Время и место

Каждая из 13 новелл - детальная, порой до жути реалистичная история своего времени и места. Начинается все летом 1937 года на пляже в Подмосковье. В детские шалости вмешивается взрослая сила, вернее насилие. Мы чувствуем себя вместе с героем Сашей Антиповым пойманными за ухо, подвешенными над рекой. Это чувство ширится, углубляется - мать Саши срочно едет в Москву, говорит, что по вызову отца. Правда, и книжная, и биографическая, в том, что мать как жена врага народа отправится в далекую ссылку, отец будет расстрелян. О нем, Валентине Трифонове - самопровозглашенном наркомвоене (так он подписывал свои телеграмы с ожесточенного Южного фронта) можно прочесть в документальной повести "Отблеск костра".

"Время и место" расскажет о писателях - путь Саши Антипова соприкоснется с судьбами авторов старшего поколения. Киянов и Тетерин вместе отправились покорять Москву ревущих 20х "У нас чуть что - били по мордасам!" Теперь Киянов преподает в Литинституте, а Миша Тетерин, большой талант, пропал безвозвратно. Были до войны рассказы, сатирический роман "Аквариум"... были и нет. "Удивительно! Как обычно бывает - нет писателя, книги остаются, а писатель-то есть, вот он я! Где же книги?" - спрашивает воскрешенный талантом Трифонова Миша у Киянова. Эти страницы о счастье: Миша вернулся из лагеря, с лесоповала, когда и жена, и лучший друг давно оплакали его. Здесь очень хочется отгадать прототип, чтобы история Миши оказалась правдой. А вспоминаются любимые Трифоновым Бабель и Платонов, Пильняк и Замятин, Хармс, Введенский, Мандельштам... Никто из них не вернулся. Это понимаешь не сразу: история Миши тем и потрясает, что он выжил за всех.

В то же время безоблачного счастья, пусть даже со слезами на глазах у Трифонова нет никогда. Герой видит несовершенство, себя, других, мира вокруг. Миша возвратился благодаря ссыльной женщине, выходившей его, истощенного и больного. Она полна решимости отомстить - и первым ей попадается Киянов, якобы присвоивший себе Мишину пьесу. Антипов присутствует на собрании друзей-литераторов - все полагают, что открыли истинное лицо бывшего наставника. Только Антипов сомневается, и вдруг признает, что сочувствуя всем политзэкам, для одной Мишиной жены с фанатичным блеском в глазах, не может найти тех же чувств.

"Поэты безжалостны к себе" - говорил Трифонов, - "Вы тоже" - парировал его друг, критик Лев Анненский. Нечуткость, переходящую в грубость, нетерпимость, эгоизм - Антипов откроет и в себе. Сложны его отношения с друзьями, возлюбленными, даже с матерью, которая тайно, рискуя собой, вернулась к детям из ссылки.

Стоит ли судить, осуждать? В одной из новелл Сашу просят выступить литературным экспертом в суде над плагиатором Двойниковым. Антипов обнаруживает что его плагиат - статьи о классиках был прилежное и вполне одобряемое "размножение муры", а что живого и настоящего в сборниках нет - разве у одного Двойникова так? Он как преуспевающий человек не забывал друзей, жену и любовницу - обе последние очень переживают. Сомневающийся Антипов, на которого давят со всех сторон, пишет оправдательное заключение.

"Это было сделано не из великодушия" - скажет героиня "Старика", Ася, о решении военного начальства. У Трифонова, на мой взгляд противоположная идея: во "Времени и месте" без великодушия жизни нет.

Набоков в эссе о Гоголе писал, что гений всегда странен. Удивительно, но Трифонов в жанре нарративного детектива странен по своему - не так, как Гоголь, и не так, как Набоков. Собственный, особый путь. Во "Времени и месте" снова, как обычно у Трифонова, сложное сюжетостроение, снова повороты хитро освещённых плоскостей и смешение слоёв с разным онтологическим статусом. Кто же из персонажей реален, а кого вынимают как куклу из матрёшки? Предполагаемый автор и предполагаемый герой - кто же кого из них вывел гулять? Где явь, а где сублимация? Не даёт ответа...

Невесёлое автобиографическое произведение автора, щедро пожертвовавшего на последний роман собственный жизненный материал без прикрас.

По духу произведение близко к «Роману-воспоминанию» А.Рыбакова.

Нас встречают зарисовки довоенного московского детства, работы на заводе в период мобилизации, мечты о карьере писателя, учёбу в литинституте, первые пробы пера, амурные переживания и т.д. и т.п. Их натуралистичность позволяет нам прикоснуться к жизни обычных советских людей, лучше понять время. Никакого глянца соцреализма, никаких набивших оскомину высокоморальных рассуждений, вставленных цензором.

Достать поесть, найти угол для ночлега, встретить женщину «для постельных утех», пристроить рукопись, вымучить из себя несколько десятков страниц. Всё очень человеческое и простое.

Тема репрессий в романе присутствует краешком: исчезновение отца, возвращение матери из лагеря, история двух писателей, по-разному переживших чистки, работа цензоров. Но всё это лишь иллюстрации к жизни alter ego автора.

Его жизнь плохо ли или хорошо прожита. В ней было много счастливых страниц, немало страшных, хватало гнусных и грустных. Он ещё хватается за жизнь, за женщин, но все всё понимают, конец близок.

Одновременно «Время и место» можно рассматривать в качестве некролога советской эпохе и хомо советикус. В истории разворачивался грандиозный эксперимент, а его подопытные страдали, терпели, приноравливались к новой действительности. Жили как могли. Без пафоса и внутреннего величия, без благодарности вождям и партии. И сверхчеловека не получилось. И новой советской семьи не получилось. И нового прекрасного будущего тоже не вышло.

Резюмируя, роман будет интересен разве что историкам повседневности и людям, желающим лучше понять эпоху. Некоторые места прочитаны мной с живым интересом, некоторые – откровенно скучны в своей экзистенциальности.

Александр Антипов, добротный советский писатель, проживает свою жизнь в Москве в середине прошлого века. Перед нам его стремительно летящая жизнь: в муках творчества, в бурных романах, с застольями, и с одиночеством пустой квартиры в конце, и ... очередным возрождением. Всё это на фоне московских улиц. А порой даже непонятно, кто здесь солирует: писатель или Москва. Чем-то напоминает повесть Дафнис и Хлоя эпохи культа личности, волюнтаризма и застоя Юрия Нагибина, но исполнена более интеллигентно и тонко.