты с разными потенциалами притягивают друг  друга.

Мы предельно эмоционально испытывали глубинное взаимопроникновение удивительно аппетитных интимных энергий, тепловой и физический шок от волнующего вторжения в сокровенные пределы, неодолимую власть плавного скольжения в вязкой среде и животворящую силу непристойного, но страстного и трепетного трения.

Долго существовать в однообразных, приедающихся условиях комфортной невесомости Эльза не могла – ей становилось скучно.

Постепенно или вдруг утрачивал силу и интенсивность заряд трогательной сентиментальной привязанности, что приводило к пустяковым, но затяжным необъяснимой природы конфликтам… и как следствие – немедленному унизительно болезненному разрыву.

Моей девушке (довольно спорное утверждение, ибо столь эксцентричная особа никому не может принадлежать: это кошка, которая гуляет сама по себе), необходимы были, как воздух, всё новые и новые волнующие кровь ощущения.

Что-то незримое, но властное, настойчиво и нетерпеливо распирало Эльзу изнутри, словно в её чреве зарождался некто Чужой, безжалостно грызущий трепетную плоть, отравляющий мозг разрушительными миазмами.

Её и моя жизнь моментально разлетались на отдельные бесформенные фрагменты, которые немедленно поступали в гигантский миксер, взбивающий в жуткий коктейль случайные события, противоречивые чувства, влечение и нежность, превращающая недавние выразительные эмоции и интенсивные интимные стимулы в вязкий застывающий гель безразличия и вражды.

Мы стремительно теряли друг друга из вида до следующей необъяснимой встречи, избежать которой лично для меня было попросту невозможно.

Эльза была предприимчива, изобретательна, хитроумна.

Кто-то невидимый, но властный, отвинчивал крышку с тюбика, в котором покоился питательный крем, в который превращалась наша любовь при последнем расставании, и начинал щедро намазывать его, на зажившие было душевные раны.

Это было намного больнее, чем стремительный процесс изготовления данной субстанции при очередном примирении. Повторное проникновение чувств в истёрзанное страданиями тело требовало наркотического обезболивания.

Эльза просто приходила, чувственно целовала в губы, доверчиво прижималась, ласково смотрела в глаза, – ты скучал, Нечаев? Как ты мог так долго жить без меня. Я, например, чуть не умерла от тоски. Какой же ты, однако, бесчувственный.

Она открывала дверь моей квартиры своим ключом, уверенно проходила в комнату, одним движением ловко сбрасывала одежду, – убери эти тряпки в шкаф, я так устала скрывать свои чувства. Ты ведь приготовил ужин, да? Не-е-ет! Ты невыносим. Мы что, будем любить друг друга на голодный желудок!

Что я мог сказать, что сделать, если аромат волшебного во всех отношениях тела как нельзя лучше подходил к замочной скважине моей души. Разве мог я в такие волнующие моменты вспоминать о заранее заготовленных сценариях траурно скорбной прощальной речи?

Нет, нет и нет!

Позже, когда наши бренные телесные оболочки в щедро сдобренном острыми специями клокочущем бурными эмоциями бульоне неуправляемых страстей, растворённых в обжигающем души кипятке, вновь обретали возможность логически мыслить, можно было попытаться чего-то оценить… но изменить чего-либо было уже поздно.

Потеряв контроль над эмоциями души, заполняющими мыслимое и немыслимое пространство бытия, вырастающими до пределов Вселенной, я начинал понимать: чтобы бороться с чем-то, не  имея над этим власти, нужно перестать быть человеком.

Сознаюсь, что моменты, когда всерьёз рассматривал вопрос о переходе в мир иной, наступали неоднократно. Я любил Эльзу настолько сильно, что очередное расставание рассматривал как завершение всего, тем более личной миссии в этой реальности.

Что держало меня в этом мире? Однозначно, Эльза.

Я пробовал увлекаться другими женщинами, даже женился назло обстоятельствам однажды, убедив себя в том, что сумею полюбить любую, кто протянет мне руку помощи.

Впоследствии мне было ужасно стыдно, поскольку неутомимые старания забыться и забыть ничем позитивным не увенчались, родив попутно осязаемый сгусток духовных и физических мук, на которые обрёк и Свету – замечательного доброго человечка, которого невольно ввёл в заблуждение. Полюбить её мне не удалось.

Света влюбилась в меня страстно, беззаветно, но остаться с ней, когда в наши отношения вновь самоуверенно и властно вмешалась Эльза, я не мог: это было выше моих сил.

Чтобы хоть как-то сгладить свою вину, пришлось оставить новой супруге квартиру. И всё, чем мы успели заполнить это уютное пространство.

Около года пришлось жить у друзей. Столько же на съёмной квартире.

Я боролся с ненормальными чувствами к Эльзе, пытался их анализировать, придумывал, как от её назойливого внимания избавиться.

Вариантов наступления и отступления, тактик и стратегий сражения с нашей ненормальностью было множество, но, ни одно из них не работало. Стоило только встретиться взглядами, услышать голос, почувствовать чарующий аромат зовущего тела, как всё начиналось вновь: вожделение, страсть, ревность, душевные муки… и неминуемое расставание.

Кнопки, посылающие импульс безудержного сладострастия, действовали на моё сознание безотказно. Эльза была осведомлена о наркотическом влиянии своего колдовского очарования.

Двадцать минут назад она вновь позвонила.

Меня затрясло от её родного голоса. Сопротивление, попытка отказаться от возможной встречи, Эльза отмела в самом начале разговора.

– Узнал, любимый! Не представляешь, как я рада тебя слышать.

– Извини, не могу ответить тем же. Успел забыть и забыться. Вырвал воспоминания о тебе с корнем, высушил, измельчил эту отравленную субстанцию в порошок, испёк из неё сухую лепёшку и скормил голубям на городской площади. Воспоминания о тебе исчезли в их ненасытных желудках. А помёт давно смыт дождями. Ты меня слышишь?

– Я знаю, любимый. Ты мог не заметить, но самая говорливая и шустрая голубка, доверчиво клюющая крошки с твоих рук, была я. Как ты мог это не понять? Нечаев, я люблю тебя, всегда любила. Тебе ли это не знать. Мне так плохо. Очень-очень-очень плохо. Только ты можешь меня спасти.

Я услышал, как она плачет, чувствовал, как жгучие капли насыщенных эмоциями любви слёз стекали по нежным щекам в мою израненную душу.

– Ты нужен мне, Нечаев, жизненно необходим. Неужели до тебя не доходит, насколько я несчастна! Буду через полчаса. Не вздумай удрать, затаиться, спрятаться, объявлю в розыск. Если смоешься, придётся объяснять неравнодушной общественности, почему так жестоко со мной поступил. В кармане пальто, дома и в компьютере, найдут письма, в которых я указала причину возможного суицида – намеренное доведение до самоубийства.

– Эльза, ты бредишь. Какая к чёрту любовь! Вспомни, чего ты наговорила мне два месяца назад. Где, скажи… где, с кем ты была всё это время?

– Тебе этого лучше не знать. Обыкновенные глупости, ничего интересного, Нечаев. Я личность эмоциональная, впечатлительная, импульсивная. Подумаешь, чего-то там наговорила, кого-то не того обняла! Ты же понимаешь – субъективные суждения, всплеск негативных эмоций, бурные девичьи фантазии, клокочущие чувства… да и обидные слова тоже – всё это спровоцированная твоим дремучим поведением защитная реакция. Сам виноват.

– Что ты говоришь…

Её бессвязная речь утонула в слезах. Это было запрещённое к применению оружие, но она им в который раз эффектно воспользовалась.

Моя личность, обновлённый внутренний мир, были уничтожены.

Всё же я нашёл в себе силы нажать на кнопку отбоя звонка.

Теперь сижу и сочиняю заключительный сюжет любовной драмы.

Мысли лихорадочно носятся по кругу, редактируя очередной диалог.

Я уточняю и оттачиваю формулировки, доводы.

Через несколько минут Эльза придёт… и всё закончится. Навсегда!

Дольше терпеть лихорадку чувств, цунами эмоций и смерч непрекращающихся интриг невозможно.

Я лёг на диван, отвернулся к стенке и представил сцену окончательного расставания. Последний поцелуй и… на этом месте я похолодел изнутри. Да, именно так: снаружи у меня был жар, а внутренности дрожали в ледяной лихорадке.

– Какой к чертям собачьим поцелуй! Буду говорить с ней через дверную цепочку. Надену марлевую повязку, чтобы ни одна молекула её интимного запаха не просочилась в моё личное пространство. Скажу всё, что думаю, а думаю я про неё очень не лестно, и решительно захлопну дверь.

Смакуя эту невероятную мысль, я на расстоянии почувствовал неповторимый аромат желанного тела моей Эльзы, перепутать который было невозможно ни с чем.

– Боже, до чего меня довела эта сумбурная, импульсивная, потрясающе ненормальная  женщина, сводящая с ума.

Эльза убивает меня: то безрассудно неистовыми чувствами, то безобразными истериками. А  неожиданные признания, странные, болезненные разрывы, необоснованные претензии, муки ревности, эмоциональные агрессии. Нет! С меня хватит. Уже и запахи мерещатся. Нужно психиатру показаться.

Эти мысли прервало прохладное прикосновение сладких губ. Её губ к моей щеке.

Эльза, ни слова не говоря, улеглась на диван, прижалась ко мне всем телом.

Почему дверь оказалась открытой?!

Слова не понадобились.

Дальнейшее происходило, словно в бреду. Как и когда она впрыснула в мою кровь смертельную дозу чувственной анестезии, я не понял.

Эльза пришла задолго до наступления сумерек, очнулся я в полной темноте.

– Не вздумай меня выгонять, Нечаев… на ночь глядя. У меня нет денег на такси и вообще… я, между прочим, вернулась навсегда.

– А Вадим! Ты же бросила меня ради него, говорила, что такой любви не бывает в мире обыкновенных людей. Что произошло! Почему ты с такой лёгкостью жонглируешь чувствами: медленно убиваешь, но не позволяешь похоронить, делаешь искусственное дыхание, реанимируешь. Даёшь надежду. И снова отправляешь в крематорий. Так жить нельзя! Ты получила, чего хотела… можешь торжествовать. Теперь уходи. Немедленно!

– Какой же ты мелочный, злопамятный, Нечаев. Девушка запуталась… её обманули, а ты, вместо того, чтобы оказать первую медицинскую помощь, пляшешь на костях. И когда! После нескольких часов страстной любви. Это жестоко, гнусно. Ты не смеешь так поступить со мной, с женщиной, которая тебя так любит.

Обнажённая Эльза лежала рядом со мной и безудержно рыдала.

Её тело сотрясалось в конвульсиях, слёзы стекали ручьями, горло сводило спазмами.

Это было невыносимо. Я не мог выдержать страданий любимой.

Пришлось успокаивать.

Поцелуи и ласки на сей раз не возымели действия.

– Что, что мне делать, скажи!

Выход нашёлся совершенно случайно: я соврал, что безумно влюблён. Беда в том, что на самом деле не понимал – кому именно лгу и зачем, себе или ей.

Понятно, что отпустить Эльзу в таком состоянии я не мог.

Она вновь осталась.

Почти на три месяца.

* Shards of my soul – осколки моей души

Территория абсурда

Быть хорошим другом обещался,

звёзды мне дарил и города.

И уехал,

и не попрощался.

И не возвратится никогда.

Я о нём потосковала в меру,

в меру слёз горючих пролила.

Прижилась обида,

присмирела,

люди обступили

и дела…

Снова поднимаюсь на рассвете,

пью с друзьями, к случаю, вино,

и никто не знает,

что на свете

нет меня уже давным–давно.

Вероника Тушнова

Регина Егоровна, миловидная женщина предпенсионного возраста, задыхалась, захлёбывалась собственными слезами не в силах понять, что происходит в её жизни. Отчего события с некоторых пор закручивают её судьбу в жгут, вот-вот готовый треснуть от напряжения, наподобие мокрого белья, которое выжимает пара дюжих молодцев недалёкого ума.

Тем не менее, руки спокойно, размеренно, на автомате выполняли привычную домашнюю работу.

– Почему, почему, почему… того, что происходит, просто не может быть! Я ведь замечательная жена, хорошая хозяйка, заботливая мать, идеальная бабушка.

Рыдающие спазмы в голосе разграничивали слова, которые она произносила с надрывом вслух.

Именно так, Регина Егоровна жаловалась сама себе. Себе же предъявляла претензии, с собой спорила.

– Что, что я делала не так, что! Никогда не жила для себя, старалась и стараюсь угодить всем. Возможно, слишком настойчиво, но, однозначно в их интересах.

Слёзы выжигали ей глаза, растворяли слизистую носа, отчего он распух, а чисто вымытая, тщательно протёртая посуда тем временем была ловко уложена в сушильный шкаф в определённом порядке.

– А муж… ему я посвятила молодость, доверила всё самое драгоценное, чем может осчастливить женщина. Я ведь красавица была, умница! Да, именно так… и не спорь, Витенька!

Бросить меня с горой неразрешимых проблем, именно сейчас… когда жизнь перевалила за горизонт, когда ничего невозможно изменить, исправить, по крайней мере, подло.

Как, как ты мог так со мной поступить! А Лёша… Лёшенька, желанный первенец, баловень бабушек, дедушек, нас, родителей… наговорить матери такое. Даже повторить, язык не повернётся. А он запросто, мимоходом, словно я враг первой величины. Какое право он имеет меня судить, меня, подарившую ему как минимум жизнь, не говоря уже о всём прочем.

Как теперь с этим всем жить, да и зачем!

Крупная, высокая, широкобёдрая, слегка раздавшаяся с годами в ширину, но фигуристая, с явно выраженной талией женщина уверенно продолжала хлопотать по дому, сама не замечая того. Руки сами знают, что делать, подобные навыки нет нужды контролировать.

Ей было плохо, невыносимо плохо.

Несмотря на возраст, Регина Егоровна выглядела привлекательно, солидно, как особа, знающая себе цену. Даже сейчас, со следами невыносимых страданий,  расплывшимися от слёз чертами лица и распущенными по-домашнему волосами.

Десятый, может и сотый раз, задавала она себе в разнообразных вариациях эти нехитрые вопросы, проговаривая одинаковые фразы, начинающие от частого повторения походить на некое магическое заклинание.

Механически, не замечая того что вновь и вновь делает одно и то же: раскладывает столовые приборы и посуду строго в линеечку, согласуя с размером и цветом, соблюдая некий раз и навсегда заведённый порядок.

Главное – система, порядок во всём.

Если хоть одна составляющая бытового пейзажа, будь то предметы интерьера или семейные коллизии, выделяется некими характеристиками, не укладываясь в очерченный, строго логичный и функциональный трафарет, Регина Егоровна испытывает беспокойство, переходящее в дискомфорт, лишая её спокойствия и жизненных сил.

До той поры, пока не будет восстановлена гармония, подтверждающая позитивный вектор течения событий, она не в силах успокоиться.

Кухонное полотенце. Почему этот изумительный предмет из отбеленного льна, вышитый вручную, не вписывается в интерьер? Ведь она долго и упорно искала именно такое, чтобы подчеркнуть  деревенские корни и силу семейственности.

Эта вещь, прекрасная сама по себе, могла бы стать украшением любой кухни, выпячивается ярким пятном, кричит о своей чужеродности.

– Неужели так сложно понять, что ему здесь не место, – отчитывала, наставляла Регина Егоровна сама себе, неожиданно обнаружив вопиющее несоответствие.

Чего проще – нужно уложить его аккуратно в пакетик с номером, сделать запись в журнале с чёткими координатами расположения в кладовой, и забыть, пока не настанет момент, когда именно оно сможет исправить какую-либо ситуацию.

– Забыть… как это забыть! Перечеркнуть этап жизни, когда стремление, цель, желание обустроить это уютное гнёздышко, превратить типовую квартиру в комфортабельное жилище, где каждая деталь тщательно выверенного по всем параметрам интерьера радует глаз?

Тогда, зачем это всё… может лучше лечь и ждать, когда кто-то влиятельный там, наверху, попросит на выход! Пусть всё разваливается, ветшает. Если никому, кроме меня, это не нужно.

Каждый предмет в этой замечательной квартире с идеальным соотношение цветов и форм, рациональным и функциональным предназначением, был необходим и уместен. Регина Егоровна так старалась.

– Кому теперь нужен этот уют, почему меня, абсолютно никто не понимает!

Женщина принялась нервно, резкими рывками крушить гармонию, – к чёрту всю эту неповторимость, функциональность, эстетику, всё уничтожу, разорю этот муравейник до основания!

Может быть, тогда обо мне вспомнят. Должен же кто-то понимать, что не для себя стараюсь, для всех нас, для большой и дружной семьи, которая разваливается на глазах. Да что там говорить – уже распалась, разлетелась на меленькие кусочки как только что хрустальная ваза, которую я намеренно грохнула о пол.

Помнишь, Витя, ты привёз эту вазу из командировки, когда Лёшеньке не было годика. Как мы были безмерно счастливы. Я и ты… я кормила сына, а ты с наслаждением вдыхал запах грудного молока.

Потом ты сорвался и полетел за цветами. Добыл букет эустом редкой расцветки.

Лёша заснул, а мы с тобой хулиганили в постели. Ты был такой сильный, такой желанный, такой нежный.

Почему теперь об этом можно лишь вспоминать!

Нет, она не в состоянии уничтожить плоды своих непрестанных трудов. Но вазу уже не собрать, не склеить. Как и судьбу, как жизнь, которая размашисто перечёркивает жирными крестами самое лучшее, что было когда-то, чего никогда уже не будет.

А ведь дело вовсе не в эстетике и форме вещей, не в их принадлежности и полезности, скорее, в векторе восприятия реальности, направленном отчего-то не туда и не так.

Что, если проблема во мне самой!

С какой стати, этого просто не может быть! Это нелогично.

И вообще, причём здесь полотенце, разбитая ваза… ложки, поварёшки, чайные сервизы!

Жизнь идёт. Окружающее пространство приспосабливается к ходу истории, к развитию цивилизации. Мы сами торопим события, оказываем на них влияние.

Или не мы! Тогда кто?

Кто посмел вмешаться  в идеально выстроенную семейную идиллию, которую с таким трудом, отказывая себе в очень-очень многом, выстраивала я долгие годы!

Почему никогда прежде не было нужды задавать себе подобные вопросы?

Рукотворная пирамида семейного счастья, почти построенная.  Недоставало лишь мелких штрихов, чистовой растушёвки, как в идеальном карандашном рисунке.

Отчего фундамент надёжного некогда сооружения дал трещины, а потом вовсе обрушился, с какой стороны пришла беда!

Стройная система налаженного быта начала распадаться от периферии к центру, ко мне.

Я тащила этот воз практически одна и что получила в благодарность: пренебрежение, равнодушие, даже жестокость. Я стала лишней в этой системе координат!

Если корень сосёт из окружающей среды соки, если питает ими раскидистую крону, она просто вынуждена зеленеть и плодоносить. Не может каждая ветка отделиться от ствола и жить сама по себе.

А в моей семье именно так и произошло. Жизненная энергия, добытая невероятными усилиями, вытекла через микроскопические трещины, испарилась. Осталось теперь мне засохнуть.

Муж, впрочем, у него всегда были отдельные интересы, лишь высокая степень ответственности удерживала его в рамках семьи, удивил неожиданным решением жить отдельно.

Устал он, видите ли, от всех нас, от меня вдвойне.

Наговорил гадостей, собрал пожитки и отбыл за тысячу километров к одинокой матери, которой без малого девяносто лет.

Благородный поступок, не спорю. Относительно матери. А я, а дети! Пусть они выросли, нельзя же пускать жизнь на самотёк. Вот так запросто, взял и разорвал семью на клочки, нарушил хрупкий баланс сдержек и противовесов, создав нелогичными действиями дефицит жизненной энергии.

Всё разом посыпалось, буквально всё: родительский авторитет, обязанности и обязательства, общие цели, совместные усилия, семейные праздники и будни. Всё в прошлом.

Соглашусь, не всегда была права. Но и ты, Витенька… помнишь Ларису Самарину, бывшую мою подругу? Знаю, помнишь. Такое нельзя забыть. Если бы я не была начеку, кто знает, прожили бы мы с тобой почти тридцать лет вместе, или нет.

Ты так увлёкся. Это было нечто. Я готова была покончить с собой.

Мы были молодые. Ты поклялся… ни с кем, никогда.

И что! Загибай пальцы. Инга Забродина – раз, точнее – уже два. Юля Смирнова – три. Катя Енакиева – четыре. Продолжать?

Я терпела. Понимала, что у мужчин такое случается. Отец мой тоже не был святым, но прожил с мамой пятьдесят… почти шестьдесят лет.

Несмотря на характер, на брезгливость, я позволяла тебе иногда сбросить шальную энергию на стороне, знала, к чему приводит излишний контроль, насколько разрушительна ревность.

В семьях подруг происходили из-за подобных забегов, из-за торговли правом налево, просто сумасшедшие конфликты.

Девчонки накручивали себя, скандалили, бурно выясняли отношения, устраивали погони и слежки, в результате сами погружались в беспросветное одиночество.

Неспособность прощать, договариваться, ломала им жизнь в самом начале, у кого-то сразу после свадьбы.

Перечислить тебе брошенок из близкого окружения?

Ты сам всё видел, сам называл их дурами.

Я ещё ого-го, а они уже превратились в старух, увязли в депрессиях и неврозах.

Всю жизнь старалась не допустить подобного и вот… дожилась. Ты там, я здесь. Куда ни кинь – везде клин.

Я ли была тебе плохой женой, я ли не ублажала тебя, исполняя любые прихоти!

Чистенький, накормленный. Тебе никогда не приходилось заботиться о сыновьях, о доме. Даже ремонт в доме я делала сама.

Паразит ты Витенька… негодяй, приспособленец!

Регина Егоровна умела сопоставлять и анализировать, отпускать, когда необходимо, вожжи управления семейным благополучием, время от времени предоставляла мужу пресловутое “право налево”.

Страдала от неверности, но была уверена, что подобная профилактика способна сохранить семью, закрывала глаза на мужские шалости.

Виктор, от природы мужчина сильный, был ей благодарен, компенсируя мимолётные увлечения удвоенными постельными стараниями, многочисленными подарками и показным уважением.

Фальшивая природа учтивой вежливости была заметна порой, но деликатная сдержанность, отсутствие дерзких пикировок позволяла надеяться, что семейная жизнь поддаётся управлению.

Одноразовый секс на стороне, если не включает в себя эмоциональную привязанность и глубинные чувства, считала она, не должны представлять серьёзной опасности.

Существуют, точнее, сосуществуют, особенно у мужчин, необходимая любовь и мимолётные страсти. Мужчины полигамны, это невозможно ни изменить, ни отменить: так распорядилась мудрая во всех отношениях природа.

Нагуляется и вернётся.

Проблема пришла с другой стороны – Виктор завёл искреннюю дружбу, даже больше – трогательный роман с крепким алкоголем.

Ближе к пенсии муж начал прикладываться к рюмке всё чаще, позднее и вовсе запил, неделями зависая в беспросветных загулах.

Про активные интимные отношения, трепетную чувственность и трогательную нежность с той поры не было речи. У супруга осталась лишь одна подружка – стопка. Ей одной он посвятил остаток жизни, всё чаще прогуливая рабочие смены.

Муж, походя, растерял авторитет грамотного специалиста, пустил по ветру незаурядные (его квалификацию достойно оценивали и у нас, и заграницей) аналитические способности, на уникальные профессиональные способности, забыл про ответственность, наплевал на семью.

Регина Егоровна с удвоенной энергией принялась за воспитание детей, уже достаточно взрослых, чтобы адекватно воспринимать педагогическое насилие: непокорных и эгоистичных к тому времени.

Она невыносимо страдала от дефицита социальной значимости, от резкого изменения семейного статуса, от неизбежных издержек активности, связанных с возрастом, который напоминал о себе необратимыми мутациями, проблемами со здоровьем.

Сыновьям не нравилась навязчивая опека, призывы проявлять трудолюбие и ответственность, стремиться к знаниям, приобретать навыки. Мальчишки привыкли брать и получать.

Усвоив особенности и нюансы отношения отца к матери, его достаточно свободный образ жизни, они полностью исключили из обихода необходимость считаться с женщинами, тем более с матерью, которая поворчит-поворчит и приголубит.

Мамочка всё необходимое в клювике приносила, разжёвывала и в рот клала.

Наследники делали вид, что внимают нравоучениям, прислушиваются к авторитетному мнению родительницы, на самом деле даже не слышали, какие требования рано или поздно предъявит полная неожиданностей взрослая жизнь.

Старший, Лёша, женился рано, по нечаянному “залёту”.

Впрочем, недоросль был уверен, что по большой любви, ибо таковой счёл избыток возбуждающих стимулов в виде весьма сексапильного нагого тела невесты.

Способность молодой женщины нежной кожей, податливой теплотой, приятно скользящей влажностью и диковинным, неописуемо восхитительным трением в глубине таинственного чрева создать необходимый комфорт и массу стимулов, надолго отключила у него необходимость думать.

В эротическом мороке Лёша прожил три бесконечно ярких года, успев получить от влюблённой глупышки всё, о чём только мог мечтать.

Было видно, что девочка влюблена в него без памяти.

Время, отпущенное природой на возвышенные чувства, когда синапсы мозговой деятельности при посредстве гормональной атаки превращали пресное любовное хлёбово в изысканный деликатес, пролетело мгновенно. Яркие некогда эмоции потускнели, выцвели, перестали дарить ощущение праздника.

Девочка, почти ребёнок, родила сыночка. Желанным был маленький человечек или нет – неизвестно. Молодожёны были бесконечно увлечены собой, неконтролируемым шквалом чувств и эмоций, торопились до неведомого предела исследовать доступные и скрытые возможности взрослой жизни.

С младенцем тем временем занималась бабушка – Регина Егоровна.

Это она обустроила молодым славное семейное гнёздышко, обеспечила всем необходимым.

Праздник плоти, пиршество неразумных в поглощении изысканных деликатесов гурманов, познающих и пробующих неисчислимое разнообразие новых и неизменно восхищающих остротой ощущений, потихоньку превратился для сына, да и для невестки тоже, в обыденную рутину.

Интимные тайны раскрыты, монотонное однообразие приелось.

Сначала Лёше, а следом жене, захотелось новизны.

Сравнить прежние, досвадебные эмоции, с новыми ощущениями, которые только ждали реализации – что может быть заманчивее, слаще! От греховных соблазнов рябило в глазах!

Для любви, в том числе для традиционного секса, как известно, нужны двое участников. Каждый из супругов начал жить по личному сценарию.

Тот и другой наслаждались запретной любовью на стороне, пока тайно. Жили при этом вместе, систематически встречаясь для исполнения пресловутых супружеских обязанностей в общей постели.

Разорвать порочный круг не могли и не хотели, поскольку приобретённую и обустроенную Региной Егоровной квартиру считали личной собственностью, а как её разделить, не знали.

Неожиданно оказалось, что девочка вовсе не настолько наивна и доверчива, как представлялось прежде.

У юной супруги обнаружилась масса пороков и недостатков, в том числе любвеобильность.

Сыну Регина Егоровна отдавала должное – он мужчина. Отец и оба деда не очень-то стеснялись проявлять интимный интерес к цветастым юбкам и содержимым трусиков их раскрепощённых хозяек. Чем Лёша хуже!

Но невестка… видана ли подробная вольность. Женщина – хранительница очага, не подобает благочестивой супруге развлекаться коллекционированием любовников.

Конфликт свекрови с женой показался сыну забавным. Пока они ломали копья, можно сколько угодно веселиться.

Вокруг столько молодых, красивых, сексуально раскрепощённых любительниц острых ощущений – выбирай любую. Каждая из них обладала тем или иным достоинством. У одной была упругая грудь, другая умела сколько угодно скакать сверху, третья позволяла экспериментировать с позициями и объектами проникновения.

Случалось заарканить девственниц. Но это был уже не тот Лёша, которого можно обмануть залётом. Это отнюдь не его метод.

– Что происходит, сын! У вас ребёнок. Вы оба сошли с ума. Так жить нельзя!