Поселок

– Стесняется, – авторитетно заметил Борька и приблизил собачью морду вплотную к

зеркалу. Увидев свое изображение в панамке, Плутон приник к земле и, неожиданно

взвизгнув, в ужасе бросился наутек что есть духу.

– Ура! Улепетывает! – закричал Борька и кинулся вдогонку, угрожающе подпрыгивая. Он

громко смеялся, и смех у него получался однообразный, как длинная барабанная дробь. Это

ему нравилось. Это увеличивало впечатление.

Плутона страх раскрепостил настолько, что у него хватило сил перемахнуть через высокий

забор. От прыжка панамка сползла ему на глаза, и поэтому, не разбирая дороги, несся он

вдоль соседских заборов навстречу прохожим. Подбежав к калитке, Борька на секунду

остановился, осмотрел взятую высоту.

Плутон удирал от самого себя. Конечно, это было безжалостно. Но Борька же не знал, что

так получится! Он старался оправдаться перед Наташей – собрал клубнику с асфальта и,

держа в руках корзинку, важно и неторопливо вошел во двор.

– На, ешь, – сказал он и демонстративно поставил перед Наташей корзинку, почти до верху

наполненную сочными ягодами.

Наташа растерялась.

– Откуда у тебя, Боря, так сразу появилась клубника? – спросила она и посмотрела ему в

глаза.

Борька загадочно смолчал. А когда Наташа сказала «спасибо», он небрежно ответил:

– Ты Плутону скажи. Это он напугал одну бабку так, что она рассыпала клубнику. И

убежала. А мне после нее пришлось убирать, чтобы кто-нибудь не упал на том месте.

Клубника оказалась очень вкусной. Борька ел ее первый раз в этом году. И Наташе тоже

понравилась. Она даже спросила:

– Ты волшебник?

Борька помедлил, подумал, какая Наташа все же еще маленькая, потом с достоинством

произнес:

– А ты как думала?

Борька неторопливо наталкивал рот ягодами. Алый сок тонкой дорожкой стекал по локтю и

капал на ступеньку крыльца.

– Ты заранее знал, что так будет, да?

– Знал.

– А как же бабушка?

– Так ей и надо. В другой раз не будет убегать.

– А если ее напугал Плутон?

– Ну и пусть. Я тут при чем? Не я же напугал!

– А у нее есть дети?

– Почем я знаю?

– Ты же волшебник!

Борька перестал есть. Недовольно посмотрел на Наташу. Клубника потеряла вкус и аромат.

И даже показалась кислой.

– Неправда, Боря, – серьезно сказала Наташа, – Плутон сам напугался. Ты его нарядил в

человечью одежду, а он не умеет делать то, что делают люди. Поэтому и напугался. И

натворил дел. Понятно?

77

Тогда Борька нахмурился:

– Мораль читаешь, да?

– Никакую не мораль.

– Ничего ты не понимаешь, – рассердился Борька и встал со ступенек, – нужно приучать

его к любому делу. Чтобы была замена.

Он недовольно взял корзинку, спрятал за спину, и с осуждением по-взрослому посмотрел

на Наташу.

– Нет, Боречка, – обиженно сказала она – это всегда так бывает. Когда кто-нибудь

занимается не своим делом.

– Кто тебе это сказал?! – воскликнул Борька.

От возмущения голос у него стал тонким и пронзительным.

Наташа насупилась.

– Кто, говори! – угрожающе подступил Борька.

– Папа, – ответила Наташа и побледнела, – у папы на работе рассказывали. Одному дяде в

институте, которого послали на стройку помогать выстраивать дом, на голову упал самый

большой кирпич…

– Ну и что?

– Дядя обиделся и сказал, что больше не пойдет строить дома.

– А дальше? – хитро прищурившись, хихикнул Борька.

– Папа сказал, что если бы у дяди были мозги, то он бы получил сотрясение. А так –

можно не бояться заниматься чужой работой еще.

– Выдумала! – разочарованно взмахнул рукой Борька. – Глупая ты, вот что! Его бы убило.

– А ты, Боречка, такой… – она запнулась, обдумывая, каким обидным словом лучше всего

назвать Борьку, и добавила неожиданно для себя, – будешь таким, как Старшина, когда

вырастешь, – сказала она и замерла, испугавшись, что Борька сейчас же накинется на нее с

кулаками.

Но Борька промолчал. Настроение угасло, и продолжать приключенческие игры ему не

хотелось. Он мог бы завязать знакомство с инопланетянами и даже познакомить с ними

Наташу. Но нет уж! С него хватит! И Борька ушел, оставив Наташу с ее вопросами.

А к вечеру, они все же снова встретились, уже втроем с Косточкой, сидели на коряге возле

воды, рассматривая детали радиоконструктора, подаренного бабой Марией ко дню рождения.

Конечно, то была не ссора. Не настоящая. А теперь… Борька уныло и мучительно

обдумывал, как теперь помириться с Наташей и Костиком? Для этого у него не хватало всей

его фантазии.

Утро стояло яркое и тихое. Наверное, собирался знойный день. От поверхности воды шла

белесая испарина, исполосованная косыми солнечными лучами. Лучи скользили между веток

сада Старшины, разрезая сырой воздух.

Светлую Наташину голову он заметил уже издали – выцветшие на солнце ее длинные

волосы. Наташа стояла на песочной залысине у самой воды. Увидев Борьку, быстро отвернула

голову в сторону.

Возле коряги, скрестив ноги, сидел Костик. На расстеленной газете разложены детали

конструктора – плата приемника и несколько жгутов цветных тонких проводов; он

рассматривал картонные бирочки с цифрами.

Борька подошел ближе и спросил:

– Зачем?

– Он здесь валялся. Ты, правда, его выбросил?

Борька промолчал. Ему хотелось сказать, что он шел, чтобы забрать конструктор и сделать

приемник. Но он сказал:

78

– Можешь взять себе, – и смело обернулся к Наташе. Но та молча рассматривала Костины

руки и Борьку словно не замечала. Даже избегала встретиться с ним взглядом, наблюдая за

Косточкой исподлобья. Завести с ней разговор Борьке представлялось немыслимо трудным,

стыдным делом.

– А мне приснилось, что мой папа сделал для меня из настоящего трамвая самокат –

соврал Борька.

Он надеялся, что это рассмешит, или, по крайней мере, смягчит настроение ребят.

Наташа промолчала, а Костик продолжал сопеть, присоединяя провода.

– Такой же самокат, как ты, Костя, придумал. Солнечный. Но только на три места, –

продолжал врать Борька.

Костик остановил взгляд на своей работе и секунду думал. Затем поднял голову, спросил:

– Для всех нас? Да? – и доверчиво уставился на Борьку. – Для тебя, для Наташи и для

меня? Да?

– Ну да. А ты как думал?! – вспыхнул Борька и снова глянул на Наташу. Но она по-

прежнему смотрела на Костины руки.

– Вот здорово! – тихо, будто это была тайна, сказал Костик, встал и робко приблизился к

Борьке. – А ты уже не сердишься? Да? Ты уже помирился? – спросил он, радостно глядя на

Борьку.

Наташа бросила короткий испытывающий взгляд на Борьку и осталась неподвижной,

точно ожидая чего-то, и это было похоже на продолжение вчерашней ссоры. Борька отвел

глаза в сторону, секунду колебался, но преодолев себя, подошел к Наташе и молча протянул

ей ладонь.

Наташа испугано посмотрела на протянутую руку и тихо проговорила:

– Я не хотела с тобой мириться, Боря.

– Почему?

У Борьки вдруг внутри что-то оборвалось.

– Потому, что ты, Боречка, часто влазишь не в свое дело. И из-за тебя другим попадает… –

сказала она и от волнения покраснела. Еще не приходилось ей высказывать таких дерзких

мыслей, хотя думала она всегда так же, как сейчас. Но Борька даже не шевельнулся. Он стоял,

потупив взгляд, как вчера прижатый к вишне маленький Костик. Наташе на миг показалось,

что перед нею теперь два Костика, одинаково обиженные, и оба вот-вот заплачут. При виде

такого сходства ей вдруг стало жалко Борьку. Она торопливо подала ему руку и сама же

пожала его холодную податливую ладонь.

От такой сцены Костик тихонько и радостно подпрыгнул, уселся на прежнее место и, как

ни в чем не бывало, занялся своим делом.

– Боря, а можно я тебе на день рождения подарю этот радиоприемник, когда сделаю?

Ладно?

Борька кивнул, невнимательно слушал Костика и старался придумать что-нибудь такое, за

что потом человека бы зауважали.

Наконец он вспомнил:

– Как, по-твоему, если на твоей земле посадили чужие яблони, то чьи будут яблоки,

которые поспеют на них?

– Не знаю, – пожала плечами Наташа.

– Твои. Ты хозяйка земли, значит твои. Ясно? А если у тебя уворовали твою землю, что

нужно сделать, чтобы вору не достались яблоки?

Наташа растерянно посмотрела на Борьку.

Борька торжествующе ухмыльнулся:

79

– Спилить деревья. Понятно? Но это не женское дело. Я даже Косточку боюсь брать с

собой. А вот Плутона… Это другое дело. Плутоша пойдет. А где он? – спросил оглянувшись

Борька.

– Спит, – сказала Наташа, – он всегда спит утром. А ночью везде бегает, стережет ваш дом

от чужих собак и воров.

– Ничего, – сказал Борька, повеселев, – сейчас он будет здесь, – и, заложив пальцы в рот,

свистнул.

Наташа торопливо закрыла ладонями уши, напряженно наморщив лоб.

В начале сада высокая трава, как от набежавшего ветерка, заколебалась, волна устремилась

вниз, до слуха долетел нарастающий сухой шелест. Подгоняемый охотничьей страстью,

Плутон во весь дух мчался «по бездорожью». Вырвавшись на простор, он кинулся к ребятам в

ноги, восторженно лая.

Наташа запищала, разыгрывая переполох, вскочила на корягу, поджимая то одну, то

другую ногу, как будто наступила босыми ногами на горячий асфальт. Костик тут же запрыгал

возле Плутона, пытаясь поймать его за хвост. Борька хохотал, хватаясь за живот и показывая

на Плутона пальцем…

Когда все насмеялись, Борька сказал:

– Стойте здесь, я сейчас!..

Он скоро вернулся, неся под мышкой ножовочную пилу.

– Поможешь, Косточка? – спросил он так, как обычно обращаются друг к другу мужчины.

Костик молча подошел, потрогал пальцем острые звенящие зубцы.

– А зачем? – спросил он.

– Есть дело. У нас военное задание. Мы уходим, а Наташа остается и будет нас встречать,

как… женщины встречают мужчин после опасных походов. Идешь?

– Иду, – сказал Костик, не задумываясь, куда и зачем нужно было идти. Просто он знал, что

с Борькой будет интересно – и пошел следом, взяв Плутона за ошейник, как сыскную собаку.

Наташа вначале подумала, что это такая игра – игра в войну, которую придумал Борька, –

потом засомневалась. Потом почувствовала, что все выглядит гораздо серьезней, и ей стало

не до шуток, как любил говорить ее папа. Охватила слабая тревога. Она замерла и, глядя

ребятам вслед, не могла произнести ни слова. Но когда за Борькиной в кустах скрылась спина

Костика, невольно вскрикнула:

– Это не твое дело. Вернись, Боря! Не лезь туда. Костик, не ходи за ним!

Головы ребят, уже едва заметные в зарослях терна, росшего на берегу, неумолимо

удалялись и утопали в зелени.

– Ой, куда же они?! – вскрикнула она, словно рядом было кому пожаловаться.

Сердце стучало так громко, как никогда даже после быстрого бега. Она прислушивалась к

самой себе, спрашивала себя: что теперь делать, чтобы остановить ребят? Оглядываясь назад,

как будто надеялась, что откуда-нибудь из кустов вот-вот с хитрыми улыбками и криком,

решив ее напугать, вынырнут Борька и Костик, бросилась бежать к дому бабы Марии.

Выстрел прозвучал за спиной неожиданно и странно, словно выдуманная история вдруг

превратилась в явь. Наташа и баба Мария замерли на тропинке. Внизу, где заканчивался забор

участка Старшины, заросшей бузиной и малиной, дрогнули и наклонились в сторону

верхушки кустов. Раздвигая ветви белеющими на солнце руками, из них выкарабкался

Борька. Не глядя на бабу Марию и Наташу, он протрусил мимо, вскочил на крыльцо и

скрылся за дверью. Следом медленно шел Костик. Съежившись и став еще меньше, он

приблизился к Наташе. Вяло опустился на пыльную тропинку, уставился на заросли бузины.

Вскоре появился Плутон. Поскуливая и виляя задом, пес волочил ногу. За ним на сухой

потрескавшейся земле оставались следы от капель крови… Костик отодвинулся, пропуская

80

Плутона, неотрывно глядя ему вслед. Ползком, поскуливая, пес залез к себе в конуру. Костик

шмыгнул носом, приложил кулаки к глазам, растирая слезы и вздрагивая, пошел к калитке на

улицу.

Дома Борьку хватила лихорадка. Его трясло. В холодном поту он пролежал на диване

остаток дня.

Вечером к нему приходили Наташа и Костик. Их не пустили. Борькины родители сказали,

чтобы они оставили Борьку в покое и больше не сбивали его с толку. А баба Мария, проводив

ребят к калитке, посоветовала им прийти завтра, когда родители будут на работе, и они с

Борькой смогут встретиться и обо всем поговорить.

Глава 21

Костыль для Плутона

Несколько дней Плутон не высовывался из конуры. Дробь кучно ударила ниже изгиба

задней лапы и потревожила кость. Старшина, наверное, целился в голову, но за секунду до

выстрела Плутон в восторге крутнулся перед Борькой, который следом пролазил через дырку

в заборе, и это спасло его.

Костик часами просиживал возле будки, прислушиваясь к собачьему стону. Подходила

Наташа, молча клала руку ему на плечо. Баба Мария приносила в алюминиевой миске молоко

с мелко нарезанными кусочками белого хлеба, ставила его вовнутрь конуры.

Один раз спросил Костик у Марии:

– А чем его лечить, ба-а?

Мария нехотя ответила, глянув с грустью на Костика, что можно давать стрептоцид по две

таблетки. А чем еще, кроме этого, – не знала. Тогда он сказал Наташе, что Плутону нужно

помогать «всеми силами», и ушел домой. А вскоре прибежал к Наташе, выставил кулак,

разжал пальцы и показал ей двадцать копеек. Он ничего не сказал, но Наташа взяла деньги и

проговорила сбивчиво:

– Хорошо, Костик. Я попробую. А вдруг не дадут. . без рецепта.

Костик пожал плечами. Но глаза его выражали надежду и мольбу, чего Наташа в них

раньше не замечала, и твердо решила, что лекарство достанет.

Вскоре она принесла белые таблетки в шелестящей прозрачной упаковке, баба Мария

раздавив в ложке три штуки, замешала порошок из них с молоком и хлебом.

На третий день Плутон уже выглядывал из лаза, и, опустив морду на лапы, дышал свежим

воздухом. Больная нога его была где-то там, в глубине будки, и к себе он не подпускал,

тихонько рычал, боясь, что ему сделают больно.

Тем не менее, его лапу нужно будет осмотреть. Так говорила баба Мария. И Костик боялся,

как бы рана не загноилась… А еще, перед тем как Плутон вылезет наружу и начнет ходить,

для него необходимо будет сделать из дощечки шинку и привязать к ноге, чтобы кость

правильно срослась. Когда он об этом узнал, стал искать подходящую дощечку.

Ведь потом в ней нужно будет вырезать углубление, чтобы лапе Плутона было удобней.

Этого ни он, ни Наташа не смогут сделать. Наташа – девочка, а у него сил еще не хватает.

Борька уехал в село в гости к своей бабушке. Поэтому придется идти, просить маму. А маме –

дядю Вову, который приезжает на машине. Он ведь взрослый и, наверное, сумеет вырезать.

Тогда это будет не дощечка, а Плутонов костыль.

Мама и дядя Вова, возможно, уже дома, сидят на тахте у телевизора, но на экран не

смотрят. Перед ними стоит низенький столик, на столике две маленькие глиняные чашечки на

81

блюдцах, кофейничек и красивая бутылка коньяка. Они тихо о чем-то говорят, смотрят друг на

друга веселыми глазами. Мама «строит глазки», как сама же иногда говорит о других,

проводит длинными белыми пальцами с перламутровыми ногтями по коленке дяди Вовы и

задумчиво опускает глаза. Дядя Вова обнимает маму, что-то шепчет ей на ухо, от чего она, с

чем-то не соглашаясь, посмеивается.

На кухне возится бабушка. У нее все валится из рук. Она сердится, когда Костик пристает

к ней с вопросами. Тогда он подходит к маме, опустив руку с дощечкой к ноге, и говорит, что

ему нужен костыль. Верней, не ему, а Плутону. Глаза у мамы делаются удивленными,

подкрашенные ресницы ее, взметнувшись вверх, замирают на секунду. Мама незаметно

сердится, стыдясь за него, Костика, в присутствии чужого дяди.

Дядя Вова возьмет будущий костыль, осмотрит его со всех сторон и, может быть, попросит

у мамы нож для работы. Но мама выхватит у него из рук дощечку, отдаст Костику и скажет

без особого интереса что-нибудь такое, например, что он – Костик, мальчишка – сам найдет,

что сделать «с этой палкой». И тогда Костик одернет руку, спрячет за спину то, из чего

должен получиться костыль для Плутона и побежит в сад бабы Марии.

А в саду – как в саду. Но у Марии сад не такой, как у всех. В нем нет порядка. И поэтому

он привлекает ребят. Он – сама природа, свободная и вольная. Убегающая к озеру полоса

земли с высокими травами и неухоженными деревьями представляется детям дикими

джунглями. А за озером – лес. Старый, серьезный. Он часто бывает хмурым. Особенно, когда

над головой набегают серые тучи и кажется, что вот-вот начнется дождь. От почерневшего

леса и озеро становится темным, вздутым и грозным. В его водах собираются все тени, самые

глубокие, уходящие далеко в чащу, и все блики от молний и вечерних зорь. Оно повторяет

все, что над ним и возле него, удваивая картину. Оно в сговоре с лесом. Это не нравится

Костику. Как было бы хорошо, если бы вода на озере была сама по себе, яркая и прозрачная,

какая она есть на самом деле. Теперь же, когда Костик шел в густой траве, а за ним Наташа –

молча, как и он, – озеро походило на извилистую матовую ленту, туман стелился над ним

тонким слоем, не касаясь застывшей поверхности воды. И вода была светлая. Костик видел,

что она освещалась сверху белым туманом и поэтому радовалась даже этому свету. А лес над

всем стоял темный, как перед сумерками. Туман, выходит, защищал воду озера от хмурого

леса.

Костик подумал, что над человеком тоже, наверное, бывает туман, только редко и никогда

не виден. Поэтому-то и смеяться Костику не всегда хочется. Значит, даже у озера есть

защитник. Не только у Плутона. Вот, например, Наташа и Борька – защитники. И если бы

Борька не уехал в свое село, то обязательно сделал бы для Плутона деревянную шинку.

Конечно, вначале поумничал бы, как да что нужно вырезать, но все-таки сделал бы. Он

большой, ходит во второй класс – все должен уметь. А у Костика даже папы нет… от этого

бывает стыдно, когда в разговоре с ребятами касаются пап.

Костик стоял и смотрел на озеро, и Наташа, подождав немного, тронула его за руку,

сказала:

– Ты, Костик, не печалься… – но договорить она не успела. Он неожиданно уткнулся лицом

в ее плечо, его спина завздрагивала. Казалось, сдерживаясь, он тайком над кем-то смеялся.

Наташа, растерянная и удивленная, замерла и почему-то вспомнила недавнюю игру «в

семью», где Костик был ребенком, она, Наташа – мамой, а Борька – папой. Борька, правда,

возражал. Но игра все же состоялась. И Наташе показалось, что игра, начатая тогда, еще не

кончилась. От того, как доверился ей маленький Костик, и еще от тревожных волнующих

мыслей и чувств, сейчас охвативших ее, нужно было срочно становиться взрослой, делать

так, как делают все мамы на всей земле. Это большая радость – быть настоящей мамой, пусть

82

даже чужому ребенку. Только у Наташи сейчас не было никакой радости. Сердце сильно-

сильно билось.

Немного опомнившись, она сказала Костику:

– Ты не печалься. Потому что когда человек сильно думает о себе, он не может помочь

другому. А Плутону, ты сам сказал, нужно помогать. Иначе он заскучает и погибнет.

Костик так же неожиданно затих, как перед этим заплакал. Он сел на траву, скрестив ноги,

и сказал, глядя на озеро:

– У моей бабушки есть в сарае большой ножик. Она им рубит мясо. Пойдем ко мне. Ты

будешь держать, а я прорежу посередине канавку. Ладно?

– Ладно, – торопливо согласилась Наташа.

Она вынула носовой платок, и, обняв Костика за шею, принялась вытирать ему глаза и

щеки, приговаривая, будто оправдываясь:

– А то мама заметит…

Они вошли в комнату, где мама и дядя Вова сидели возле телевизора, прошли в уголок

Костиных игрушек. Там стояла старая тумбочка с двумя полочками, на них расставлены

морские ракушки разной величины, привезенные этим летом дядей Вовой из Сочи.

Костик взял одну из них. Приложил к своему уху. Потом привлек Наташину голову,

осторожно поднес к виску, к ее густым волосам. Наташа слушала «морской прибой» и

смотрела на Костину маму и дядю Вову, тихо беседующих друг с другом.

– Это он тебе принес? – спросила, кивнув в сторону дяди Вовы.

– Нет, – шепотом ответил Костик. – Это он маме подарил. А я украл себе. Хочешь, я и для

тебя украду?

Наташа строго посмотрела на Костика:

– Значит, ты и деньги украл?

– Украл.

– А ты знаешь, что красть нельзя? – и, прикрыв ладошкой его рот и украдкой поглядев в

сторону взрослых, Наташа таинственно прошептала ему на ухо, – может, он станет твоим

папой?

– А я почем знаю, – сказал Костик очень тихо и задумчиво. Скучающе уставился на

подошвы своих ног.

Наташа взяла дощечку, брошенную рядом, покрутила в руке, подумала, зашептала снова:

– Ты, Костик, не печалься. Все папы, например, умеют починять игрушки. А дяди – нет.

Костик поднял глаза, внимательно посмотрел на Наташу.

– Может, у него получится, – добавила она, кивнув на дядю Вову.

Костик схватил дощечку и направился к сидящим у телевизора. Сперва постоял в

ожидании удобного момента. Он так всегда делал. Молчал, даже не смотрел на свою мать и на

чужого дядю, которого мама всегда называла Вовиком. Наконец, глянув на Костика, мама

спросила негромко, но строго:

– Чего тебе?

Костик молча потянулся к уху матери, зашептал, объясняя…

– Ну, – сказала мама, и беспокойно заморгав ресницами, взяла у Костика дощечку,

посмотрела на нее со всех сторон, улыбнулась дяде Вове, – к тебе за консультацией. Собака

ногу поломала. Нужна шинка.

Вовик смущенно пожал плечами, глядя на маму умоляющими глазами. Сказал скромно:

– Ласточка, ты меня ставишь в неудобное положение… – улыбаясь так же, как и мама, дядя

Вова взял дощечку, и так же, как и мама, посмотрел на нее, потом, снова жалобно глянув на

Костину маму, сказал мягким голосом, обращаясь к Костику:

83

– Видишь ли… Я ведь по профессии не хирург. А скорей – шофер-водитель. Это, к

сожалению, не ко мне, не по адресу. А вообще, – он всегда говорил «а вообще», что ставило в

тупик не только Костика, но даже маму с бабушкой, – а вообще, зачем лишние хлопоты?

Заживет, как на собаке! Вот увидишь. – Он так всегда и заканчивал – «вот увидишь» – и

никогда не называл Костика по имени, начиная с «видишь ли», а дальше все так, как только

что сказал. Протянул дощечку и улыбнулся Костику, как улыбаются детям, уступая им дорогу.

Наташа тихо подошла сзади к Костику, выхватила у него из руки дощечку и быстро пошла

к выходу. У порога, открыв дверь, остановилась и сказала громко:

– Пошли, Костик. Мой папа умеет.

Шинку изготовили вечером. Роберт даже согласился помочь привязать ее к больной ноге

Плутона. Псу надели старый усохший намордник, валявшийся с давних времен в сарае у

Марии и, не обращая внимания на жалобное поскуливание пса, сделали все так, как надо.

Глава 22

Плутон

Костик тонул в пяти шагах от берега. Не то чтобы не умел держаться на воде, – плавал он,

как и все мальчишки, – и «по-собачьи», и «по-морскому». Но у него свело ногу. Незаметно

появилась ломотная боль, сковало голень. Отяжелевшее тело потянуло вниз, в глубину.

В своей небольшой жизни Костик успел кое-что повидать и перечувствовать. Научился

приблизительно оценивать исход всякой житейской истории, в какую попадал. Обычно все

истории кончались хорошим или плохим, но все-таки заканчивались продолжением чего-то

нового. И эти продолжения были его выбором.

Теперь же – другое дело. Ему еще не приходилось тонуть. Вокруг кроме Плутона, ни души,

выбирать было не из чего, и сейчас, пока был жив, боролся в бессознательном страхе за свою

жизнь, как умел, из последних сил бил по воде руками, захватывая вместо воздуха воду и,

задыхаясь, погружался ко дну.

Вначале, пока Костик нырял и выбрасывал тягучие черные водоросли, камни и случайных

трепыхающихся раков, которых Плутон не мог ни схватить зубами, ни тронуть лапой, все

было спокойно и хорошо. Яркий солнечный день разливался по заросшему кустарником и

камышом берегу. Над фруктовыми садами блестели крашенные крыши домиков –

коричневые, красные, зеленые и даже белесые – крыши Поселка, оставленного на окраине

города под снос.

Солнце припекало сильно, и Плутон дремал, разомлев от тепла, растянувшись на влажной

траве.

Но вот чуткий слух пса различил в необычно шальном плеске суету и беспокойство.

Поднявшись, он потянулся и, принимая Костину возню за баловство, сладко зевнул. Но

борьба в воде продолжалась – и вдруг оборвалась. Настала тишина.

Плутон вскинулся на все четыре лапы. Виновато поскуливая, нерешительно подошел к

воде – и тут же отпрянул от берега. Что-то поискал между кустов, обнюхал траву, и снова

стремительно подбежал к воде. Зашел по изгиб лап, почувствовав недоброе.

Плутона сдерживало неприятное соприкосновение с водой. Нельзя сказать, чтобы он был

привередлив к водным процедурам, однако, какие-то собачьи предрассудки все же смущали

его. Он припадал мордой к песку, поднимался на задние лапы, согнув в суставах передние и,

тоскливо завывая, плюхался в лужу. Наконец, вымокнув и набравшись смелости,

сосредоточенно вошел в воду.

84

Он плыл на самую середину, как плавал за палкой, брошенной во время купания кем-

нибудь из ребят – Борькой или Костиком – и теперь быстро приближался к месту

происшествия. Костик барахтался из последних сил, несколько раз удавалось ухватить за

скользкую и короткую шерсть Плутона, но упускал ее. Теряя сознание, в последнее

мгновение ощутил в ладонях скользкий хвост Плутона. Хватая пальцами воду, он судорожно

сжал пальцы. Плутона потянуло вниз. В ужасе пес бешено замолотил лапами по воде и

повернул к берегу, поднимая фонтан брызг. Почувствовав илистый грунт, Плутон, наконец,

тяжело выкарабкался на берег. Устало повалился на мокрый песок. Возле него вяло опустился

Костик.

Они долго лежали без движения. Плутон, огромный, рыжий, мокрый до шерстинки, и

маленький Костик, раскинувший на песке безвольно руки, чем-то напоминающий синего,

тощего цыпленка.

Костик медленно приходил в себя. Повернулся и лег животом вниз. Положил голову на

руку, другой обхватил шею Плутона. Тихо завсхлипывал, сдерживая рыдания. Он понимал:

мужчина не должен плакать. Плутон водил серьезным глазом, враждебно косясь на Костика.

Всякие мысли приходили на ум, еще плохо выстраиваясь в его ошеломленном мозгу. Его

знобило… Неуемно дрожал подбородок. С лица постепенно сходила смертельная синева.

Рядом равномерно посапывал Плутон. У него на спине подсыхала шерсть. И глаз пса,

который смотрел на Костика, призакрывался от приходящей сладкой дремоты.

Костик думал, что не зря старался, и совсем не стыдно было ему потом перед Наташей за

то, что вел себя как девчонка и плакал. Ведь нога у Плутона срослась правильно – Костик

понимал, что в этом его заслуга.

Что-то незримо связывало его с Плутоном и крепко удерживало вместе. Казалось, связь эта

сильнее их самих. Разве мог Борька, если б только знал, объяснить все это словами? Ведь

нужно не только быть постарше, но самому оказаться в этой связи. Почувствовать ее силу. .

Возможно, Костику по-детски могло это и прийти в голову. Но теперь он только вспоминал, с

чего все началось…

Родился Плутон в другом доме. Его, щенка, принесли в галоше, в большой, устаревшей,

каких не встретишь сейчас на прилавках. И было ему недели три. Он едва помещался на

красной байке, неуклюже свесив широкие лапы с лакированных краев, когда Иван, брат

Марии, нес его переулком в дом сестры.

В последнюю минуту перед новосельем Плутон не хотел расставаться со своей лежанкой,

которой завладел вскоре после рождения, залез под кровать. Стал втискивать тупую морду

вглубь хозяйской обувки, оставляя снаружи упругую спину, и, брыкаясь, поочередно

выдергивал задние лапы из шершавой Ивановой ладони. Но Иван не церемонясь, все же

достал щенка, сгреб в охапку вместе с галошей, сказав угрюмо, чтоб «не скавчал». Он решил,

что теперь самый подходящий момент, чтобы будущий пес раз и навсегда узнал свою единую

и законную хозяйку.

Принес и поместил под кроватью, сказав Марии:

– Пусть думает, что снова оказался на том же месте, где был. Но Плутон, поскуливая,

недоверчиво понюхал крашеные доски чужой хаты и, растерянно покачиваясь на слабых

лапах, пошел разыскивать привычный запах и знакомую обстановку.

– О! – дурачась, сказал Иван, показывая на него кривым пальцем, – еще не пил, а уже

шатается!

Мария покачала головой и, улыбаясь, сказала ласково:

– Это он понял, что к чужим попал.

– Молодой он еще до понятий! – отрезал Иван.

Мария несогласно махнула на него рукой:

85

– Он все понимает, да только сказать не может.

– Да говорю я тебе, – возмутился Иван, – что с похмелья!

– Ладно, уж, – ответила Мария, с улыбкой следя за щенком, – не намекай. Я обещала –

сейчас организую. Ты чего будешь пить? Вино или водку? Огурцов нету, могу помидоров

дать.

– Давай водку. Потому как пью ее только в двух случаях – когда есть огурец, и когда его

нет, – сказал он.

И уже через несколько минут пропил щенка.

С тех пор, ничуть не обижаясь за предательство на Ивана, Плутон снискал уютный дом

доброй хозяйки Марии, где все свое детство провел, лежебочничая на теплой подстилке в

прихожей.

*

Они родились в один год. Костику семь и Плутону семь. У Плутона была обыкновенная

собачья жизнь. Потому что он был обычный рядовой пес, каких немало вокруг, и жизнь у него

была такая же, как и у многих дворовых собак – без претензий. Его древние предки оставили

ему в наследство, кроме хвоста, ушей и хитрой, по-собачьи смеющейся морды, еще и

память… Вообще, у собак хорошая память, ничуть не хуже, чем у человека. Просто у них

короче жизнь.

Память у Плутона была добрая. Он старался походить на степенного «образованного» пса,

уважал свою хозяйку Марию и любил детей. Нельзя сказать, чтобы он был начисто лишен

собачьего самолюбия и всем прощал или вовсе не замечал унижений. Нет, конечно! Но была в

его памяти и злость на одного человека – Старшину. То была злость против ненавистного

врага, пожелавшего однажды убить его, Плутона.

Собаки хорошо определяют характер человека, и Плутон избегал встреч со Старшиной.

Заметив издали, обходил стороной, вытянув по-волчьи шею, голову, почти касаясь мордой

земли, нес угрюмо и молчаливо.

Плутон не боялся своего врага. Он боялся затаившейся в самом себе силы зверя – всего,

что мог натворить, выпустив эту силу. Он знал, что все, – и дети, и Мария, и хозяева других

дворов – тоже ненавидели Старшину.

Перебирая пальцами слипшуюся шерсть на ноге у пса, Костик искал следы ранения.

«Заживет, как на собаке», – вспомнил он слова дяди Возы. «Но если бы не поставили шинку, –

подумал он, – неизвестно, как срослась бы кость»… Плутон, наверное, хромал бы. Все

называли бы его инвалидом. Не прыгал бы через барьер и не плавал бы так, как плавает

сейчас!

В глубине сада слышались голоса ребят, приближались их шаги – шелест трав и листьев…

Но Костик лежал и думал об играх наедине с Плутоном. Это были настоящие представления,

о которых никто не знал. И тут неожиданно почувствовал, каким интересным, обновленным