Читать книгу: «Крах наступательной стратегии ВМС США на ТОФ. Книга 2. На острие стратегий», страница 7

Почему-то американцы, особенно англичане, французы, немцы, служение стране и народу считают делом чести, нравственной обязанностью каждого, кто относит себя к флоту, тех, из кого потом вырастает элита флота благодаря своим знаниям, заслугам и преданности своей стране. Случайных людей, отсидевшихся в штабах и на берегу, в элите флота там встретить очень трудно. Это в первую очередь вековая нравственная позиция общества, самого флота, строго хранимая той же элитой общества. Это дело чести. Их имена знают и ценят, возникают фамильные, родовые кланы, которые служат опорой государству веками и образовывают стержень государственного управления. Им помогает государство, они всегда поддержаны и обеспечены тем статусом, который даёт им право служить, не оглядываясь на сплетни и интриги. А имена наших командиров, офицеров и адмиралов, если и пробиваются на поверхность общественного мнения, то только по случаю скандала или очередной грязной истории, раздуваемой журналистами. Будто дрова наши ребята колют или мороженным торгуют…

Роль чести, достоинства, честолюбия человека в моральном регулировании общественных отношений прекрасно стимулирует иерархическая система «Табель о рангах». Она вызывает рост честолюбия у всего народа, который готов пойти на жертвы и подвиги, чтобы службою своею создать достойное общества сословие. Нет такой задачи, за решение которой не взялся бы русский честолюбивый подданный. Если бы только за заслуги перед Отечеством можно было получить личное или даже потомственное признание, которое нельзя заслужить никакими деньгами, тогда образованное, мыслящее сословие, в первую очередь было бы обязано защищать свою честь. Достоинство должны были получать наиболее полезные для государства люди: воины, учёные, деятели культуры, госслужащие, инженеры и конструкторы, банкиры и промышленники, работающие на общество, а не ворующие у него. Вот как-то так должно оценивать общество полезность своих подданных!

Сегодня такого интегрирующего народ сословия в России нет. Власть принадлежит этническим, криминальным, финансовым группировкам. Отсюда и плохая регуляция общественной жизни, как с помощью юридических, так и нравственных законов. Как итог отсутствие управления и должной обороноспособности государства. Я в начале 90-х думал, что неужели они, власть придержавшие, не понимают, что они никчёмны и беззащитны без государственного стержня, образованного интегрирующим общество сословием? Нет, понимают, но государство у них было своё, ему и служили. Очевидно, для исправления положения государственная система управления должна быть сделана строго иерархической, а продвижение по служебной лестнице чиновников – зависеть от их заслуг перед Отечеством. Когда в нынешние времена была введена система оценки государственных служащих, подобная «Табели о рангах», многие вздохнули с облегчением, ожидая устранения хаоса в стране. Увы, она не была полностью претворена в жизнь. Той влиятельной верхушке России хаос выгоден: в мутной воде легче ловится золотая рыбка! Да и возрождение великой России ей было не нужно!

Кают-компания пустела. Вестовой Семён покрывал столы свежими скатертями. За бортом привычная глубина, не хотелось возвращаться в каюту, где меня ждали учебники по высшей математике. Попросил ещё стакан чая, стал ждать очередного киногероя Гайдая – «Шурика», которого готовил замполит для офицеров свободной смены.

Примерно в 04:21 после смены очередной вахты начали демонстрацию фильма; во втором отсеке собрались свободные от вахты офицеры. После трёх часов «Шурика» напряжение уходит. Жизнь в лодке опять проснулась. Очередная смена готовилась на вахту. 8:00 включили полное освещение в отсеках, оно осветило каюты и коридор, я направился в свою каюту, находящуюся в 2 метрах от меня, звучали команды по лодке, очередная вата заступила на вату. Я решил отдохнуть, до заступления на вахту оставалось 4 часа.

Сейчас от меня требовалось отдать больше, чем меня учили. Сейчас был нужен мой интеллект, способный трансформировать знания и опыт к познанию, осмыслению и разрешению задач. Мне нужно было соединить в себе все познавательные процессы, воображение и восприятие, ощущение, память, мышление и представление и приспособить это к новым обстоятельствам, основываясь на опыте, использования теоретических концепций и применении этих знаний для управления лодкой в различных условиях «войны» и окружающей среды. Очевидно, что я не формулировал себе всех этих задач, я просто думал, как быть?

Для того чтобы стать командиром подводной лодки, следовало пройти сложный и очень напряжённый путь. Само собой, училище, где формировались первоначальные навыки и привычки, где человек учился жить совсем в иных условиях и при иных социальных отношениях. Пройти первый офицерский период службы, период становления, самоопределения и самопреодоления, когда офицер самоутверждается, очень много учится и служит без семьи и отдыха многие годы, в условиях хронического недостатка времени, физической и моральной перегрузки и поглощения непомерно большого объёма информации. Сдать на допуск к самостоятельному управлению кораблём в течение года, исполняя при этом свои и чужие обязанности, это как экстерном, сдать экзамены в объёме программы технического ВУЗа. Затем претендента рассматривала комиссия флота и направляла на Высшие специальные офицерские классы – десятимесячные курсы, на которых отрабатывалось управление подводной лодкой во всех возможных и невозможных ситуациях и формировались устойчивые и всесторонние теоретические знания и практические навыки.

Меня назначили старшим помощником командира на лодку, которая ещё стояла на стапелях. Мне пришлось после классов изучить ещё один, совершенно новый проект атомного подводного корабля следующего поколения, который требовал совсем иных подходов и иных знаний. И я в должности старшего помощника закончил специальный учебный центр, где дополнительно изучал атомную энергетику, новое оружие и формировал свой экипаж. Мне едва исполнился тридцать один год, когда я стал командиром атомной подводной лодки третьего поколения «К-492». Это было не поздно для подводника в мирное время. Возможно, для военного времени этот возраст считался достаточно солидным, во время войны командирами становились уже в двадцать пять, двадцать семь, двадцать девять лет. Но я считаю самым лучшим возрастом для командира атомохода тридцать – тридцать пять лет, когда человек не слишком стар, но уже имеет опыт и личное мнение, и ещё достаточно молод для того, чтобы размышлять о свободном творчестве командира. К тридцати семи годам большинство мужчин становятся уже более осторожными и им пора занимать следующие должности или уходить на стратегические лодки. Хотя и у нас, и у американцев стратегическими лодками командуют командиры и постарше. Так в каком возрасте должен быть командир лодки или надводного корабля? Чем отличается командир полка от командира лодки, чем кроме карьерного роста нужно заинтересовать командира и признать его заслуги? Сегодня это самый важный вопрос и на него нужно отвечать. Флот сегодня нуждается в командирах кораблей, которым самостоятельно без старшего на борту доверяли бы выполнение задач.

В начале 90-х годов прошлого века качество командиров снизилось из-за «озеленения» флота, а в 2000-х из-за отсутствия флота. Командиру разрешили самостоятельно заниматься лишь хозяйственно-административной деятельностью при стоянке лодки в базе. А ведь это прерогатива тыла и самое большее на корабле – помощника командира. Но эту «страшную» тайну беспомощности и несостоятельности российского флотского командира они командиры, уносят с собой в могилу, скрывая тем самым страшную истину, что утрачены навыки войны.

Мне не сложно сравнить свой опыт командира до самостоятельного командования лодкой, когда в море выходил со старшим на борту и со своим же опытом командира после выполнения самостоятельных боевых служб на грани войны, практически участвуя в военных учения с иноземцами и находясь в зонах военных конфликтов. Командиры, не знающие, что такое реальные боевые действия и не знакомые с опытом боевых действий иностранных ВМС в локальных конфликтах, это совсем плохо!

А. Суворов писал: «Кто может быть хорошим первым, став вторым – талант теряет». Значит, нужно категорически менять подготовку командиров, и самое главное – это статус и положение командира на флоте и в обществе. Но где же их взять, если они даже не представляют себе, каково это – остаться один на один с морем, со своим экипажем, кораблём и огромной ответственностью.

Почему же так сложилось в российском флоте? Вопрос не праздный, но и не смертельный. А получилось это потому, что командиры не должны быть баталёрами – ведающие на кораблях и базах продовольственным, вещевым и другим снабжением, а всю жизнь заниматься только войной, имея везде полное и достойное обеспечение своей деятельности и в первую очередь жизни и боевой подготовки. Командиры не должны быть допущены к кораблю де-юре (т.е. условно) по принципу – главное, назначить нужного человека, невзирая на его желание и способности, преследуя очередную карьерную ступень. Командир должен быть назначен на всю командирскую жизнь и дальше, кому действительно Богом дано идти выше.

Перестраховки начались, когда уровень индивидуальной подготовки командиров дивизий и командиров кораблей стал резко снижаться, как я говорил после неоправданного омоложения – «озеленения» и карьерного протекционизма, ну и развала флота в 90-х. Вместо того чтобы менять систему подготовки командного звена, в ВМФ на мостики кораблей стали подниматься недоученные, неподготовленные, не ходившие на боевые службы, не имеющие даже опыта швартовки и межбазовых переходов, не созревшие и не готовые морально нести груз командирской ответственности офицеры. Тогда и стало страшно выпускать таких командиров в море самостоятельно.

Теперь к вопросу о старшем на борту. Как правило, это те же командиры, которые прошли ту же школу, что и вновь назначенные командиры и если они ни разу не выходили в море, только теперь уже на уровне дивизии – это минимум заместители командира дивизии (ЗКД), то что делать и как делать им предстоит самим решить.

Нужно вернуться к собственному опыту, приобретённому флотом начиная с 1917 года. С одной стороны, «делай, как я», а с другой – вернуть систему подготовки офицеров флота, утраченную после многочисленных постперестроечных сокращений и реформ.

Подготовка командиров должна носить системный характер в соединениях и объединениях флота с вкраплениями теоретического образования в рамках ВМФ. Например, курсы подготовки командиров подводных лодок – ВОЛСОК и региональные флотские центры практической подготовки при соединениях и объединения (вместо караулов и приборок улиц).

Практически в стране достаточно одного небольшого учебного центра, рассчитанного на четыре-пять групп по числу флотов и флотилий ВМФ в группе от пяти офицеров, расположенного на территории не замерзающей акватории моря с круглогодичным обучением по типу 6 ВОК ВМФ. Учитывая разрозненность флотов и их специфику, с последующей доработкой командиров на флотах.

Это дорогое удовольствие, но государство не должно жалеть денег, так как они окупаются безаварийным плаванием кораблей. Как правило, такой жёсткий отбор должен проводиться после окончания классов и контроль на флоте после сдачи на допуск к управлению кораблём.

Здесь может пригодиться опыт гитлеровской Германии, которая во время войны имела учебную флотилию подводных лодок в Данциге, состоящую из 36 подводных лодок, готовящих к боевым действиям. Вновь сформированные экипажи и их командиры имели эффективность своих лодок значительно выше наших.

Видимо, нужно дополнить методику и принципы обучения командиров на специальных офицерских классах ВМФ, которые благодаря поиску «истины» в эпоху перестройки уже не соответствовали современности, они не должны терять связь с флотом, морально стареть, быть безликими. Обучать следует вещам, которые флоту нужны сегодня.

Эта организация должна нести ответственность за своих выпускников и давать права контрольного допуска офицера к самостоятельному управлению кораблём, что является обязательным этапом в подготовке офицера, чтобы не получалось, что кадры для мостиков кораблей куются теми, кто сам не прошёл командирской школы, не имел допуска к самостоятельному управлению кораблём.

А ведь первое и самое главное, с чем столкнётся командир это с его практической частью: количество и качество швартовок, погружений, всплытий, торпедных стрельб, ракетных стрельб, учений по борьбе за живучесть при тяжёлых авариях, этот перечень никем и ничем не определён, поэтому на качество допуска не влияет. Закрыл зачётный лист – и в приказ о допуске!

А сколько раз, и с какой успешностью была выполнена торпедная (ракетная), стрельба – никого не волнует. Можешь ты швартоваться или нет – никто у тебя не потребует этого показать. Способен ты скрытно выйти из базы – это без разницы для включения тебя в приказ о твоём допуске к самостоятельному управлению.

Убедительно, что система допуска в ВМФ будет эффективна, когда появиться шкала критериев оценки готовности командира к войне и управлению кораблём. Должна быть уверенность в том, что в случае фактических боевых действий и выходов в море не произойдёт сбой по причине пресловутого человеческого фактора.

И второе, не менее важное в службе – это сохранение подготовленных командиров. Здесь значение имеет социальное и карьерное обеспечение службы командира. Служба не должна выматывать командира до последних сил. Сама должность командира корабля должна быть настолько престижна и комфортна, что обеспечивала бы длительный срок пребывания на ней высококвалифицированных и талантливых офицеров, а не использовалась только для карьерного прыжка или отметки в личном деле.

Командир лодки – это настолько штучная и специфическая должность, что она радикально отличается от всех других командных должностей вооружённых сил. Командир лодки с одной стороны лично управляет кораблём и оружием и от того, как он стреляет, зависит победа, с другой стороны руководит личным составом и всем кораблём, и корабельным хозяйством. Даже на надводном корабле часть этих обязанностей распределены между подчинёнными и берегом, не говоря уже о сухопутных полках и дивизиях.

Фактически я командовал лодкой почти до тридцати пяти лет, приобрёл опыт командира и заместителя командира дивизии, плавая старшим с другими экипажами, и служил на флоте без перерыва 30 лет. «К-492» была одной из первых представительниц атомных подводных лодок типа «Щ», которая вышла по уровню своего боевого потенциала в разряд лодок третьего поколения. Поколения лодок не должны определяться очерёдностью их строительства и сменой проектов, поколение должно определятся их боевым потенциалом, способностью ведению войны и уровнем решаемых задач.

Сейчас я лежал на своём диване и думал, какие прекрасные были эти лодки водоизмещением более 7000 тонн, созданные в переходные 70-80-е годы – в основном заводом Комсомольска на Амуре и меньшая часть на европейских заводах. После завершения строительства и испытаний, входа в линию, я снова присоединился ко 2-й флотилии в составе 45-й дивизии подводных лодок.

Для службы на ТОФ и совершения дальних океанских походов была необходима наша универсальная лодка, которая впоследствии отлично воевала против американского флота во времена холодной войны. Эти лодки, могли с одинаковой эффективностью использоваться как в прибрежном районе, так и в океанских глубинах, по моему мнению, ничем не уступали американским и были бесспорно лучшими субмаринами того времени. И это не только моё личное мнение, которое пока никто не оспорил.

ГЛАВА VI. «Военное дело – первое из мирских дел яко важнейшее для обороны своего отечества»

1. «Дело мастера боится, и коль крестьянин не умеет сохою владеть – хлеб не родится»

Мы прибыли в район боевой службы. Экипаж впервые вышел для выполнения поставленных задач, и я должен был не только контролировать действия команды, но и передать тот опыт, который уже имел. У командира это тоже был его первый выход на боевую службу. Экипаж ПЛАТ К-305, отработал весь курс задач и готов был после постройки выйти на войну.

Поставленная задача не имела целью контакт с противником и предполагала только отработку экипажа в автономном плавании в защищённом районе Охотского моря. Был нужен опыт самостоятельного плавания. Отработка экипажем задач боевой подготовки закончилось неделю назад его участием в поисковой краткосрочной операции. Вот почему адмирал особенно обращал внимание на возможное изменение боевого распоряжения для экипажа, впервые вышедшего на боевую службу.

Кроме меня, принять всю нагрузку при работе в ордере пока было некому. Справедливости ради отмечу, что Виктор Константинович служил до этого на лодках 675 проекта первого поколения с крылатыми ракетами, имел опыт и навыки поиска и выхода в атаку крылатыми ракетами с лодок первого поколения по данным наведения или РЛС, и ему не доставало только практики поиска, слежения и применения оружия по данным собственных гидроакустических средств и РТС разведки.

Павел Павельев к тому времени уже установил аппаратуру спектрального анализа и с удовольствием рассказывал о её преимуществах, правилах использования и особенностях спектра шумов подводной лодки при поиске и обнаружении. Никакой тайны мы из этого не делали.

Зато сегодня я могу с гордостью сказать, что К-492 не только пахала моря, но и двигала науку. И дело не только в том, что на нашем корабле по ходу службы внедрялись основы цифровой акустики, но и проводились всевозможные эксперименты с замерами гидроакустического поля (ГАП), влиянием работы механизмов на структуру и форму поля, на изменение контура и силы этих полей.

Мы, до сегодняшнего дня, остались, пожалуй, единственными обладателями тайны, кто умеет обнаруживать и устранять дискретные составляющие дальнего гидроакустического поля лодок и надводных кораблей, кто способен изменить рисунок ГАП и/или устранить его и выбрать максимально скрытный курс. К тому времени до этой науки северяне ещё не дошли. Они были на пути к борьбе за «Рицу».

Для нас обучение экипажей и применение всего этого на боевой службе было самым продуктивным занятием. Но и на берегу, несмотря на то что офицеры были чудовищно заняты по службе, несмотря на все соблазны береговой жизни и противодействие, находили время, чтобы изучать, внедрять, модернизировать, собирать информацию на полигонах и других кораблях, дабы улучшить возможности лодки; более того, мы сами создавали уникальную методику, аппаратуру и тактику, о которой даже не думали и не разрабатывали в столичных НИИ.

Когда я в своих акустиках увидел единомышленников, когда, безусловно, обладая специальными знаниями они систематизировали работу, создали методику применения аппаратуры и дополнительно обобщили опыт полигона, тогда у меня появилась возможность правильно всё применить в практике, тогда впервые спектр винторулевой группы я применил для определения и контроля элементов движения целей, а выявленные ДС, излучаемые механизмами лодки, для построения полей, образованных ими.

Когда стали известны поля и способы идентификации цели, разработал новые тактические приёмы, которыми пользовались впоследствии и другие командиры, которые ушли от принципов управления лодкой, как паровым буксиром. Удивительные результаты, полученные подводниками в прежде безысходной для нас дуэльной ситуации в море, заставляли изобретать то, без чего невозможно было надеяться на победу под толщей воды.

Прежде формула успеха была весьма очевидна: кто кого первым обнаружил, тот и выстрелил первым. У вероятного противника акустика и системы управляемого подводного оружия оказались эффективнее, чем те, которой были оснащены советские подлодки. Как ни обидно это было сознавать, ещё обиднее было убеждаться в этом в море, на боевой службе. Вот и взялись мы исправлять это положение.

Началось всё с того, что на командирских классах я узнал о наличии так называемых дискретных составляющих, которые присутствуют в шуме лодки. Преподаватель объяснял примерно так, мать может всегда, услышать плач своего ребёнка, среди других голосов, она имеет классификационные признаки голоса своего ребёнка. Было малопонятно. Потом мне достался билет с одним единственным вопросом из всего курса по спектральному строению акустического поля лодки. С пытливостью молодости я взялся за проблему спектрального строения поля, что впоследствии привело к удивительным результатам.

Практическая работа началась с учебного центра ВМФ в Обнинске, где уже более подробно и применительно к лодкам шёл разговор о наличии ДС в структуре поля. Но это были настолько общие фразы и настолько примитивные понятия, что эти знания никак нельзя было приложить на практике. Именно тогда я, прочитав имеющуюся литературу, заинтересовался в начале идеей строения гидроакустического поля, пока без цифровой обработки сигналов, а потом к окончанию центра в 1978 году и самой обработкой сигнала.

Смысл её был таков: гидроакустическая станция только принимает шум цели, но не структурирует его, т. е. не выделяет спектр самого сигнала. Шум цели акустик принимал только на слух. Очень слабый сигнал от цели, или шум на фоне других шумов, либо обилие многочисленных сигналов и на очень больших расстояниях принятый гидрофонами подводной лодки были трудно различимы, пока не достигали порога слышимости ухом акустика.

И вот тут, в «слепой» зоне для акустики, вступала в действие математика. Цифровая обработка сигнала это уже не акустика, а математика, которая позволяла выделить и разложить на спектр акустический сигнал, это как разложение белого света на цветной спектр по которому легко определить источник этого света, так и здесь спектр, неразличимый на экране штатной аппаратуры и неслышимый человеческим ухом, регистрировался компьютером, переводился на цифровой код, очищался от помех, прежде всего шумов своего корабля (адаптивное подавление помех) и выводился на экран аппаратуры спектрального анализа.

Мы добились главного – акустик, ещё не слыша сигнала, уже его наблюдал, далее классифицировал цель по спектральному портрету и образцам шумов из базы данных, из шумовых «портретов» иностранных ПЛА и надводных кораблей, собираемых нами при первой возможности. Таким образом, из какофонии шума выделялась цель, и определялся пеленг на цель, идущей за порогом слышимости штатных ГАК – гидроакустических комплексов. Шум акустик слышал, а спектр акустик видел. Шум – это акустика, мы его слышим, а спектр – это математика, мы его видим.

Первый импортный примитивный спектроанализатор для обработки бытовых шумов, шума самолёта, автомобилей и др. я покупал во Владивостоке для анализа шумов записей на магнитофоне подводной лодки. Но акустики его сразу подключили к ГАК Скат. Важно было и то, что подлодку не надо было переоснащать новой гидроакустической аппаратурой, довольно было подсоединить к бортовым станциям весьма компактную аппаратуру пока, правда, импортного производства приставку, впоследствии вместе с магнитофоном компании B&K.

На лодке 671 РТМ проекта стоял прибор спектроанализатор «Напев», который занимал всю верхнюю палубу второго отсека, но он не работал, и мы с успехом пользовались импортным. Существенный недостаток импортного прибора заключался в том, что никто на флоте, а особенного специалисты РТС не принимали нашей затеи, поэтому нам никто не запрещал любые «доморощенные изыскания», но и никто из должностных лиц не воспринимал наши доказательства и способы классификации, а я после первых «ссор» со специалистами, перестал реагировать на критику, чтобы не возбуждать противодействие. Из центра, который видимо уже выполнял поручения запада, шли строгие директивы «ни-ни», никому, шарлатанством не заниматься.

Работа с прибором на дальних дистанциях была не заменима, а на ближних дистанциях мы снимали гидроакустический портрет для своей библиотеки. И потом, на ближних дистанциях сигнал наблюдался во всех режимах ГАК.

Главное – то, что АСА (аппаратура спектрального анализа) позволяла обнаруживать подводные лодки на запредельной для советской гидроакустической аппаратуры дистанции. А надводные цели классифицировать на предельных дистанциях обнаружения и применения противолодочного и противокорабельного ракетного оружия.

Павел Павельев, теперь уже, как и многие из бывалых, посматривал на коллег немного свысока, но не более того. Его друзья по училищу внимательно и с большим интересом относились ко всему, что он делает и уже через пару дней достаточно уверенно включали прибор.

С одной стороны, все будто бы легче лёгкого. Поизучай, побеседуй, возьми цель и вот начни работать. С другой стороны, подстерегала неведомая коварная сила: при нём классификация движется, без него нет, не движется, как ни издевайся над своим мозгом. И вроде понятно, и контактов с рыбаками достаточно, и эпизодов невпроворот, а перевести контакт в результат у акустиков лодки пока не получалось.

В лодке всё замерло, команда отдыхала от того предпоходового напряжения, которое всегда присутствовало. Теперь зам мог подумать о команде, ведь команда могла переутомиться от беспрерывной работы в этой тяжёлой и нервной обстановке. Каково же было моё удивление, когда через неделю матросы сами пришли к заму, чтобы чем-то заполнить вдруг появившееся время.

Признаться, это не могло не внушить уважение к людям, которые не привыкли сидеть без дела. Впервые на этом корабле я почувствовал во всем экипаже такую громадную сплочённость, такую крепость внутренней организации, такую заинтересованность и такой избыток силы, что пришёл к выводу о сплочённости и целеустремлённости экипажа готового к подвигу.

Сегодня уже ровно неделя, как мы бороздили Охотское море. По настроению команды чувствовалось, что они с удовольствием оторвались от берегового напряжения и обратили внимание на себя и на свой корабль, блуждая в море на своей подводной лодке, они не очень хотели возвращаться в базу.

И действительно, нельзя было не принимать этого во внимание. Ведь они вышли в море не на прогулку, здесь было горнило опасности, где каждая минута могла стоить жизни, где на каждом лежала масса обязанностей и тяжёлой работы, никто не мог ещё рассчитывать на всякого рода «благополучия», ничего подобного не мог ждать ни матрос, ни офицер, между тем, сколько бескорыстного служения было видно в каждом шаге, сколько идейного исполнения своего долга, чуждого каких-либо эгоистических целей было в глазах.

После обеда и отдыха команды я предложил командиру провести ряд тренировок и учений, нужно убедиться в обработанности экипажа и дать людям возможность ощутить себя на войне.

Время сеанса связи. Всплыли под перископ по боевой тревоге, и то было лучшей предпосылкой, для проведения корабельного боевого учения. На поверхности становилось очень свежо, появилась большая волна, лодку, с минимальной остойчивостью на перископной глубине настолько сильно качало, что я предложил тему учения – пожар в аккумуляторной батарее, возгорание в трюме.

Достаточно небольшой искры, чтобы этот газ в АБ произвёл самый ужасный и опустошающий взрыв на лодке, а ведь при наличии в ней массы электрических приборов – недостатка в таких искрах никогда не бывает. Насколько серьёзны последствия такого взрыва, говорили многочисленные случаи у нас и за рубежом. Смерть от взрыва АБ всегда заставала экипаж неожиданно, и положение людей после пожара, говорило о том, что смерть поразила весь экипаж мгновенно – никто не успел даже бросить своих занятий…

Сменив курс и направив лодку по волне, сразу же устранили качку, и лодка спокойно под водой устремилась вперёд.

Перископ почти все время заливало волной, но РЛС позволяла вести надёжное наблюдение и ориентироваться, было ещё возможно.

Вскоре волна настолько усилилась, что удары ее стали чувствоваться уже и в лодке, и хотя лодка продолжала довольно хорошо держать курс, тем не менее, такие толчки были опасны для верхней палубы и надстройки, поэтому после сеанса я решил погрузиться на безопасную глубину, где волна была уже бессильна против нас. Команда отдыхала. Наверху тёмное время суток.

Тишина, горизонт чист, в центральном полумрак, очередной сеанс связи. Я дремал в кресле и поручил помощнику всплывать на сеанс связи. В лодке по местам стояли к всплытию. Тревоги я не объявлял, не было в том необходимости. Дал команду всплывать на перископную глубину, помощник встал к перископу, поднял перископ и на глубине 12 метров вдруг с бледным, страшным лицом он кинулся ко мне. Лицо его выражало такое изумление, такой немой ужас, что у меня чуть не подкосились ноги, я почувствовал, что быстро теряю остатки самообладания.

«Там что-то…» – едва расслышал я его слова; больше ничего он не в состоянии был произнести и только каким-то резким, отчаянным движением рук указал наверх.

Я бросился к перископу…

Правда, там самообладание вернулось ко мне, но тем не менее зрелище, так ужаснувшее моего помощника, поразило и меня, сквозь воду, бликуя и играя на корпусе, в темноте, окружающей лодку, гулял какой-то таинственный свет, виднелся какой-то странный луч, толи сверху от рыбака толи внизу от капитана «Немо»…

Даже высокая прозрачность воды не позволяла разобрать, откуда он исходил, но было ясно одно: что он, несомненно, находился где-то невдалеке от нас, впереди лодки.

Первая мысль, что это какой-нибудь рыбак или рыба с неведомым источником света, даже НЛО, которые я видел наяву на Камчатке… Думать было некогда, лодка всплывала, и очень не хотелось попасть под таранный удар, тем более тревогу я не объявлял. Глубина 9 метров. «Горизонт чист», – поэтому оставалось одно жуткое предположение: не находилась ли возле нас по соседству какая-то таинственная подводная лодка…

Через несколько секунд, осмотрев горизонт и небо (вдруг самолёт) я оправился от первого острого и всепоглощающего «неизвестного подводного явления», я решил немедленно подвсплыть на поверхность и осмотреть корпус. По счастью, когда мы продули среднюю группу и палуба лодки показалась на поверхности, погода уже немного улеглась.

Я, добавив ход, оголил носовую конечность и увидел верхнюю палубу, моё внимание было сосредоточено на носу лодки, где неожиданно из воды вылетел болтающийся на шнуре питания включённый носовой якорный огонь, который забыли выключить при отходе от пирса, а теперь его оторвало волной и перекатываясь по палубе он, мерцая в воде, играл разными цветами, постоянно меняя своё положение. За мной, по-прежнему все ещё бледный, стоял помощник.