Читать книгу: «Германия: философия XIX – начала XX вв. Том 6. Иррациональность. Часть 1», страница 4

Нет необходимости особо подчеркивать, что духовные достижения, как и творческое и любое другое мышление, по сути, основаны на сотрудничестве личного и общественного сознания. Личное сознание в этих случаях является лишь руководящим началом, следящим за общим ходом мыслительного процесса и внимательно наблюдающим за его конечными результатами, в то время как вся совокупная подготовительная работа, дающая материал для творческих достижений и производства мысли, имеет свои корни в основном в общем сознании. В творческой деятельности личное сознание часто намечает лишь основные моменты, составляющие задачу; выполнение целого протекает большей частью независимо от внимания, постепенно возникая из глубин общего сознания.

Как в органическом мире повсюду преобладают колебания в смысле покоя и деятельности, так и в области личного сознания наблюдается чередование деятельности и покоя, что объясняет бодрствование и сон. В бодрствовании мы имеем состояние постоянной активности личного сознания; обыденное сознание выступает здесь лишь как своего рода вспомогательное средство, не вмешивающееся активно в круг психической деятельности. Во втором случае личное сознание отступает и более или менее полно подавляется, а на первый план выступают психические процессы, имеющие свое место в сфере общего сознания.

Самостоятельные возбуждения в общем сознании дают ткань для тех странных явлений, которые мы называем сновидениями и которые, продолжаясь до начала пробуждения эго, воспринимаются последним и таким образом входят в область личного сознания как образы памяти о бывших сновидениях, лишь самая незначительная часть которых, во всяком случае, связана с личным сознанием во время его пробуждения.

Гипноз – это не что иное, как модифицированный сон, схожий в своих глубоких стадиях с естественным сомнамбулизмом. Как и в последнем, так и в гипнозе личное сознание полностью или частично исчезает; на его месте остается только безличное общее сознание. Поскольку контроль и критика эго отсутствуют, ясно, что гипноз должен создавать благоприятную почву для всех внушений, которые достигают безличного общего сознания без дальнейшего контроля и закрепляются в нем, но со временем, после пробуждения от гипноза, при определенных условиях, определяемых внушением, входят и в личное сознание как законченные продукты деятельности души, необъяснимые с точки зрения личного сознания, которые нередко полностью подчиняют себе наше эго.

Тем не менее, в гипнозе нет второго «я», а есть лишь уменьшение или, возможно, временное полное подавление «я» субъекта, в результате чего на первый план выходит общее сознание, которое, из-за отсутствия направляющего принципа, свойственного личному сознанию, в целом благоприятно для внедрения и навязывания или имплантации любого количества зачастую совершенно бессвязных ощущений и идей. То же самое происходит с идеей трансформации личности, с появлением иллюзорного человека рядом с реальным, как это было в наблюдениях Жанэ, упомянутых выше.

То, что гипноз проявляется в подавлении или угасании сознания личности, подтверждается и тем, как обычно вызывают гипноз.

Для этого мы концентрируем внимание – главный инструмент личного сознания – на определенной точке, например, на мысли о сне в случае словесного внушения, на каком-либо объекте в случае гипнотизирования фиксацией, на определенной части тела в случае гипнотизирования пассами [ударами – wp], на едином тоне и т. д. Этого достаточно, чтобы вызвать поле гипноза. Этого достаточно, чтобы сузить поле личного сознания и освободить больше места для общего сознания. Чтобы полностью устранить активное внимание, мы подавляем его либо утомлением через длительную фиксацию, либо внушением сна, который уже при нормальных условиях связан с исчезновением активного внимания; в случае внушения сна, как и во многих других случаях, активное внимание устраняется по ассоциации с развитием гипноза.

Гипноз в этом отношении является благоприятной почвой для всех видов внушений, так как каждое внушение основано на прямом проникновении чувств, эмоций или идей в общее сознание без какого-либо сотрудничества со стороны личного сознания.

Уже в своем исследовании «Значение внушения в социальной жизни»¹⁴ я определял внушение как такое воздействие одного человека на другого, которое проникает в психику не путем логического убеждения, а в обход личного сознания и воли, что может быть достигнуто и в состоянии бодрствования; в гипнозе, где личное сознание все равно уже подавлено, внушение входит в обыденное сознание почти без сопротивления, даже в том случае, когда абсурдность внушения более чем очевидна для бодрствующего сознания. Но из этого не следует, что обыденное сознание вообще не считается с законами здравого смысла, нравственного чувства и т. д. Так как обыденное сознание не есть изолированная, совершенно отдельная от эго субъекта область сознания, а везде находится в самом тесном общении с ним как основа деятельности нашей души, то к обыденному сознанию, очевидно, должны быть применимы те же законы логики и те же нравственные принципы, что и к бодрствующему сознанию. Хотя, следовательно, полное выражение этих законов и принципов затруднено в гипнозе устранением контролирующего эго и активного внимания, загипнотизированный человек, в конце концов, не свободен ни от логики, ни от моральных понятий. По крайней мере, в случае сложных психических процессов определенность мышления у загипнотизированного человека не кажется существенно измененной. С другой стороны, хорошо известно, что люди неодинакового морального уровня по-разному относятся к внушениям, затрагивающим их честь, их моральные и религиозные представления. Из сказанного следует, что в области общего сознания происходят многообразные психические процессы, которые по своей сложности не отличаются от процессов личного сознания, но характеризуются, во-первых, тем, что в них отсутствует направляющий принцип, укорененный в личном сознании эго субъекта, и, во-вторых, тем, что они сами по себе не могут быть произвольно перенесены в личное сознание.

Это позволяет легко объяснить те своеобразные процессы, которые до сих пор интерпретировались авторами в терминах существующего в нас второго «Я».

В качестве доказательства существования в нас второго «я» приводится, в частности, тот факт, что под гипнозом человек якобы способен принять другую личность, с другим именем, другим характером и даже с большими знаниями, чем обычный человек, причем впоследствии не остается даже воспоминаний об этой личности, в то время как она способна выражать себя через определенные действия в ответ на внушение, даже в состоянии бодрствования. Однако в действительности новая личность – не что иное, как продукт внушения. В гипнозе, как всем известно, можно внушить все, что только можно себе представить, включая новую индивидуальность с новым именем; иногда достаточно изменить имя, как это сделал Джанет, дав Луизе имя Бланш или Адриенна, чтобы с этим новым именем сразу же ассоциировался другой характер, другие манеры, другие поступки и даже враждебное поведение по отношению к собственной персоне. Как мы уже видели, любое существующее новое знание на самом деле связано с периодами истерического сомнамбулизма, из которого, как я обнаружил, воспоминания также легко стимулируются в состоянии гипноза. Луиза, например, во время своих приступов издавала дикий крик при воспоминании о некоторых людях, и после приступа она ничего о них не знала, но в гипнозе она связывала с именем Адриенны, которое на самом деле было совершенно лишним, прекрасное воспоминание о самих событиях и о воспоминаниях, которые ее беспокоили. Разумеется, гипнотика легко заставить вспомнить новую личность, используемую в гипнозе, путем внушения, даже в бодрствующем состоянии, что я неоднократно наблюдал на своих гипнотических сеансах. Короче говоря, то, что авторы называют второй личностью, вторым «я», имеет, на мой взгляд, простое объяснение с точки зрения внушения в гипнозе. Нет никаких оснований предполагать наличие в нас гипнотического второго «Я». Те патологические состояния с периодической сменой лиц у истериков (Mekschitsch, Azam, O. M. и др.), которые также якобы доказывают существование второго «я», представляют собой не что иное, как состояния истерической перевернутости лиц, близкие к истерическому сомнамбулизму; они, естественно, доказывают существование второго «я» так же мало, как эпилептические припадки с помутнением сознания, так называемые эпилептические состояния отсутствия или алкогольного транса и т. д. То, что мы имеем здесь дело не со вторым «Я», а с системой истерического сомнамбулизма, в которой возникает поведение, свойственное нормальному Я, видно из того, что в таких случаях может появиться не только второе, но, как мы видели, и третье лицо, как, например, в случае О. М.; иногда даже несколько лиц, как в наблюдениях Борру и Бохута. С точки зрения теории двух «я» логично было бы предположить существование третьего, четвертого, множественного «я». В действительности, однако, речь идет о патологическом состоянии, подобном сомнамбулизму, к которому, подобно аутосуггестии, присоединяется новая личность, иногда с новым именем и в любом случае с другими чертами характера, другими ощущениями, странным поведением и т. д., причем, как и следовало ожидать, после прекращения состояния не остается никакой памяти о новой личности, тогда как в ходе гипноза воспоминания о нормальных психических процессах полностью сохраняются. Кстати, это не всегда так, как видно, например, из наблюдений Ходисона. Многие люди находят особое доказательство существования второго «я» в феномене так называемого автоматического письма. Здесь действительно имеет место разделение сознания на личное сознание, которое также обладает самосознанием, и безличное или общее сознание. В данном случае последнее руководит автоматическим письмом. Случаи, когда письмо осуществляется без участия воли, простым сосредоточением внимания, объясняются непроизвольными импульсами и представляются как особая стадия этих непроизвольных движений. Последние, несомненно, относятся к области обычного сознания, так как происходят совершенно независимо от эго и остаются в стороне от личного сознания до тех пор, пока не становятся объектом внимания. Более яркие случаи автоматического письма, такие как у Сиднея Дина, описанные Джемсом, естественно, уже представляют собой ненормальную, чрезвычайно высокую степень и постоянное отделение личного сознания от общего, при котором последнее в определенной степени активно независимо от первого, а личное сознание выступает лишь в роли пассивного наблюдателя. Подобные состояния, как известно, существуют и во сне. Общее чувство имеет ощущение сновидения, но личное сознание еще не полностью погашено, человек знает, что он спит, он наблюдает фигуры сновидения. Такие явления наблюдаются в патологических случаях и называются психомоторными галлюцинациями. Сеглас¹⁵ впервые выделил в 1888 году из группы так называемых психических галлюцинаций Байлларжера в качестве «психомоторных словесных галлюцинаций» особые состояния, являющиеся объективизацией образов, которые, согласно их локализации и природе, представляют собой двигательные образы. В этом случае пациенты говорят сами с собой, шевелят языком и губами, но не добровольно, а так, как будто кто-то другой шевелит их губами. Аналогичные наблюдения были сделаны Балетом ¹⁶и Рубиновичем.¹⁷ Я сам также наблюдал множество подобных случаев. Среди прочего, мне попадались случаи, когда совершенно аналогичные явления наблюдались не только в речи, но и в движениях конечностей¹⁸. Одна пациентка рассказала, что получала ответы на вопросы, которые приходили ей в голову, двигая пальцами. Некоторые пальцы левой руки были связаны в ее воображении с определенными людьми в том смысле, что эти люди могли разговаривать с ней, используя палец, протянутый пациенткой в качестве инструмента. Пациентка мысленно или вслух задавала вопрос и ждала, что произойдет с ее пальцами, и если один из пальцев двигался без ее воли, она воспринимала это движение как подтверждение ее вопроса со стороны собеседника. В настоящее время у нас под наблюдением находится пациентка, у которой наблюдались не только психомоторные словесные галлюцинации в указанном выше смысле, но и автоматизм письма, в котором эго пациентки не участвует, но ее рука пишет определенные слова, руководствуясь как бы посторонней волей и не имея возможности заранее сказать, что она напишет. Пациентка может воспроизводить свое автоматическое письмо по своему желанию. Для этого, объясняет пациентка, ей нужно свободно положить правую руку на стол, как для обычного письма, а затем предоставить руку самой себе, чтобы началось автоматическое письмо, в котором она сама, то есть ее эго, не участвует, но которое она сама может наблюдать как третье лицо, не зная заранее, что появится на бумаге. Пациентка объясняет это автоматическое письмо, как и свои психометрические словесные галлюцинации, влиянием на ее личность чужой внушающей воли.

Упомянутые случаи, несомненно, являются особыми патологическими состояниями или психическими изменениями. Случай с Сиднеем Дином, упомянутый ранее Джеймсом, несомненно, относится к тому же порядку патологических явлений.  «Письмо, – говорит Сидней Дин, – делается моей собственной рукой, но оно диктуется не моим разумом и волей, а кем-то другим, и действительно диктуются вещи, о которых я ничего не знаю; пока моя рука пишет, я сознательно оцениваю мысли, факты, фразы, слова, которые должны быть записаны; когда начинается предложение, я не знаю, о чем оно будет и чем закончится.»

«Я ничего не знаю об авторе любого отрывка, пока он не будет закончен и подписан. Меня интересуют не только известные авторы, но и философия, мысли, которые я не знал до появления этих глав». Это пишет интеллектуальное эго или интуиция обретает индивидуальность, что практически делает интуицию индивидуальностью. Но на каждом этапе этого процесса я знаю, что это «не-Я».¹⁹ Ясно, что мы имеем дело с состоянием, когда человек пишет, не зная, что он пишет, и что он сам полностью осознает, что в этом случае – вдохновение (которое, как всегда, черпает свой материал из общего сознания) принимает индивидуальность.

Галлюцинации и сновидения – это тоже продукты общего сознания, которые проникают в личное сознание, когда оно находится в более или менее выраженной депрессии. Этим, на мой взгляд, неформально объясняются и галлюцинаторные явления, испытываемые некоторыми людьми при рассматривании кристалла и прослушивании раковины. Если внимательнее присмотреться к тому, что видишь через кристалл, то становится ясно, что эти образы в сущности не что иное, как олицетворение продуктов так называемой бессознательной памяти, т. е. тех образов памяти, которые воспринимаются пассивно, без участия активного внимания, откладываются в обыденном сознании с самого начала и остаются, так сказать, в виде незамеченных впечатлений. При рассматривании кристалла, в результате связанного с этим утомления внимания и подавления личного сознания, в момент, когда общее сознание готовится оказать большее влияние на личное сознание, эти образы памяти возникают с особой яркостью и таким образом входят в сферу общего сознания. Наблюдатель, который также способен к автоматическому письму, описывает образы, которые он видит в кристалле, следующим образом:

«Я вижу в кристалле кусок темной стены, заросшей жасмином, и спрашиваю себя: где я сегодня гулял? Я не помню такого образа; на улицах Лондона такое случается нечасто; но на следующий день я повторяю прогулку, которую совершил сегодня утром, внимательно рассматривая каждую стену, покрытую ползучими растениями. Загадка разгадана. Я нахожу это место, помня, что, когда я проходил здесь со своим спутником, я был полностью поглощен разговором и что мое случайное внимание было таким образом занято.

«9 марта я увидел в кристалле скалистый берег, катящееся море, а перед ним – песчаный простор. Когда я наблюдал за этим, изображение казалось почти полностью заслоненным появлением мыши. Два дня спустя я листал томик поэзии и теперь вспомнил, что открыл его в разговоре, читая, разумеется, бессознательно. Листая его, я обратил внимание на такие стихи:

«Просто бушующее море,

За фоном – маленькая мышь».

В другом случае тот же наблюдатель увидел в кристалле

«объявление в газете о смерти дамы, которая часто посещала наш круг и была очень близка со многими моими лучшими друзьями; если бы я видел это объявление осознанно, оно бы меня очень заинтересовало. За завтраком я рассказал о своем видении, назвав имя, время, место, упомянув о долгих страданиях покойной и заверив себя, что ничего не знал о ее болезни и даже не слышал упоминания этой дамы по имени в течение нескольких месяцев; ничто не могло натолкнуть меня на такое предположение. Но я знал, что накануне читал первую страницу «Таймс» и что меня прервали на чтении какого-то некролога. Миссис Х. Сиджвик немедленно отправилась в газету, и мы нашли объявление почти такого же содержания, как и то, что я видел».

В «Трудах Общества психических исследований 1889 года», том VIII, профессор Джемс приводит множество интересных примеров видений через кристалл; но все эти видения имеют совершенно одинаковую природу. Например, кто-то увидел в кристалле образ, который, как выяснилось позже, относился к событиям ее раннего детства, не оставившим следа в ее личном сознании. В другом случае одна дама долго не могла найти потерянный ценный серебряный сервиз, но, взглянув на кристалл, увидела изображение коробки с лежащими в ней по диагонали предметами; она тут же взяла стул, опустилась на него, протянула руку к шкафу и нашла коробку с лежащими в ней по диагонали предметами. И так далее.

Все эти примеры показывают, что кристалл – это воспроизведение впечатлений, которые были восприняты в рассеянности, без участия личного сознания, и таким образом остались в общем сознании. Таким образом, эти кристаллические видения являются порождением определенной активности общего сознания при определенном подавлении личного сознания.

Совершенно аналогичные явления можно наблюдать и при прослушивании раковины. Здесь также слышны обычные разговоры, которые были услышаны без участия внимания и вошли в общее сознание собеседника.

Когда образы, скрытые в обыденном сознании, в результате подавления личного сознания приобретают необычайную четкость, они проникают в сознание спонтанно, как бы насильственно, то есть не ассоциативно, и становятся теми патологическими состояниями, которые называются галлюцинациями.

Таким образом, галлюцинации – это не что иное, как продукты безличного общего сознания, которые спонтанно проникают в личное сознание и постепенно подчиняют его себе.

Из области галлюцинаций, которые иногда своим содержанием нарушают личное сознание, можно привести множество поучительных примеров, которые говорят в пользу вышеприведенного объяснения. Чтобы не искать долго примеров, я упомяну о тех галлюцинациях, при которых больные утверждают, что кто-то заранее сообщает им их мысли. Если больной хочет читать, то голос, который он слышит, читает ему из книги, которую он держит в руке».²⁰

Это опережение галлюцинаторного восприятия перед нормальным активным восприятием следует понимать с точки зрения предыдущих объяснений таким образом, что активное внимание как акт воли всегда протекает медленнее, чем автоматический процесс, который мы имеем в пассивном восприятии.

Словом, все, что мы знаем о галлюцинациях, нисколько не доказывает существования в нас второго «я», а доказывает только разделение нашей душевной деятельности на личное сознание, в котором все душевные явления согласованы с нашим «я» и подчинены его воле, и на общее сознание, которое вбирает в себя и удерживает психические явления, не согласованные с нашим «я», причем только при особых обстоятельствах психические явления из общего сознания получают связь с нашим «я» и в то же время входят в наше личное сознание.

Когда психические образования переходят из общего сознания в область личного сознания обычным путем в результате какой-либо ассоциации, то мы имеем обычное оживление образов, достигших восприятия без участия нашего эго, без нашего внимания или в состоянии рассеянности. Мы наблюдаем этот случай в каждом процессе мышления, в нормальном течении наших идей, в котором участвуют мысленные образы, происходящие не только из скрытой сферы личного сознания и воспринятые обычным способом, но и из сферы общего сознания через ассоциацию с образами, находящимися в личном сознании.

Ярким примером непроизвольного воздействия обыденного сознания на личное сознание являются случаи решения задач во сне, когда решение в состоянии бодрствования казалось немыслимым. Известны примеры, когда определенная задача не находила решения в обычном состоянии, а во сне раскрывалась как по волшебству. И здесь, очевидно, речь идет о том, что деятельность общего сознания проникает в сферу личного сознания в результате тех или иных ассоциаций.

Короче говоря, наши предыдущие замечания указывают не на существование двойного «Я» в нормальной психике, а на наличие психических образов, которые тесно связаны с нашим «Я», с одной стороны, и образов, которые вкладываются в нас без всякого сотрудничества с нашим «Я», с другой. Взаимодействие между этими двумя типами образов происходит в любом мыслительном процессе, в любой деятельности души, без какого-либо изменения единства нашей личности.

LITERATUR – Wladimir von Bechterew Über persönliches und Gemeinbewußtsein, Journal für Psychologie und Neurologie, Bd. IX, Leipzig 1907.