Читать книгу: «Не буди лихо», страница 8

Смертельная усталость

В колыбели – младенец,

Покойник в гробу.

Вот и все, что известно

Про нашу судьбу.

Омар Хайям

– Покормил бы меня, что ли, Витька. Сколько можно голодом морить, отделаться быстрее мечтаешь?

– Ты Ленка, дура набитая, и сама об этом знаешь. Не я – ты себя сама закапываешь до срока, потому как абсолютно бесполезное существо. Тебя ведь даже женщиной назвать язык не поворачивается. Нет у нас ничего съедобного, и денег тоже нет. Вот Колька придёт, он нынче при деньгах, но в запое, накормит. Жена его опять из дому выгнала, на развод подаёт. Глупая баба, разве такими мужиками разбрасываются! Он уже про тебя спрашивал. Жалеет. Будет тебе и выпивка, и закуска. Я ведь тоже дня три ничего не жрал. Еще не опух, но уже еле двигаюсь. Попить принесу, а больше ничего у нас с тобой не осталось, даже окурков нет. У меня сустав в бедре совсем рассыпался, покоя не даёт, на промысел не пускает. На остановке, небось, бутылок и банок тьма. Одна надежда – на Кольку. Поспи пока, береги силы. Он придет, обязательно придёт.

– А если нет?

– Ну и хрен с ним. Значит, время нам с тобой пришло с праотцами встретиться. На кой чёрт нам с тобой такая жизнь, всё одно помирать пора. Зажились мы с тобой, Ленок. Нас, поди, в аду давно дожидаются.

– Чего это ты меня в преисподнюю отсылаешь, никого не убила, воровкой не была, дочку родила. Непутёвая я – это да, судьбой обиженная, тоже верно, но в ад-то за что?

– Давно ли ты дочку последний раз видела, мамашка, мать твою растуды! Конечно она не круглая сирота, но бабке твоей, что девочку до сих пор не бросила, девятый десяток. Сама еле ходит, ещё и дочурку твою на пенсию копеечную тащит. А помрёт, тогда как! Как пить дать, дочке твоей суждено сиротой жить. Вот где судьба горемычная. Ты хоть догоняешь, что она с ранних лет по приютам скитаться будет? Я-то знаю, что это за жизнь. Сам оттуда. Кто отец, кто мать – знать не знаю. А ты своими руками жизнь загубила, по личной инициативе. Мне бы такое детство как у тебя. Нас с малых лет в детском доме воровать учили, прививали любовь к романтике зоны, ни одного шанса на нормальную судьбу не оставили. А ты выучиться могла, детей воспитывать. Сама на себе крест поставила. Нечего плакаться.

– Я, пожалуй, ничего хорошего больше не увижу. И вспомнить нечего. Словно одним днём вся жизнь пролетела. Дай бог лето пережить. И помочь некому. Если подумать – мы ведь с тобой за всю жизнь никому добра не сделали. Уж я-то, точно. А горюшка много принесла. Что поделаешь, судьба такая.

– На судьбу даром не жалуйся… думаю ей с тобой тоже не сладко. Сколько лет-то тебе, Ленка, запамятовал?

– Дай, подумать… Дочка нынче в школу пойдёт. Значит ей лет семь. Родила я её в шестнадцать. Забеременела, когда восьмой класс заканчивала. Думаю, если считать совсем не разучилась, двадцать три. Надо же! А уже нажилась.

– А с виду тебе все пятьдесят. Я на пятнадцать лет тебя старше, меня инвалидом тюрьма сделала, но я не гнию как ты. Даже ходить еще могу. Правда, только по комнате. А ты даже присесть не можешь.

– Чем издеваться, лучше бы отравы какой достал, да накормил втихаря, чтобы не мучилась. Насыпал бы в бормотуху и всех делов. Устала я от жизни, смертельно утомилась. Так бы закрыть глаза, заснуть, и не проснуться.

– Я от тебя больше устал, терплю, однако. Раз дышишь да о судьбе размышляешь, муки совести испытываешь, значит нужна ещё… творцу, или кому иному. Не отпускает он тебя почему-то. Может, наказывает, а может хочет, чтобы ошибки исправила. Вот и меня тоже приговорил. Говорят, бог никогда не даёт человеку испытания, которое ему не по силам. А зиму мы точно не переживём. Свет и газ отключили. Вода только капает. Осенью так и так от холода загнёмся.

– Скорей бы.

– Не торопись на тот свет, всему своё время. Колька придёт, принесёт самогоночки, крупы. Каши наварим, упьёмся. Хорошо! Повеселимся напоследок.

Отец у Леночки был военный, мамка – учительница, как и бабушка, мамкина мама. Жили они в воинском гарнизоне, в двухкомнатной квартире почти новой пятиэтажки. Не бедствовали. Богатства не имели, но и нужды не знали.

Училась она поначалу так себе. Двоек не приносила, в неприятные истории не попадала, но не старалась. Нормальная, каких среди школьниц большинство, обычная середнячка-бездельница, у которой на уме погулять да наиграться.

В гарнизоне детвора дружно жила, поскольку серьёзного расслоения в уровне доходов у родителей не было, а отцы были сослуживцами.

Ребятня звала Леночку романтично – Кораблик, акцентируя принадлежность к созвучной фамилии. Дружить она умела, однако предпочитала кампанию мальчишек, и одевалась соответственно.

Девочке это прозвище нравилось. Довольно часто на вопрос о её имени, Лена так и представлялась, Корабликом. С детства была хохотушкой, подвижной, любознательной, считалась среди ребят знатоком подвижных игр и местных детских сплетен.

Папка Леночки, Ефим Степанович Кораблёв, служил капитаном. Командовал ротой. Дома его никогда не было: то дежурство, то тревога, а то и длительная командировка. Мамка тоже редко имела возможность заниматься дочкой, вечно пропадала на работе. В школе рабочий день ненормированный, тетрадки ещё и дома приходилось проверять.

Воспитывала Леночку бабушка, которая здоровьем была слаба в силу преклонного возраста, особенного влияния на внучку не имела. Кормила вовремя, следила, чтобы переодевалась, да и только.

Когда Леночке ещё не было тринадцати, случилось непоправимое: родители насмерть разбились в автокатастрофе.

Пенсию ей назначили копеечную. Достаток в семье моментально скукожился до хлеба с кашей. Лишь изредка появлялось молоко. Хорошо, что на территории части была солдатская столовая. Девочку там знали как дочку офицера, иногда подкармливали.

Уроки в школе Лена начала систематически прогуливать, научилась курить, даже выпивала иногда со старшими мальчиками. Много времени проводила в гарнизонном магазине, с грузчиками, которые, как бы из жалости к сироте, угощали сигаретами и пивом, позже вином, иногда водкой.

В пятнадцать лет Кораблик могла запросто, не морщась, махнуть без закуски половину стакана самогона и занюхать огненную дрянь сигаретой без фильтра. Иногда оставалась ночевать у холостых алкашей, где квартиры были похожи на полигоны по утилизации бытовых отходов. Брезгливость ей была, как ни странно, не знакома.

К тому времени закона о тунеядстве уже не было. Любители свободных загулов плодились в геометрической прогрессии, приспособившись жить целыми сообществами, промышляя сбором стеклотары и металла, мелкими подработками и воровством.

Аттестат о среднем образовании из жалости ей выправили, отдали на хранение бабушке. Леночка к тому времени прочно подсела на стакан. Красивая, юная… и всегда пьяная.

За красоту и молодость ей и наливали.

Внешность её, если не брать во внимание состояние одежды и кричащую неопрятность, была по истине женственной. Милое, усыпанное россыпью конопушек личико, украшенное пухлыми яркими губами. Гармонично скроенная стройная фигура. Высокая, совсем не детская, грудь, широкие бёдра, чистая кожа.

В противовес достоинствам от неё всегда исходил отвратительный запах перегара. Резкая грубая речь, стремление доминировать в любой ситуации, даже в мужских потасовках, отталкивали не только ровесников, но и военных, которые служили с её отцом. А когда пошёл слух, что девочка стала безотказно оказывать сексуальные услуги… такая информация в гарнизонах распространяется быстро, вовсе превратилась в изгоя. Тогда уже начали происходить однозначного характера изменения в  фигуре девочки, свидетельствующие о развитии беременности.

Из очаровательного Кораблика, она моментально превратилась в презираемую людьми Кору. К бабушке она приходила теперь только в тот день, когда той приносили пенсию и детское пособие, чтобы потребовать свою долю.

Когда пришло время рожать, а была тогда золотая осень, разукрашенная золотистым и багряным, очень сухая и тёплая, скорая помощь отказалась везти девочку в родильный дом из-за невыносимого запаха мочи, алкоголя и пота, от которого резало в глазах.

Потенциальные отцы, кто из них именно имел с ребёнком родство – никто не знал, напившиеся на радостях до состояния невменяемости, раздевали и мыли Кору полным составом, пока она орала от боли. Кое-кто из сердобольных соседей принёс чистую одежду. О сборах денег и вещей для малолетней роженицы было осведомлено к тому времени всё население городка. Отправка Лены в родильный дом превратилась в реальное шоу.

Нашлись активисты, собравшие достаточно денег на приданное для будущего ребёнка. Родила она в этот же день. На свет появилась замечательная, как ни странно здоровая  девочка, вполне нормального веса. Видно замечательного генетического материала на роженицу природа не пожалела, отсыпала от своих щедрот полной горстью.

Оставлять ребёнка в родильном доме Лена не захотела. Видимо зачатки материнского инстинкта проснулись и у неё. К сожалению ненадолго. Дочку, назвала её мама Анжеликой, привезли в квартиру к бабушке. Жёны офицеров на собранные средства купили все необходимое для младенца.

Бабушка смотрела на правнучку с надеждой, что девочка сможет вытащить Лену из борделя, где ту с нетерпением поджидали собутыльники. Но, как говорится, «черного кобеля не отмоешь добела», материнский инстинкт испарился через две недели.

Бабушка была в шоке. В её возрасте, остаться один на один с грудным ребёнком, немыслимо. Мечтала, что внучка одумается, вспомнив о новорождённой. Куда там. У друзей было веселее и привычнее. Ребёнок не входил в её свободолюбивые планы.

Как раз к ним на хату завалился с немалыми деньгами Колька Чашкин и сорил денежными купюрами. В тот раз он приехал в гарнизон на очередную побывку, получив боевое довольствие за участие в чеченской войне.

Вино и водка лились рекой. А тут ещё появился новый член сообщества, Юрка Михеев, бывший футболист, ушедший из спорта из-за травмы, а теперь погрузившийся на самое дно.

У Юрки тоже пока не закончились рублики, получаемые прежде за доблестные спортивные победы.

Ленка произвела на него поистине магическое впечатление.

После родов, отдохнув от воздействия алкоголя. или по иной причине, Леночка расцвела. Кожа, и до того нежная и гладкая, приобрела мраморность. Фигура, несмотря на отвисающий пока живот, превратилась в подобие гитары. В чистой одежде она смотрелась очень привлекательно.

Сексуальная доступность девушки виделась Юрке прообразом неземной любви, особенно привлекательной под действием паров нескончаемого потока водки. Лена стала его первой любовью, поглотившей парня с головой.

Юрка не отходил от своей пассии ни на шаг, предложил руку и сердце. Через несколько дней привёл к родителям, где Лена и поселилась. Свадьбы не было, зато медовый месяц с возлияниями (родители Мишки тоже основательно сидели на стакане), продлились больше трёх месяцев.

Всё это время о дочке никто не вспоминал, а бабушка ждала и надеялась. Напрасно. Внучка весело и со вкусом проводила время, теперь в семье сожителя.

Новый год молодые встречали в кругу друзей-собутыльников, которые соскучились по ласкам девушки. Девчонка как всегда была безотказна, щедро раздавая любовь направо и налево. Всю ночь Мишка стаскивал с неё, то одного, то другого собутыльника много раз, запивая горе литрами водки.

Сначала уговаривал Леночку уйти, пытался утащить на плече. Она вырывалась, сделала ему больно, укусив за ухо. Юрка машинально ответил ударом. Попал кулаком в нос. Подруга, не привыкшая спускать обиду, вцепилась ему в лицо, врезала коленом между ног. Парень осатанел от боли, схватил большой кухонный нож и воткнул в любимую… раз пять.

Разгневанный муж отправился в тюрьму, а невеста на больничную койку. Зашили её на скорую руку, небрежно. Один из ударов пришелся в какую-то важную вену на бедре,  повредив попутно нервы и связки, практически обездвижив правую ногу.

Позже Леночку ещё несколько раз полосовали ножом, разбивали в пьяной потасовке бутылкой голову и переносицу, ломали руки и пальцы… не просто так, реализуя любовный порыв и избыток эмоций. Гулять, так гулять.

Она, не обижалась. Мужчины… что с них возьмёшь. Они и должны быть агрессивными. Лена тоже в долгу не оставалась, по возможности расплачиваясь той же монетой. Одному из любовников даже умудрилась откусить кончик носа.

Ничего не поделаешь, такая жизнь ей явно по вкусу. О предпочтениях не спорят.

Как-то, в полубессознательном состоянии, она попала под легковой автомобиль. В другой раз заснула в кустах, когда мальчишки подожгли сухую траву, есть в наших краях такое развлечение. У девчонки обгорела вся левая сторона тела, покрылась пузырями и струпьями. К этому добавились несколько подряд, случаев совсем не детских болезней, случающихся от страстной любви, лечить которые было не на что и некогда.

Не леченные, эти любовные болячки предъявляли организму серьёзные претензии, ослабляя и обескровливая тщедушное искалеченное тело, которое стремительно приобретало синюшный оттенок и классический вид основательно загулявшей леди.

Теперь уже к ней никто не сватается, хотя девушке чуть больше двадцати лет. Практически ребёнок и уже полная развалина. Лежит без движения и ждёт избавителя, который бросит спасательный круг, дав немного еды и много-много выпивки, чтобы забыться, наконец, от невыносимой тяжести бытия.

Каждому человеку жизнь предоставляет возможности и шансы… не все хотят ими воспользоваться. Кому-то проще плыть по течению, словно дохлая рыба, оглушённая динамитом, чем попытаться бороться за свою долю, которую мы назначаем себе сами.

А ведь на сломанную судьбу гипс не наложишь. И переписать её невозможно как неудачный черновик.

Ну, здравствуй, Люся!

Как бы ты ни был тяжело контужен –

Смейся! Мозг человеку не нужен!

…Славься, маразм, идиотизм!

Наше счастье – автоматизм!

…По утрам под подушкою шарю я:

Где моё левое полушарие?

Заплаканная, явно испуганная женщина, сидела в неудобной позе на полу в полутёмной комнате, глядя в раскрытую тетрадь, подсвечивая текст тусклым фонариком.

Руки её дрожали, плечи вздрагивали. Хлюпающий нос, заплывшие от продолжительного плача глаза, рыдающие спазмы в горле…

Ладонью Люда прикрывала рот, словно боялась, что из него могут вылететь роковые слова, которые перевернут жизнь, заставляя до её завершения находиться в неестественном положении.

Впрочем, всё началось настолько давно, что хождение на голове стало для неё обыденным, привычным состоянием.

Хорошо ещё, что нашла фонарик. Так бы и сидела в темноте.

Свет в комнате выключил муж, в наказание, якобы за попытку измены, на которую даже намёка не было.

Это он так самоутверждается.

Мужу нет нужды иметь реальные подозрения. Просто Василий считает, что время от времени жену обязательно нужно наказывать, авансом, чтобы неповадно было разевать рот, и иметь собственное мнение.

Сегодня муж превзошёл в жестокости сам себя. У него было плохое настроение, а Людмила пришла домой на полчаса позже обычного, задержалась на работе.

Василий насилу дождался её прихода. С видимым удовольствием накручивал в разыгравшемся воображении степень её вины: смаковал варианты воспитательных мер, изобретая изощрённые кары, от которых у него возникала железная эрекция.

Не задавая вопросов, супруг схватил жену за руку словно клещами, и потащил по коридору, не обращая внимания на боль, которую причиняет.

В таком возбуждённом состоянии Люда его ещё не видела.

Испугалась женщина моментально, потеряв дар речи и способность сопротивляться. На уровне инстинкта поняла – будет бить.

Василий грубо затолкал её в комнату, которую обычно держал закрытой на ключ. Установку металлических дверей с сейфовыми замками и кованых решёток на окнах объяснил тем, что когда поедут в отпуске на море, нужно подстраховаться от грабителей.

Люда тогда поверила.

Супруг безжалостно завернув  ей руку за спину, рывком повалил на кровать лицом вниз, застегнул на запястьях наручники, намеренно затянув их в болевую, запирающую движение крови позицию.

Женщина кричала, просила пощады, но Василий был неумолим, предъявляя списком абсурдные претензии. Грубо порвал по шву юбку, затем трусы, которые засунул жене в рот, для чего зажал нос, пока она не начала задыхаться.

Наручники приковал к спинке кровати, натянув до предела. Пусть помучается.

Связанные по отдельности, растянутые в стороны ноги закрепил на второй спинке, и принялся бить по ягодицам деревянной разделочной доской, положив на них мокрое полотенце, чтобы доставить максимальную боль, но оставлять меньше следов.

Зачем? Так ей завтра на работу идти. Должен же кто-то деньги зарабатывать.

Бил Василий сосредоточенно, увлечённо, с оттягом, явно наслаждаясь впечатлением от болезненной реакции, спокойно поясняя Людмиле, что делает это для её же пользы, чтобы знала истинное место в жизни, в семейной иерархии, чтобы не смела впредь перечить мужчине, поскольку все беды  в жизни именно от бабской вольницы происходят.

После серии ударов муж вожделённо целовал воспалённую ударами нежную кожу, явно увлекаясь, норовил протолкнуть руку глубже в соцветие между ног.

Василия это сильно заводило, возбуждало извращённые эротические фантазии.

Всё это время, не умолкая, говорил о любви, о дисциплине, о порядке в доме, поруганных чувствах, строил планы на будущее, в котором Людмиле не было места.

Василий закончил экзекуцию только когда сам основательно устал, не заботясь о состоянии жены.

Натешившись вволю, перевернул её на спину. Грубо, словно мешок с опилками.

Расстегнул наручники и поцеловал, сначала в нос, потом в заплаканные глаза. В заключении взасос в обкусанные от боли губы.

– Поверь, Люсенька, я тебя очень люблю. Именно поэтому учу как правильно себя вести. Сейчас я тебя оставлю, ты подумаешь, возможно, тогда разрешу попросить прощения.

Я тобой очень недоволен. Запомни это навсегда.

Комнату пока закрою на ключ. Убежать отсюда невозможно. На окнах кованые решётки, дверь сейфовая, металлическая, открывается только ключом. Свет выключаю, чтобы ничто не отвлекало тебя от принятия правильного решения. Не скучай. Я скоро, любимая.

Придя в себя, Людмила с трудом встала с кровати, начала в потёмках шарить по углам, ещё не зная, чего и зачем ищет.

Расположение предметов она приблизительно помнила, время от времени делала здесь приборку. Знала, что где-то в угловой тумбочке есть фонарик.

Ей нужно было чем-то заняться, чтобы не сойти с ума от страха. Осознание себя униженной,  неопределённость положения, туманные перспективы жизни, всё это приводило в ужас. Люда не могла понять, как такое могло случиться с ней, лишь недавно с таким трудом вырвавшейся из лап мужа-насильника.

Как такое может случиться, чтобы дважды напороться на садиста?

Ведь это он, Василий, её муж, помог справиться с Генкой. Неужели лишь затем, чтобы самому занять вакантное место?

Она и предположить не могла, что подобное может произойти, хотя больно Василий делал неоднократно.

Ей казалось, что это происходило нечаянно, случайно. Потом Василий долго извинялся, говорил, что не смог сдержаться из-за неприятностей на работе.

После подобных случаев муж был особенно ласков, предупредителен и щедр.

Неужели это было исследование пределов допустимой границы нападения?

– Выходит, я сама подсказывала, что можно, чего нельзя… как особенно обидно и больно.

Людмила верила в ненамеренный характер грубостей, потому прощала.

Она была благодарна Василию за участие и помощь в избавлении от Генки, для которого удар в лицо был обыденным методом решения любого разногласия.

К тому же любовь.

Вася был так ласков, так заботлив и нежен.

Если в первом браке секс был банальной обязанностью, исполнением супружеского долга, то  с ним Людмила испытала поистине сказочные часы незабываемых дней и ночей, наполненных чувственностью, граничащей с временной потерей рассудка.

Она не раз теряла сознание в брачных играх, сгорая от страсти, захлёбываясь от избытка эмоций, переполнявших всё её существо.

Внутри тела не хватало места для закипающего, клокочущего ощущения безмерного счастья, которое окрыляло, заставляя дарить, дарить и дарить.

Неужели перестаралась, дав настолько много, что муж не смог унести этот груз?

Глупости. От избытка счастья не избавляются так нелепо. Его оберегают, накапливают, холят и лелеют.

Тут что-то другое, животное.

Скорее всего, она нечаянно разбудила дремавшие в нём тёмные силы, которые только и ждали своего часа, чтобы проявиться.

И что дальше, бежать? Но ведь всё то, что они имеют, принадлежит не ему, ей.

В старом чемоданчике мужа, о котором она даже не знала, совершенно случайно Люда нашла  его дневниковые записи.

Довольно странное занятие для человека, работавшего в правоохранительных органах.

Именно их женщина сейчас и читала.

Она бы и внимания на эту тетрадь не обратила. Нет, и не было у неё никогда привычки лезть в чужие вещи, тем более читать бумаги из прошлого, но в связи с последними событиями Люда имеет право изменить брачный договор в одностороннем порядке, вероломно и жестоко нарушенный накануне мужем.

У каждого в семье должно быть личное пространство, абсолютно интимное, куда никто не имеет право вторгаться. Это она отлично понимала.

С замужеством прежняя жизнь обнуляется, аннулируются события, не имеющие отношения к нынешней семейной жизни, какими бы они ни были.

Это аксиома, незыблемое правило.

Иначе два взрослых человека не смогут уравновесить взаимные претензии никогда.

Прошлое нужно безжалостно отбрасывать.

Так она считала прежде.

Кстати, перед свадьбой они с Васей это и многое другое основательно обговорили, придя к обоюдному соглашению практически по всем вопросам.

Её внимание привлекло название на обложке, написанное ровным каллиграфическим почерком мужа "Ну, здравствуй, Люся!"

Что ещё за Люся была или есть сегодня в его жизни, кроме неё?

От прочтения первых строк округлились, вылезли из орбит глаза, стало жарко и душно. Это однозначно о ней.

Причём дата на первой записи трёхлетней давности, когда никаких отношений не было в помине.

Да, Людмила была осведомлена о его существовании. Всё же одноклассник. Но никаких контактов, тем более близкой связи, не было, и быть не могло. Она была замужем.

Неважно, что отношения с Генкой катились под гору, изжив себя полностью через несколько месяцев после свадьбы.

Женщина тогда однозначно чувствовала себя семейной, не могла позволить себе не только адюльтера, даже мимолётного флирта. Таково было её воспитание.

" 26 июля 2003 года. Сегодня завожу новый дневник. Причина для этого нарисовалась серьёзная, можно сказать радикальная, способная в корне изменить вектор жизни.

Встретил одноклассницу, Люську Любимову.

Говорящая фамилия, намекающая на страсть.

Ещё в школе много раз хотел её отыметь, сколько раз раздевал мысленно, прижимая за упругую задницу.

Чувственный аппетит во мне Люська разжигала постоянно. Пробовал подкатывать, но напрасно. Недотрога была.

Фигуристая зараза, глазастая, худая и стройная, агрудь как у взрослой девицы. Обольстительница. Но не моя. Была.

Чувырла, конечно, ещё та, но очень чувствительная и перспективная для будущих отношений, хоть и замужем.

Ладно, моё от меня не уйдёт. Я ждать умею. В своё время до мелочей обиды припомню. Пожалеет, что на свет родилась.

Вид у Люськи расстроенный, глаз подбит, сверкает аки радуга. Честно говоря, я даже  порадовался. Так ей и надо. И потом, это способствует началу общения.

Одета в фирму, а выглядит хреново. 

Разве можно такой счастливый случай упускать? 

Пожалел. Разговорил, начал успокаивать.

Поверила, идиотка, в искренность и чуткость.

Ещё бы, я умею быть убедительным. Она ещё в школе дурочкой была набитой. У неё все эмоции на мордашке написаны, как уличная реклама. 

Помню, как шутили над ней, зная нелепую доверчивость. Попадание в цель сто процентов. Это мне на руку.

Слышал от дружков-однокашников, поднялась девочка. Высшее образование, в руководстве коммерческой фирмы на главных ролях.

Во! Такую жёнушку мне и нужно. Сколько можно в ментовке лямку тянуть за копейки? Надоело. Люськиного заработка на двоих с лихвой хватит.

Заживу как турецкий султан.

Квартирка у неё трёхкомнатная.

Нужно узнать, на кого оформлена.

Замуж вышла совсем недавно, а жильё приобрела давно. Скорее всего, Люськина собственность. Значит, моей будет.

Это хорошо. Это очень хорошо!

Фингал однозначно муж засветил, зуб даю.

Не призналась. Сказала, что о дверь ударилась.

Понятно, стыдно же. Ладно, я за этой дверью теперь присмотрю. Не даром, конечно.

Побои – преступление серьёзное. Соберу на придурка досье. Для этого не обязательно иметь подлинники актов освидетельствования. Откуда ему знать, как они выглядят? Липовое заявление от потерпевшей тоже не проблема. Ещё в школе освоил науку копировать подписи.  Из этого и будем исходить. 

Припугну, ещё и бабла срублю по-лёгкому.

Разведу голубков, да не как-нибудь, с помпой, и начну наступление. Да она мне благодарна будет за спасение из лап насильника.

Поиграем с Люськой в настоящие романтические  отношения, пока от новизны чувств  тестостерон зашкаливает. Надоест, тогда видно будет. 

Пока девочка свеженькая, изображу настоящую неземную любовь. Ей понравится.  Обещаю. 

Нужно подробнее разузнать, что к чему. Кишками чую, беспроигрышный вариант.

Через недельку встречу Люську, встряхнём пыль с прошлого, припомним что было. Ностальгия на таких пришибленных девочек оказывает волшебное действие, а если намекнуть, что чуть не с первого класса влюблён в неё был, она моя. 

Не сразу, конечно растает. Придётся постараться.

Однако труд облагораживает. Не бесплатно же. Счёт Люське будет предъявлен основательный.

Настойчивость и страстность творят чудеса. Добьюсь неземной любви, чего бы это ни стоило. 

Что-то размечтался я. Не захочешь безотказное обаяние, замечательно срабатывает.

У них от повышенного внимания крышу сносит, тогда бери голыми руками.

Почувствую, что клюнула, возьму паузу, чтобы эмоции подогреть.

Сразу подсекать нельзя, может сорваться.

Соскучится, начнёт искать встреч и внимания, организую повторную  атаку с нежностями и прогулками по болевым точкам души. 

Потом напомню о себе, спустя срок. Пусть созреет, нафантазирует любовь.

Девки это умеют. Главное им не мешать.

Этот процесс в тишине происходит, в основном по ночам, когда темно. 

Луна со звёздами, возбуждённый мозг требует ласк, гормоны трясут. Эх!

Замужние бабы привыкли по ночам предаваться вожделению. Природа во всех одинаково бродит.

Надо же, да во мне писатель погибает. Вот и займусь роман писать, когда на Люськину шею прочно сяду.

Нужно будет цветочки для начала подарить, в глазки заглянуть, размякнуть самому чувственно, обнять, подразнить чувственным поцелуем и пропасть на время, словно ничего не было.

Это должно страсть разжечь.

В тупой бабьей башке эмоции вперемежку с гормонами кипеть начнут. 

Должно сработать, если по уму замутить. 

А как созреет для интимных признаний, приглашу кофейку попить с пирожным.

Я умею быть ласковым.

Задурить голову не сложно.

Больше восхищения, комплиментов, себя попроще держать: недостоин, мол, и всё такое, но готов звёзды с неба достать. Эта романтическая хрень работает безотказно, проверено сколько раз.

Главное память, память включить на полную мощность, подробности предъявить, интимные случаи вспомнить, одежду, в которой она тогда ходила. Деталей больше. Всё равно  толком ничего припомнить не сможет, тем более под парализующим действием вспыхивающих как искры чувств. 

Сколько раз замечал: рассказываю о событиях, которые помню досконально, вплоть до мимики и жестов, а собеседник даже факт случившегося не может воскресить, словно ничего и не было. В такие минуты меня прёт, вдохновение легко выдаёт случаи, услышанные или прочитанные, за реально происходившие. Верят ведь.

Сочиняю напропалую, а они репу чешут, завидуя моей памяти. 

Какой талант во мне погибает.

Ещё наверстаю, вся жизнь впереди.

Хотя, зачем мне это нужно? Моя задача не лицедействовать, а актёров по сцене гонять. Люська у меня может любимой актрисой стать, если хомут правильно повесить.

Режиссёр, вот моё предназначение.

Определить роль для каждого, запустить необратимый творческий процесс и собирать овации зала.

Нужно подумать. У меня получится.

Расскажу Люське в приватной беседе всё, что было и чего не было, в цветах и красках. Фантазии мне не занимать.

Бабы ушами любят.

Вот по ним, по ушам, и пройдёмся.

Главное, кафе правильное выбрать, чтобы создать эффект возвращения в прошлое. Полумрак романтический, изысканные запахи, тихая музыка, почти домашняя обстановка…

Может, эта чувырла и не пригодится никогда.

Верка-то куда аппетитнее внешне, да и поклевать у неё тоже неплохо можно.

С ней у меня сейчас всё на мази.

Увязла, как пчёлка в сахарном сиропе, лапками дрыгает. А я её на булавочку пришпилю, крылышки бархатные расправлю, любоваться буду, пока трепыхается и пользу приносит. Бери и пользуйся.

Лафа. И чего бабы такие дуры?

Верке сейчас жизнь мёдом кажется. Только не про неё тот нектар. Всё до капельки высосу, даже запаха сладости не оставлю.

Но хороша, тварюшка. Слаще девки у меня ещё не было.

Ничего не стесняется, ни в чём не отказывает.  Верти, как хочешь. Кама-сутра отдыхает. Да и понятно – любовь. У меня её много, на всех хватит.

Про Ниночку тоже забывать не след. Конечно, это этап пройденный, но ведь зовёт, страдает от избытка невостребованных чувств, значит нужен.

А если нужен, то что? Напомню о себе, палочку кину, деньжат у неё займу.

Бабок лишних не бывает. Она же отлично понимает, что никогда не верну, но ведь даёт. Сама предлагает. Не могу же я женщине в такой просьбе отказать.

Почему не взять, если человек хороший?

Ха-ха! Ниночка у меня как заначка на чёрный день, пусть ей и остаётся. В резерве, так сказать.

Мечтает, дурилка картонная, что замуж позову. Верка тоже спит и видит фату с кольцами. Обломается. Хрен ей по всей морде. На кой фиг мне такая ответственность? Ещё детей захочет. Нет, всерьёз мутить не стоит.

Я ей ничего не обещал и ничего не должен. Это она мне по жизни обязана.

Кто бы с ней спал, если бы не я?

Шутник я, право слово… Только отпусти вожжи  –  по рукам пойдёт.

Пусть только попробует, сука, изменить. Посмотрит на кого, кости переломаю. Она меня знает. Учёная уже. Шлангом драл, розгами тоже. Поревела и забыла. Ещё и прощения просила. 

И правильно. Так  должно быть.

Мужик я или где? Баба должна знать своё место. Сказал к ноге – выполняй бегом.

Кстати, меня этот процесс здорово заводить стал. Задница у девочки после порки настолько сексуальна – просто убойный афродизиак.