Жизнь Христофора Колумба. Великие путешествия и открытия, которые изменили мир

SAMUEL ELIOT MORISON

ADMIRAL OF THE OCEAN SEA

© Перевод, ЗАО «Центрполиграф», 2024

© Художественное оформление, ЗАО «Центрполиграф», 2024

Испанская монетарная система времен Колумба

Приведенные цифры основаны на официальных законах 1475 и 1497 гг.

* Марка (исп. Marco) – историческое название счетно-весовой единицы, принятой в средневековой Западной Европе, приблизительно равная 8 тройским унциям; в Испании времен Колумба – 230,045 г.

30ЛОТАЯ МОНЕТА В 20 ЭКСЕЛЕНЦ, ВВЕДЕННАЯ ФЕРДИНАНДОМ И ИЗАБЕЛЛОЙ

Предисловие

Посвящается экипажам баркентины «Капитан» и кеча «Мэри Отис», совершившим экспедицию по местам Колумба, организованную Гарвардским университетом в 1939–1949 годах.

Эта книга стала результатом желания точно знать, где в своих четырех плаваниях побывал Колумб и каким он был моряком. Ни одна из предыдущих работ о «первооткрывателе Америки» не отвечает на эти вопросы так, чтобы удовлетворить даже мореплавателя-любителя. Большинство биографий Адмирала Море-Океана вполне можно было бы озаглавить «Колумб у кромки воды». Авторы этих работ потратили слишком много времени, занимаясь нелицеприятными сплетнями о его рождении, характере и ранних годах жизни. Таким образом, у них не осталось места, чтобы подробно останавливаться на том, где и как он плавал. К первым, более или менее объективным из них, можно отнести Питера Мартиру, Овьедо, Фернандо Колумба и Бартоломео де Лас Касаса. Они обладали большим чувством меры и такта, но опускали многие вещи, считая их очевидными, и, само собой, не называли многие места в соответствии с их современными названиями. Фон Гумбольдт, Мердок и Ирвинг заполнили некоторые пробелы, а Шарко дал точную оценку морскому мастерству Колумба. Но ни Ирвинг, ни Шарко никогда не бывали в Вест-Индии, а у великого фон Гумбольдта, которого, казалось, интересовала вся Вселенная, не нашлось достаточно времени на более подробное изучение этой темы.

В колониальную эпоху личность Колумба не слишком интересовала людей, но, по мере того как Америка завоевывала независимость и заставляла Европу признавать свою важность, весь западный мир присоединился к празднованию четырехсотлетия 1492 года. Европейские библиотеки и архивы были обысканы в поисках любой современной информации о ранних путешествиях, и находка «Raccolta di Documenti e Studi»^[1] в фундаментальной коллекции исторических источников итальянского правительства стала впечатляющим результатом. Наиболее ценные документы нашлись в архивах испанского Университета Наварры. Столь же замечательные находки иногда делали такие крупные исследователи, как Харрис, Гулд, Ассерето, а также герцогиня Бервикская и герцог Альба. Таким образом, материала для описания всех четырех путешествий Колумба набралось достаточно, однако мало что из него было использовано с какой-либо пользой. Ни один биограф Колумба, по-видимому, не выходил в море в поисках света и истины. Вы никогда не сможете написать историю морских путешествий пятнадцатого – шестнадцатого веков, которая будет что-то значить для современного читателя, просто изучив их в библиотеке с помощью карт. Такие «плавания», осуществляемые сидя в кресле, одновременно скучны и бесполезны. Эти труды можно сравнить с работой над текстами древних книг по естествознанию, проводимой без «выходов в поле» и без экспериментов.

Например, Фрэнсис Паркман, величайший североамериканский историк, не удовлетворялся изучением истории Канады в читальном зале Бостонской библиотеки. Он шел маршрутами французских исследователей, разбивал лагеря в диком лесу и жил среди первобытных индейцев. В результате живой работы «на земле» в сочетании с историческим воображением и неповторимым стилем повествования на свет появился монументальный семитомник «Франция и Англия в Северной Америке». Это не просто плоская земля, созданная из череды слов на бумаге, а новая картина в трех измерениях и настоящая история, в которой читатель осознает пространство и свет, землю под ногами, небо над головой.

В некотором роде это то же самое, что я пытался сделать для своего «Колумба». Зимнее плавание на небольшом парусном судне вдоль Наветренных и Подветренных островов дало мне живой комментарий к современным рассказам о Втором путешествии Колумба и доказало, что методы Паркмана на открытом воздухе столь же пригодны и для морских условий. Я изыскивал пути и средства для того, чтобы пройти и другие плавания по маршрутам Колумба под парусами. С этой целью Пол Хэммонд с друзьями организовали экспедицию под эгидой Гарвардского университета. Мы купили и оснастили баркентину «Капитан», которая по размерам и оснастке была достаточно близка к большим кораблям мореплавателя, – хотелось пересечь океан в условиях, очень похожих на те, что были в его время, и увидеть острова и побережья глазами великого путешественника. Уильям Д. Стивенс, как глава всего предприятия, внес свой вклад, приобретя 45-футовый кеч «Мэри Отис», походящий на «Нинью». Выйдя раздельно, в августе и сентябре 1939 года, мы достигли широт Первого путешествия Колумба при возвращении домой, чтобы повторить проведенные им наблюдения за погодой, птицами и водорослями Саргассова моря. При проходе Азорского архипелага мы очень внимательно осмотрели остров Санта-Марию, после которого, получив печальный опыт^[2], Колумб отправился в Лиссабон, Сент-Винсент и Палос-де-ла-Фронтеру. Мы же вышли на океанский переход из Гомеры в Тринидад, примерно совпадающий с курсом Третьего путешествия, но высадились на берег 12 декабря 1939 года, в отличие от Колумба, совершившего то же самое 31 июля 1498 года. С несколько большим трепетом в сердцах, нежели отмечалось в судовых журналах экспедиции, мы прошли пролив Бока-дель-Сьерпе и встали в венесуэльском заливе Пария. На его северном берегу наша экспедиция точно установила место, где Колумб впервые вступил в контакт с американскими колонистами и формально вступил во владение Кастилией и Леоном. Проследовав через Бокас-дель-Драгон, мы вышли на курс Третьего путешествия к Маргарите, посетили Картахену и оказались у входа в Дарьенский залив, то есть в том месте, где Адмирал в последний раз покинул берега Нового Света во время Четвертого плавания. Несколько сбивчивые рассказы о заключительном путешествии прояснились, когда нашей экспедицией были обследованы карибские берега Панамы и Коста-Рики. Наняв местный шлюп, мы совершили непростую высадку в устье Рио-Белен – здесь Колумб пытался обосноваться на материке. Найдя проход между заливом Альмиранте и лагуной Чирики (который, как ожидал Колумб, должен был вывести его к Индийскому океану), мы зашли в Коста-Рику и далее отправились к Ямайке.

Летом 1940 года капитан Стивенс и я ходили на «Мэри Отис» по маршруту Первого путешествия Колумба от места его выхода на сушу в Сан-Сальвадоре, а далее – через Багамские острова до Кубы и вдоль берега прекрасной провинции Ориенте до мыса Майей. Там мы проследили маршрут его кубинского исследовательского похода 1494 года. Стивенс провел кеч в залив Гуантанамо и Сантьяго-де-Куба, вокруг мыса Круз, через Эль-Хардин-де-ла-Рейна и мимо Сьерра-де-Тринидад в Сьенфуэгос. За это время судно набрало слишком много воды, поэтому остаток пути до «провинции Манги» пришлось пройти, находясь на борту гостеприимной кубинской канонерской лодки с малой осадкой.

В других случаях – в 1938 и 1939 годах – я ходил на правительственных патрульных катерах, местных шлюпках и прочем, что попадалось под руку, вдоль берегов Эспаньолы, Виргинских островов и Пуэрто-Рико. Никарагуа и Гондурас я приберег для другого путешествия, но война на неопределенный срок отложила это удовольствие, и я решил завершить эту часть исследований, не делая ее больше повторно.

Хотя я и не оставил без внимания проблемы, связанные с национальностью, рождением, ранними годами жизни Колумба, а также преследуемыми им целями, большее внимание в этой уделено конкретным делам и мастерству моряка. Я в большом долгу перед работами морских археологов Эрнесто Д’Альбертиса, Чезаре Фернандеса Дуро, перед терпеливым корреспондентом Д. Хулио Гильеном и покойным другом капитаном А. Фонтура да Костой. Последний прекрасно знал технические стороны мореплавания в 1492 году – конструкции и оснащения судов, способы их проведения, методы навигации, морские порядки и ритуалы. Надеюсь, что главы на эти темы достаточно ясны и просты для понимания любым человеком, будь то моряк или сухопутный житель. Полагаю, что даже самый неискушенный читатель сможет понять условия мореплавания в то время и оценить превосходную работу, проделанную Колумбом и его экипажами.

Возможно, найдутся читатели, которые окажутся разочарованными, не найдя здесь «подлинного портрета» Колумба – даже не ищите, его просто нет. Некоторые могут задаться вопросом, почему в этой книге нет общей карты, отображающей все четыре экспедиции туда и обратно, хотя другие, менее амбициозные биографии Адмирала обычно ее содержат. Истинная причина, опять же, заключается в том, что не существует достоверных материалов, отслеживающих внешние переходы Колумба через океан (за исключением Первого путешествия и, с очень большими допущениями, Третьего). Объясняется это тем, что только Первое было тщательно изучено опытными навигаторами. В остальных случаях океанских переходов мы знаем лишь только точки отправления и место выхода на сушу. Любая попытка проследить фактический курс, учитывая, что суда двигались под парусом, относится к области предположений и чистых догадок. Но наш опыт плавания в Карибском море позволил с достаточной точностью проследить маршруты Колумба вдоль американского побережья и между островами, отметить его якорные стоянки и определить пункты, которые он сам называл.

За исключением монументального сборника «Raccolta di Document! e Studi», практически невозможно найти точные печатные тексты источников о путешествиях Колумба, а заслуживающих доверия переводов (плохих предостаточно) не существует. Я сделал собственные переводы, которые вместе с избранными текстами будут опубликованы в другой книге под названием «Дневники Колумба и другие документы о его жизни и путешествиях».

Людей и организаций, которые помогли написанию этой исторической реконструкции, так много, что я не могу назвать их всех. Это президент США Франклин Д. Рузвельт и Госдепартамент, президент Панамы Аугусто С. Бойд и правительство республики, президент Кубы Ларедо Брю и правительство республики, министерства иностранных дел и военно-морские чиновники Португалии, Испании, Колумбии, Коста-Рики, Гаити и Доминиканской Республики, губернаторы и администраторы Азорских островов, Мадейры, Больших Канарских островов, Гомеры, Тринидада, Ямайки, Виргинских островов, Сент-Круа и нескольких островов Багам, исторические, научные, географические общества Лиссабона, Лас-Пальмаса, Тринидада, Панамы, Сантьяго-де-Куба, Гаваны и Сан-Хосе, а также компания United Fruit Company – это лишь малая доля тех, кто оказывал помощь самого различного характера. Множество портовых служащих, ученых, антикваров и других людей самых разных профессий перечисленных стран и островов с радостью предлагали сотрудничество в поисках искомой информации и гостеприимно принимали нас на берегу. Корпорация Карнеги, Образовательный фонд Меллона в Питтсбурге, Исследовательский фонд Милтона Гарвардского университета, а также некоторые фирмы и частные лица оказывали финансовую поддержку и выделяли людей и материальные средства для Гарвардской экспедиции Колумба. Среди людей, которым я особенно обязан, хочу выделить мистера и миссис Хэммонд за организацию экспедиции, Уильяма Д. Стивенса за незаменимую и вездесущую «Мэри Отис» и мой собственный секретарский «штат» – капитана Джона У. Макэлроя и Альберта Харкнесса-младшего (оба моряки), доктора Милтона В. Анастоса (научного сотрудника) и мисс Флоренс Берлин (постоянную сотрудницу). Я хотел бы коллективно и по отдельности поблагодарить представителей прессы в Соединенных Штатах, Португалии, Испании, Латинской Америке и британских владениях в Вест-Индии за их сочувствие и мощную рекламную поддержку, которая позволила встретиться с местными экспертами и получить от них множество важных фактов.

В качестве последнего приветствия всем нашим хозяевам, сторонникам, вкладчикам, коллегам по работе и доброжелателям я посылаю морскую фразу, которую помощник капитана Хосмер использовал на борту «Капитана», когда паруса были правильно установлены, а реи правильно закреплены.

– Первый сорт!

С.Э. Морисон

Первые сорок лет

– Одно дело – описывать что-нибудь в качестве поэта, а другое – в качестве историка, – сказал Самсон. – Поэт может изображать людей и события не такими, какими они были в действительности, а какими должны бы быть; между тем как историк обязан представить их такими, какими они были, не обращая внимания на то, какими желательно было бы видеть их. Вообще, историк не имеет права ни прибавлять ничего к правде и убавлять от нее.

«Дон Кихот», ч. 2, гл. 3

Глава 1
Пролог

В конце 1492 года большинство мужчин в Западной Европе смотрели в будущее крайне мрачно. Христианская цивилизация, по-видимому, сокращалась по площади и разделялась на враждующие между собой кланы по мере того, как ее сфера суживалась. На протяжении более ста лет естественные науки не имели значительного прогресса, а желающих получить университетское образование становилось все меньше, поскольку преподавание оказывалось все более скучным, а наука – все более бесполезной. Учебные заведения приходили в упадок, прежде благонамеренное общество становилось циничным и отчаявшимся, а блестящие умы, за неимением лучшего занятия, пытались убежать от настоящего, обращаясь к языческому прошлому.

За счет христианского мира теперь активно расширялся ислам. Все попытки вернуть Гроб Господень из Иерусалима, как пробный камень христианского престижа, потерпели неудачу. Османы, уничтожив все, что еще оставалось от Византийской империи, захватили большую часть Греции, Албании и Сербии и собирались настойчиво стучаться в ворота Вены. В течение полувека каждый новый папа провозглашал очередной крестовый поход, но Европа видела в этих призывах к долгу лишь простой способ сбора денег. Дошло до того, что Иннокентий VIII использовал турецкого принца в качестве заложника, видя в этом хорошую возможность вымогать деньги и поддержку у османов. Этим ставился мат Франции, король которой демонстрировал явные признаки того, что собирается пуститься в легкую авантюру вторжения в Италию, нежели тяжелую борьбу с турками. Один из величайших скандалов христианского мира – великий раскол – действительно был временно преодолен, но лишь дорогой ценой жесткого подавления церковных реформ. По большому счету, это только спровоцировало неизбежность возникновения протестантизма и дальнейший более постоянный протестантский раскол. В 1492 году папство достигло дна, когда коррумпированный церковный политик Родриго Борджиа был избран на престол Святого Петра под именем Александр VI.

Если обратиться к Священной Римской империи, светскому аналогу католической церкви, картина станет более яркой. Воспитанный, но бездеятельный император Фридрих III, изгнанный из своих австрийских земель королем Венгрии, в конце концов удалился от дел, чтобы пуститься в занятия астрологией и алхимией; его сын Максимилиан любил многое обещать, но не любил свои обещания реализовывать. Война Алой и Белой розы была завершена, однако мало кто ожидал, что Дом Тюдоров продержится долго. Признаки общественного оживления проявлялись только на Пиренейском полуострове – в Португалии и Кастилии, но они находились слишком далеко, на периферии Европы, чтобы изменить общую картину вырождения и упадка.

После практического распада империи и с потерей церковью морального лидерства христиане утратили точку опоры. Великий принцип единства, представленный императором и папой римским, стал несбыточной мечтой о прошлом, а незыблемая вера в институты предков пошатнулась. Казалось, что сам дьявол усвоил для себя принцип «разделяй и властвуй». По всей Западной Европе властвовали глубокое разочарование, циничный пессимизм и черное отчаяние.

Преобладающие настроения, царящие в обществе, можно уловить, прочитав последние страницы «Нюрнбергской хроники». Колофон этого величественного старинного фолианта, датированного 12 июля 1493 года, гласит, что в нем содержатся «события, наиболее достойные внимания, от начала мира до бедствий нашего времени». Чтобы ни у кого из читателей не возникло неоправданного оптимизма, нюрнбергские летописцы относили 1493 год к «Шестой или предпоследней эпохе мира» и оставили шесть чистых последних страниц, предназначенных для записи событий с момента публикации «Хроник» до Судного дня. Затем начинается пророчество о «Седьмом и последнем веке», «по сравнению с которым наш век, в котором беззаконие и зло достигли высшей точки, можно считать счастливым и почти золотым». По мнению западных хронистов, только нечестивые будут процветать, а добрые люди впадут в презрение и нищету; не будет ни веры, ни закона, ни справедливости, ни мира, ни человечности, ни стыда, ни истины, «сатана будет освобожден из темницы своей и выйдет обольщать народы, находящиеся на четырех углах земли, Гога и Магога, и собирать их на брань…»^[3], война и гражданские беспорядки распространятся по всему миру, соседние города падут, сражаясь друг с другом, и существование станет настолько отвратительными, что ни один человек не сможет вести хорошую жизнь. Тогда исполнится вся стяжка Апокалипсиса: потоп, землетрясение, мор и голод; посевы не будут расти, и плоды не созреют; источники высохнут, и воды потекут с кровью и горечью, так что погибнут все птицы небесные, звери полевые и рыбы морские. Седьмой ангел выльет седьмой сосуд, и ужасный Судный день, окрашенный в зловещие цвета Откровения святого Иоанна, завершит историю нечестивого мира.

Таковой была тяжесть обличительных речей, проповедуемых Савонаролой в самодовольной Флоренции. Таково, можно сказать, было и общее ожидание серьезных общественных мыслителей в 1492 году. И именно как раз в то время, когда нюрнбергские летописцы вносили последние корректуры в инкунабулу Кобергера^[4], испанская каравелла «Нинья», несмотря на зимний шторм, вошла в лиссабонскую гавань с новостями о великом открытии, которое должно было дать старой Европе еще один шанс. Через несколько лет мы обнаруживаем, что ментальная картина полностью изменилась. Сильные монархи искореняют тайные заговоры и мятежи, церковь, очищенная и наказанная протестантской реформацией, наводит порядок в своем доме; новые идеи вспыхивают по всей Италии, Франции, Германии и другим северным народам Европы; возрождается вера в Бога, и обновляется человеческий дух. Перемена полная и поразительная. «Началось новое видение мира, и люди больше не вздыхают по воображаемому золотому веку, который остался в далеком прошлом, а размышляют о золотом веке, который, возможно, наступит в ближайшем будущем»^[5].

Христофор Колумб принадлежал к эпохе, которая уже прошла, но тогда он стал знаком и символом новой эпохи надежды, славы и свершений. Средневековая вера подтолкнула его к современному решению: экспансии. Если турка нельзя было оторвать от Гроба Господня обычными средствами, пусть Европа ищет новые средства за океаном, а он, Христофор-крестоносец, станет скромным, но гордым орудием европейского возрождения. Так оно и оказалось на самом деле, хотя и не тем путем, какого ожидал сам Колумб. Первое путешествие в Америку, совершенное с максимумом веры и минимумом техники, с минимальным количеством снаряжения и избытком мужества, дало Европе новую уверенность в себе, более чем в два раза увеличив территорию христианства, бесконечно расширив простор для человеческой мысли, и «привело путь к тем полям свободы, которые, посеянные великими семенами, теперь взошли для плодоношения мира»^[6].

В своей вере, дедуктивных методах рассуждения и в безоговорочном принятии современной этики Колумб, безусловно, оставался человеком Средневековья, но в лучшем смысле этого слова. В готовности же воплощать мысль в действие, в живом любопытстве и точном наблюдении за природными явлениями, в радостном чувстве приключений и желании завоевать богатство и признание он был современным нам человеком. Этот дуализм превращает характер и карьеру Колумба в загадку для недалеких и служит поводом для восхищения у проницательных. Именно такой подход раскрывает большинство так называемых «тайн», «вопросов» и «проблем» Колумба, которые для его современников не были ни первым, ни вторым, ни третьим, а являются лишь порождением неверующих глупых педантов, никогда не знавших радости морских приключений.

Лично меня более всего волнует Колумб действия, Колумб-первооткрыватель, державший в руке ключ к будущему и точно знавший, в какой из миллиона замочных скважин следует его повернуть. Без всякого сожаления я оставляю его «психологию», «мотивацию» и все подобное другим исследователям. И все же, когда каравеллы плывут по тропическим морям к новым и все более чудесным островам, к высоким, покрытым горными гребнями берегам земной тверди, где длинные волны пассатов вечно разбиваются и ревут, я не могу забыть о бесконечной вере, толкнувшей этого человека вперед во благо будущих веков. Именно поэтому, и для Европы, и для Америки – не важно, я осмеливаюсь закончить свой пролог молитвой, с которой Колумб начал свой труд:

 
Jesus cum Maria
Sit nobis in via^[7].