Читать книгу: «113», страница 3

– Ты, значит, намерен это проверить.

Какое-то время они молча смотрели друг на друга.

Джим уже приготовился вздёрнуть пистолет и спустить курок – рассчитывая, вероятно, попасть в лицо противника… но тут послышался голос:

– В сторону, Том!

Недоумение на миг сковало Билла.

– Тебя что, Томас зовут?

Джим отклонился вбок. Траву оросил кровавый дождь: пуля, выпущенная правой рукой Уоллеса, насквозь пролетела левое предплечье Билла.

– Сука! – выругался он и почти рефлекторно «выбросил» вперёд дробовик.

БАМ! Гарри укрылся от выстрела за стеной дома. Джим попытался пустить в ход травмат, но Билл, перебросив своё оружие, отвёл «недоствол» – резиновая пуля ушла в небо. Ещё два выстрела из дробовика: в землю рядом с Гарри, затем под ноги Джиму. Комья травы и грязи вместе с тяжёлым звоном на пару секунд зависли в воздухе.

А когда осели, Билл уже оббегал один из амбаров. Гарри, придерживая шляпу, бросился следом. Ещё пять выстрелов прогремели в направлении леса – между ними едва слышный хлопок. Прочистив ухо, Джим осмотрелся: деревенские побросали свои дела и большей частью попрятались в домах. Некоторые вышли на дорогу – их удивлённые взгляды тоже были направлены на лес…

Вскоре Гарри вернулся. Один. С выражением досады.

– Упустил, – сказал он. Хотя оружие противника всё-таки смог захватить.

– Ещё попал по нему?

Правая рука махнул своей правой.

– Дай угадаю, – начал Джим, – у него патронов уже не было, а там и ты свои истратил. Потом он жахнул холостым, кинул в тебя дробовик и сбежал?

Судя по выражению лица Гарри, который был по меньшей мере озадачен – Джим угадал. Как бы в продолжение своей реплики, он провёл взглядом по правой руке Уоллеса, на ком – странно! – отсутствовал патронный пояс. Гарри, похоже, не носил запасные заряды.

– Ты бы не терял берега, – сказал он.

– Извиняюсь. А вообще… что ты здесь делаешь? Не подумай. Просто я не ждал…

– Смена задерживается. Пришёл посмотреть, как ты справляешься, – Гарри как будто хотел ещё что-то сказать, но, видимо, передумал. Забрал травмат Джима и критически осмотрел. – Завтра выдадим тебе нормальный пистолет.

– Здорово. Может, я ещё сегодня пораньше закончу?

– Ага! Щас! Ты тут до вечера.

Пришёл вечер.

Небосвод застыл в прощальном подмигивании уходящему дню. И широко открыл второй, бледно-молочный, глаз. Веснушки-звёзды тоже заняли своё место… В окнах по всему ранчо зажигались огни, а дороги понемногу пустели.

Джим усталой походкой брёл через деревню. То и дело всматриваясь в кусты и заборы. Люди Уоллеса, животные – трудно сказать, что именно чудилось Джиму… Достигнув одинокого дома на окраине, он остановился перед входом. Бросил удивлённый взгляд на запряжённую повозку. Пробормотал:

– Вроде здесь меня поселили, – затем, собственно, вошёл.

Дом был деревянный. Не новый, но и не «развалина». Вечернюю тьму разгоняли расставленные кое-где лампы.

Прихожая, перетекавшая в коридор с тремя дверями по стенам. Открытыми, так что все комнаты просматривались. В конце коридора – погреб, люк в который тоже был откинут. Внутренние помещения дома выглядели достаточно просторными. Достаточно, чтобы вместить двух человек.

– Привет, сосед! – окликнул Джима молодой парень.

– Привет. Это же ты был позавчера у костра и…

– …и предложил тебе к нам присоединиться. Да, вот так совпало: теперь мы и жить будем вместе.

Джим смерил соседа взглядом, принюхался. Лохмотья вместо нормальной одежды, болезненный вид – внешность парня вполне соответствовала значению слова «бродяга». Он был с ног до головы покрыт каким-то бурыми пятнами – которые, вероятно, и заставляли ноздри Джима сжиматься.

– Вообще, – продолжал бродяга, – это не просто совпадение. Ну, то, что нас поселили в один дом… Я попросил Мэнни, а он поговорил с бандитами – и вот! Мы же всё-таки друзья.

– Ну, да… – Джим поморщил нос. – Слушай, а что за повозка стоит снаружи?

Прежде чем бродяга успел ответить, из погреба послышались стук и скрип досок. Вскоре снизу поднялась девушка с собранными в пучок волосами и глазами цвета свежей корицы.

– Это бывшая хозяйка дома, – пояснил бродяга.

На девушке был дорожный плащ и переброшенная через плечо сумка, тоже явно собранная в дорогу.

– Бандиты выгнали тебя из собственного дома? – поинтересовался Джим. – С них станется… хотя странно: тут места и на пятерых хватит.

– Никто меня не выгонял, – со вздохом ответила девушка, опуская люк. – Я сама ухожу. Дядя, брат, сестра – все уже давно покинули эти края. Думаю, настал и мой черёд.

Она прошла ко входной двери. Джим уступил дорогу, но, когда лицо девушки проплыло мимо, вдруг остановил её за руку и спросил:

– Мы раньше не встречались?

– Вряд ли…

– Скажем, несколько дней назад, в лесу?

– О, это когда мы только познакомились! – вставил бродяга. Никто как будто не услышал.

Девушка внимательно посмотрела на Джима.

– Местные часто ходят в лес. И я ходила. А что случилось в лесу несколько дней назад?

– Да так… просто я тогда тоже там был, и мне кажется… что я тебя видел. Ну, или кого-то, похожего на тебя. Лесную фею?

На какое-то время повисло неловкое молчание. Затем девушка улыбнулась уголком рта.

– Уж не знаю, что это было: подкол или комплимент. Но прозвучало не очень, – сочувствующе сказала она.

– Это был комплимент. Вот другой, получше: я точно видел тебя в лесу, но не заметил, какие красивые у тебя глаза.

Бродяга кашлянул в кулак. Девушка усмехнулась.

– Не скажу, что получилось намного лучше, но спасибо. Приятно… – помолчав, сказала: – Мне уже пора.

Джим отпустил её руку.

– А куда ты?

– В городок, к югу отсюда. Вам обоим советую тоже куда-нибудь перебраться, не задерживаться у Уоллеса. Его ранчо при смерти…

– Прямо ночью поедешь?

– Да. Незачем тянуть.

С этими словами девушка вышла, села в повозку и тронула лошадей по дороге в озвученном направлении. Джим некоторое время стоял перед распахнутой входной дверью – смотрел вслед незнакомке. Пока та не скрылась за домами…

– Чёрт! – выругался он. – Не спросил имя.

– Я, кстати, кое-что знаю о ней, – послышался голос бродяги. Джим чуть повернул голову. – Я поинтересовался у местных про своё… в смысле, наше новое жилище. Семья, которой оно до недавнего времени принадлежало (и из которой та девушка) пришла на ранчо ещё во времена Даттонов. Кочевники и, ходят слухи, довольно суровые. Фамилия – Рипперы, если правильно помню. Поговаривают, они занимались для Даттона старшего показательными убийствами, отпугивали одиночных налётчиков. А на телах жертв Рипперы всегда оставляли крестик под левым глазом… – вероятно, такой же, как изобразил под своим бродяга. – Со сменой владельца ранчо эта семья решила отойти от дел. Толи захотели, так сказать, нащупать другой путь. Толи просто злили Уоллеса. Он рассчитывал использовать Рипперов и, конечно, не обрадовался резкой перемене в их образе жизни – но сделать мало что мог. В итоге у них с этой семейкой пошли тёрки. Вроде как игра: кто кого раньше доведёт. Когда старшие Рипперы заявили, что не видят перспектив и хотят уехать – Уоллес не стал их задерживать. Другие члены семьи вскоре последовали за родственниками. Вот, значит, и последняя…

– Это, конечно, интересно, – лицо Джима, в противоречие словам, не выражало заинтересованности. – Но как её звать-то?

Бродяга почесал затылок.

– Не помню.

– А городок, о котором она говорила?

Бродяга пожал плечами. Джим со вздохом и фразой:

– Занятно всё складывается, – закрыл входную дверь.

– Что-что?

– Ничего. Не бери в голову.

– Я там поесть раздобыл, – сказал «друг Джима». – Могу поделиться.

– Меня покормили уж… и помыли.

– О, звучит здорово! Мне вот сказали: «Помоешься завтра, после работы. Незачем воду переводить».

Джим, ничего не говоря, прошагал в одну из комнат. Света в ней не было. Из мебели: только тумбочка и кровать – вернее, деревянный каркас с ничем не прикрытым матрасом. Пол был выстлан хрустящей под ногами фанерой… Джим плюхнулся на постель и, заложив руки под голову, стал разглядывать прожилки гниения на дощатом потолке.

Бродяга, встав на пороге комнаты, какое-то время тихо скрёб носком. Затем осторожно спросил:

– Я тогда займу соседнюю?

Джим промолчал.

– Знаешь, Мэнни научил меня одной песне… Если хочешь, можем…

– Послушай, э-э…

– Дерек.

– Слушай, Дерек. У меня сегодня выдался непростой денёк…

– Правда? – оживился бродяга. – А чем ты занимался? Расскажешь что-нибудь интересное?

– Охранял подъезд к деревне. Ничего такого. Заявился незваный гость – мы его прогнали. Может, слышал выстрелы… потом меня сменили. В перерыве как раз удалось пообедать и принять ванну. Потом снова на пост вышел: остаток дня всё было тихо.

– Здорово! Повезло тебе. Меня вот отправили ящики с удобрениями таскать, лошадей мыть. Уоллес меня не признал. «Иди, – говорит, – в амбар и жди. Хотя ты вряд ли будешь нам полезен». Его бандит зашёл ко мне и дал… задание. Потом…

– Так вот, – прервал Джим, – у меня сегодня был непростой день. И я бы хотел отдохнуть.

– Понял. Давай о чём-то другом поговорим. Не о работе.

– «Отдохнуть» в смысле поспать.

– А…

– Чтоб никого не было рядом.

Бродяга медленно кивнул.

– Ясно. Ясно… Что ж, не буду мешать… Ну, до завтра тогда?

– Ага.

Шаги, хотя и не сразу, утекли в коридор. Дверь закрылась.

Джим остался наедине со своими мыслями, в погрузившейся во мрак комнате… Он залез в карман брюк. Пошарив немного, достал старую, однако слабо проржавевшую монету. Зажал её между пальцами и, подняв над лицом руку, стал вертеть маленький металлический диск. Перекладывать с одной стороны на другую. Аверс, затем реверс. Затем снова аверс и снова реверс. И так по кругу.

Аверс – реверс. Аверс – реверс. Аверс…

Едва ли Джим заметил, как закрыл глаза – но снова открыл, когда к нему в комнату ворвался один из людей Уоллеса. Джим вскочил с кровати, и предмет его недавнего досуга звякнул об пол.

– Ты. За мной, – сказал бандит.

– Который час? – проговорил Джим, смаргивая сон. Никто ему не ответил.

Дверь соседней комнаты открылась. Послышался голос Дерека:

– Что происходит?

– Без понятия… – отозвался Джим.

Бандит недовольно фыркнул.

– Я сказал идти за мной. Что непонятного? А ты, – обратился он к Дереку, – сиди здесь и не шуми.

Джим подобрал монету, бережно уложил в карман штанов. Ещё несколько раз моргнул, хлопнул себя по щеке.

– Ладно. Куда идём?

Он повторил это спустя время, за которое, ведомый бандитом, успел покинуть дом, пройти через всю деревню и приблизиться к одиноко стоящему зданию, чья вывеска над дверью сообщала, что это бильярд-бар – отвечая на один вопрос Джима и порождая новые:

– Выпить что ли идём? Шары погонять? Что случилось-то?

– Там увидишь, – сухо сказал бандит.

– По-моему, ты слишком скрытный… Меня Уоллес позвал?

Предположение вызвало удивление на лице спутника.

– Да, – помедлив, ответил тот. – Уоллес позвал.

Они прошли в оформленное в стиле «ретро» заведение, разделённое на две зоны: одна была отдана под бар, а другая, как следует – под бильярд. Бандит повёл Джима во вторую. Через кладбище мошкары на пульсирующем пересечении плит пола. Моргание лампы и треск генератора сопровождали несинхронный шаг. Где-то поскрипывал музыкальный автомат – заклинивший…

Зоны разделяла бетонная стенка с открытым арочным проёмом, который охраняли два вооружённых бандита. На стенке краснели мелкие пятна, по полу к ней стягивались блестящие разводы ещё не высохшей крови. Окинув взглядом эти не совсем уместные детали интерьера, Джим замялся, так что в бильярдную его буквально втолкнули.

Затем «поставили» в центр помещения.

Помимо Джима и «скрытного» бандита, там было ещё четверо: двое парней при оружии (вероятно, людей Уоллеса), Гарри, хмуро стоявший у стены со шляпой в руках, и какой-то человек, в дальнем тёмном углу – а также два тела, сложенных у бильярдного стола.

– Сегодня вечером, – начал скрытный, – произошёл инцидент, – он кивнул на трупы, один из которых неожиданно оказался Эдвардом. – При его участии, – теперь бандит кивнул в дальний тёмный угол. Бывшая там фигура подняла голову, выступила вперёд, и перед Джимом предстал не кто иной, как дневной пришелец. – Тебя, э-э…

– Том, – подсказал Гарри.

– Тебя, Том, привели сюда потому, что ты уже видел этого парня, и… Эй, ты слышишь меня?

Но Джим, кажется, не слышал (или скорее не слушал). Он тупо смотрел вперёд себя – на тело Эдварда Уоллеса, на паскудно улыбающегося Билла… Лицевые мышцы Джима всё больше напрягались. Лоб собирался морщинами, выдавая движение мысли. А глаза выражали то ли удивление, то ли волнение, то ли… решимость?

– Если ты не понял, ситуация весьма серьёзная. Так что советую прийти в себя. Прямо сейчас, – сказал, заводя руку за спину, скрытный.

Джим же вдруг накинулся на него и с криком:

– Хер вам, ушлёпки! – попытался выхватить у бандита пистолет.

Но был отброшен сильным толчком. Джим потерял равновесие, споткнулся и, упав, стукнулся об угол бильярдного стола. Отключился, правда, не сразу. Должно быть, в угасающем для Джима мире успели какое-то время позвучать голоса бандитов и весёлый смех. Весёлый и странный.

___БИЛЛ___

Первый раз я убил в пятнадцать лет. Это было давно, и я тогда действовал больше на рефлексах. В наш дом (точнее, в занятый мной, пристроенный к дому сарай) вломился парень с ружьём. У меня тоже оказалось ружьё. Кто первый спустит курок – простой расклад. И очень удобный: не остаётся времени ни для какого выбора… Я выстрелил и попал. Как сейчас помню… звук падения, дым и тихий стон. Ружьё дрожит в руках, сердце колотится. Очередной хахаль моей мамаши в одних трусах врывается через смежную дверь и говорит: «А ты молодец, пиздюк», – отбирает пушку и выпускает второй заряд. БАМ! Я аж отпрыгнул. Череп того парня разлетелся по всему полу, так что я даже не успел рассмотреть лицо. Не успел спросить имя. И только потом узнал, что ружьё, которое он принёс, не было заряжено… В каком-то смысле мне повезло с первым разом – следующие двадцать семь человек дались легче. О, да! гораздо легче… Есть в этом какая-то жестокая ирония: незнакомый мне парень отдал жизнь, чтобы через два года я смог поубивать всех тех, кого с детства ненавидел. Как бы там ни было, после тех двадцати семи я завёл счёт и сразу записал туда двадцать шесть трупов. Потом, когда вошёл в «Четвёрку», чуть ли не каждый день пополнял этот счёт. На семидесяти пяти где-то сбился… Ха! Да уж, много бы набралось за три с половиной года. Какие-то убийства я даже вспомнить могу. Вот, например, однажды мы обносили гостиницу. Всех перестреляли. Но один доходяга – пианист вроде – в угол забился, хотел спрятаться. Ясное дело, мы его вытащили из угла и дробовик к башке приставили. Этот дрючок ладошкой прикрылся и начал что-то бормотать. Я под ноги смотрю, а там уже лужа натекла. Парням смешно, а мне все носки залило. Такая злоба взяла! Я резко пушку дёрнул и спустил курок. Пианисту через руку прямо в рот залетело. Всё лицо разорвало, кровища хлещет, а он всё не умирает. Ещё минут пять сидел с выпученными глазами и таращился на то, что осталось от ладошки. Забавно было… А ещё, помню, машину отжимали. Ну, обычное дело. Перекрыли дорогу, постреляли по колёсам и свели на обочину, стали подходить – ждали, что со стволами выйдут. А там всего двое было на передних сиденьях. Какой-то пацан со своей тёлкой. Она – ничего, грудастая; а этот – обсос – пистолет из окна швыряет, подружку выталкивает и дверь на замок. Вот же клоун! Баба метаться начала, потом на колени упала, стала что-то кричать – мы её вырубили. Пацан через заднюю дверь пытался выползти, а там его уже один из наших ждал. В окно постучал так вежливо. Ну, как копы когда-то делали… Этот мямлит, плачет. Парням смешно было просто обосраться! Ну, и мне тоже… Мы решили, что убивать водителя пока рано – ещё повеселиться можно. В общем, вытащили его из машины, на дорогу поставили и указали рукой на степь. Беги, мол, и жив останешься. Пацан мялся, пока пендаля не получил – зато рванул потом так, что пятки засверкали! Парни продолжают ржать, а я беру ружьё и целюсь. Запускаю обратный отсчёт. Десять. Девять. Восемь. Этот бежит, спотыкается, руками дрыгает… Пять. Четыре. Я уже почти щёлкнул, и он вдруг оборачивается. Бежал-бежал, не оглядываясь, и ни с того ни с сего башкой мотнул. У меня рука соскакивает, заряд летит по косой, и… я не промазал – но попал не в грудь, а в голову. Пацану пол лица оторвало, и что? Он бежать продолжил! Метров тридцать протопал, мозги разбрызгивая – только потом упал. Тоже весёлое было зрелище…

Почему «Четвёрка»? Да потому что нас было четверо – вполне логично… Мы, правда, никогда себя так не называли (между собой разве что). Дурацкое название – «Четвёрка истинных анархистов» – я его просто так выдумал, и то, когда нашей банде уже год исполнился… Я вроде не говорил имена парней? О, день, когда мы познакомились – такие дни определяют судьбу. И не забываются. Никогда… Даже сейчас я отчётливо вижу пустырь за домом старика Хэккета. Солнце печёт, но уже не так сильно: до заката где-то час – я сижу на скамейке и жду, когда стемнеет. Ветер иногда дует в лицо, приносит трупный запах. Тихо. Очень тихо. Я не двигаюсь, сжимаю в руках дробовик… и ни о чём не думаю. Если бы меня спросили: «Сколько ты уже тут сидишь?» или «Что собираешься делать дальше?» – я бы только пожал плечами. Но вопрос прозвучал другой: «Это ты устроил пожар и всех тут перестрелял?» Я не услышал, как они подошли. Трое парней, на вид примерно моего возраста. А мне тогда вот-вот должно было семнадцать исполниться… Я поворачиваюсь и говорю: «Да. Но это был не я». Так и сказал. Вот же глупость! Я хотел сказать, что всех убил, но что к пожару отношения не имею – потому что я действительно не имел к нему отношения – а вышла какая-то нелепица. Ну, да хрен с ним. Тот парень, что ко мне обратился, наверное, итак всё понял… Даёт одному из своих команду забрать у меня оружие и обыскать. Я даже не сопротивлялся: дробовик всё равно уже без патронов, да и в карманах у меня ничего не было. Впрочем, кое-что они нашли… Хоть убей, не вспомню, чья это была вещь, как она у меня оказалась (и куда делась потом), но это тоже было что-то вроде знака судьбы. Незнакомец, который говорил со мной – я сразу понял, что он главный: по голосу, по лицу, по, жестам… так вот, их главарь берёт бумажник, который нашли в моём кармане, открывает и достаёт салфетку. Обычную салфетку для рук. С вышитым именем «Билл». «Носишь с собой специально на такой случай? – спрашивает он меня. – Значит, это твоё имя? А фамилия есть?» Я долго молчал, как идиот, не знал, что сказать. «П-просто Билл…» – всё, на что хватило моей фантазии. Они усмехнулись. А этот парень, главарь, вышел вперёд и протянул мне руку. «Ладно, Билл, будем знакомы. Я Эдвард… Эдвард Уоллес». И снова я завтыкал, не сразу ответил на рукопожатие. Остаток разговора воспроизведу уже не дословно. Эдвард представил мне Боба и Гейла и предложил к ним присоединиться – бродить по миру вместе с их бандой, искать приключения. Я согласился, не задумываясь, и тройка превратилась в «Четвёрку». Вот так запросто. Эдвард взял в банду какого-то случайно встреченного в мёртвой деревне парня… Он сказал, что мы будем бродить по свету в поисках приключений – этим мы и занимались. Три с половиной года перестрелок, убийств, погонь, грабежей и изнасилований. Четверо молодых бунтарей – четверо против всего мира!.. Бывали, конечно, плохие дни. Не один раз кто-то из наших оказывался «на волоске». Но как-то везло всё время. Так что я предпочитаю вспоминать хорошее… У меня фото осталось. Мы нашли какой-то старый аппарат (совсем старый, у которого надо рычажок нажимать и ждать) и щёлкнулись на фоне двух сухих деревьев… Вот этот снимок. Мы вчетвером, стоим в обнимку. Тут на обороте заметки, но это неважно… Боб и Гейл – скорчили свои фирменные рожи. Два брата-акробата. Они не братья, но когда-то были соседями. Набедокурили в своей общине и сбежали от наказания на большую дорогу. У нас эти двое были главными весельчаками, всё время какую-нибудь херню вытворяли. Да… Вот я – ну, лицо как лицо, что тут скажешь. Я был не самым активным в нашей банде. Первое время больше молчал, потом освоился и стал задвигать телеги про анархизм – парни под них обычно засыпали… Ха! А Эдвард тут особенно хорошо получился. Настоящий главный. Всегда таким был: всегда знал, куда направить. Мы однажды на него пиджак надели – сел как влитой. Жаль, на снимке нет костюма… Эдвард и я – мы почти не рассказывали о своём прошлом. И не расспрашивали друг друга. Так что причины, по которым он выбрал путь анархизма, так и остались для меня загадкой. Как и многое другое… В любом случае, ему точно было здорово с нами. На снимке он такой… счастливый, не знаю. Да мы все здесь счастливые. Хорошая фотка получилась…

Когда отец ушёл, мать забухала. Алкоголичка долбанная! Весь дом в пустых бутылках был. Сколько раз я резал ступни осколками? Десять? Двадцать? Уже не вспомню. Мои ноги зато помнят: там сеточка из шрамов осталась… Потом эта интеллектуальная додумалась, что можно присоединить к бочке шланг и пить прямо так. Ха!.. Что-то меня не туда повело. Немного раньше – о чём я говорил? Ах, да. Наша Четвёрка распалась где-то шесть лет назад. Это случилось само собой, тихо – хотя не сказать, что безболезненно. Наверное, у любой банды бывают трудные периоды. И вот, во время такого периода, мы сделали то, чего делать ни в коем случае нельзя было – остановились. Это как гнать по трассе. Вот ты едешь-едешь на ста пятидесяти, ветер в лицо, до горизонта ни одной машины. Кайф! Несёшься и ни о чём не думаешь. Разобьёшься, да и плевать! Главное, что тебе хорошо здесь и сейчас… И вдруг впереди яма – ты резко прожимаешь тормоз. С дороги на обочину, переворот и… о, нет, ты не умираешь. Но остаёшься до конца жизни грёбанным калекой! Сиди теперь в кресле-каталке и думай. О своих ошибках, упущенных возможностях. Давай, сомневайся, ищи другие пути, распускай сопли – за руль ты больше не сядешь!.. Поэтому нельзя останавливаться. Я им говорил, но меня, как обычно, никто не слушал, и всё пошло прахом. Сначала Боб ушёл, потом Гейл – они хоть что-то объяснили, хоть попытались… Мы с Эдвардом ещё месяц побродили вместе, но однажды он уехал в какой-то городок за едой и не вернулся. Проверив хижину, где мы ночевали, я нашёл записку. Что-то вроде: «Прощай, Билл. Мы здорово провели время. Удачи на твоём пути…» И всё. Сраная бумажка вместо нормального прощания!.. Отец свалил, когда мне было пять. Тоже оставил записку, с похожим текстом. Из того, что я помню: он был добрый, заботливый, не кричал и ни с кем не ругался – так что хрен знает, почему он ушёл. То есть: понятно, почему так бывает, но… почему?.. Соседи обвиняли мать. Называли её «змея», «одинокая сука», «давалка». А мать обвиняла меня. Конечно, кого же ещё! Поносила меня только так. Какой там «сынок»! я для неё был «пиздюк», «мелкий уёбок», «дерьмо собачье». Так и жили… Перебрались в домик на отшибе, и мать стала водить мужиков из деревни. Она трахалась с ними, наутро выпроваживала и уходила в запой. А на мне хозяйство: готовка, стирка, уборка – всё! Продукты тоже я добывал. О! помню эти встречи с деревенскими: крики, тумаки, затрещины. От взрослых, от их детей. Воспитывали меня как могли! Матери было плевать – её хахалям тем более… Ну, и пошли они! Мудаки конченные!.. Мы были вчетвером против этого грёбанного мира, а они меня кинули. Бросили одного! Я не мог их найти. Не мог их заменить. И как можно заменить людей, которые стали тебе больше, чем братья?! Вроде я делал всё то же, что и раньше: грабил, убивал и насиловал… только паршиво было, хоть вешайся. Я совсем перестал следить за собой, запил. Стал плохо спать из-за кошмаров – почти каждую ночь их теперь вижу… Мой дом горит. Я иду по дорожке, под ногами хрустит битое стекло. Люди выстроились вокруг и тычут в меня пальцами. А это не я! Не я устроил пожар – они сами подожгли дом и теперь смеются надо мной! И всё суют под нос свои сардельки!.. «Мало тебя пороли, засранец!» «Выблядок – отец ушёл, а мать в загул!» «Поделом этой шлюхе, пусть сгорит!» Пошёл ты, Гордон. БАМ! Мозгов у тебя больше нет, все разлетелись. А Лиза теперь вдова. БАМ! Жирный Макс, ты похудел. Скажи дочке, Софи – пусть твои потроха соберёт. БАМ! Льюис Шелдон больше никому не даст совет. БАМ! БАМ! Морган, Тощий Пит, Мэри и девятнадцатилетний задира Бак, Рэнделл, Линда-Три-Глаза, Джоэл, Китти и пятнадцатилетний Стивен, Сэм, Арон, Красотка-Донна, Ник, Стэйси, Ник Младший и годовалая Ребекка, Джош, Мия и тринадцатилетняя Анна, а ещё старый пердун Хэккет и одинокая страхолюдина, чьё имя никто не знает – ПОШЛИ ВЫ ВСЕ!!! БАМ! БАМ! Бам! Бам. Бам… Пошёл ты, Томас Нортон. Парень, которому так и не исполнится семнадцать…

В какой-то момент я понял, что должен сделать. И потихоньку начал делать. Пару месяцев назад я отыскал Гейла. Перед встречей помылся, подрезал растительность на лице. Стал больше похож на себя времён Четвёрки – а вот Гейла я узнал с трудом… Этот кретин потолстел килограмм на пятнадцать, одеваться стал, как бродяга. А ещё он ударился в религию и создал свою «миролюбивую» общину… Честно говоря, я бы послушал, как убийца и налётчик пришёл к пацифизму – и Гейл пытался мне об этом рассказать – но мой дробовик сработал раньше. Я выстрелил дважды: в живот, а потом в голову. Интересно, если бы в день моего визита у членов общины было оружие, сколько из них остались бы пацифистами? Ну, теперь уже не проверить. Гейл собрал шайку из десяти оборванцев – я убил всех. Стало быть, ещё одиннадцать трупов на счёт… Следующим я навестил Боба. Гейл успел кое-что рассказать за время нашего короткого разговора. Эти двое всегда были близки… Боб поселился в заброшенной заправочной станции, перестроил её, поставил генератор, солнечные панели – в общем, создал все удобства. Даже клумбы разбил и притащил зачем-то билборд с надписью: «Рай на земле». Очень мило… Этот человек, в свои двадцать пять лет изнасиловавший не один десяток женщин, завёл семью. Смуглая красавица-брюнетка и трёхлетняя девчонка. Сам Боб почти не изменился. Наверное, даже не разучился стрелять – хотя, справедливости ради, я не помню, насколько хорош он был. В Четвёрке мы, если и попадали под замес, то каждый вносил свою лепту. Выявить чьи-то выдающиеся навыки было сложно… В любом случае я оказался быстрее Боба. Они с семьёй ужинали, когда я нагрянул – и меня пригласили… а после плотной трапезы все трое посмертно обделались. Пока я перезаряжался, девочка успела ещё минуту побиться в конвульсиях и залить весь пол своими испражнениями. Что тут сказать? Я не хотел, чтобы вышло так грязно. И вообще… хоть сейчас я ещё в процессе, но уже могу с уверенностью сказать: от этих убийств легче не станет, и жизнь мою они не изменят – зато, пусть недолго, в ней будет смысл… К сожалению, ни Гейл, ни Боб ничего не знали про Эдварда. На его поиски ушло больше всего времени – это забавно, ведь он-то как раз меньше всего прятался – а ещё я чуть не схватил пулю, пытаясь что-то нарыть про своего друга… Эдвард стал главарём крупной банды и взял под контроль какое-то ранчо и деревню. Байкеры, рассказавшие об этом, уже приготовились прострелить мне башку, как вдруг на дороге появился паренёк. Лет семнадцати, весь в татушках и с дурацким ожерельем – он у этих мотоциклистов был вроде талисмана. Подходит ко мне и говорит: «Отпустите этого человека. Его путь должен завершиться не здесь…» И байкеры меня отпустили. Я до сих пор пребываю в некоем, как бы сказать, недоумении. Этот паренёк объяснил мне на пальцах, как добраться до деревни Уоллеса, и пообещал встретить меня там. Не похоже, чтобы байкеры работали на Эдварда, так что хрен знает, что это значит – но пока всё складывается, как надо… Мне осталось пройти всего пару десятков километров и сделать всего один выстрел. Вот, тут на обороте фотографии я отметил, кого из Четвёрки уже убил: Гейл, Боб… и пустое место для Эдварда. Скоро там тоже будет крестик. Я столько раз представлял нашу последнюю встречу. Как я выеду с ним на горную дорогу. Как вытолкну его из машины, а потом выйду сам – чтобы мы вместе посмотрели, как солнце садится в долине. А потом я опущу его на колени, приставлю к башке дуло дробовика и скажу. Скажу то, что отец говорил мне, когда я плакал или боялся. Он читал мне сказку – я уже не помню, в чём была суть. Помню только успокаивающий голос моего старика и этот отрывок… «Малыш Билли так долго гулял по равнине, что заблудился. Он очень устал и сел на траву, чтобы немного отдохнуть. Он не заметил, как пролетел час, другой, третий… Ветер качал стебли, где-то вдалеке выли койоты, а Билли всё сидел и смотрел в ночное небо. Звёзды мерцали на иссиня-чёрном полотне, тысячи тысяч белых огоньков. А луна… была такой огромной». БАМ!