Читать книгу: «Плоть и кровь Эймерика», страница 2

2. Башня правосудия

Отец Арно де Санси, настоятель доминиканского монастыря в Каркассоне, изучал тонкие строгие черты лица стоявшего перед ним человека.

– Так сколько вам лет? – приподняв одну бровь, спросил он на чистом языке ок.

– Тридцать восемь, – Эймерик растянул в улыбке сжатые губы. – Я родился в 1320 году.

– Всего тридцать восемь! – нахмурился отец де Санси. – А вы уже стали Великим инквизитором Арагона! Я полагал, что, согласно требованиям Климента V, эту должность не может занимать человек моложе сорока лет.

Эймерик слегка развел руками.

Стоявший в нескольких шагах сеньор де Берхавель посчитал своим долгом вмешаться.

– Отец Эймерик был назначен одним из последних указов папы Климента V. И арагонцы признали дальновидность его выбора.

– Сеньор нотариус, это мне известно. – Отец де Санси перевел взгляд на поблескивающие воды реки Од, которая лезвием разрезала долину с уже пожухшей растительностью и устремлялась к подножию крепости. – Я читал сопроводительное письмо аббата де Гримоара. Но вы должны понять мое, стариковское, удивление.

– Ну, не такой уж вы старик, – мясистое лицо сеньора де Берхавеля расплылось в улыбке. – Но если вам все же нужен тот, на кого можно опереться, лучше отца Николаса Эймерика не найти.

Разговор происходил на насыпном валу Каркассонской крепости, у входа в крытую галерею. Отсюда было рукой подать до круглой Башни правосудия, которую занимала канцелярия Инквизиции. Только что пробил Девятый час; послеобеденную духоту едва облегчал легкий ветерок.

– Простите, отец приор, – начал раздражаться Эймерик, – но я хотел бы узнать, зачем меня вызвали. В столовой говорить об этом вы не захотели.

– Вы очень проницательны, хотя и молоды, – вздохнул старик, а его голубые глаза, окруженные сеточкой морщин, лукаво блеснули. – Однако действительно пора поговорить о серьезных вещах. Сеньор нотариус, вы к нам присоединитесь?

– Прошу прощения, святой отец, но я должен присутствовать на допросе. – Де Берхавель слегка наклонил голову на толстой шее.

– Тогда увидимся позже в Башне правосудия.

Старик быстро зашагал по крытой галерее, Эймерик последовал за ним. Через бойницы в толстой каменной стене, тянувшейся по правую руку, можно было разглядеть высоченные постройки, проходы и укрепления в самом центре крепости. В воздухе чувствовался резкий запах серы.

– Сейчас мы войдем в помещение, где очень многолюдно, – предупредил отец де Санси, остановившись в конце галереи. – Но смею вас заверить, его постоянно окуривают.

– Зачем вы это говорите? – насторожился Эймерик. – Здесь по-прежнему бывают случаи Черной смерти?

– К сожалению, да. Хотя и довольно редко, – с этими словами отец де Санси открыл дверь.

От дыма факелов, тошнотворной вони и какофонии голосов Эймерик почувствовал удушье. Круглый зал с очень высоким потолком занимал целый этаж Башни правосудия. В помещении стоял полумрак – его освещала лишь пара маленьких окон в глубоких нишах за каменными скамьями. На них ожидали своей очереди люди разных сословий – крестьяне в грубых холщовых туниках, торговцы в вышитых тюрбанах; мелкие адвокатишки в черном платье держали на коленях свитки.

А в центре зала, где за заваленными бумагами столами сидели деловитые молодые доминиканцы, было настоящее столпотворение. Десятки мужчин и женщин хотели узнать, зачем их вызвали, спросить о задержанных или немедленно поговорить с инквизитором. Обычно в ответ они слышали лишь сказанные с раздражением общие фразы. Когда толпа напирала слишком сильно, в дело вмешивалась пара стражников, награждая ударами стоявших в первых рядах.

Поначалу появление приора и Эймерика осталось незамеченным; потом один доминиканец, увидев их, вскочил на ноги, а его примеру последовали остальные.

– Чем мы можем служить вам, отец де Санси? – юноша старался перекричать гомон толпы. Все сразу затихли. Некоторые крестьяне опустились на колени; у кого была шляпа, тот почтительно ее снял. Во многих глазах промелькнул страх.

– Продолжайте работу, – улыбнулся приор. – Мы с нашим знаменитым гостем идем в мой кабинет.

Толпа расступилась, освобождая проход в дальний конец зала, где в нише большого неиспользуемого камина скрывалась маленькая дверца. При входе Эймерику пришлось нагнуться. За его спиной кто-то услужливо закрыл дверь.

Несколько секунд они шли в темноте, потом свернули в маленькое помещение, куда свет падал сверху.

– Вот мое пристанище, – с улыбкой произнес отец де Санси. – Не очень удобное, зато вдалеке от любопытных ушей.

Комната полукруглой формы была довольно узкой, но с очень высоким потолком. По краям двух бойниц в середине стены когда-то молотком выбили кирпичи, сделав настоящие окна, которые пропускали достаточно света, чтобы разглядеть заваленный бумагами стол, несколько стульев и сумки с книгами и документами, висевшие на стенах.

Сев за стол, приор указал Эймерику на скамью. Потом наклонился вперед и неожиданно серьезно начал:

– Аббат де Гримоар очень хорошо отзывался о вас. Но мне этого недостаточно. Вы храбрый человек? И насколько храбрый?

– О храбрости человека судят по его поступкам, – ответил Эймерик, нахмурившись, но не выказывая удивления. – До сегодняшнего дня храбрости мне хватало.

– Хороший ответ, – заметил старик. Его лицо немного смячилось. – Может, вы действительно тот, кто нам нужен. Но я должен предупредить, что для нашего поручения – если вы согласитесь его выполнить – понадобится много мужества.

– Я вас слушаю, – Эймерик был краток.

Пару минут собеседники изучали друг друга взглядами. В маленьких глазах старика инквизитор увидел хитрость, мудрость и проницательность. Значит, придется взвешивать каждое слово и не показывать свои чувства. Ну что ж, ему не привыкать.

– Вы слышали о Кастре? – спросил приор.

– Да. В этом городе останавливаются паломники по дороге в Сан-Джакомо-ди-Компостелла. Но я никогда там не был.

– Как раз туда вы и поедете. Если уж из Арагона вызвали инквизитора вашего ранга, можете догадаться, насколько серьезно дело.

– Ересь? – Эймерик выгнул бровь.

– В том числе. Уцелевших катаров не так много, как раньше, но они продолжают делать свое дело. Кастр, как и весь Лангедок, никак не может забыть о своей давней независимости и не испытывает желания подчиняться французскому королю. Это благодатная почва для ереси. Сколько бы катаров мы ни сжигали, тут же появляются новые.

– Возможно, вы сжигаете недостаточно много, – ледяным тоном сказал Эймерик.

– Знаю, что вас считают неумолимым, – губы приора тронула улыбка, – но уверяю, мы тоже не сидим без дела. Нет, проблема не в обычной ереси.

– А в чем же?

– Похоже, в Кастре появился новый культ, основанный на осквернении крови. Нечто колдовское, дьявольское, невообразимое. Его приверженцев называют масками, но это общее слово, которое в тех краях используют, говоря обо всем, что пугает. И до сих пор мы ни одного из них не поймали.

По телу Эймерика пробежала дрожь, будто в этом влажном помещении со спертым воздухом ему вдруг стало холодно.

– Осквернение крови? Вы имеете в виду священную кровь?

– Нет. Я мало что могу вам рассказать – мы почти ничего не знаем. По всей видимости, они разносят болезнь, которая заражает кровь и быстро приводит к смерти. Нечто вроде чумы – местные называют ее «Красной смертью».

– Колдовство, – пожал плечами Эймерик. – Простите, отец Арно, неужели в Каркассоне, Тулузе или Авиньоне не нашлось инквизитора, способного расследовать это дело? Зачем вы вызвали меня из Арагона?

– Ваше недоумение вполне понятно, – на тонких губах старика снова появилась улыбка. – Вас вызвали по двум причинам. Во-первых, вы не француз и не окситанец, поэтому будете судить непредвзято.

– Мне кажется, это недостаточное основание, – холодно возразил Эймерик. – Даже в этой крепости найдутся священники из разных городов.

– Действительно: инквизитор, которого я послал в Кастр до вас, отец Хасинто Корона, – из Вильядолида. Но есть и вторая причина. По словам аббата де Гримоара, вы обладаете немалым политическим талантом. Это правда?

– Не знаю. Только мне непонятно, как это может быть связано с сектой кровожадных еретиков.

– Вы когда-нибудь слышали о Симоне де Монфоре? – снова нахмурился отец де Санси.

– Если не ошибаюсь, он победил альбигойцев в прошлом веке?

– Именно. Возможно, вам известно, что после крестового похода Симон де Монфор оставил управлять Кастром своего брата Ги, которого позже сменил его сын Филипп. Потомок Филиппа, Отон де Монфор, до сих пор правит городом. Его владения включают также Безье и собственно Каркассон.

– Ну и что? – не стал скрывать раздражение Эймерик. Его выводила из себя манера старика вести разговор – испытывать подробностями терпение собеседника, заставляя гадать, когда же приор, наконец, доберется до сути.

– Наверняка вы знаете, – продолжал тот как ни в чем не бывало, – что другая ветвь рода Монфор управляет Бретанью.

Инквизитор кивнул.

– Что ж, – заканчивать отец де Санси, видимо, не собирался, – в 1341 году, в один из самых щекотливых моментов войны, которую Франция уже пятьдесят лет ведет против Англии, Жан де Монфор, сводный брат герцога Бретани, вступил в союз с Эдуардом III. После смерти Жана его жена, а теперь и сын продолжают пользоваться поддержкой Плантагенетов. На самом деле, можно сказать, что сын Монфора управляет французскими землями по доверенности, тем более что он – граф Ричмонда, а Эдуард для него своего рода опекун. – Немного помолчав, приор спросил прямо: – Что вы думаете о продолжающейся войне?

– То же, что и Церковь, – ответил Эймерик с легкой улыбкой.

– Восхищаюсь вашей осторожностью, – кивнул старик, пристально глядя на инквизитора, – но со мной вы можете говорить без утайки. В чем, на ваш взгляд, заключается интерес Церкви в данной войне?

Несколько мгновений Эймерик колебался, гадая, насколько откровенным стоит быть.

– Официальная позиция Авиньона – нейтралитет, – наконец решился он. – Оба короля – католики. Однако Эдуард Английский, воспользовавшись своим выгодным положением, присвоил себе право самому назначать высшее духовенство. Объективный интерес папства заключается в победе французов, хотя после разгрома при Пуатье и пленения короля Иоанна II это кажется маловероятным.

– Именно так. Церковь заинтересована в победе Франции, – во взгляде приора теперь читалось откровенное самодовольство. – В конечном счете Бретань может сыграть ключевую стратегическую роль, так как это своего рода естественный мост в Англию. Вряд ли Жан де Монфор отречется от Эдуарда III, особенно теперь, когда французская армия истекает кровью, а Францией управляет дофин.

– Здесь-то нам и понадобится Монфор из Кастра, – улыбнулся Эймерик.

– Вы приятно удивляете меня, отец Николас, – в голосе старика послышалось уважение, которого раньше не было. – У Отона де Монфора достаточно титулов, чтобы претендовать на герцогство Бретани; в прошлом он уже пытался им стать, правда, недостаточно настойчиво. Я думаю, следует подпитывать желание Монфора снова заявить свои притязания. Это может нам пригодиться. Если англичане потеряют Бретань, им тяжело придется во Франции.

– Но есть еще Карл де Блуа, который тоже боролся за бретонское наследство. Два года назад он вернулся из английского плена и твердо намерен получить власть над родной землей.

– Вижу, вы хорошо осведомлены. Правда, Карл де Блуа – аскет, чуть ли не святой. А святые в Бретани нам не нужны. Тогда как Монфор из Кастра – свой человек до мозга костей. Конечно, это не значит, что мы забудем про Блуа. Всегда лучше иметь в рукаве запасную карту.

Эймерику начал нравиться этот остроглазый старик – похоже, его логика была столь же гибкой, как у него самого.

– В целом все понятно. Но прошу объяснить, какое это имеет отношение к кровавой секте, о которой шла речь.

– О, самое прямое, – невозмутимо сказал приор. – Отона де Монфора и его приближенных подозревают в связях с сектой. Точнее в том, что они сами – маски, которых люди так боятся.

– Это возможно? – одна бровь Эймерика поползла вверх.

– Не думаю. Но – да или нет – по сути не столь важно, как то, что их таковыми считают. При следующем появлении масок мы опасаемся восстания. Как вы понимаете, оно сильно расстроит наши планы.

– Какой смысл поднимать восстание в Кастре? Рядом и Авиньон, и Каркассон… Недовольных легко усмирить.

– Так было еще несколько лет назад, – вздохнул старик. – Однако теперь на южные деревни часто нападают банды бывших наемников из армий Эдуарда и Иоанна. Среди них восставшие легко найдут себе союзников, пусть и не самых приятных. К тому же наместник Кастра, Гийом д’Арманьяк, вынашивает тайные планы захватить власть в свои руки. Воспользовавшись ситуацией, он может занять место Монфора – а Гийом далеко не такой преданный нам человек. Тогда мы потеряем не только Бретань, но и фактический контроль над землями.

Несколько секунд Эймерик молчал, разглядывая сумки с книгами и документами.

– В общем, – наконец резюмировал он, – моя задача не в том, чтобы уничтожить осквернителей крови. Главное – развеять подозрения, нависшие над Монфором.

– Мы надеемся, – отец де Санси чинно сложил руки, – что эти две задачи не противоречат друг другу. В противном случае нам останется только полагаться на вашу мудрость.

– Надеюсь, что не разочарую вас. – Эймерик поднялся.

– Когда вы намерены отправиться в путь? – Приор тоже встал.

– В ближайшее время, если вам больше нечего мне сказать.

– Вы не хотели бы взглянуть на маску?

– Вы же говорили, что не поймали ни одного. – Эймерик остановился в дверях.

– Есть один подозреваемый. Просто мы не знаем, считать его палачом или жертвой.

– Как это?

– Следуйте за мной, и вы все увидите сами.

Старик быстро засеменил к маленькой двери. Эймерик поспешил за ним. Они снова прошли через набитый просителями зал, где воцарилась хрупкая тишина. Но вместо того чтобы свернуть в крытую галерею, приор направился к одному из стражников позади сидящих за столом доминиканцев и прошептал «люк», не обращая внимания на толпу.

Огромный рыжеволосый парень, видимо, фламандец, молча кивнув, проводил Эймерика и отца де Санси к нише, занавешенной потертой тканью. Отодвинул ее, пропустил монахов внутрь, а сам остался снаружи.

Они оказались в маленьком закутке, где вместо пола зияла большая яма. Из нее торчали концы лестницы.

– Придется спуститься, – сказал приор. – Другого входа нет.

Старик поднял рясу, согнулся и полез вниз. После некоторого замешательства Эймерик последовал за ним.

Лестница уходила в глубину всего на несколько ступеней, но сюда уже не долетал шум из зала. Комнатушка внизу, без окон и бойниц, оказалась лишь немного больше верхней. От дыма закрепленных на стенах факелов слезились глаза. К столбу, поддерживающему свод, был прикован мальчик. Он сидел на земле, в собственных экскрементах, лишь кое-где виднелись пучки соломы да стояла щербатая миска – по всей видимости, инквизиция уготовила ему суровое обращение.

Опираясь на алебарду, рядом дремал стражник в доспехах, который тут же любезно поспешил подойти к приору.

– Чем могу служить, святой отец?

– Он что-нибудь говорил? – Де Санси сделал шаг к пленнику.

– Нет, только бредил, как обычно, – пожал плечами солдат. – Я думаю, он умирает.

Эймерик посмотрел на заключенного. Это был

мальчишка лет пятнадцати, очень бледный, в изорванной и залитой кровью крестьянской одежде – очевидно, его долго пытали. Пленник тяжело дышал, уставясь глазами в пустоту. По лицу землистого цвета текла кровь. Жизнь ощущалась только в пульсации странно вздутых вен на висках.

– Как дела, друг мой? – добродушно спросил его приор.

Мальчик не ответил. Тогда старик своей тонкой рукой распахнул лохмотья на груди. Костлявое тело, перетянутое цепями, было изрезано глубокими ранами с запекшейся кровью. Приор молча впился ногтями в один из порезов, откуда тут же потек алый ручеек.

Пленник вздрогнул и прищурил глаза. Издал какой-то звук – видимо, стон, только очень хриплый. Чуть-чуть зазвенели цепи.

– Я спросил, как дела, – невозмутимо прошептал приор, глядя на кровь, стекающую по пальцам. Потом перевел взгляд на Эймерика. – Вас это смущает?

От неожиданности инквизитор не сразу нашелся, что ответить.

– Нет, падре. Однако по правилам подобные вещи должны совершаться светской рукой.

– Вижу, вам не чуждо право, – улыбнулся старик, вытирая пальцы о черный капюшон. Потом повернулся к пленнику. – Почему ты не хочешь говорить? Тебе необходима помощь врача. Только от тебя зависит, получишь ты ее или нет.

Заключенный мотнул головой, откидывая с лица длинные волосы соломенного цвета. Хотел что-то сказать, открыл беззубый рот, но из него потекли лишь красноватые слюни. Задыхаясь, он несколько раз кашлянул. Наконец, капая слюной, смог прохрипеть несколько фраз.

– Свободные от тела… Свободные от тела… Больше не слуги Иалдабаота…

Эти слова отняли у него последние силы. Набухшие вены на висках пугающе запульсировали. Мальчик задрожал, глаза закатились. Короткий вздох – и голова упала на грудь, а изо рта потекла кровь.

– Умер, – констатировал отец де Санси, пощупав вялые конечности. – Впрочем, когда его привели, было уже ясно, что он не жилец.

Эймерику не терпелось уйти отсюда. За время службы в инквизиции ему приходилось быть свидетелем и даже виновником гораздо более ужасных смертей, но это зрелище казалось каким-то грязным, непристойным. Противен стал и сам старик с испачканными кровью руками – как будто он тоже заразился неизвестной болезнью. А большего отвращения у инквизитора не вызывало ничего на свете.

– Лучше я пойду, – резко бросил он, поворачиваясь к лестнице.

Приор удивился, но ничего не сказал. Отдал распоряжения стражнику, поднялся наверх и поспешил за Эймериком, который, не дожидаясь своего спутника, быстрым нервным шагом пересек канцелярию и миновал крытую галерею.

Только выйдя на край насыпного вала, инквизитор почувствовал, что тошнота отступила. Он остановился и набрал полные легкие свежего воздуха. Тут наконец его догнал приор и встал рядом.

– Вы сказали, – Эймерик старался говорить спокойно, не желая показывать обуревавшие его эмоции, – пленник может быть как жертвой, так и палачом. Что вы имели в виду?

Запыхавшийся отец де Санси медлил с ответом, вглядываясь в лицо инквизитора, словно хотел прочитать его мысли.

– Мальчика взяли под стражу, – наконец прервал молчание старик, – по обвинению в том, что он пил человеческую кровь, хотя все признаки заражения Красной чумой были налицо. Мы не знаем, маска он или жертва, если, конечно, маски существуют. Обвиняемый так ничего нам и не сказал.

– А теперь уже тем более ничего не скажет, – Эймерик окинул взглядом залитые солнцем окрестности, чтобы избавиться от ощущения сырости, впитавшейся в каменные стены. Потом повернулся к приору. – Отец Арно, вы сообщили достаточно. Я постараюсь выполнить задание, если такова воля Церкви. Но поеду один и прямо сейчас.

– Один? Вам нужны сопровождающие!

– Отряд привлечет внимание, а я хочу приехать в Кастр тайно. Прошу вас позволить мне не надевать рясу в дороге.

– Хорошо, – приор озадаченно кивнул.

– Также прошу вас разрешить мне носить оружие, несмотря на запрет ордена.

– Меч?

– Нет, просто кинжал.

– Я не только разрешаю вам взять его с собой, но и рекомендую незамедлительно воспользоваться им в случае необходимости. Когда вы едете?

– Прямо сейчас. Я уже приказал оседлать лошадь.

– Но тогда ночь застанет вас в дороге, а это опасно.

– Я тоже могу быть опасным, если нужно, – улыбнулся Эймерик.

Приор не ответил, но глаза говорили о том, что он в этом не сомневается.

Не прошло и часа, как Эймерик рысью пустил коня по каменистой дороге, с западной стороны огибавшей горный хребет под названием Черные горы. Жара еще не спала, поэтому он снял плащ и убрал его вместе с рясой и сандалиями в седельную сумку, оставшись в простой саржевой рубахе, перетянутой кожаным поясом, да грубых холщовых штанах. Войлочная шляпа с широкими полями, хоть и доставляла немало неудобств, но скрывала тонзуру. Тяжелые сапоги были крепко обмотаны веревкой на лодыжках.

Вскоре рубашка на спине намокла от пота. Солнце раскалило камни плато, покрытого зарослями испанского дрока – никакой другой растительности тут не было. Яркие лучи слепили глаза, позволяя разглядеть лишь темный профиль крепости Ластур – мощного укрепления из четырех замков, которое много лет назад взял Симон де Монфор во время наступления на катаров.

Эймерик, сухощавый и неврастеничный, легко переносил жару и даже любил ее. Но после переезда в Арагон она стала ассоциироваться в его сознании с чем-то потусторонним и коварным, скрывающимся в знойном мареве, которое колышется над землей. Чума, оставившая свой след в этих краях, где многие деревни опустели, больше не возвращалась; но все же инквизитору казалось, что воздух по-прежнему отравлен, и только дождь или холод могут вернуть ему чистоту. Правда, по словам приора, дождя не было уже много месяцев, и частые трещины на земле напоминали пересохшие губы человека, умирающего от жажды.

На этом участке река Орбиэль совсем обмелела, обманув надежду инквизитора напиться воды. Подъем казался бесконечным, лошадь с каждым шагом дышала все тяжелее. Позади осталась большая деревня, разграбленная и разоренная, видимо, бандой наемников из нерегулярного войска. Толстые стены домов из дерева и глины, называемых в тех краях остали, обгорели, двери и ставни были выбиты или сломаны. На задних дворах и на гумне валялись трупы домашнего скота – значит, мародеры искали деньги или ценные вещи, которые легко унести с собой. Похоже, после нападения на деревню прошло не больше трех дней.

Над тушами животных роились зеленые мухи, жужжа и перелетая с места на место. Они же облепили единственный человеческий труп, руки которого были прибиты к стропилам сарая. Вороны уже успели исклевать лицо, но судя по одежде, превратившейся в лохмотья, это был пастух. Наверное, он отказался говорить, где спрятано его жалкое добро.

Теперь Эймерик повел коня осторожнее, останавливаясь и прислушиваясь к каждому необычному звуку. Через некоторое время скудная растительность сменилась пышной зеленью буков и дубов, подарившей долгожданную прохладу. Эймерик окунулся в вековую тишину этих рощ. Совершенно один, вдалеке от людей, он всегда испытывал пьянящее чувство свободы. А каждая встреча с человеком, даже мимолетная и случайная, беспокоила и раздражала его. Он знал, что это неправильно, но ничего не мог с собой поделать. Мешала привычка считать всех врагами, пока не будет доказано обратное.

Если бы не жажда и льющийся ручьями пот, Эймерик сейчас чувствовал бы себя на вершине блаженства, наслаждаясь покоем и безмятежностью. Так прошел час. День клонился к вечеру, но низко висевшее над горизонтом солнце еще пекло. Отсюда, из рощи, гранит Черных гор казался усыпанным красноватыми прожилками, как будто в нем отражалось пламя гигантской жаровни.

Проехав еще немного, Эймерик увидел небольшое стадо баранов, вокруг которого бегала тощая собачонка.

– Да пребудет с вами Господь, странник, – крикнул ему худой как щепка пастух на диалекте Верхнего Лангедока.

– Что случилось с деревней? – Эймерик показал себе за спину.

Старик посмотрел в ту сторону. Все его лицо заросло седой бородой, а глаза были живыми и ясными.

– Вы о Кабардесе? Бедные, бедные люди. После Черной смерти – легочная чума. После легочной чумы – засуха. Там оставалось лишь три семьи, которые должны были содержать наемников капитана де Морлюса из Пик-де-Нор. Но они не могли столько платить, и три дня назад капитан разорил деревню.

– Вы сказали, наемники? – нахмурился Эймерик. – Но кому они служат? Англии? Королю Франции?

– Наверное, и сами не знают. С тех пор как англичане взяли в плен короля Иоанна, все стало так запутано. Капитан де Морлюс воевал с французами, а теперь не подчиняется никому. В Кабреспине живет Раймон де Канигу, который тоже был на службе у англичан. Есть еще Жан ле Вотур, Арман де Найрак, дон Педро де Барселона. У них теперь нет знамен, но есть крестьяне, у которых можно выпить всю кровь, до последней капли. Как делает самый жестокий из них, Отон де Монфор.

– Сеньор Кастра? – вздрогнул Эймерик.

– Да, сеньор Кастра, – пастух перекрестился. – Простите, путник, скоро стемнеет. Я хочу добраться до дома засветло.

– Конечно, только скажите, далеко ли до Кастра?

– Нет, но в темноте не стоит туда идти. Дорога опасна. Переночуйте где-нибудь и отправляйтесь в путь поутру.

– Последую вашему совету. Да пребудет с вами Господь, – Эймерик кивнул старику и сопровождаемый собачим лаем повел коня между баранами.

Солнце садилось, подлесок быстро заселяли тени. Но духота еще не спала, правда, воздух уже не был таким сухим. Инквизитор пожалел, что не попросил у пастуха воды. Неожиданно услышав столь резкие слова в адрес Отона де Монфора, он даже забыл о жажде. Оставалось только надеяться встретить какой-нибудь ручеек и омыть в нем лицо и руки.

Спустившись в ущелье, над которым возвышались внушительные скалы, инквизитор увидел перед собой каменистую равнину, окруженную вязами. Прямо по краю неплодородной, засушливой земли, в тени деревьев, стояли крестьянские домики с гумном и задними дворами. Тропинка, ведущая к деревне, почти заросла ежевикой. Не было слышно ни трелей птиц, ни жужжания насекомых, ни мычания домашнего скота.

Ничто не нарушало гробовую тишину, и это все больше тревожило инквизитора. Непроизвольно пригнувшись к шее лошади, левой рукой он стиснул ножны с кинжалом, которые висели на шее, незаметные в складках рубахи. Ранее приятное одиночество начинало его тяготить.

Деревня оказалась столь же пустынной, как Кабардес. Однако никаких следов разбоя Эймерик не заметил. Двери и ставни осталей – а их было всего шесть-семь, – прикрытые чьей-то рукой, выглядели целыми и довольно прочными. О том, что в деревне давно нет жителей, говорило только заросшее гумно. Не видно было и животных – ни живых, ни мертвых.

Эймерик занервничал еще сильнее. Торопливо проскакал мимо деревушки и заехал в рощицу; тени все сгущались.

Послышался шум воды. Инквизитор сошел с лошади, измученной жарой и жаждой не меньше, чем он, и привязал ее к стволу дерева. Потом, осторожно пробираясь среди зарослей, спустился к реке.

Не доходя до берега, встал на колени и выглянул из-за кустов. Чуть впереди, между деревьями мелькало что-то металлическое. Похолодев, инквизитор снова спрятался в листве, а потом осторожно высунул голову. Сомневаться не приходилось. По берегу реки, держа шлем в руке, шел какой-то человек. Журчание воды заглушало шаги.

Стараясь не шуметь, Эймерик поднялся и прошел немного вперед, прячась среди зелени. Солнце почти село, но кое-что еще удавалось разглядеть.

Мужчина был один. На голове из-под кольчужного капюшона, койфа, свисали очень длинные волосы, заплетенные в косички. Льняной ваффенрок доходил до колен. Висящий на плече меч чуть раскачивался, когда солдат шел по узкой полоске берега у воды.

Река – без сомнения, приток Орбиэля, – в этом месте разливалась и бурлила: возможно, в нее впадал какой-то ручей, который загораживали скалы. Внимательно приглядевшись, на противоположном берегу Эймерик заметил большой вооруженный отряд – опираясь на щиты и мечи, солдаты ждали своего товарища. На одеждах, в основном зеленых, виднелись знаки отличия – у всех разные. Вероятно, это были остатки наемной армии – сборище разбойников и проходимцев всех сословий.

Сейчас не самый подходящий момент, чтобы вступать с ними в разговор. Эймерик вернулся, отвязал лошадь и, очень надеясь, что она не заржет, повел ее под уздцы назад, к заброшенной деревне.

Ему совсем не хотелось ночевать в каком-нибудь доме, тем более в такую духоту. Но выбора не было. В темноте остали казались призрачными. Все они имели вытянутую форму, несколько окон, чтобы сохранить прохладу в жару, и почти плоские крыши.

Эймерик дошел до последнего дома, у которого оказались плотно закрыты двери и ставни. Но он и не собирался в него заходить. Повел лошадь на задний двор, где, как и ожидал, увидел хлев – пустой, с открытой дверью.

Света хватало, чтобы оглядеться. Хлев был большим и опрятным; утрамбованный земляной пол покрывала солома. Эймерик опасался, что его лошадь может рухнуть в любую минуту. К счастью, в яслях оставалось зерно. Правда, напоить животное было нечем.

Лошадь тихонько заржала, заставив Эймерика вздрогнуть, и уткнулась мордой в кормушку. Инквизитор с облегчением вздохнул, подобрал почти прогоревший факел, на котором еще оставалось чуть-чуть смолы. Снял с седла сумку и порылся в ней в поисках огнива.

После долгих мучений наконец удалось высечь искры. Смола загорелась. При свете факела оказалось, что хлев достаточно просторный, чтобы вместить не меньше десяти коров. Здесь даже стоял глиняный горшок с молоком. Инквизитор взял его, понюхал и осторожно отхлебнул. Молоко еще не скисло. Тогда он выпил содержимое до дна.

Утолив жажду, Эймерик внимательно посмотрел вокруг. Обнаружил второй горшок, побольше, с довольно грязной водой, которую человек пить бы не стал. Притащил его к лошади. Та, немного помедлив, опустила в него морду и тут же осушила, о чем возвестило довольное фырканье.

Факел догорал. Эймерик собрал всю солому и соорудил некое подобие кровати. А когда собрался лечь, заметил, что в дальнем углу стоят толстые доски – зачем они здесь? Может, это тайный вход для влюбленных? Пошевелил одну, и конструкция тут же с грохотом рухнула.

Вздрогнув от неожиданности, Эймерик увидел проем в стене – достаточно широкий, чтобы в него мог протиснуться не слишком толстый человек. Видимо, ему все-таки придется заглянуть в дом, тем более что вернуть тяжелые доски на место в одиночку вряд ли удастся.

Эймерик посветил в нишу факелом, просунул голову внутрь.

И не смог сдержать крик. На него смотрели шесть пар остекленевших глаз на бледных лицах, лишенных какого бы то ни было выражения.