Читать книгу: «Плоть и кровь Эймерика», страница 3

3. Человек серпа

Не в силах поверить в происходящее, Перкинс бродил по больнице Нового Орлеана, где царили шум и суета. Мест не хватало, больных укладывали прямо на голые кровати, без матрасов, усаживали вдоль стен, устраивали на скамейках и диванах – в зависимости от тяжести состояния. Весь пол был закапан кровью, а к ее резкому аромату примешивался запах спирта. Как только пациент умирал, на освободившуюся кровать тут же переносили другого.

Медсестры плакали, а некоторые готовы были впасть в истерику. Врачи с непроницаемыми лицами ходили между пациентами, делая уколы, в эффективность которых и сами не верили. Священники, солдаты Национальной гвардии, даже бойскауты то и дело приносили новых заболевших.

В этом аду Перкинса больше всего поражало, что рядом с умирающими нет родственников, которые горевали бы или поддерживали своих близких. Похоже, болезнь выкашивала целые семьи темнокожих, невзирая на возраст. Даже стонов было не слышно – просто бессвязный бред вдруг стихал и наступала тишина, прерываемая металлическим стуком больничных каталок.

– Что с ними? – спросил Перкинс у пожилого врача, утомленно прислонившегося к стене. – Чем они все больны?

Тот посмотрел на него усталыми глазами.

– Это очень редкое заболевание. Мы считали, что оно исчезло – ну, почти исчезло, – ответил доктор, немного помедлив. – Оказывается, зря, – похоже, он был рад хоть немного отвлечься от происходящего вокруг.

– Исчезло? – переспросил Перкинс.

Врач пригладил седые волосы. На лбу блестели капли пота.

– Подробностей я говорить не могу, но это заболевание хорошо известно. Просто мы были уверены, что держим все под контролем. Оно генетического происхождения. Обычно проявляется еще в детстве. Название решено не сообщать, чтобы не вызвать панику.

– Оно встречается в этом регионе?

– Оно часто встречается в Африке, а здесь – нет.

Покачав головой, врач отошел от стены и направился к кровати больного. Он уже едва стоял на ногах.

Перкинс понял, что ему больше нечего делать в этом пристанище смерти.

^–Тысяча пятьсот. Понимаешь? – Дэн Дюк в отчаянии смял лежащий перед ним листок бумаги. – Тысяча пятьсот! То есть каждый десятый негр здесь, в Луизиане! Каждый десятый негр умер от неизвестной болезни!

– Врач, – Перкинс уперся взглядом в стену, увешанную фотографиями разыскиваемых, – сказал, что болезнь очень даже известна.

– Да, мы знаем ее научное название, – проворчал Дюк. – Но в Америке она почти не встречается! И как ты объяснишь, почему от нее вдруг умерло столько народу?

– Кто-то намеренно вызвал вспышку, – хмыкнул Перкинс. И добавил: – А кто – и так понятно.

– Вот в этом-то все и дело. Болезнь не заразная. Она передается по наследству. Мораль басни такова, – выпрямился в кресле Дюк, – мы знаем, что виноват Пинкс. Но нам никогда этого не доказать, – в его голосе слышались ноты не столько гнева, сколько уныния.

Оба замолчали. Из окна в форме полумесяца было видно, как блестят раскаленные солнцем крыши Атланты. Но даже при таком ярком свете Перкинс не мог избавиться от запаха смерти, который преследовал его уже два дня. Казалось, тот присосался к коже, впился в нее, как насекомое или паразит. Сейчас Перкинс отдал бы все на свете за глоток холодного, чистого воздуха.

– По крайней мере, эпидемия закончилась, – наконец сказал он, больше для того, чтобы нарушить гнетущее молчание.

– Я же говорю, – покачал головой Дюк. – Это была не эпидемия. У определенного процента темнокожих определенный тип крови, и все они умерли в течение тридцати шести часов потому, что их вены вздулись, а потом лопнули. Хотя еще вчера никто не сомневался, что эти люди доживут до глубокой старости. Знаешь, в чем проблема?

– В чем?

– Такой же тип крови у десяти-двадцати процентов темнокожих Америки. И если это действительно сделал Пинкс…

– А это сделал Пинкс.

– Знаю, я просто так сказал, – Дюк потер глаза большим и указательным пальцами. – Если мы не остановим Пинкса, то он может сотворить такое же в другом штате. Жизни миллионов негров Америки теперь под угрозой, – он от души выругался.

– Вы объявили его в розыск? Разослали фотографии?

– Нет. Нельзя сеять панику. Гибель этих людей должна выглядеть, как несчастный случай – якобы, все дело в малярийных болотах. Иначе вспыхнут беспорядки или того хуже. Надо молчать. И искать Пинкса.

– Ладно, – Перкинс тяжело вздохнул, – значит, маскарад продолжается.

– Стет, ты поможешь нам?

– Всем, чем смогу. Но сначала местный Клан должен получить по заслугам.

– Разумеется, – Дюк безрадостно ухмыльнулся. – По сравнению с Пинксом люди Грина и Ропера просто ангелы.

Перкинс хотел что-то сказать, но передумал. Молча вышел из кабинета и зашагал по коридору, сгорбившись, будто постарел за одну ночь.

Неожиданный визит вызвал у Жака де Месниля замешательство и раздражение.

– Я занят. Хотя бы минут пятнадцать ни с кем меня не соединяй! – рявкнул он в трубку внутреннего телефона.

Сидевший за другим концом стола Ликург Пинкс раскладывал ровными рядами карандаши, кнопки и скрепки. Казалось, царивший тут беспорядок был для него просто невыносим.

Де Месниль на мгновение задумался, посмотрел на собеседника, вздохнул и начал.

– Ну, слушаю вас. Почему «Шлюмберже» должны вам помочь?

– Не «Шлюмберже», – сказал Пинкс низким хриплым голосом. – А ЦРУ…

– Не имеет значения, – нетерпеливо прервал его де Месниль. – Говорите.

– Потому что вы мне уже помогали, – Пинкс уставился своими неестественно голубыми глазами в черные радужки сидевшего напротив.

– Так я и думал, – де Месниль резко встал и подошел к окну, которое выходило на северное крыло здания. Положил руку на заметное брюшко. Потом обернулся. – Тогда мы считали вас нормальным, Пинкс. Мы не предполагали…

– Называйте меня доктором, – тихо заметил тот, перебивая собеседника.

На лице де Месниля заходили желваки. Он немного помолчал, прежде чем продолжить.

– Хорошо, доктор Пинкс, – в голосе слышался едва сдерживаемый гнев. – Когда мы спасли вас от скандала и тюрьмы, вы не были императором Клана и не устраивали подобных фокусов.

– Я проводил точно такие же опыты. На ниггерах. Для вас.

– Нет! Не такие! Те эксперименты были полезны для национальной обороны, а это просто… просто… – Месниль не мог подобрать слов.

– Точно такие же. На ниггерах. Для вас, – Пинкс понизил голос до шепота и хрипло добавил: – Мои убеждения нисколько не изменились. Они и тогда были прекрасно вам известны. Как вы покраснели. Присядьте, пожалуйста.

Де Месниль машинально повиновался. Потом опомнился, рассердился на самого себя и, сцепив пальцы на животе, постарался успокоиться.

– Вы же понимаете, что мы можем с вами сделать, если захотим? – он судорожно пошарил в пачке в поисках сигареты. Достал одну и поспешно затянулся.

– Я все равно успею рассказать правду, – не смутился Пинкс, поглаживая усики. – Представляю заголовки газет: «Сотни негров Луизианы погибли из-за экспериментов ЦРУ». Вряд ли вам это понравится.

Уже вполне овладевший собой де Месниль смотрел на струйку дыма из своего рта.

– А теперь конкретно. Что вы хотите?

– Прежде всего, чтобы вы перестали курить, – Пинкс выхватил сигарету из пальцев Месниля и потушил в пепельнице. – Ненавижу дышать всякой дрянью.

Наглость Пинкса не переставала изумлять де Месниля. Но этот раз он быстро нашелся.

– Перестаньте паясничать. Я спросил, что вам нужно.

– Другое имя, на какое-то время. И деньги на исследования. Взамен обещаю, что не буду применять на практике свои открытия без вашего разрешения.

Де Месниль помолчал. Ослабил узел галстука и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки.

– Денег вам никто не даст, – задумчиво сказал он.

– Я не прошу финансирования от ЦРУ. Пусть «Шлюмберже» просто платят зарплату. Можете нанять меня в качестве руководителя. Или заведующего лабораторией.

– Вы прекрасно знаете, это невозможно, – покачал головой де Месниль. – Из-за того, что вы, воспользовавшись нашим оборудованием, устроили в Хоуме, опустел целый район. Рано или поздно вас поймают.

– Но я не собираюсь здесь оставаться. Разве у вас нет филиалов в других штатах? Или за границей?

Мясистое лицо де Месниля смягчилось. Перспектива отправить этого придурка куда-нибудь подальше ему определенно нравилась. А там видно будет.

– Дайте подумать. Да, другие филиалы есть. И правда… Или вы хотите в конкретную страну?

– Нет. Но место, куда вы меня отправите, должно соответствовать определенным требованиям.

– Каким именно?

– Там должны быть темнокожие, – любезно улыбнулся Пинкс. – И чем больше, тем лучше.

Де Месниль нахмурился. Задержал изучающий взгляд на лице сидящего напротив человека, который невозмутимо смотрел ему в глаза. Неужели он и правда совсем чокнутый?.. А впрочем, кто ж его разберет?

– У нас есть интересы в Алжире, – предложил он. – Вас устроит?

– Алжир? – Пинкс широко улыбнулся. – Почему бы и нет? Алжир подходит. Вот туда и поеду, – добавил он, вставая из-за стола.

Де Месниль не стал пожимать протянутую ему руку.

4. Алый город

Первый испуг, хоть и очень сильный, прошел за несколько секунд. Глаза, которые выхватил из темноты свет факела, были широко открыты и принадлежали трупам, усаженным на солому спиной к стене. За свою жизнь Эймерик повидал столько всяких ужасов, что подобные пустяки его не трогали. И все же решил не заходить внутрь, а осмотреть помещение при свете догорающего факела.

Такие довольно большие комнаты на первых этажах – типичные для домов в горах, – в здешних краях называли сотули; в них хранили бочки, а иногда даже ставили кровати. Дверь около большого чана, видимо, вела на кухню.

Тела принадлежали трем мужчинам, двое из которых казались совсем молодыми, и трем женщинам неопределенного возраста, одетым в крестьянскую одежду. У всех было перерезано горло, но одежда и солома почти не испачкались кровью. Вероятно, их убили в другом месте, а потом перенесли сюда, не поленившись усадить рядом.

Факел затухал, лишая Эймерика возможности разглядеть что-нибудь еще. Сердце его перестало колотиться, но даже сама мысль провести ночь в хлеву теперь казалась невыносимой. Инквизитор подошел к лошади, которая слегка мотнула головой, взял сумку. Погасил факел и вышел на улицу.

Небо было безлунным. Долину окутал густой мрак. Тишину нарушали только стрекот сверчков и далекое журчание реки. Жара так и не спала, будто бы земля, напитавшись теплом за день, отдавала его в двойном размере. Пахло чем-то приторно сладким.

Сделав несколько шагов вслепую, Эймерик отыскал участок земли, покрытый травой, – сначала походил по нему ногами, потом ощупал руками. Темнота сделала инквизитора еще подозрительнее, чем обычно. Стоя неподвижно, он довольно долго ждал и напряженно прислушивался, прежде чем решился вытащить из сумки рясу и расстелить ее на земле. Потом лег, подложил сумку под голову, закрыл полами рясы ноги и грудь, чтобы под одежду не заползло какое-нибудь насекомое. Пусть лучше будет жарко.

В хлеву его наверняка покусали бы блохи или даже вши. Эта мысль отчасти утешала Эймерика. Келья в Сарагосе, где он жил, была одной из немногих в Арагоне – и даже во всей Европе – чистой от паразитов. Сама мысль о том, что эти твари могут ползать по его телу, вселяла в инквизитора невыносимый ужас. Они даже снились ему в кошмарах, став каким-то проклятием.

Но в ту ночь Эймерик спал довольно спокойно, несмотря на духоту, из-за которой дышалось тяжелее. Проснулся на рассвете, когда было уже немного прохладнее. И увидел, что лежит между двумя тонкими кипарисами на краю поля, засеянного рожью. На соседнем поле рос лен – необычная культура для такой горной местности.

При свете дня все постройки выглядели ничем не примечательными. Эймерик с содроганием подумал, что трупы могут быть и в других домах, но проверять не стал. Опустился на колени, прочитал молитву, а потом отправился в хлев и оседлал лошадь, довольно бодрую с виду.

Держа ее за уздечку, Эймерик осторожно подошел к зарослям у реки. Солдат не было, но дощатый мостик казался слишком узким и ненадежным, чтобы выдержать вес всадника верхом. Он дал лошади напиться и сам умылся в бурном потоке, встав коленями на камни. Потом пошел вверх по течению в поисках брода.

Немного восточнее, там, где подземные ручьи были недостаточно полноводны, Орбиэль сильно обмелел. Перебравшись на другой берег, Эймерик сразу увидел тропинку. Судя по обугленным веткам, помятой траве и обглоданным костям, здесь солдаты недавно устраивали привал.

Инквизитор вскочил в седло и отправился в путь; солнце снова начало нещадно палить. Черные горы – величественные, изрезанные ущельями, – впечатляли своей суровой красотой, но Эймерик был слишком взволнован увиденным, чтобы любоваться пейзажем. Мысли не давали ему покоя. Трупы, которые он нашел – дело рук наемников или кровожадных масок? Первое – вряд ли. Кроме печально известных наемников-арманьяков ², солдаты не убивали женщин. Да, за пятьдесят лет войны рыцарский кодекс немного подзабылся, но главные запреты соблюдали члены любой армии и не только регулярной.

И потом, зачем солдатам усаживать тела на соломе? Нет, это явно какой-то зловещий ритуал. А широко раскрытые глаза? Значит, люди умерли внезапно, до смерти напуганные чем-то ужасным.

По спине побежал холодок, но Эймерик тут же взял себя в руки – в строжайшей самодисциплине ему не было равных. Он сжигал ведьм и колдунов всех мастей и расправлялся с сектами еретиков, которые казались непобедимыми. Отец Николас имел в своем распоряжении всю мощь светского аппарата, вооруженного жуткими инструментами и внушавшего страх. Каким бы страшным ни выглядел враг, сила была на стороне инквизитора.

Тропинка повернула, и перед ним внезапно выросло внушительное сооружение, захватившее в свое владение часть Черных гор, как будто стервятник свил здесь свое гнездо. Видимо, это Отпуль – грозная крепость, где обычно жил Монфор; оттуда шла дорога в Кастр. Толстенные стены, за которыми возвышалась колокольня, протянулись по всему отрогу и окружали большую часть города, всем своим видом говоря о том, что способны выдержать любую осаду.

Эймерик подошел к подножию крепости, и из-за деревьев тут же появились несколько вооруженных солдат. На коротких треугольных щитах и кольчугах красовался простой Красный крест на белом поле, как у крестоносцев. Инквизитор догадался, что это люди Монфора, по-прежнему использующие знаки отличия первого крестового похода против альбигойцев.

– Кто ты и что тебе здесь нужно? – спросил уже немолодой солдат с дубинкой – видимо, главный.

Говорить правду или нет? Внутреннее чутье подсказало Эймерику, что лгать не стоит.

– Я отец Николас Эймерик из ордена Святого Доминика, – ответил он, останавливаясь, – новый инквизитор Кастра.

– Вы можете чем-то подтвердить свои слова? – спросил удивленный солдат.

– Разумеется, – Эймерик порылся в седельной сумке и протянул ему письмо, подписанное отцом де Санси. – Вот, – он передал его солдату. – Оно от инквизиции Каркассона.

Тот взял свиток, переглянувшись с остальными. Поразительно, но солдат умел читать.

– Вы говорите правду, падре, – подтвердил он через некоторое время, отдавая письмо обратно. – Но почему на вас такое платье?

– Я хотел прибыть в Кастр тайно.

– Понимаю, – кивнул солдат. – Граф де Монфор, конечно, был бы рад вас видеть. Он сейчас в замке.

– Я нанесу ему визит чуть позже, когда переоденусь и приведу себя в порядок. Передайте графу мое почтение.

– Как прикажете, – солдат слегка поклонился. В его голосе слышалось глубочайшее уважение. – Мы все очень ждали, когда приедет настоящий инквизитор и освободит нас от колдовства масок.

– Масок? – строго спросил Эймерик. Услышав это слово, он вздрогнул. Пришлось натянуть поводья, чтобы удержать лошадь. – Вы что-нибудь о них знаете?

Солдат немного замялся.

– Знаю не больше других. Они не люди, а демоны, – он перекрестился. – Нападают на крестьян и выпивают кровь, всю, до последней капли.

– Я видел заброшенное селение неподалеку. И шесть трупов.

– Понимаю, о чем вы, – кивнул солдат. – Мы нашли их шесть дней назад. Во всех домах лежали тела. Отец Корона приказал закрыть двери и окна и ничего не трогать. Он говорил о болезни – но болезнь не может перерезать горло! Мы боимся, падре! – солдат упал на колени и склонил голову над мечом с крестообразной рукояткой. – Благослови нас! – остальные сделали то же самое.

Трусость всегда вызывала у Эймерика презрение. Дав свое благословение, он сухо добавил:

– Мне пора. А масок боятся не стоит. В лесах достаточно дров, чтобы сжечь их всех.

Пришпорив лошадь, Эймерик пустил ее в галоп. И услышал за спиной голос солдата: «Мы знаем, кто они…» – но остальные тут же заставили его замолчать. Инквизитор непроизвольно поднял взгляд на мрачные стены крепости. Потом пожал плечами и стал следить за изгибами тропы.

На этом отрезке пути больше не было спасительной тени, поэтому Эймерик спешил – хотя бы для того, чтобы побыстрее укрыться от палящего солнца. От жары и раздражающего ощущения, что воздух чем-то заражен, к горлу подступала тошнота. Он проделал совсем недолгий путь, а уже обнаружил шесть трупов. Если это дело рук секты, которую он должен уничтожить, то безумие у масок в крови.

Когда инквизитор миновал долину, изрезанную еще не пересохшими ручейками, его взгляду открылся вид на Кастр. Город стоял среди пурпурных полей – Эймерик решил, что это заросли шафрана, – на реке с неизвестным названием; крыши ярко блестели на солнце. Вокруг Кастра не было крепостных стен – лишь невысокие бревенчатые заграждения. Странно, однако город, по-видимому, считал себя в безопасности после быстрой сдачи крестоносцам Симона де Монфора.

Подъехав ближе, Эймерик увидел вдоль реки ряды красноватых домиков, возле которых кипела работа. Несколько мужчин, издалека казавшихся крошечными, в клубах пара помешивали в чанах длинными палками; другие возились у колес водяных мельниц.

Только вблизи инквизитор понял, чем они занимались. В чанах мокла ткань, ее время от времени переворачивали и ворошили; лопасти мельницы били по бесформенным тюкам, которые мальчишки периодически уносили, заменяя на новые. Видимо, главным занятием жителей Кастра было ткачество.

В город вел каменный мост – достаточно широкий, чтобы могли разминуться две повозки. При виде охранявших вход солдат с белым крестом на одежде, Эймерик подумал, не лучше ли привязать коня к дереву, а самому переодеться в доминиканское платье. Но желание остаться неузнанным, как всегда, было слишком велико. Он решил не менять одежду, а при необходимости показать рекомендательное письмо.

Однако солдаты не обратили на Эймерика никакого внимания – возможно потому, что он не вез с собой поклажи. Колокола пробили лауды, когда инквизитор по длинному мосту над все еще бурными водами въехал в город.

После тишины безлюдных долин у подножия Черных гор суета улиц Кастра ошеломила инквизитора. По дорогам, усыпанным соломой и пометом всевозможных животных, тащились вереницы телег, запряженных мулами или ослами; в них везли корм, тюки ткани, шерсть, рулоны сукна. Прохожих, спешивших по делам, было столько, что Эймерику пришлось сойти с лошади. Некоторые гнали больших баранов, подталкивая их сзади, из-за чего на каждом перекрестке возникал затор, и начиналась перебранка между пастухами и возчиками телег. Это очень забавляло ремесленников, которые, сидя на улице возле своих мастерских, громко комментировали происходящее или подбадривали криками одну из сторон.

В этой части города фасады домов, как правило двухэтажных и довольно неуклюжих, были ярко-красного цвета, а в сточные канавы стекали алые ручейки. Даже стена бенедиктинского монастыря, слева на углу, не избежала своей участи и раздражала глаз нестерпимой яркостью, резко контрастируя со строгой архитектурой здания.

Дойдя до грозного с виду, мрачного дворца, Эймерик понял, откуда взялось столько краски. На площади стояли в ряд огромные чаны. Горластые парни окунали в них рулоны грубой ткани и чесаной шерсти, а потом разматывали и вешали на веревки, натянутые рядом. Их руки были по локоть в краске. Мальчишки, в том числе сарацины, толкли в больших ступках корни растения, известного Эймерику под названием марена – заросли этой травы он заметил на подъезде к городу. К содержимому чанов добавляли полученный из корней пурпурно-красный сок, благодаря чему получался краситель, придающий ткани алый цвет.

Эймерик решил объехать площадь, и тут увидел, как четверо доминиканцев выходят из дворца и пытаются пробраться через толпу красильщиков.

Внимание инквизитора привлек старший из них. Это был мужчина плотного телосложения, почти ровесник Эймерика, с крупными чертами лица и темной бородкой. Инквизитор поймал взгляд умных глаз, и несколько мгновений монахи с любопытством изучали друг друга. Незнакомец словно почувствовал, что перед ним не просто странник. Эймерик уже намеревался подойти к собратьям и представиться, как один из рабочих вдруг взял моток шерсти, обмакнул в краску и бросил в доминиканцев, угодив точно в монаха с бородкой. На белой рясе расползлось большое красное пятно.

Раздался дружный хохот. Красильщики словно только этого и ждали, принялись швырять в монахов скатанные в шарики клочки ткани и пучки шерсти, мокрые от краски. Как ни старались доминиканцы уклониться от «обстрела» и как ни прибавляли шаг, с площади они ушли испачканные с ног до головы.

– Смерть слугам Монфора! – прокричал кто-то. Но веселье было сильнее ненависти, и неудержимый смех продолжал разноситься по площади.

Эймерик с яростью наблюдал за происходящим. Поначалу он хотел встать на защиту собратьев, но тогда пришлось бы выдать себя и, возможно, подвергнуться такому же возмутительному обращению. Отказавшись от этой идеи, инквизитор молча смотрел на их унижение, дрожа от гнева и бессилия. И невероятным усилием воли сдержал себя, когда стоявший рядом парень негромко сказал: «Да здравствуют bonhommes!» Эймерик бросил на красильщика один-единственный взгляд, но в нем было столько ненависти и ледяного обещания припомнить обиду, что парень удивился и не на шутку занервничал.

Позволив себе проявить эмоции таким безобидным с виду способом, инквизитор немного успокоился. Ведя лошадь под уздцы, он продолжил путь. Доминиканцы были уже далеко, на противоположном краю площади, и красным пятном выделялись на фоне хозяйственных построек. Очевидно, они спешили ко дворцу, грозно возвышающемуся над убогими домишками.

Судя по всем, там и находилось епископство. Однако догонять монахов Эймерик не стал, решив сначала оценить обстановку.

Прямо напротив сурового дворца стояла обычная таверна – скромная, невзрачная, с постоялым двором. Посетителей почти не было. Хозяйка, дородная женщина с грубыми чертами лица и вульгарными манерами, вытирала столы – всего штук пять, не больше; вместе со скамейками они составляли всю обстановку зала.

Увидев Эймерика, женщина выпрямилась и бросила на него оценивающий взгляд.

– Кухня закрыта, мессер, – низким голосом сказала она, подперев бедра руками. – Вам нужна комната?

– Да, но я могу подойти позже, ничего страшного, – инквизитор был преувеличенно вежлив. – Главное, позаботьтесь о моем коне, пожалуйста. Хорошо?

– Раймон! – крикнула женщина после минутного раздумья.

Из кухни выскочил бледный мальчишка лет двенадцати. Хозяйка показала на входную дверь.

– Займись конем сеньора, – приказала она. Потом обратилась к Эймерику: – Вы надолго собираетесь здесь остановиться? Если нет, то нужен аванс.

Порывшись в карманах рубахи, инквизитор достал кошелек и вынул несколько монет. Бросил их на стол между пустым кувшином и тарелкой с недоеденным бульоном.

– Это за жилье и за коня. Я бы хотел подняться прямо сейчас, если есть свободная комната.

– Конечно, есть. – Угрюмое лицо женщины немного подобрело. – Идите вверх по лестнице. В комнате все готово, обустраивайтесь. Вас проводить?

– Не обязательно. Только предупреждаю, что иногда могу отсутствовать – и достаточно долго. Но я заплатил вперед.

– Делайте, как вам нужно, мессер, – женщина взвесила на ладони кучку монет. – Вы торговец?

– Кто я – вы скоро узнаете, – ухмыльнулся Эймерик. – Позвольте спросить. Дворец напротив – это епископство?

– Да, там живет наш добрый епископ Тома де Лотрек. К сожалению, он уже очень старый и даже немного того… – хозяйка постучала указательным пальцем по лбу. – Раньше он был великим епископом и, возможно, остается им до сих пор. Но народ его больше не любит.

– Почему? – насторожился Эймерик.

– Сами поймете, пожив здесь. Этот город грешников разделился на три части – сторонники д’Арманьяка, Найрака и Монфора. Многие плохо относятся к епископу потому, что он поддерживает Монфора и борется с еретиками.

– А кого поддерживаете вы?

Несколько секунд женщина молча смотрела на инквизитора.

– Я скажу вам только потому, что вы не из этих краев. Сама я родом из деревни, там осталась моя семья. Если бы не Монфор, банды головорезов все бы разграбили и сожгли. В Кастре живет много народу, да, но люди бегут сюда из деревень, чтобы спастись от рутьеров. От этих негодяев нас защищают теперь только солдаты Монфора. Они мало что могут сделать, но без них было бы еще хуже.

Эймерик хотел расспросить хозяйку поподробнее, но передумал. Проверил, как мальчишка обращается с лошадью, снял седельную сумку и по лестнице с шаткими ступенями поднялся в отведенную ему комнату – единственную на верхнем этаже.

Зайдя внутрь и глянув по сторонам, Эймерик тут же понял – это то, что нужно. В соломе, конечно же, жили вши, но на другое инквизитор и не надеялся. Однако на стенах не было влажных разводов, а в полу – крысиных нор. Через большое окно проникало много света, солома под ногами выглядела свежей. У стены стояли два сундука, а под огромным распятием – небольшой столик, что было еще более необычным. Такая обстановка обещала сделать проживание удобным – редкий случай для подобного рода заведений.

Первым делом Эймерик встал на колени перед распятием и помолился. Потом снял светское платье, аккуратно свернул его и положил на сундук. Открыл седельную сумку, вытащил черный капюшон и белую рясу, очень сильно помявшиеся. Как мог разгладил складки рукой и надел. Решил остаться в сапогах, но снял шпоры.

Несмотря на ужасную усталость, инквизитор не рискнул лечь на солому, опасаясь паразитов. Растянулся на втором сундуке и закрыл глаза. Через несколько мгновений он уже крепко спал, хотя ложе было крайне неудобным.

Проснулся Эймерик незадолго до того, как пробило Шестой час, судя по свету из окна и грохоту с улицы. Поднялся, размял немного затекшее тело, достал из сумки бумаги, положил за пазуху и вышел, не удосужившись закрыть за собой дверь.

В таверне сидели несколько посетителей, пили вино и ели лепешки. Увидев Эймерика в доминиканском платье, они даже замолчали от неожиданности. Однако еще большим было удивление хозяйки, которая в тот момент выходила из кухни со второй порцией лепешек.

– Боже милостивый! – воскликнула она. – Ну вы и вырядились!

Эймерик остановился в центре зала. Сурово взглянул на сидевших за столами, потом посмотрел на женщину:

– Сеньора, меня зовут Николас Эймерик из Жироны. Сообщаю вам, что вы принимаете у себя нового инквизитора Кастра по поручению Священной Инквизиции Каркассона. За все неудобства вы будете вознаграждены должным образом.

Трактирщица, несомненно, с радостью отказалась бы от подобной чести, но тон Эймерика, хоть и вежливый, был настолько властным, что перечить она не осмелилась. Зато один из посетителей – молодой парень нахального вида – не удержался от язвительного замечания.

– Вот это да! Монах, живущий на постоялом дворе у таверны!

– И в таверне можно устроить суд, – слова Эймерика обрушились на головы захихикавших, как удар меча. – А гостей сделать первыми ответчиками.

Инквизитор повернулся и вышел на улицу. Через несколько шагов он уже был у епископства.

Широкую массивную дверь охранял совсем старый вооруженный солдат без знаков отличия. Он стоял, прислонившись к косяку, и даже не подумал выпрямиться, когда увидел Эймерика. Не говоря уже о том, чтобы поднять алебарду.

– Вы вместе с теми доминиканцами? – спросил стражник.

– Я Великий инквизитор Арагона, прибыл в Кастр с особой миссией. Доложите обо мне епископу.

– Епископ уже обедает. Приходите позже.

Эймерик нахмурился и, прищурившись, впился взглядом в старика.

– Вижу, что граф де Монфор отправил епископу всех непригодных к службе солдат, – он медленно выговаривал каждое слово, едва сдерживая гнев. – Я велел тебе доложить обо мне Тома де Лотреку. Не заставляй меня повторять приказ.

– Эй, успокойтесь, – опомнился солдат. – Если вы знакомы с епископом, идите без доклада. Там, в конце галереи, найдете его и других монахов.

Старик еще не успел договорить, а Эймерик уже шагал по темному коридору дворца, украшением которого служили простые сундуки. Слуг было не видно. За большой деревянной дверью послышались голоса и звон посуды. Эймерик подошел и бесцеремонно ее распахнул.

За длинным столом сидели прелат преклонного возраста в пурпурном облачении и доминиканцы, так бесславно ретировавшиеся с площади красильщиков. Они разглядывали жареного поросенка, которого перед ними на подносе держали двое молодых слуг. При виде незнакомца лицо епископа стало серьезным, но тут же снова расплылось в улыбке, даже шире прежней.

– Какой приятный сюрприз! Еще один доблестный брат ордена Святого Доминика посетил нас! И какое подходящее время он выбрал!

Эймерик поклонился хрупкому старику, кожа которого белизной напоминала воск. Правила требовали поцеловать кольцо, но хозяина и гостя разделяли стол, двое слуг и поросенок. Инквизитор посмотрел на доминиканцев – монахи тоже улыбались. Взгляд самого тучного был настороженным. Эймерик понял, что тот узнал его. Трое других, помоложе, казалось, видели незнакомца впервые и были не очень-то ему рады.

– Вы уже успели переодеться? – заметил инквизитор нарочито язвительным тоном. И тут же обратился к епископу. – Монсеньор, передаю вам почтение от приора Каркассона, отца Арно де Санси.

– О, святой человек! – просиял епископ. – Падре, отведайте с нами этого чудесного поросенка. И передайте дорогому приору, что я здоров, и мое почтение в свою очередь.

– Монсеньор, думаю, наш брат – не простой посланник, – очень серьезно сказал толстый доминиканец, глядя на Эймерика. – Или я не прав?

– Правы, – инквизитор поджал губы. Он понял, кто это. – Полагаю, вы – отец Хасинто Корона.

– К вашим услугам, – поклонился тот. – Хасинто Корона Гутьеррес из Вальядолида.

– О, вы – кастилец. Я – каталонец из Жироны. Меня зовут Эймерик, Николас Эймерик.

– Значит… – отец Корона открыл от изумления рот, но тут же взял себя в руки, сглотнул и переспросил: – Вы и есть тот самый знаменитый Эймерик, инквизитор Королевства Арагон?