Читать книгу: «Не буди лихо», страница 7

Я почему-то не сомневался, что они будут играть всерьёз.

“Никогда ещё Штирлиц не был так близок к полному провалу“.

Операция "Измена" прошла успешно.

Я считаю, что победила наша команда. Мы лишь хулиганили, чего нельзя сказать о наших половинках.

Странное со мной происходит, сам себя не пойму. Точно знаю, что Лиза с Кириллом блудили по-настоящему, а ревности нет.

Совсем. Словно так и нужно.

Не стоит, похоже, нам дальше жить вместе.

Ведь выходит как в анекдоте, когда девушка спрашивает парня, которому сильно понравилась, женат ли он, а тот отвечает, – да, но не очень.

Вот и мы  с Лизой, похоже, были женаты как-то “не очень”.

Теперь уже и не женаты вовсе.

Надегустировались.

Почему же так больно на душе!

Выпей – полегчает

зима отшлифует тревоги наросты

забудешь как больно

из почвы бесплодной, в которую врос ты,

вытаскивать корни

Мирослава Бессонова

Мила – девочка послушная, так её воспитали.

Родители всегда говорили, что в семье, женщина – голова, но жизненно важные вопросы должен принимать мужчина.

Она не сопротивлялась, только смотрела на своего Вадьку жалобно, надеясь, что он передумает.

Он не был для неё случайным человеком. Вот уже год, как они вместе.

Не убереглась, забеременела.

Знала, что нельзя потакать минутной слабости, но в ответственный момент уступила просьбе любимого, не стала предохраняться. Он так просил, хотел более сильных впечатлений от интимного соприкосновения.

Как она могла отказать самому родному человеку, как!

Надеялась на график овуляции, посчитала, что должно быть безопасно.

У них же серьезные отношения. Сколько раз говорили о замужестве.

Вадька, когда начинал мечтать, расписывал интерьер дома, обстановку, отдельные детали быта.

Милке приятно слушать его выдумки, которые напрямую касаются их общего будущего.

Она любит своего вихрастого Вадика, млеет от его деятельного участия в своей жизни, от неизбывной, особенной какой-то, нежности, от сладких поцелуев.

Но случилось непредвиденное. Беременность, настоящая, совсем не виртуальная.

Вадька, услышав такую новость, на мгновение сдулся, округлил глаза. Потом начал убедительно излагать суть проблемы. Рождение ребёнка в корне меняло социальный статус, материальное положение, повседневные обязанности, возможность иметь свободное время и многое другое.

Ребенок – это моментальное перемещение в иную плоскость бытия, связанную с круглосуточными заботами и бдениями, со снижением уровня жизни, с отказом от большинства досягаемых пока целей.

– Нет, я не готов стать отцом. Этот вопрос нужно решать иначе.

– Как, Вадичка!

– Аборт. Другого выхода у нас нет.

У Милки закружилась голова, подкосились ноги. Она осела кулем на пол, не получив при этом поддержки.

Неясные размытые мысли носились роем, безжалостно кусая и жаля в самые уязвимые места.

По её лицу беззвучно катились горошины слёз.

В воздухе повисло трагическое, раскалённое молчание.

Вадька отворачивал голову в сторону, напряжённо вглядывался в пол позади безвольно опущенных плеч любимой.

Он даже не попытался поднять Милку с пола, всем видом показывая, что этот вопрос на данном этапе его не касается. Думать нужно было!

Милке же хотелось встретиться с ним умоляющим взглядом.

– Сходишь на аборт и всё будет, как прежде. Никаких тебе проблем. Жизнь прекрасна, такой и должна оставаться, пока не встанем на ноги, пока не повзрослеем. Зачем в нашем цветущем возрасте отказываться от хорошего в пользу непосильных, не очень приятных обязанностей! Сама подумай, разве нам плохо вдвоём, зачем раньше времени лишать себя лёгкости бытия? Расслабься, Милка! Это же на самом деле сущая ерунда. Все девчонки так делают, и ни о чём не жалеют. Чик и решены все проблемы.

Он мужчина, думала девочка. Кому, как не ему принимать решение?

Вадька вытер ей слезы, под ручку проводил до дома, ласково чмокнул в щёку, и бодро побежал на тренировку.

Милка, не раздеваясь, в обуви и верхней одежде, улеглась на постель.

Ей знобило. Дрожь колошматила внутренности в ритме отбойного молотка, превращая их в студень.

Хотелось исчезнуть, раствориться, перестать быть. Только бы не думать ни о чем.

Чем сильнее девочка хотела забыться, тем настойчивее представляла, ощущая физически, образ не рождённого ребёнка который сейчас пока находился в ней.

Это было абстрактное, совсем не конкретное чувство, которое боролось с реально существующей любовью, которая давно и прочно стала сутью её жизни.

Милка пуще всего на свете боялась одиночества, к которому Вадька не позволял даже приблизиться.

Это был её мужчина, плоть от плоти. Они давно сроднились, приклеились телами и душами. Отказаться от него было невозможно вдвойне.

Девочка не понимала, зачем ей именно сейчас, когда принять решение попросту невозможно, дано право выбора.

– Это нелепо, нечестно, неправильно!

Две недели Милка ходила мрачная, как нависшая, готовая разразиться неистовым дождём туча. Мысли крутились в зловещем вихре, не позволяя ни на чем конкретном сосредоточиться.

Вадька почти не приближался к ней всё это время. Ждал, делал вид, что поглощён делами и заботами.

Деньги на операцию, не поленился – узнал, что почём, молчком положил на прикроватную тумбочку и исчез.

Милка, то решалась на аборт, то думала о ребёнке, о том, что он уже есть. Ей казалось порой, что видит его, только не маленького, а уже подросшего мальчугана.

Перспектива стать матерью-одиночкой, без средств с одновременной потерей любимого, пугала сильнее, чем избавление от того, чего, в сущности, ещё нет.

За несколько дней она превратилась в мрачную тень самой себя.

В назначенный женской консультацией день Милка пришла в клинику. Тошнота и слабость выворачивали тело наизнанку, чувство досады на себя, ощущение вины, угрызения совести, давили убийственными приступами. Сознание собственной порочности терзало и мучило.

В клинике мрачные женщины, нахохлившиеся, зажатые, обозлённые на весь мир и на себя, сидели, словно приговорённые к расстрелу.

Персонал обращался с теми, кого вызывали, предельно равнодушно, даже грубо, презрительно ухмыляясь. Люди в белых халатах высокомерно отказывали клиенткам в порядочности, хотя сами были соучастниками преступлений.

В кабинеты заходили и выходили молча. Туда шли с широко раскрытыми от ужаса глазами, обратно возвращались с потупленным взором, мертвенной бледностью и гримасой невыносимой боли.

Впереди Милки было семь или восемь абортниц, а она уже стучала зубами и задыхалась. Девочка всегда была чересчур впечатлительной.

Очередную клинентку вывезли из операционной на каталке. Причина её беспамятства была не важна, решающим оказался сам факт.

– Что я делаю. что делаю, что, – закричала она и сорвалась с места.

Милка до самого вечера бесцельно бродила по маленьким улочкам, не разбирая дороги. Думать ни о чём не хотелось. В голове стоял белый шум, заглушающий как мысли, так и желания.

Выхода девочка не видела, обратного пути тоже. Теперь только рожать.

Будь, что будет.

В квартиру, которую они с Вадькой снимали на двоих, идти всё же пришлось.

Парень, услышав скрежет ключа в замке, прибежал навстречу. Обнял, расцеловал.

Милка ничего не понимала, не слышала, не чувствовала. Ей казалось, что смерть уже забрала её грешную душу.

Она даже не попыталась встретиться с любимым взглядом.

Обеденный стол был накрыт блюдами из ресторана, словно на праздник.

Вадька зажег свечи, откупорил бутылку вина.

– За нас, родная, я же говорил – всё будет хорошо. Поживем как люди годика два-три, накопим деньжат, продвинемся в карьере. Я тебя так люблю – не представляешь!

Юноша радостно поднял бокал. Ответа не последовало.

Милка прошла в спальню, легла в одежде под одеяло, и отвернулась.

– Ну, чего ты в самом деле, подумаешь, беда! Перемелется, мука будет. Я тебе за храбрость кольцо золотое куплю, и цепочку. Выпей – полегчает. Впредь осторожнее будем.

– Не будем, Вадька. Даже очень осторожно уже не будем, – еле слышным, потерянным голосом прошептала Милка, – я, конечно, ужасная трусиха, но храбрости не стать убийцей собственного ребёнка у меня всё же хватило.

– Ты всерьез… ну и дура!

– В этом я с тобой соглашусь. Конечно, дура. Никого ты, Вадька, не любишь, кроме себя. Извини, устала, посплю немного и уйду, только не трогай меня. Чужие мы с тобой, совсем чужие.

– Тоже мне. Напугала ежа голой жопой. Я и сам здесь не останусь. Меня Ирка к себе жить звала. Она не такая идиотка, как ты.

– Не такая. Но это ненадолго. Пока не забеременеет. Оставь меня, пожалуйста. Мне плохо.

Как вырваться из замкнутого круга

Мы обнаружим не роман, не повесть,

А лишь сюжет для крошечной новеллы,

Когда на койку, чистую, как совесть,

Меня уложишь ложью неумелой. 

Мы обнаружим не ума палату

И даже не палату психбольницы,

Когда проснёмся утром поздновато,

Чтобы на яркость солнца разозлиться.

Рита Бальмина

Мама девочки доила коров на колхозной ферме, папа возил на тягаче-лесовозе по временным лежнёвкам древесину из тайги. Многодетная семья жила зажиточно с точки зрения размера хозяйства и в то же время скромно, поскольку все ресурсы уходили на пропитание.

Чем руководствовались родители, не знал никто, но последыша, младшенькую дочку, назвали Сильвия. Была она в семье всеобщей любимицей, по причине чего баловали её чрезмерно.

Девочке было дозволено многое, чего были лишены старшие братья и сёстры: её одаривали любовью, вниманием, нежностью и довольно скудными ресурсами, старались не утруждать тяжёлым крестьянским трудом. Каждый хотел, чтобы младшенькая девочка воплотила в судьбе все их заветные мечты.

Сильвия не была капризной, просто возможность лишний час понежиться в постели, читать, сколько влезет и мечтать, непомерно развили её чувственность.

Красивой назвать девочку было сложно, но что-то интересное присутствовало, поскольку Сильвией увлекались едва ли не поголовно все мальчишки в деревне.

Возможность выбирать, излишняя осторожность или иные личные качества сыграли с ней дурную шутку: ни один из бурных романов не закончился серьёзными отношениями, хотя много раз интимные истории доходили почти до кульминации.

После школы девочку отправили в районный центр учиться на технолога пищевой промышленности в попытке вырвать из беспросветной деревенской обыденности.

Немаловажную роль в таком решении сыграл факт наличия в посёлке множества образованных принцев.

Время летело со скоростью курьерского поезда, движение по карьерной лестнице и рост благосостояния ускорялись, предложения руки и сердца множились, но Сильвия оставалась одинокой.

Была ли тому виной чрезмерная занятость на производстве, излишняя настороженность, неуверенность в себе или ожидание чего-то неординарного – неизвестно, однако пожар любви не загорался, точнее, гас прежде, чем следовали предложения создать семейное гнёздышко.

Подруги и сёстры одна за другой выскакивали замуж, рожали детишек, разводились, страдали от неразделённой любви, ревновали, сходили с ума от избытка или недостатка чувств, создавали новые семьи, а Сильвия никак не могла определиться.

Девчонки подзуживали её психануть, попробовать нырнуть с головой в омут чувственных наслаждений, в мир семейного счастья, в радость материнства, пусть временно, чтобы понять, что главное в жизни, что второстепенное.

Сильвия была не прочь скинуть с себя груз невинности, но…

В самый неподходящий момент: когда от нахлынувших эмоций кружилась голова, когда самый-самый важный мужчина начинал шептать интимные нежности, когда губы неодолимо тянулись к губам, когда отчаянно сплетались языки, вкушая нектар греховной страсти, побуждающий повиноваться желаниям, его и своим, Сильвию сотрясали мощные волны страха.

Продолжение интимных отношений становилось попросту невозможным.

На тридцатилетие она пригласила подруг на девичник. Вероника, замужняя мать двух девочек, зачем-то привела дружка, с которого ни на секунду не сводила взгляда, полного обожания и похоти.

В разгар веселья, когда Леонид раза по два покружил в танце каждую гостью, причём слишком чувственно прижимал именинницу, Вероника начала нервничать.

Любовники удалились во вторую комнату, что-то вспыльчиво там выясняли, после чего подруга красная как рак высочила, враждебно посмотрела на Сильвию и убежала не попрощавшись.

Леонид, нисколько не смутившись, вернулся к праздничному столу, сел рядом с хозяйкой торжества и у всех на виду взял её за руки.

Сильвии было неудобно перед подругами, она застенчиво раскраснелась, но не воспротивилась. Более того, спустя пару минут именинница танцевала с гостем.

Вечеринка моментально утратила потенциал. Девчонки засобирались, а Лёня остался. Сел напротив, нежно держа её руки, ласково заглядывал в раскрытую душу и говорил, говорил…

О том, как служил на пограничной заставе в холодной красноярской Дудинке, как две зимы мёрз на метеорологической станции в Арктике, как мыл золото на плато Путорана, про геологическую экспедицию в Пермском крае и много другое, в том числе о неудавшемся браке, разводе и малютке дочери, которую безумно любит.

Леонид рассказывал увлечённо, интересно, с иронией и романтическим подтекстом.

Сильвия таяла, чувствуя, что не в силах сопротивляться вероломно захватившему всё её трепетное существо желанию прислониться к этому мужчине, вдохнуть запах героической цельности его характера, окунуться вместе с ним в мистический океан приключений и рискнуть самой.

Описывая захватывающие дух фантастически прекрасные элементы пейзажей, Леонид запросто вплетал в ткань повествования стихи: трогательные, пронзительно лиричные, музыкальные, несмотря на то, что их темой были суровые испытания.

Где бы он ни был, чем бы ни занимался (Сильвия инстинктивно верила ему как себе), Лёня представлял её воображаемый образ.

– Боже, – медленно возвращаясь из путешествия в увлекательный мир чувственной романтики, прозревала именинница, – он же признаётся мне в любви.

Когда собеседник заговорил про янтарные глаза, про вьющиеся каскады пшеничных волос, про соблазнительно стройный стан и прочие сентиментальные мелочи, которые не имели значения, но подразумевали любовь, Сильвия расслабилась, позволила целовать себя, мять чувствительную грудь.

– Я сразу тебя узнал, душа моя, – прерывисто дыша, шептал он, расстёгивая ворот блузки, – мечтал о тебе, молил провидения о встрече… и вот мы вместе. Я сказочно счастлив, а ты?

Прикосновения его рук дарили несказанное блаженство, возбуждали, настаивали на продолжении, манили сказочными приключениями, но внутренний цензор был начеку. От подружек и из книг Сильвия знала как легко стать жертвой любовной интрижки.

– Почему именно он, – сопротивляясь страсти, размышляла урывками женщина, – зачем я всё это слушаю, почему верю каждому слову, ведь я его совсем не знаю? С ним так волнительно, так легко… хочется отдаться блаженному наслаждению и плыть. Плыть по течению не размышляя, просто плыть и нежиться…

– Расслабься, королева, доверься мне. Я думал ты взрослая женщина, а ты совсем девчонка. Почему дрожишь, словно я первый, кто поцеловал эту нежную грудь? Неужели не любила, не влюблялась, – ласково шептал Леонид, вдыхая аромат её возбуждённого тела.

Дальше случился провал в памяти длинной в вечность.

Очнулась Сильвия лишь к полудню, когда мужчина ласково прочертил пальцем линию от ямочки на шее к расщелине между ног.

Месяц или около того влюблённые не могли надышаться друг с другом, наговориться. Постель была насквозь пропитана запахом страсти и соком экстаза. Любовь обмотала Сильвию коконом, внутри которого она была непомерно, ликующе  счастлива.

Женщина считала себя избранницей благосклонной судьбы. Она испытывала настолько сильные эмоции, что доверилась Леониду целиком и полностью. На такое счастье, такую всеобъемлющую страсть она не могла даже рассчитывать.

Романтические мечты Сильвии простирались от текущей секунды до последнего вздоха, даже дальше, но случилось непредвиденное обстоятельство: милый пропал, исчез без следа, растворился. Видно опять поманили его неисследованные просторы вселенной.

А любовь, точнее её благодатное семя, проросла неожиданной беременностью.

Увы, Леонид так и не объявился, так и не узнал, что стал счастливым отцом.

Несколько лет, пока маленькая Ася росла, Сильвия могла уверенно и стойко противостоять одиночеству, хотя неугомонная природа требовала и требовала любви. Ведь она помнила, помнила каждое мгновенье медового месяца.

Ненасытная память вновь и вновь, едва ли не каждую ночь пробуждала безудержную страсть, наполняя сны и мысли желанием, держать которое в себе не было сил.

Чувственность то и дело взрывалась приступами порочных видений, пьянящих пронзительными, осязаемыми воспоминаниями, но рядом никого, совсем никого кроме крошечной доченьки не было.

При взгляде на приглянувшихся мужчин Сильвию накрывало с головой желанием. Она грезила наяву, представляя, как называют её девочкой, как решительно расстёгивают ворот блузки, как дотрагиваются до возбуждённой груди…

Навязчивые видения случались всё чаще, подчиняли мысли, насиловали физиологию и психику. Иногда Сильвии казалось, что  она готова отдаться первому встречному, лишь бы поманил, лишь бы был нежен и ласков, а там – будь, что будет.

Одиночество. Странное, знаете ли, состояние, когда рядом дочь, подруги, увлекательная  работа, а ты психуешь, срывая злость на микроволновке, которая подаёт сигнал готовности, потому что хочешь слышать живой голос того, кому можно открыться, отдаться без остатка, кто понимает без слов.

В тот день Сильвия чувствовала себя особенно разбитой, потому, что ночью приснилось, что вернулся Леонид, что она его простила. События развивались спонтанно,  стремительно.

Примирение было божественно сладким, настолько энергичным и чувственным, что волны наслаждения накрывали её до того момента как она почувствовала, что конвульсии и эйфория  в настоящую минуту – реальность, всё остальное – мираж.

Разочарование болезненно ранило, рвало нежные струны исстрадавшейся души. Если бы не дочка, Сильвия вполне могла совершить над собой насилие. Спасибо крошечному человечку, что не дал случиться истерике.

С Асей на руках она торопливо перебегала дорогу, поскольку на пешеходном переходе светофор был очень длинным, а сил ждать не было.

Как назло в самое неподходящее время подломился каблук.

Реакция мужчины шедшего рядом была мгновенной. Он оказался настолько силён и быстр, что подхватил на руки маму с дочкой и опустил лишь в безопасной зоне.

– Сорри, – улыбаясь, произнёс он, – я вас не ушиб? У меня такое чувство, что мы знакомы, причём давно. Вам так не кажется? Впрочем, о чём это я… разве до того вам… да, искалеченный каблук – это серьёзно. Где, простите за дерзость, вы обитаете… если не секрет?

– Почти рядом.

– В таком случае… позвольте вашу ножку. Нет, не ту, левую. Меня зовут Леонид. Леонид Прокопьевич.

Мужчина опустился на колено, снял уцелевшую туфельку и решительно отломил каблук.

– Не расстраивайтесь. Дело житейское. Беру на себя ответственность за аварийную ситуацию. Новые туфельки с меня.

Сильвия смотрела на него, как кролик на удава, впав в ступор. Леонид подхватил на руки Асю, взял её под руку и заставил идти. Нет, он не применял насилия, приказы приходили непосредственно в мозг и немедленно исполнялись без единого слова.

Мужчина, молча, довёл спутниц до дома, взял у растерянной, загипнотизированной Сильвии сумочку, отыскал в ней ключи, открыл дверь подъезда, завёл в лифт, глазами спросил этаж, нажал нужную кнопку.

Происходило всё как-то странно, в замедленном темпе.

Сильвия не могла думать, соображать. Что-то шло не по правилам, не так. Мистика какая-то, не иначе. Мужчина как две капли воды был похож на того Леонида, отца Аси.

Леонид открыл входную дверь, усадил Сильвию на банкетку, раздел девочку, снял искалеченные туфельки с хозяйки, не отрывая взгляд от её ошалевшего взгляда, расстегнул пальто, аккуратно повесил его на плечики, под ручку довёл до кресла…

Состояние транса продолжалось до тех пор, пока Леонид не подвинул журнальный столик, на который поставил поднос с бутербродами, дымящимся чайником, чашками и сахарницей.

– Отомрите, фея. Нам пора познакомиться. Меня, как я уже сообщал, зовут Леонид, а вас?

– Си, – пропищала еле слышно она, – львия. Сильвия Степановна Ступина.

Леонид легко ориентировался в пространстве квартиры, запросто находил нужные в данный момент времени предметы, хозяйничал как у себя дома, успевая рассказывать о приключениях и злоключениях, число которых было неисчислимо.

Сильвия погрузилась в его повествование, чувствуя дежавю. Она почти не слушала, знала, что мужчина расскажет дальше, что и как сделает через минуту.

– Сейчас Лёня уложит спать Асю, – странно смущаясь, подумала она, сядет рядом, возьмёт  за руки, заглянет в глаза. Что со мной происходит, что? Всё это уже было.

Сильвия что-то вспомнила, вздрогнула, посмотрела на блузку, очень похожую на ту, залилась краской, чувствуя, как кровь приливает к груди. Она физически ощущала прикосновение Леонида, только запуталась, которого из них.

Дальнейшие события показались сказкой. Всё происходило совсем не так как тогда, гораздо сладостнее и желаннее.

Сильвия не была религиозна, но молилась, боясь обнаружить, что это всего лишь сон.

Голова кружилась от незнакомых, оттого ещё более сладостных эмоций в состоянии мистического транса.

Леонид посмотрел в её влажные глаза и всё понял. Возможно, он знал изначально, ещё тогда, когда совершил спасительный прыжок на пешеходном перекрёстке, что это его судьба.

Мужчина не стал терять времени на прелюдию, на завоевание доверия, признание в любви, просто отнёс на расстеленную заранее постель и взял. Но как!

Оказалось, что живут они по соседству, что Леонид разведён, что инициатором банкротства семейного счастья была супруга, не пожелавшая в одну из длительных плаваний дожидаться его возвращения, что у него тоже есть дочь, которой одиннадцать лет.

Он не сказал про жену ни одного нелестного слова, – за что мне её осуждать, меня не было дома по году и больше. Наверно жена права – так жить нельзя. Теперь я свободен, от командировок тоже.

Время летело, отношения набирали обороты: интересные беседы без конца и края, бешеный, гипнотизирующий фантазиями и экстремальностью секс, поездки в немыслимых направлениях без цели и плана, ночёвки у костра, прогулки при Луне, весёлые вечеринки с друзьями, опять секс.

С Леонидом было бесконечно интересно, рядом с ним не существовало запретов и угроз. Он был в доску свой: родной и близкий. Однако с самого начала они решили предохраняться. Почему – не имело значения. Так, значит так.

Несмотря на современную контрацепцию в системе сдержек произошёл технический сбой: средства защиты подвели.

Сильвию это нисколько не смутило. Дитя любви – важная составляющая всеобъемлющего счастья, о чём она с радостью сообщила любимому. Он сильный, уверенный, мудрый. Он знает, как поступить.

Удивительно, но Леонид нахмурился, изменился в лице.

– Это ошибка. Ребёнок не от меня.

– Что ты такое говоришь! Ты единственный, кому я доверилась. Почему же не веришь мне!

– Верю… верю… но это не важно. Мне предложили вернуться на флот. Зачем мне ребёнок!

Леонид раскрыл бумажник, достал несколько крупных купюр, – этого должно хватить.

Избавься как можно скорее. И да… думаю нам нужно расстаться… хотя бы на время. Я должен обдумать, как жить дальше.

Операция была болезненной. Случился сепсис, потребовалась повторная чистка, лечение антибиотиками.

Леонид позвонил спустя месяц, когда Сильвия почти восстановилась.

– Как ты, – жизнерадостно спросил он, – всё в порядке? Вечером зайду?

Сильвия думала, что никогда больше не захочет его видеть, но услышала голос и поплыла.

– Всё в порядке… любимый. Приходи, буду ждать.

Она любила Леонида и ненавидела, изгоняла из сердца и снова ждала, ругалась и мирилась бесконечно долго – два долгих года с перерывами, когда он уходил в плаванье.

Однажды любимый пришёл и обыденным голосом сказал, – прикидываешь, Си, я влюбился, я так счастлив!

Влюбился. Любимый. Не в неё, в другую женщину…

Самое ужасное, что он приходил в гости два-три раза в неделю, без смущения смотрел ей в глаза и с придыханием рассказывал о новой пассии, откровенно смакуя интимные моменты встреч, потом брал на руки, нёс в постель и шептал на ушко слова любви.

Сильвия по-прежнему не могла ответить Леониду отказом.

Иногда ей было приятно, но никогда больше не наступала кульминация, когда душа и тело сливались в сладком экстазе, потому, что в самый неподходящий момент Сильвия представляла его и её сумасшедший секс.

Он всё ещё был самоуверенным и сильным, словоохотливым, доброжелательным, в меру щедрым, но совсем чужим.

Сильвия стала для Леонида прошлым.

Впрочем, он для неё тоже, хотя надежда на счастливое будущее ещё теплилась. Иногда.

Сегодня у неё опять были именины. Должны прийти подруги, возможно и Леонид заскочит поздно ночью, когда разойдутся гости. Так уже случалось.

Радости от его визита немного, но жизнь продолжается. Лучше позволить случаться сексу с мужчиной, который безразличен, чем сходить с ума от неудовлетворённости.

С этими мыслями и с сумками, полными праздничной снеди, Сильвия спешила домой: нужно было успеть приготовить ужин, встретить из школы Асю, привести квартиру и себя в порядок.

Эмоциональное состояние и мелькнувшие воспоминания выкатили слезу.

Женщина поставила пакеты с продуктами на скамейку, открыла сумочку, достала платок.

– Вы уронили вот это, – произнёс улыбчивый галантный мужчина в новом с иголочки костюме и фетровой шляпе, протягивая ключи от квартиры, – что с вами, милая леди, могу ли вам чем-то помочь? Позвольте, я донесу ваши сумки. Куда прикажете, хоть на край света.

Его речь, этот завораживающий взгляд, манеры и жесты имели странный гипнотический эффект: Сильвию буквально парализовало. Магия его поведения: доброжелательность, дружелюбие, готовность услужить, удивительное обаяние и оптимизм вызывали безотчётную симпатию, а вместе с ней страх.

Женщина внимательно всмотрелась в его лицо, нашла знакомые чёрточки.

– Сейчас упаду в обморок, если скажете, что вас зовут Леонид, что вы путешественник или капитан дальнего плавания, что исколесили вдоль и поперёк Планету Земля, что недавно развелись по инициативе жены, что у вас есть дочь.

– Вы ясновидящая, леди? Я действительно Леонид, реально облетел вокруг Земного шара и не однажды. Про жену, развод и дочь тоже угадали. В чём дело, у меня на лбу всё это написано?

– У вас нет, скорее у меня. Не хотелось бы вас огорчать, но я знаю, что будет дальше, точнее, что могло быть, если бы я ничего о вас не знала. Извините, мне не нужна помощь.

– Чем я вас напугал? А давайте сходим на спектакль в Дом офицеров. У меня сегодня День рождения и приглашение на две персоны. Соглашайтесь.