Люди, принесшие холод. Книга 1. Лес и степь

ГЛАВА 3. В поисках старицы

Так Александр Бекович Черкасский стал одним из первых наших Игроков, и уж точно – первым Игроком с практически неограниченными полномочиями. Естественно, молодой человек прекрасно понимал, что его будущее полностью зависит от того, сможет ли он выполнить задачу, поставленную Петром. Поэтому за дело взялся рьяно.

13 августа 1714 года он прибывает в Казань, и, явившись к губернатору Петру Самойловичу Салтыкову, всесильному правителю «околокочевой» России, вручает ему решкрипт о своих полномочиях. После чего требует собрать полторы тысячи бойцов и много денег. Пять тысяч рублей ему были выделены, людей же так быстро собрать не было возможности, поэтому Бекович, не дожидаясь конца сборов, велит по готовности отправить его будущее войско в Астрахань, а сам отбывает туда, не проведя в Казани и трех дней – 16 августа.

В Астрахани же начинаются первые проблемы – ни одного годного для морского путешествия судна там не оказалось, только рыбачьи да купеческие посудины. Флот для экспедиции нужно было строить с нуля, этим Бекович и занимается всю осень. Но отнюдь не только судостроением были заняты помыслы царского эмиссара. В Игре информация частенько значит не меньше, чем воинская сила, а Александр Бекович, к его чести, хорошо это понимал. Он вообще был неплохим Игроком, этот горец, ставший мореплавателем, по крайней мере, демонстрировал очень неплохие задатки. Едва прибыв в Астрахань, он начинает собирать информацию, и меньше чем через две недели после прибытия, 1 сентября, уже отправляет в центр первое донесение. В письме президенту Адмиралтейств-коллегий адмиралу Федору Матвеевичу Апраксину (только что одержавшему первую в истории России морскую победу русского флота – разгром шведской флотилии у мыса Гангут) он писал:

«О себе Вам, моему государю, доношу: в приезд свой в Астрахань осведомился чрез жителей астраханских о реке Дарья, откуды течет, где падает устьем. Сыскал таких людей, которые знают оную реку, называют Аму-Дарья, сказывают, что не малая река, берется вершиною от Индеи, течет бухарскою землею и хивинскою, падает в озеро, названием Аранское¹⁴  море, которое имеет расстояния от Каспийского моря 14 дней ходу; иные сказывают, будто малый проток есть из озера в море Каспийское, только такого человека нет, который видел; сказывают, что слышали. Для лутчаго уверения поеду сам и буду свидетельствовать морем. И от моря, сказывают, ни один человек не бывал николи в тех местах, где мне повелено ехать, однако, буде воля творца всех, принужден [туда] ехать.

Доведывался от здешних жителей о материи, о чем имеем старании¹⁵, подлинного известия не получил; сказывают, что в бухарской земле есть близ реки Аму, только подлинного свидетеля нет, кто б сам видел оное место, того ради послал тайно верх по реке Аму, которая названием Дарьею-рекою, велел подлинно осведомиться. Також-де послал по озеру, где пала Аму-река, велел осмотреть, каким местом пала в озеро, есть ли из озера проток в Каспийское море. Доколе возвратятся оные посланные, сам буду ездить по морю проведывать пристани и реки, какие пали в море, как мне указ повелевает.

Князь Александр Черкасский».

Чуть ниже – дописка: «Во известие вам доношу: хана хивинского, от которого ныне был посол у царского величества, оного хана хивинцы, взбунтовав, убили и на ево место другова ханом учинили»¹⁶.

Можно только удивляться кипучей активности кабардинца. За полторы, практически, недели, он уже успел организовать постройку флота, собрать абсолютно верную информацию, которая вскрыла важные ошибки в планировании экспедиции. Мало того – за эти считанные дни Черкасский успеть найти, завербовать и отправить в Хиву, Бухару и к Аральскому морю свою агентуру. Как минимум двое из посланных оказались очень толковыми шпионами, но об этом чуть позже.

Что касается приписки, то, действительно, свистопляска на хивинском престоле продолжалась. Муса-хан, в русских источниках именуемый «Адгер Магмет Багадур», от которого и прибыл к нам вышеупомянутый разговорчивый посол Ашур-бек, был убит заговорщиками, и на престоле воцарился Ширгази-хан. Он был уже третьим правителем Хивы с момента начала этой истории, что лучше всего подтверждало мнение Петра о неладах в хивинском царстве-государстве. Посла Ашур-бека, кстати, Бекович обнаружил там же, в Астрахани – бедный награжденный хивинец не особенно спешил на родину, где к власти пришла вражеская группировка. От него, скорее всего, петровский эмиссар и получил информацию о хивинском дворцовом перевороте. Наградные пушки Бекович у посла отобрал – нечего их отдавать невесть кому, самим пригодятся. Да и послу, подумав, велел сидеть в Астрахани, ожидать царской воли, чему тот, думается, был только рад.

Наконец, поздней осенью суда для морского похода были достроены. 7 ноября флотилия из 2 шхун, 27 морских стругов и одной бусы¹⁷, на которых разместилось все войско Бековича – почти 2000 человек, вышла в море. Флот, как и наказал Петр, двинулся по левому берегу по направлению ко второму российскому форпосту на Каспии – столице яицких казаков городку Гурьеву. Но в данном случае неуемность и горячность Бековича сослужила дурную службу – на полпути флотилия была затерта льдами и пристать к берегу оказалось невозможно. Почти месяц они дрейфовали по морю, наконец, потеряв 4 судна, в начале декабря флот смог вернуться в Астрахань. Зимний Каспий, как выяснилось, не лучшее место для морских экспедиций. Надо было ждать весны. Вынужденное зимнее безделье, похоже, сильно тяготило князя. Кроме того, ему нужны были верные люди, на которых он мог бы полностью положиться. В декабре он пишет в Казань Салтыкову с просьбой отправить к нему весной 500 яицких казаков, велит строить 20 новых бригантин и уезжает на родину, в Кабарду. Вернулся Бекович уже ближе к весне с небольшим отрядом кабардинцев, в числе которых были и его братья.

Первое плавание оказалось неудачным, но Бекович прекрасно понимал – идти вслепую нельзя, а реальное положение дел в Астрахани не узнать – его можно разведать только на месте. Посуху туда не дойти, значит, нужна морская экспедиция. Во что бы то ни стало нужна.

Вторую попытку выйти в море сделали 20 апреля 1715 года. В этот день в море вышла флотилия из 20 новых бригантин, на флагмане «Святой Петр» шел Бекович, в поход с ним отправилось полторы тысячи человек. До Гурьева дошли благополучно, здесь Бековича уже ожидала отряженная Салтыковым полутысяча яицких казаков. К сожалению, с ними вышла незадача – Бекович, похоже, собирался отправить их, двигаясь сушей исследовать берег, но места там были совершенно гибельные, в чем вскоре убедился и сам князь. Если бы не помощь туркменских племен, экспедиции пришлось бы солоно, не случайно по возвращении Бекович докладывал Апраксину: «ежели б милостивый бог не умилосердил оных народов к нам, не безбеден был бы живот¹⁸ наш, понеже, мой милостивый государь, места, где мы имели путь наш в великих в страхах, на миль 60 безмерно крутые горы каменные, а иначе рещи¹⁹ вутес-камень; не токмо среднему судну пристать, но и малому неможно, и некоторые суда потеряли, а людей отспасал, по се время за помощию божиею вкупе невредимы»²⁰. И действительно, известный исследователь Каспия Григорий Карелин писал об этих местах в середине XIX века: «Грунт каменистый и якорные стоянки при западных ветрах гибельны. Только гибельный случай может занести сюда на смерть или тяжелую неволю²¹».

В общем, идти сушей было никак невозможно, и казакам, похоже, удалось убедить в этом Бековича; разместить же эту кавалерию на судах нечего было и думать. Поразмыслив, начальник экспедиции распустил казачью вольницу по домам, сам же с пехотой поплыл дальше – к тому самому торговому мысу Тюб-Карагану, где впервые появился Ходжа-Нефес.

Здесь у Бековича была назначена встреча с большим человеком – предводителем местных туркменских вождей султаном Сайдали, который, собственно, и отправил год назад Ходжу-Нефеса к русским. Доверие внушало еще и то обстоятельство, что Сайдали признавал власть калмыцкого хана Аюки, который, как мы помним, был русским подданным.

На этой встрече крещеный кабардинец снова встретился со старым знакомцем – когда он попросил у туркменов проводника, в помощь к нему отрядили все того же Ходжу-Нефеса, заявив, что он будет с русскими до конца. Сайдали подтвердил русскому князю, что повернуть Аму-Дарью в Каспий вполне возможно, для этого следует только разрушить ту самую злосчастную плотину и прорыть канал примерно 20 верст длиной. А чтобы у русского вождя не осталось сомнений, туркменские лидеры предложили русским отправить небольшую рекогносцировочную партию, которой Ходжа-Нефес все покажет на месте.

Разведку Бекович поручил двум астраханским дворянам – Николаю Федорову и Ивану Званскому. Кроме них и Нефеса, небольшой отряд составили трое неназванных астраханцев, толмач Тоймасу и двое туркмен. Основная экспедиция должна была отправиться дальше по побережью и ждать возвращения разведки в заливе Кызыл-Су, Красная вода.

Ну что – наш герой пока очень неплохо справляется с царским поручением. Флотилия создана, морские плавания начались, а отправленный отряд вскоре должен был принести ответ на самый главный вопрос – возможно ли действительно повернуть воды Аму-Дарьи в Каспий?

К низовьям Аму-Дарьи в поисках плотины разведчики отправились на верблюдах по старой туркменской караванной дороге, ведущей к Хиве. Через 17 дней они практически дошли до места, до реки оставалось, по словам проводника, версты две. Здесь, в урочище Карагачи, туркмены и показали им пресловутую запруду – земляной вал около метра высотой, шириной метров шесть и тянущийся больше чем на пять верст. Убедив русских, что это и есть перекрывшая течение Аму плотина, Ходжа-Нефес повел небольшой отряд к следующей точке – тому самому прежнему руслу Аму-Дарьи, к которому и придется, в случае надобности, копать канал.

И здесь не обманули – как и обещали, примерно через 20 верст по степи они вышли к явному сухому руслу реки, вдоль которого и двинулись. Шли три дня, и за это время Федоров и Званский смогли доподлинно убедиться, что когда-то в этих выжженных солнцем местах кипела жизнь – по обеим сторонам русла небольшой отряд постоянно натыкался на «старинные жилища, мазанки, и городки пустые, и знатно-де в том долу наперед сего вода бывала, потому что из того долу на пашни и к жилищам проведены были копаные каналы»²².

Возле урочища Атай Ибраим проводник Ходжа-Нефес остановил караван и сказал, что дальше идти нельзя – здесь начинается территория враждебных кочевых племен, и с немногочисленной группой разведчиков может случиться что угодно. Астраханцы не стали испытывать судьбу и, ведомые туркменами, двинулись окольными тропами к Красноводскому заливу, где их ждал Черкасский. Обратный путь занял две недели.

Пока сухопутная разведка проверяла показания туркмен, флотилия Бековича, следуя вдоль каспийского берега, искала – где же раньше Аму впадала в море. Старое устье начальник экспедиции нашел там, где и подсказали туркмены – в Балханском заливе, расположенном в восточной части залива Кызыл-Су.

Когда же разведка вернулась, Бекович, внимательно выслушав все доклады, посмотрев топографическую съемку, и, отпустив Ходжу-Нефеса домой, все-таки засомневался. Как не крути, а полностью весь путь от плотины к побережью экспедиция не проследила. Поэтому была отправлена вторая разведка – на сей раз во главе с астраханским дворянином Алексеем Тараковским. Ей была поставлена задача – двигаясь от берега Каспия, добраться до того самого урочища Атай Ибраим, где отряд Федорова и Званского свернул с русла. Но и тут повторилась та же самая история – в какой-то момент проводники-туркмены заупрямились и наотрез отказались идти дальше, уверяя, что никакой необходимости в этом нет – русло совершенно точно то же самое, двух таких больших рек в такой близости просто быть не может, поэтому идти до конца по враждебных землям нет никакого смысла. Меж тем в Степи неспокойно, и если «урусам» так неймется отправиться или на тот свет или в рабство, то они могут отправляться дальше одни. А им, нормальным людям, пока еще собственная жизнь дорога. Туркмены не врали, в степи действительно шла настоящая война, но об этом позже.

В общем, отряд Тараковского тоже вернулся с полдороги, но Бекович даже не сильно им и пенял – он уже окончательно уверился, что все-таки нашел старое русло Аму-Дарьи, и, значит, первая часть царского задания выполнена, причем выполнена очень успешно. Весь маршрут, пройденный двумя отрядами по суше, был нанесен на карты, были также произведены съемки неизвестного до сей поры побережья Каспийского моря. Экспедиция погрузилась на суда, но поплыли они не на север, в Астрахань, а на юг.

Зачем?

Затем, что в царском «решкрипте» предписывалось исследовать побережье до самой персидской границы, а противиться воле первого русского императора было чревато серьезными неприятностями. Съемки береговой полосы Каспия были доведены Черкасским до Астрабадского залива, таким образом, он исследовал все восточное побережье Каспийского моря, полностью. И лишь после этого повернул назад, к российским берегам.

16 октября 1715 года после полугодового отсутствия, экспедиция Бековича вернулась в Астрахань.

Это действительно был блестяще проведенный рейд, а наш герой, похоже, и впрямь был моряком от бога. Исследователи до сих пор удивляются, как ему удалось – при тогдашних навигационных средствах и на тогдашних судах вернуться в Астрахань, не потеряв ни одного человека. Достаточно вспомнить, например, как через полвека после Бековича восточное побережье Каспия исследовала экспедиция капитана Токмачева. Тогда цинга выкосила едва ли не половину личного состава, людские потери были огромными, а самого Токмачева на пристань выносили на носилках – настолько он ослабел от болезни.

Так или иначе, полдела было сделано. В 20-х числах октября Петр получил подробное донесение Черкасского о том, что царский указ выполнен, и старое русло Аму-Дарьи найдено. К известию была приложена составленная кабардинцем карта Каспийского моря. 27 октября Бекович получает ответ от президента (чуть было не написал – «резидента») Адмиралтейств-коллегий Федора Апраксина о том, что «царское величество трудами вашими зело доволен». Однако Петра, как, похоже, и самого Бековича, все-таки беспокоила недовыясненность вопроса о русле и плотине. Поэтому Бековичу предписывается «с божиею помощью прилагать свой труд и чрез тамошние народы как возможно домогатца подлинного известия, далеко ль от устья той реки заплота²³». Расспросы Бекович наверняка продолжил, но его вскоре отвлекло еще одно важное дело.

ГЛАВА 4. Степная война

Туркмены не врали – в прикаспийских степях действительно шла война. И к этой войне наш герой имел непосредственное отношение. Не забыли, как в 1711 году Александр Бекович, закончив заграничное обучение и вернувшись в Россию, ездил с дипломатическим поручением в родную Кабарду? Настал черед вспомнить – зачем тогда Петру понадобилась помощь кабардинцев.

Дело в том, что на Кубани в то время правителем был Бахты-Гирей – формально являвшийся наместником (сераскиром) крымского хана и его сюзерена – турецкого султана. Фактически же, из-за слабости ханской власти и постоянных раздоров в Бахчисарае, Бахты безраздельно правил кубанскими степями и населявшими их ногайцами. Нраву этот витязь был крутого и безбашенного, за что и получил прозвище «Дели-Султан» – то есть «буйный, бешеный султан». Кстати, императора всероссийского в тех местах звали «Дели-Петро» – переведете сами. При подобном характере правителя стоит ли удивляться, что ногаи «шалили» постоянно и однажды терпение у русских властей лопнуло? А тут еще и повод подходящий подвернулся.

9 ноября 1710 года Турция объявила войну России, а в феврале следующего года десятитысячное войско ногаев перешло Дон и устремились на помощь крымскому хану, вторгшемуся на Украину. Вот тут Петр и собрался воспользоваться этим обстоятельством, чтобы решить ногайский вопрос раз и навсегда. В 1711 году состоялся карательный рейд на Кубань российских войск под командованием казанского губернатора Петра Матвеевича Апраксина – старшего брата «куратора» экспедиции Бековича. К рейду привлекли и калмыков, хан Аюка отправил в помощь Апраксину 20 тысяч воинов, которые прошлись тогда по Кубани огнем и мечом, вырезая ногайские улусы «для самаго оскудения». Вот тогда-то огромную помощь русским и оказали распропагандированные Бековичем кабардинцы. Они преградили путь срочно повернувшим домой отрядам нурадин-султана,²⁴ несколько месяцев назад ушедшим вместе с крымским ханом на Украину. Поэтому помощь вырезаемым на Кубани ногайцам так и не пришла.

Узнавшие о приближении калмыков, оставшиеся дома ногайцы начали переправляться через Кубань в горы, где «над ними поисков чинить невозможно». Тогда Апраксин-старший «калмыцким войскам дал волю итти на кубанцев вперед, которые сколько их, кубанцев, на обеих сторонах реки Кубани найти могли, всех перерубили, а жен и детей их многие тысячи побрали в полон, а лошадей и скота их отогнали весьма великое множество²⁵». Василий Бакунин, один из первых наших востоковедов, полевых этнографов и полевых же Игроков в Большой игре²⁶, знал, о чем писал. Действительно, в ходе этого рейда более 16 тыс. кубанских ногайцев было убито и около 22 тыс. взято в плен калмыками. Кроме того, их военная добыча составила 2 тыс. голов верблюдов, 40 тыс. лошадей, почти 200 тыс. голов крупного рогатого скота. В целом же, в результате похода Апраксина Прикубанье едва не превратилось в пустыню.

Потерпевший унизительное поражение Бахты-Гирей, естественно, жаждал мести, причем ярился так сильно, что полностью оправдал прозвище Дели-Султан. Но ждать он умел, иначе не был бы вождем, и лишь в 1715 году решил, что час мести настал.

Сначала он попытался сквитаться с русскими, и во главе многотысячного войска пошел в набег на русские земли. Казалось, ногайцы поймали фарт, мститель дошел до самой Казани, взял богатую добычу и хороший полон – 7 тыс. пленных. Но дальше ногайцу не повезло – в погоню бросился полковник Шварц. Это был давно осевший в России немец, изрядно обрусевший профессиональный вояка, продававший свою шпагу московитам уже 18 лет. С крохотным, в сравнении с ногайцами, отрядом из 600 драгун, навербованных из шведских пленных, он настиг «буйного султана» в 40 верстах от Казани. И здесь драгуны показали, чего стоит передовая европейская военная наука – после ловкого маневра ногайское войско оказалось под огнем пушек, и степняков буквально выкосили картечью. Кубанцы бежали, бросив русских пленных, полторы тысячи лошадей, потеряв многих бойцов пленными и убитыми. В плен попал и сын Бахты-Гирея, которого Шварц тут же распорядился повесить – в назидание дерзкому отцу.

Но Дели-Султан не угомонился. Зимой этого же года он явился с 30-тысячным войском в астраханские степи и ударил по кочевьям калмыков. Этот дерзкий рейд ошарашил степняков своей неожиданностью – никто и помыслить не мог, что Бахты-Гирей осмелится устроить новый набег всего через пару месяцев после постыдного поражения. Калмыки просто не успели оказать сопротивления, и, имея трехкратное превосходство в силах, кубанец легко одолел старого врага, перебив при этом около трех тысяч воинов Аюки.

Калмыцкий хан вынужден был бросить кибитки и вместе с женой и малым отрядом бежал к русским. В Астрахань. Под защиту штыков отряда Бековича, который был самым крупным и боеспособным воинским подразделением в Астрахани.

На помощь Аюке губернатор Астрахани Чириков и князь Черкасский вывели трехтысячное регулярное войско, которое встало лагерем возле речки Богды. Это была огромная, по степным меркам, сила – вспомните, что натворил Шварц всего с полутысячей драгун. Когда мимо пошли возвращающиеся на родную Кубань ногайцы, русские продолжали стоять, ничего не предпринимая. Аюка кинулся к Бековичу – он прекрасно понимал, чьи воины составляли большинство русского войска, да и полномочия кабардинца были куда шире губернаторских – и умолял князя ударить по степнякам. Но Бекович в ответ заявил калмыку, что без царского указа не может начинать войну. Он охраняет Аюку и никому не даст тронуть калмыцкого хана – большего от него не просите. А охранять вас, почтенный Аюка, мы будем всегда и после этого досадного случая – будем охранять еще лучше. И действительно, именно после этого эпизода в личной охране Аюки появился отряд драгун под начальством стольника Дмитрия Бахметева.

Но Аюке тогда, думается, было глубоко плевать на собственную безопасность. Старик был воином до мозга костей, и сейчас его заботила не своя шкура, а унижение, которое он испытывал, глядя как его главные враги – ногайцы уходят неотомщенными, целыми, веселыми и с добычей.

А Бахты-Гирей беспрепятственно ушел на юг, уводя с собой, кроме пленных и добычи, еще и 1220 кибиток подчиненных Аюке юртовских татар, а также ногайцев, подчинившихся было Аюке и кочевавших в низовьях Волги – около 1 тыс. кибиток. Вслед за ним из аюкиных владений на Кубань ушли все едисанцы²⁷ и джембуйлуковцы²⁸ в количестве 10 тысяч кибиток. В общем, после этого налета население обезлюдевших после недавней резни земель Бахты-Гирея выросло более чем на 60 тыс. человек²⁹.

Почему Бекович так поступил – мы можем только гадать. Скорее всего, не хотел из-за обычных степных разборок ставить под удар свой отряд. Накануне неминуемого, как стало понятно, похода в Хиву каждый боец был на вес золота. Вполне возможно (по крайней мере, калмыки были убеждены, что причина именно в этом), свою роль сыграла кавказская солидарность. В конце концов, ногайцы были ближайшими соседями и частыми союзниками кабардинцев, и проливать их кровь из-за каких-то язычников (русских в этом набеге Дели-Султан предусмотрительно не трогал) Бековичу не хотелось.

Так или иначе, на этом все и завершилось, ногайцы ушли в свои кочевья, а Бекович, закончив расспрашивать местных о злополучной плотине, вскоре уехал в столицу на личную аудиенцию у Петра, и, наверное, даже позабыл этот мелкий эпизод в бесконечной степной войне.

Вот только Аюка не забыл ничего. У старого калмыка, прожившего по тем временам почти мафусаилов век (он умер на девятом десятке), память была очень долгой.

Когда через два года Бахты-Гирей ударил по Пензенскому и Симбирскому уездам и увел в полон несколько тысяч невольников, тамошние начальники пеняли Аюке – почему же он беспрепятственно пропустил ногайцев? На что старый волк не без усмешки ответил, «он не может сделать сего без указа, так как некогда Бекович не смел без Царскаго повеления стрелять в Кубанских Татар, когда они грабили Калмыков под Астраханью»³⁰.

И если бы месть Аюки ограничилась только этим…